Это произошло в канун рождества, как во всех английских зимних сказках. Томсон сидел в гостиной, освещенной свечами, и смотрел, как Джордж выводит из комнаты упирающегося щенка колли, которого он только сегодня получил в подарок. Миссис Томсон поставила на стол традиционный рождественский пирог, в котором Джордж должен был найти золотую монету. Тончайший нюх лакомки и исследователя всегда приводил его туда, где таилась эта монета, приносящая удачу в новом году. После этого он имел право потребовать рождественскую сказку. Обещание тут же выполнялось.

— Скажи, Джозеф, кто был тот молодой человек, к которому ты подошел вчера на банкете? Мне рассказывал Сили Таунсенд. — Миссис Роза-Элизабет зажгла последнюю свечу и села в кресло.

Томсон улыбнулся.

— Мы не допускаем женщин в наши клубы, но они тем не менее желают знать о нас все.

— Но ведь это был не клуб, а ужин в ресторане. Говорят, Ланжевен вел себя неприлично.

— Чепуха. Прекрасно спел «Марсельезу».

— Но какой-то официант будто бы бросился ему на шею.

— Возможно.

— А ты в это время разговаривал с неизвестным? Джи-Джи сделал непроницаемое лицо.

— Ну, право, Джо, неужели ты не можешь нам рассказать, кто был этот таинственный незнакомец? Сегодня же рождественский вечер, и полагается рассказывать удивительные истории…

— Только не без меня! — вскричал Джордж, вбегая в комнату.

— Где же твой Джерри? — спросил отец.

— Заснул у камина. Отличный пес. Будет ходить со мной на охоту.

— Но ты забыл, что он боится выстрелов.

— Я его приучу. Смелость можно воспитывать.

— Поэтому ты так любишь страшные истории?

— А сегодня будет страшная?

Джи-Джи рассмеялся. Он вынул из кармана какую-то тонкую книжку и положил ее подле себя обложкой вниз.

— Много лет тому назад, Джордж, когда я был лишь ненамного старше тебя, мы сидели вот так же у камина и слушали историю, которую рассказывал нам мистер Бальфур Стюарт.

— Он был весьма краток, Джо, — вмешалась бабушка, гостившая в доме Томсонов. — Мне пришлось задавать ему много вопросов, прежде чем он признался, что рассказ о человеке-невидимке написал не он, а его бывшая невеста. Трагическая история…

— Да, — задумчиво проговорил Томсон. — Я знаю об этом. Отец девушки разорился. Она осталась без всяких средств и из гордости отказала Стюарту. В ее последнее письмо был вложен рассказ, который она просила напечатать за подписью Бальфура Стюарта. Это должно было означать, что он простил ее.

— Сама она, по-видимому, не стала писательницей, — заметила миссис Томсон.

— Нет. Эта девушка исчезла для Бальфура Стюарта навсегда. Но он продолжал ее любить. Так же страстно, как стремился всегда к одной и той же научной идее. Эта идея заключалась в том, — продолжал он, — что Стюарт втайне верил в возможность стать невидимым, недаром он так увлекался законом излучения тел. И, составляя химические соединения различных световых источников, он старался приблизиться к невидимому спектру.

— Но в этих лучах не было твоих корпускул, папа? — спросил Джордж.

— Нет, это совсем не то. Мои корпускулы — частицы, а свет имеет волновую природу.

Джордж задумался, подперев рукой голову с длинными волнистыми волосами.

— А теперь я вам прочту о человеке-невидимке из книги, которую написал тот самый человек, которого я вчера встретил в ресторане.

«…Безголовый, безрукий халат сидел за завтраком и вытирал невидимые губы чудом державшейся в воздухе салфеткой.

— Это очень просто и вполне вероятно, — сказал он, отложив в сторону салфетку и опершись невидимой головой на невидимую руку. — Видимость зависит от того, как тело реагирует на свет. Вы прекрасно знаете, что тела либо поглощают свет, либо отражают, либо преломляют его, а может быть, и все вместе. Если тело не отражает, не преломляет и не поглощает света, то оно не может быть видимо само по себе…»

— А что было дальше с человеком-невидимкой? — нетерпеливо спросил Джордж.

— Очень грустная история. Его убили за то, что он стал врагом других людей и употреблял во зло приобретенную им силу.

— И это было на самом деле?

— Нет. Книгу написал писатель Герберт Уэллс.

— Он знал Бальфура Стюарта?

— Да. Поэтому он сразу написал мне записку, когда я поднял тост за своего учителя Стюарта.

— А потом?

— Потом он сказал мне, что, к сожалению, видел Стюарта только однажды, на лекции. Но Стюарт прескверно читал лекции, всегда волновался и старался уйти сразу же после них. Уэллсу не удавалось с ним поговорить. Но он прочел все его статьи. И даже тот рассказ о человеке-невидимке…

Через несколько лет, когда Бальфура уже не было в живых, писатель познакомился в Манчестере с семьей, знавшей Стюарта в молодости. Это был небогатый шотландский изобретатель, женившийся на той самой женщине, в которую когда-то был влюблен Бальфур. Они переехали в Манчестер, и их сын тоже учился в Оуэн-ском колледже, когда там еще преподавал Стюарт. Уэллс с ним подружился, и они часто говорили о странной судьбе человека, который всю жизнь хотел стать невидимым. Сына звали Чарльз Вильсон. По-видимому, он унаследовал от Стюарта страсть к единственной научной идее…

— К какой, папа?

Томсон встал и прошелся по комнате.

— К тайне образования туманов, — сказал он, смеясь. — У него есть своя туманная камера, от которой он не отходит день и ночь.

— Бедный физик, — вздохнула бабушка. — Говорят, Вильсону плохо живется.

— Надеюсь, что теперь его дела поправятся, — сказал Томсон. — Джордж, где твоя золотая монета?

Джордж принялся за исследование рождественского пирога, и вскоре у ног марципановой фигурки обнаружил «монету счастья».

А Джи-Джи подошел к стоящему на столике деревянному ящику с длинной ручкой. Это была старинная шарманка, игравшая вальсы и старые английские песенки.

Медленный мотив застольной песни зазвучал в комнате с резным дубовым потолком, по которому мерно раскачивались тени от тусклых свечей. Старый мотив был знаком каждому с детства и повторялся как старая рождественская сказка, которую ожидают каждый год, хотя жизнь приносит вместо нее новые, непредвиденные истории…