Драматическая педагогика

Человек владеет двумя взглядами. Один из них охватывает видимое, другой же — невидимое, и этот взор принято называть мысленным.

Для чего дан нам мысленный взор? Для того, чтобы осмыслить себя в системе временных координат. Для того, чтобы, оборачивая свой взгляд в прошлое и обращая его в будущее, поверять жизнь нынешнюю важнейшим: достойно ли продолжаем мы лучшие деяния минувшего во имя лучшего грядущего?

Мысленный взор человека в прошлое и будущее широк и многозначен. Он проникает во все сущее, и нет для него неодолимых стен. Есть, однако, одно непременное условие, наполняющее мысленный взор подлинной осмысленностью. Это условие — умение видеть невидимое. Только внимательно вглядываясь в окружающее, только пристально и честно рассматривая истины и вопросы нашей современности и непременно — думая, и обязательно — сражаясь, иначе говоря, вырабатывая свое отношение к реальной жизни, может человек сознавать прошлое и предугадывать будущее во всей их объективной значительности.

Я уже написал: мысленный взор человека в прошлое и будущее широк и многозначен. И все же, при всей этой широте, о чем печется ум людской раньше всего? О жизни доброй и праведной. О человеке — каким он был, каков он есть, каким он станет. И о том, конечно же, как воспитать хорошего, доброго, разумного гражданина будущих дней. Как воспитать сегодня человека завтрашней жизни.

Не правда ли, высокая эта мысль очень педагогична? В ней чаяния родителей о детях, в ней мечта борцов о лучшем будущем. Применительно к нашей жизни и нашему обществу мысль эта означает чрезвычайно конкретное и очень точное: коммунистическое воспитание личности.

Как понимал это Владимир Ильич Ленин? «Воспитание коммунистической молодежи, — сказал он на III съезде комсомола, — должно состоять не в том, что ей подносят всякие усладительные речи и правила о нравственности. Не в этом состоит воспитание». И уточнил: «В основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма. Вот в чем состоит и основа коммунистического воспитания, образования и учения. Вот в чем состоит ответ на вопрос, как надо учиться коммунизму». Укрепление же коммунизма, по ленинской терминологии, всегда было строительством. А построить столь социально масштабное явление, как коммунизм, Владимир Ильич считал возможным, лишь «умея превратить коммунизм из готовых заученных формул, советов, рецептов, предписаний, программ в то живое, что объединяет вашу (он говорил это, обращаясь к молодым. — А. Л.) непосредственную работу…»

Итак, два посыла. Мысленный взор в будущее, где мы видим совершенного человека грядущих времен, и реальный взгляд на сегодняшнюю жизнь, «непосредственную работу», говоря ленинскими словами. Сближение двух реальных понятий — явлений и представлений, точнее, приближение действительности к искомому идеалу и есть не что иное, как осуществление важного дела, достижение цели.

Увы, ни волевым, ни силовым напряжением недостигаемо это сближение. Процесс соединения реальности с мечтой — дело многосложное, долговременное. Оно требует усилий целого народа — многолетних, настойчивых, упорных усилий! И воспитание, педагогика в этой работе — на первых ролях.

Испанский классик Мигель де Унамуно заметил в одной своей книге:

«Всякий живой человек носит в себе семь добродетелей и семь противоположных им смертных грехов: он высокомерен и робок, обжорлив и воздержан, похотлив и целомудрен, завистлив и милосерден, скуп и щедр, ленив и прилежен, гневен и терпелив. И он может извлечь из себя самого равным образом тирана и раба, преступника и святого, Каина и Авеля».

В хлесткой этой формуле я решительно выступаю против одного — против того, что добродетельность и греховность из себя человек «извлекает» сам. Зло и добро из человека извлекают окружение, идеи, царствующие в государстве, где он живет. Зло и добро, греховность и добродетельность человеческую создает воспитание.

Когда мы говорим о воспитании — следует точно уяснить цель, какую оно преследует. Гитлер ведь тоже воспитывал свой гитлерюгенд, мальчишек с волчьими замашками, и виноваты в этом не волчата, а их воспитатель — его цель и методы.

Но минуем горестные страницы воспитания.

Обернемся к живому дню, к нашей жизни и нынешним детям. Впрочем, и к их родителям, вроде бы воспитанным уже, взрослым — к матерям и отцам, чей долг в том, чтобы на суде своей совести ответить за своих же детей.

Можно ли, впрочем, исходить из простого посыла: раз — родитель, раз — взрослый, раз — воспитатель, то, значит, непременно все понимающий и прежде всего сам уже воспитанный?

Уверен, человек воспитывается всю жизнь — не зря же мировая литература столь убедительно и много раз справедливо показывала: даже у гробовой доски, в последний миг свой, человек что-то такое справедливое понял, может, даже самое высшее уяснил — прозрел истину.

Несовершенен человек, давным-давно доказана эта печаль.

Несовершенен, — и вот, поди ж ты, — несмотря на это вроде бы уж и выясненное не раз важное обстоятельство, никак смириться с приговором таким не желает, стремится к совершенству, стремится из всех своих сил. И в самом стремлении этом — одолеть неодоленное, добиться желанного, доказать недоказанное — великая заключена власть. Озаренные светлой этой мыслью, многие века бьются люди — над листом бумаги и над самим человеком, веруя в обратное, стремясь доказать — человек совершенен. Утверждает это и самая чистая, самая добрая, самая человечная из всех идей человечества — идея социального равенства, идея коммунизма.

Труд педагога бесконечен и беспрерывен.

Нет, мы не можем признать пока, что каждая душа сверкает чистым золотом. Человек — конструкция непростая, и новые времена — как бы ни поспешала за ними мысль — несут нам новые усложнения. Это во-первых. Во-вторых, педагогика — повторяю слова героя своей повести «Благие намерения» — дисциплина неточная. Добавлю только: и точной быть и не может. Бесконечность — это, пожалуй, единственный термин точной математики, принимаемый воспитанием.

Бесконечность вариантов, рожденных бесконечностью человеческой души, человеческих характеров, создает ситуацию, когда работа воспитующего всякий раз становится неповторимой и хотя бы уже одним этим обстоятельством означается приметами мастерства. Как нет у настоящего чеканщика-мастера двух одинаковых работ, так и у настоящего педагога нет двух одинаковых воспитанников: и похожи, да не одинаковы.

И в-третьих, не то ли и есть главная особенность воспитания, что воспитатель чаще, чем кто иной, заходит в лабиринты человеческой бесконечности, забредает в тупики, бьется, чтобы выйти — или не выйти.

И худ тот педагог, кто стыдится своего невыхода из тупика. Педагогика — дело не только оптимистическое, но еще и пессимистическое. Педагогика и драматической может быть, точнее, должна фиксировать, понимать, анализировать ситуации не только приятственные, когда победил учитель, но и такие, когда оказался побежденным он — что делать, оказался, да, так бывает часто.

Самое дурное, что может быть на белом свете, — воспитатель, не признающий, не видящий, не желающий видеть своих ошибок. Учитель, который ни разу в жизни не сказал своим ученикам, их родителям, самому себе: «Извините, я ошибся». Или: «Я не сумел».

Дурная педагогика отвечает без запинки на все вопросы, у нее на все сложности жизни есть беззадумчивые ответы. Такая педагогика болеет за одно — за свой престиж. Ей наплевать на воспитуемого. Не от того ли срывается на крик учитель в классе? Стучит указкой по столу? Выходит из себя?

Впрочем, все мы — люди, и минутную слабость надо суметь понять. Надо в ней разобраться. Это тоже педагогика.

И все же, положа руку — не на сердце, это ближе и проще, — а на непослушную голову своего ученика, сына, дочери, которые суть ученики миллионов своих учителей — разумных и неразумных — собственных родителей, — так вот, положа руку на голову человека, за которого должен будешь ответить перед ним же самим, спросим себя: всегда ли и на все ли вопросы дает ответ воспитание?

Должны бы мы по чести сказать: нет, не всегда.

И тысячи новых ситуаций, которые в состоянии выдумать лишь самый неукротимый фантазер — сама жизнь, требуют тысяч новых решений. И не последней важности дело — собрание этих решений. А если их нет — собрание и изучение задач нерешенных.

Свод, разбор ошибок — с их тщательным описанием — для педагогики дело важное не менее, чем собрание безошибочных правил и рецептов. Не зря же педагогика — дисциплина неточная.

Итак, изучение ошибок. Размышления о том, что получилось в сравнении с тем, что могло бы или не могло получиться. Педагогика нетиповых, нестандартных решений, необычных судеб и неожиданных житейских поворотов.

Скорее нерешенное, чем ясное, скорее проблемное, нежели простое, и, главное, без всяких посягательств на завершенность — вот суть замысла этой книги.

Еще одно, на мой взгляд, немаловажное обстоятельство. Автор этого опыта — литератор, прозаик. Я и пользуюсь приемами прозы, а не науки. Совет — конкретный, утилитарный — тоже не цель этой книги, хотя чужой пример сам по себе и является поводом для размышлений человека, которому требуется совет. Педагогический совет через книгу, да еще чисто литературную, дело, по моему разумению, бессмысленное, вроде врачебной диагностики по телефону. Словом, если человеческие судьбы и их изломы можно означить хоть какими-то чертежами, то я предлагаю лишь сборник чертежей, вычерченных, впрочем, не мной, а жизнью.

А жизнь сложна и без устали предлагает нам все новые сложности. Растущий человек испытывает своей, часто неокрепшей душой множество влияний, — увы, не всегда положительных. Буржуазная идеология норовит посеять в наивную душу злаки неверия, сомнения, скептицизма. Плохо воспитанные дурно воспитывают — бесспорно и это правило, к печали нашей обильно подтверждаемое жизнью. А разве не ударяет по юным людям бессчетное множество разводов, когда душа невеликого и некрепкого пока человечка рвется надвое между любимой матерью и любимым отцом?

Страдание, боль, ошибка, неудача, стечение обстоятельств или чье-то грубое постороннее вмешательство — из горьких кирпичиков сложена эта книга. Как, впрочем, из любви и надежды, счастья и веры, преодоления и радости. Мой замысел состоял в той простой мысли, что приближение реальности к идеалам требует прежде всего освобождения от ошибок, размышления над ошибками, недопускания ошибок.

Я назвал эту книгу «Драматическая педагогика» потому, что искренне верю: трудное требует анализа — во благо растущего человека, во благо осветления его души, во имя того, чтобы ошибки не повторялись, пока касаются они такого хрупкого материала, как человек. Потому что убежден: педагогика — удел не только избранных высокомудрых ученых, а забота всякой матери, любого отца, каждого неравнодушного человека.

«Драматическая педагогика» — это очерки конфликтных ситуаций, которые предлагает нам жизнь. А от жизни никуда не деться. Не уйти. Прекрасный педагог Жан-Жак Руссо написал в своей книге «Эмиль, или О воспитании» такие слова: «Мы рождаемся слабыми — нам нужна помощь; мы рождаемся бессмысленными — нам нужен рассудок. Все, чего мы не имеем при рождении и без чего мы не можем обойтись, ставши взрослыми, дается нам воспитанием». Добавим к этому: и жизнью. И еще. Разбирая трудное, я, таким образом, голосую за светлые идеалы, идеалы коммунистические. К ним ведет тернистый путь воспитания.

Мысленный взгляд дан человеку для того, чтобы, выкорчевывая трудное в настоящем, приближать будущее. И это — светлый долг воспитателя.