Глава четырнадцатая
Кровавый садист
Зимним, холодным и вьюжным днем с северным ветром вдобавок к непогоде некоторые сотрудники Особого отдела Южного фронта стали свидетелями задержания немецкого полковника, прятавшегося в бетонных развалинах разрушенного многоэтажного здания.
А случилось это рядовое, казалось бы, для войны событие 29 января 1943 г. в самом городе Сталинграде.
Во время прочесывания освобожденного квартала разведывательно-поисковая группа одного из полков фронта в своеобразной норе внутри обломков бетона и кирпича обнаружила человекоподобное существо, одетое в грязные лохмотья.
Вместо обуви ступни ног были замотаны в обрывки детского одеяла. На плечах болтался порванный и прожженный в нескольких местах, припорошенный известкой и бетонными, мелкими осколками тулуп. Голову укутывал грязный женский платок, покрытый терракотовой пылью — следами кирпичного крошева.
На наших солдат испуганно смотрели поблёкшие серые водянистые глаза, когда-то имевшие, по всей видимости, другие цветовые оттенки.
Только по замусоленным погонам и нашивкам на порванном мундире они догадались, что перед ними стоит целый оберст — немецкий полковник. При нем находился небольшой потрёпанный кожаный чемоданчик, в котором лежали карта и исписанные мелким убористым почерком общие тетради.
Пока окоченевшего пленного полковника вели в штаб к военным контрразведчикам, он сразу же приободрился — как-никак его вытащили из могилы, где он должен был бы замерзнуть или быть погребенным под обломками здания при очередном артобстреле или бомбометании люфтваффе.
— Этот тип, товарищ капитан, мне кажется, по вашей линии. При нём и чемоданчик, который может заинтересовать вашу службу, — пояснил командир разведывательно-поисковой группы.
— Ну что ж, молодцы! И его проверим, и с документами разберёмся, — ответил старший оперуполномоченный капитан Фёдоров.
Перед ним стоял поникший, сухопарый, как сморщенный гриб, немецкий вояка в большом военном звании.
Скоро Федоров установил, что военнопленный — это командир 134-го пехотного полка 44-й пехотной дивизии вермахта полковник Бойе.
«Здесь на Сталинградской земле, — подумал военный контрразведчик, — все они — некогда лощенные, высокомерные и наглые полковники и генералы, я уж не говорю о солдатах, — становились смирными, суетливыми и угодливыми».
На карте, изъятой из чемодана, немец расторопно и охотно стал указывать места расположения огневых позиций его части, оборонительных рубежей батальонов и их штабов, которые к тому времени перестали уже существовать. Полковнику теперь нечего было скрывать — 300-тысячная Сталинградская группировка немцев была окружена и уничтожена в ходе проведения наступательной операции наших войск — «Уран» и операции «Кольцо», целью которой являлась ликвидация окруженных гитлеровских войск, во главе с командующим 6-й полевой армией фельдмаршалом Паулюсом.
В результате победоносного завершения этой операции только подобрано было с полей сражения более 140 тыс. убитых непрошеных гостей. А скольких врагов Сталинградская земля не показала — спрятанных в осыпавшихся траншеях и погребенных под обломками обрушившихся стен зданий в городе. В плен попало более 91 тыс. человек, в том числе свыше 2,5 тыс. офицеров, а также 24 генерала…
Допрос подходил к концу. Полковник, хлебнувши горячего чая, стал уже успокаиваться. Но вдруг из чемодана военный контрразведчик высыпал на стол документы — тетради и фотографии. Бойе напрягся и задрожал — понимал, что последуют вопросы, на которые нужно будет честно отвечать. Он, конечно, мог слукавить, но его бы сразу же разоблачили документы, написанные собственной рукой, и фотодокументы.
Немец, наверное, проклинал себя за ту тщеславную мысль, толкнувшую его в эпистолярном жанре обратиться к потомкам в ходе хронологии событий на оккупированных территориях Украины и России, где его подчиненные не сражались, а хозяйничали и упивались властью.
Да, он со своим палачами из 134-го пехотного полка больше воевал с мирным населением, чем с бойцами Красной Армии.
«Дранг нах Остен» хотелось запечатлеть в мельчайших подробностях, показав в них степень личного участия в завоевании жизненного пространства Третьему рейху для «нового порядка» на этих землях.
Капитан Федоров придвинул лампу поближе к документам и стал внимательно, сначала молча, пробегать по строчкам…
«По всей видимости, он знает немецкий язык, — подумал Бойе. — Да, вопросы неизбежны».
Тетради составляли своеобразный дневник полковника. Это был готовый материал для пропагандистской книги, которая встретила бы одобрение у самого Геббельса. На каждой обложке его записей красовался отрезок боевого пути части с одной и той же надписью — «История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов».
Документы же штаба и вся канцелярия давно сгорели или остались лежать вместе с её обитателями под кирпично-бетонными развалинами здания. Как потом выяснилось, это была школа.
В блиндаже было тихо. И вдруг словно разверзлось небо, зловеще для пленного загрохотал по-немецки простуженный баритон капитана:
«…Проезжаем старую немецкую границу. Мы в Польше. Везде видим евреев. Уже давно пора, чтобы эта страна перешла в порядочные руки империи.
…22 июня полк занимает укрепления, ещё одни ночь и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядки, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Ник мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность и неожиданно ударит. Ещё только одна ночь!
За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотни стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался — другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, том — соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперёд, дальше!..»
* * *
А вот какие воспоминания об этом же дне родились у полковника в отставке Козловцева Леонтия Ивановича, в то время лейтенанта военной контрразведки:
«Впечатление страшное по своему апокалипсическому накалу. Брест обстреляли и бомбили сразу же с началом фашистского вероломства. Артподготовка частей вермахта началась в 3:15. Каждые 4 минуты огневой вил продвигался на 100 метров вперед… День превратился в ночь от поднятой пыли и дымов, заслонивших огни многочисленных пожаров. Всюду убитые, стоны раненых, дикое ржание покалеченных лошадей, мечущиеся женщины с детьми ни руках… Военные чисти и подразделения НКВД сразу распределились в Брестской крепости. Напор немцев был тиков, что крепость к 9:00 22 июня уже была окружено, кок потом выяснилось, войсками 45-й и 31-й пехотных дивизий. До сих пор эти картины вижу во снах, а ведь сколько воды утекло! Ах, сколько наших людей тут полегло, в основном, молодых парней!..»
Когда писались эти прозаические строки, автору захотелось откликнуться на них коротеньким стихотворением:
Он служил на западе — у Буга,
Встретив тут июня грозный день.
Не успев чирннуть в письме подруге,
Нон бессмертья набежала тень.
А она ждала вестей из Бреста,
В мыслях из далёной стороны…
Женщина состарилась невестой,
Став новей невестою войны!
* * *
Пройдет всего месяц, и тональность гитлеровского полковника несколько поменяется. Он с нескрываемым раздражением заметит:
«Мы все удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом «раю» Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, поры курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов?!»
С другой стороны, всё большее изумление вызывало у Бойе растущее сопротивление советских воинов. Особенно ночные атаки наших воинов, попавших в окружение. Они не желали сдаваться на милость оккупантам и делали всё возможное, чтобы вырваться из полуплена. А он был в виде, говоря военным языком, «петли», «мешка» или «котла».
А вот к концу 1941 г. от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:
«…Противник укрепляется. Продвижение всё ухудшается. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются но обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань…»
Военный контрразведчик перестал читать дневниковые записи, затем тряхнул бумажный пакет, и оттуда посыпались черно-белые фотографии разных размеров. В них кровавые сцены: горящие дома, отрубленные головы, повешенные на деревьях и телеграфных столбах, разрушенные церкви, истерзанные тела мирных граждан, массовые сцены расстрела цивильных в затылок, штабеля из трупов, полевые крематории, работающие на срубленных деревьях, и прочее варварство.
— Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверету… Это он, — скороговоркой бубнил испуганный полковник.
— Кто такой Эверет?
— Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.
— Где он сейчас находится? — спросил Федоров.
— Он погиб под обломками дома… Его накрыла обрушившаяся стена…
Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно не равнодушен к «коричневым» взглядам и соответствующим оценкам на происходящие события. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатлённых объективом фотокамеры. Листки фотобумаги его уличали…
Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники доложили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую оперативную разработку.
— Надо этого голубоглазого монстра плотно обставить агентурой из числа соплеменников. Только так он может раскрыться. Вам он своей истинной натуры не покажет, попытается ее скрыть, — заметил генерал.
В лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с коллегами по вермахту не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что политика слишком важное дело, чтобы доверять её политикам. Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.
Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах, Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:
«С этим сбродом вскоре будет покончено! Нельзя терять веру в себя и Германию… Мы должны победить, а победителя никто не спросит, правильно он воевал или нет, правду он говорил или тоже нет…»
Один из агентов нашей контрразведки из числа немцев заметил, что Бойе боится за тексты своих дневниковых записей.
Вскоре — это было 26 сентября 1943 г. — контрразведчики Смерш получили информацию, что полковник с 1936 по 1938 гг. служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист.
И вот, наконец, удача — в нескольких лагерях для военнопленных, в частности, в № 27 и № 171 были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку — бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.
Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР Смерш Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.
Из дневника полковника Бойе:
«Рай Советов….Что мы видим в раю Советов? Народ не имеет религии и души. Церкви разрушены и служат амбарами. Культуры не видно и следа. У каждого из нас лишь одно чувство — это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему.
Победа, сохрани нашего фюрера!..»
А дальше оперативникам пошли чистосердечные признания свидетелей, которые высветили затушеванные иногда языком Эзопа описания конкретных событий самого Бойе.
Из протокола допроса Пауля Сухича:
«…B 15–20 нм от города Дергачи, в населенном пункте, название которого не помню, по приказу полковника Бойе все население было согнано в синагогу. Последняя была заминирована и взорвана вместе с находившимися там людьми.
…13 июля в населенном пункте Несолонь, 30 км восточнее Новоград-Волынского, полковник Бойе приказал взорвать церковь.
… Приблизительно в первой половине августа месяца 1941 г. по дороге Круполи — Верезань, в 10 км от станции Березань, был сожжен совхоз и расстреляно более 300 военнопленных Красной Армии, среди которых большинство были женщины. Полковник Бойе ещё кричал: «Что означает женщина с оружием — это наш враг…»
Из дневника полковника Бойе:
«Выходные дни.
…Не часто выпадали выходные дни в войне против Советов. Но после горячих боев около Юровки, Почтовой и на юго-западной окраине Киева принимаем выходные, как лучшие дни. Как быстро в шутках забываются упорные бои. Теплое августовское солнце светит с неба. Все ходят в спортивных брюках. Солдаты занимаются своим лучшим занятием — заботой о желудке. Это удивительно, сколько может переварить солдатский желудок. Утки, курицы и гуси — ничто не может скрыться. Их ловят. Гэняют и стреляют…»
Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:
«…Впервой половине августа около города Киева полковник Бойе разъезжал по полю на своей машине и стрелял по военнопленным из винтовки, т. е. охотился на них. Убил лично сам десять человек. Данный факт также видел я…»
Из дневника полковника Бойе:
«Наступление на Дубна.
…Невыносимо жжет солнце. Золотистый урожай но полях. Нон хорошо в пшеничном поле! В бесконечных рядах через песни Волыни продвигаются серые колонны. Песок, кок мука, попадает в сапоги и делает невыносимым каждый шаг. Пот ручьями течет по лицу и телу. Пересохло во рту. Воды! Воды! Но ничто не может задержать нас! Ни жара, ни песок, ни пыль и ни пот. Мы всё дальше и дальше продвигаемся на восток…»
Из протокола допроса майора Эбергарда Поля:
«…B городе Дубно 134-й полк захватил в плен много русских танков и четыре танковых экипажа. По приказу полковника Бойе они были расстреляны. Солдаты в городе занимались грабежом мирного населения. По его приказанию, все памятники, статуи, бюсты советских руководителей уничтожались личным составом…»
Из дневника полковника Бойе:
«Шоссейная дорога на север.
…Коммунизм за все годы существования ничего не делал кроме уничтожения Европы и, в первую очередь, Армении. Везде мы видим огромные укрепления, казармы и казармы. Длинные колонны военнопленных встречают нас. Азиатские лица смотрят на нас. История потеряла свой ум! Чтобы эти орды победили нас?!..»
Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича.
«…Около села Круполи, у озера в камышах по приказанию полковника Бойе было расстреляно пять комиссаров. Это лично видел я, находясь с одним сержантом из нашей роты на охоте в этих камышах. Там же, название населенного пункта я не помню, лично полковник Бойе расстрелял офицера, который прятался в стоге сена. Для демонстрации этот труп лежал непогребенным. Среди солдат ходили разговоры, что труп принадлежал работнику ГПУ. Раньше в укрепленном пункте Янов, за рекой Буг, за укреплением из бетона была построена группа из командиров и красноармейцев Красной Армии, приблизительно 20 человек. Полковник Бойе приказал их расстрелять…»
Теперь у чекистов, на основании буквально кровоточащих записей в дневнике и показаний свидетелей — сослуживцев, были причины подозревать полковника Бойе в совершении тяжких преступлений. Но он на допросах упорствовал, пытаясь всё и вся отрицать. Больше того, он стал, спасая свою шкуру, строчить доносы на своих командиров.
Первой мишенью стал генерал-фельдмаршал Паулюс. О нем он донёс:
«…Я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом ещё до войны на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь, в лагере, его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, т. к. считает, что его подслушивают. Фельдмаршал никогда и ничего не предпримет против Германии и её правительства. К «Союзу немецких офицеров» его никогда нельзя будет привлечь. Это он расценивает как предательство…»
Но у военных контрразведчиков было другое мнение, поэтому на этот донос они никак не среагировали. Тогда Бойе стал сдавать своих соплеменников рангом чуть пониже, чем генерал-фельдмаршал, не исключая генерал-полковника Штреккера. Он даже попытался сыграть роль наводчика в поиске кандидатов на вербовку. Бывший полковник буквально заваливал контрразведчиков своими письмами-наводками «на нелояльных СССР немецких офицеров и генералов».
Предлагал свои услуги в работе по сбору доказательств в их преступной деятельности. В очередных доносах о своих начальниках он писал:
«…Генерал Штреннер раньше многих других офицеров стол придерживаться национал-социалистичесних взглядов. Он против «Союза немецких офицеров» и никогда и ничего не предпримет против Ггрмонии. К деятельности в плену его привлечь нельзя».
«…Генерал Дебуо — (Непосредственный начальник Бойе — генерал-лейтенант. — Прим, авт.) убежденный националист-социалист и противник «Союза немецких офицеров». Но он не верит в военную победу Германии, и его можно привлечь к сотрудничеству».
Но приближался конец войны, а с ним и долгожданная Победа. Активней заработали отделения Государственной комиссии по вскрытию злодеяний фашистов. Большую работу в этом деле проводили и военные контрразведчики Смерш. В одном из Актов говорилось:
«…Южнее село Выдумка Ровенского района, в 500 метрах в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находились три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров, на расстоянии 30 метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и 3 метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».
Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала:
«В июле 1941 г. командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей».
Житель этого же села Оскиренко подтвердил» что «в июле 1941 г. по приказу полковника Бойе также были сожжены церковь и 12 жилых домов, а жители села убегали в лес, преследуемые немцами…»
Оперативная разработка «голубоглазого монстра» продолжалась более четырех лет, и вот 29 декабря 1947 г. военный трибунал вынес вердикт. Бойе был осужден на 25 лет лишения свободы. Спасла ему жизнь отмена в Советском Союзе смертной казни, которую он явно заслуживал.
