7
Первая беседа с Миттом оказалась для Маевен едва ли не самым трудным испытанием за всю ее жизнь. Еще до того, как они остановились «слегка перекусить», как выразился Навис, мнимая Норет чувствовала, что по лицу ее стекают крупные капли пота. Воздух понемногу сделался достаточно теплым, чтобы Маевен вспомнила – наступил день летнего солнцестояния, или, как его называли в старину, день Вершины лета. Вот только дело было совсем не в этом. Поддерживать разговор оказалось нелегко. Она поглядывала на Венда, надеясь, что он поможет ей хотя бы намеком, но, увы, тот спокойно и молча шагал, без труда держась вровень с кобылой Нависа. Глядя на него, Маевен решила, что Венд находится здесь лишь для того, чтобы выручить ее, если она допустит серьезную ошибку. В какой-то мере это успокаивало: значит, она пока не сделала ничего по-настоящему неверного, но все равно ей было страшно. Маевен хорошо представляла свое лицо, покрытое сплошной рябью – множеством веснушек и капель пота. Она ненавидела себя в таком состоянии. Девочка продолжала украдкой поглядывать на вытянутый угловатый профиль Митта, надеясь, что он не испытывал к ней такого же отвращения, как она к себе. Митт то и дело оборачивался и улыбался ей. Довольно скоро Маевен поняла, что парень волнуется ничуть не меньше ее. Возможно, дело в том, что ей, как предполагается, предстоит стать королевой? Но вскоре Митт сам все объяснил:
– Скажу вам прямо: прошлой ночью меня просто потрясло, что вам оказалось так много лет.
«Мне?! – изумилась про себя Маевен. – Да пропади они пропадом, эти веснушки! Ему же лет пятнадцать, вряд ли больше! А сколько же, по его мнению, должно быть мне?» Восемнадцать, подсказала ей память. Норет отправилась в странствие в день Вершины лета после того, как ей исполнилось восемнадцать. Тогда понятно, что Митту она могла казаться старой.
– Забудь об этом, – сказала она. – Пожалуйста!
Митт рассмеялся:
– Постараюсь.
Но от этого разговор нисколько не стал легче. Маевен пыталась выяснить, кто такой Митт, – любой северянин должен был бы сразу же распознать его ужасный южный акцент. И как он познакомился с Норет? Каким образом он связан с Нависом? Почему Морил его недолюбливает? Почему по разговорам Митта казалось, что он жил в Аберате, а не в Аденмауте? Что заставило его отправиться в эту экспедицию? Вот только Митт то и дело сворачивал разговор на золотое изваяние. Его злобный конь тоже не облегчал беседу – все время норовил укусить Маевен за ногу.
И каждый раз Митт резко дергал за поводья, заставлял коня повернуть голову и яростным голосом бранил его:
– Прекрати, Графиня! Сколько тебе говорить!
Услышав это обращение в шестой раз, Маевен не могла больше сдерживать смех:
– Почему ты называешь его Графиней? Ведь это же мерин.
– Я же вчера говорил вам, – не скрывая удивления, отозвался Митт.
Как же из этого выпутываться?
– А, ну конечно же! – торопливо воскликнула Маевен.
Нечто подобное повторялось почти непрерывно. Прекрасные пейзажи и свежий воздух должны были ее умиротворять, но несчастная Маевен чувствовала себя крайне неуютно. И все же девочка не отступала – ей на самом деле было необходимо выяснить как можно больше. В конце концов она, как ей показалось, смогла разобраться в истории со статуэткой: Митт и Норет вместе нашли ее на каменистой отмели Адена. Это заставило Маевен слегка нахмуриться. Тот странный сон, который она видела в поезде…
– И мне нужна моя доля денег, – сказал Митт. – Нужна до крайности. Деньги очень пригодятся еще и Навису, а то я и не стал бы беспрестанно твердить о них.
Маевен хорошо понимала, что парень предпочитал обо всем говорить прямо. Ей это нравилось, но заставляло чувствовать себя лгуньей.
– Статуя в целости и сохранности… честно, – повторила она.
Путешественница во времени все больше и больше надеялась, что лошадь, на которой она ехала, действительно принадлежала Норет. Ведь бродила она возле путеводного камня.
Норет объявила, что встретится со своими спутниками именно там, а затем ее похитили. Потому, скорее всего, это было ее животное, если допустить, что бандиты засунули претендентку на корону Дейлмарка в какой-нибудь экипаж, а лошадь при этом бросили. Если все происходило именно так, то золотую статуэтку стоит поискать в вещевом вьюке, притороченном за седлом.
Они остановились пообедать на заросшей ярко-зеленой травой поляне, окруженной высокой каменистой грядой. Маевен поспешно отвела свою лошадь в сторону и развернула вьюк, будто бы в поисках припасов. Еду она нашла – хлеб, сыр, яблоки и прекрасный на вид небольшой пирог, – хотя и оказалось ее совсем немного, гораздо меньше, чем могло потребоваться на долгий путь до Кернсбурга. Еще девочка нашла чистую нижнюю рубашку, мужские подштанники и несколько пар носков.
Даже на глаз было видно, что все подходит ей по размеру, так что лошадь, несомненно, принадлежала Норет. А вот статуэтки там обнаружить не удалось. Правда, нашелся еще сверток с одеялами. Он был очень мягким и легким и потому вряд ли мог скрывать тяжелый предмет. Маевен решила все равно проверить. Но едва взялась за стягивавший его ремень, как услышала совсем рядом чей-то голос:
– Ты не найдешь там изваяния. Оно украдено. – Голос был мужским, глубоким и раскатывался эхом.
– Что значит «украдено»? – поинтересовалась Маевен.
Она удивилась осведомленности этого человека. Девушка оглянулась, рассчитывая увидеть рядом с собой Нависа или Хестевана, и совсем растерялась, обнаружив, что Хестеван находится за много шагов от нее и все с таким же мечтательным видом сидит на козлах фургона, а Навис расседлывает кобылу на дальнем краю поляны. Это не мог быть и Венд – тот сидел, привалившись к колесу телеги, и доставал из котомки краюху хлеба. Митт, конечно же, был около Нависа. Морил вылезал из-под тента рядом с Хестеваном. В общем, все находились слишком далеко, чтобы заговорить с ней, – если, конечно, никто из них не мог передавать мысль на расстояние. Маевен окинула взглядом возвышавшиеся рядом камни, потом все вокруг и даже нагнулась, чтобы взглянуть, не прячется ли кто-нибудь за лошадью. Нигде никого. Однако, как только она наклонилась, одеяло само развернулось, показывая, что в нем ничего не спрятано. Золотой статуи в ее багаже не оказалось.
– Кто вы? – спросила девочка, не отрывая настороженного взгляда от своих пятерых спутников. – Где вы прячетесь? И как узнали?
Она говорила тихо, чтобы никто не смог ее расслышать. Ее спутники даже головы не повернули в ее сторону. А вот голос ответил, по-видимому, откуда-то из воздуха совсем близко:
– Я тот, кто всегда дает тебе советы. И чувствую, что изваяние находится где-то рядом. Оно у одного из пятерых.
– Премного вам благодарна! – Маевен свернула одеяло. – Не могу сказать, что от этого мне стало спокойнее!
Ей казалось, что она вновь погружается в кромешный ужас. Голова готова была лопнуть от тревожных мыслей. Тот, у кого сейчас статуэтка, мог забрать ее только у Норет. А отсюда следует, что один из ее спутников помогал устроить ее похищение, и этот человек точно знает, что Маевен – самозванка. Так почему же он молчит? Или невидимый советчик солгал?
– Отрадно видеть, что ты так спокойна, – снова раздался знакомый голос. – Ты разговариваешь как королева, которой вскоре станешь.
«Спокойна?!» – мысленно изумилась Маевен. Она поспешно, кое-как сложила одеяло и одежду во вьючный мешок и направилась к спутникам. Девочка держала пирог, сыр и яблоко и удивлялась, почему руки до сих пор не затряслись и она не выронила всю еду в траву.
Морил встретил ее на полпути. В одной руке он держал большой ломоть хлеба, а второй поддерживал квиддеру. За все утро Маевен ни разу не заметила, чтобы парнишка выпустил ее хоть на минутку. Можно было подумать, это часть его тела. Еще Маевен без малейшего удивления поняла, что это та самая квиддера, изображенная на портрете Морила. Та самая, что лежит в стеклянной витрине рядом с портретом. Вообще, в этот момент она увидела очень многое. Маевен ощущала себя зайцем, за которым гонятся собаки; ее широко раскрытые глаза не пропускали ни одной мелочи. Она впервые обратила внимание, что бледная кожа Морила в действительности усыпана веснушками, как и у нее, только у менестреля их было поменьше. Мальчик смотрел на нее с нескрываемым любопытством.
– В чем дело? – невнятно проговорил он с набитым ртом. – Вы что, увидели призрака?
– Да… Если не увидела, то услышала, – не задумываясь, призналась Маевен. – Из воздуха. Со мной разговаривал какой-то мужчина.
– Так и знал. Нечто подобное должно было случиться. Похоже, придется еще раз нарушить зарок. Подождите секундочку.
Он откусил большой кусок хлеба, набив полный рот, остаток краюхи положил на траву и взял квиддеру в обе руки. Какое-то время менестрель задумчиво жевал, а затем сыграл несколько полнозвучных, чуть дрожащих аккордов.
Маевен охватил покой, с силой заструившийся вдоль спины. Он перетекал в руки, расслаблял мышцы лица, о существовании которых она до сих пор даже не догадывалась. Девочка мечтательно улыбнулась, решив, что, независимо от того, кому этот голос принадлежал, у него более не было никакой возможности навредить ей.
– Благодарю, – сказала она.
Морил перестал играть, оставив струны квиддеры негромко гудеть, и окинул Маевен оценивающим взглядом:
– Это было легко. Вы на самом деле очень уравновешенная особа. – Он немного помолчал и добавил с величайшей серьезностью: – На зеленых дорогах случается всякая всячина. Об этом многие рассказывали.
Он нагнулся и подобрал хлеб. Митт и Навис прогуливались неподалеку. Морил, должно быть, заметил их краем глаза: его лицо сделалось еще бледнее и он сразу же ушел к Хестевану.
Маевен опустилась на корточки, прислонилась к тележному колесу и принялась за еду. При этом она поглядывала на поднимающиеся за камнями иссиня-черные горы. Из-за них виднелись серовато-коричневые вершины, макушкам которых тоже не удавалось спрятать цепь еще более острых пиков. А уж те упирались прямо в тяжелое серое небо. Ей необходимо как можно больше узнать о Мориле. Он на первый взгляд кажется одним из тех мечтательных типов, что бывают полностью погружены в себя. Но, будь он фантазер или же нет, парнишка замечал все, что происходило вокруг. А его – честно уж говоря – игра на квиддере была… Ну, не бойся, Маевен, произнеси это слово… Волшебной, вот какой была его игра. Этот мальчик в некотором роде волшебник, и надо выяснить, как у него получается творить чудеса.
Один из дальних горных пиков – цвета индиго – заслонил солнце и сделался на мгновение желто-зелено-пурпурным.
Венд вскинул руку, в которой был зажат кусок сыра.
– Золотой город!
Морил и Хестеван заговорили почти одновременно с ним, и получилось нечто вроде хора:
– Золотой город Хэрна!
– Да ладно вам! – возразила Маевен. – Этого не может быть! Кернсбург находится на много миль южнее.
– Мы так говорим, госпожа, – объяснил Венд, – когда пик заслоняет солнце. Так мы показываем, что помним город, невзирая на то что он уже давно разрушен и стерт с лица земли.
– Разрушен и стерт с лица земли… – повторила Маевен. – Но…
– Тем не менее так оно и есть, – осуждающе провозгласил Хестеван с повозки. – А разве вы этого не знали?
– Я… – Девочка оглянулась, вытянув шею, чтобы посмотреть на менестреля.
О чем Хестеван хотел ей напомнить? Что она должна была знать о Кернсбурге? Все экскурсоводы во дворце без устали напоминали о том, что Амил Великий восстановил город. Но ни один из них не подумал сказать, что он восстановил его из ничего.
– Руины и обломки кирпичей… – не то вопросительно, не то утвердительно произнесла она.
– Если судить по тому, что я слышал, то скорее трава и множество курганов, – отозвался Митт.
– Н-н-нда… – протянула Маевен. – И как, по-вашему, я смогу разыскать корону в таком месте?
– Действительно, как? – пробормотал Навис.
– Возможность представится, госпожа, – уверенно сказал Венд.
Наверное, он точно знает, где искать, подумала Маевен. Но когда все поднялись и снова двинулись в путь, ей никак не удавалось отогнать от себя мысль о том, что вся эта затея с каждой пройденной милей делается все более и более безумной. Может, Норет тоже поняла это и просто-напросто сбежала? Маевен не стала бы винить ее за это. Шесть человек отправились невесть куда по древним заброшенным дорогам. К тому же одного из этих шести неведомый голос обвинил в воровстве! Они должны найти корону, захороненную в городе, которого давно уже не существует, путешествуя без еды и почти без вещей, и все это для того, чтобы доказать, что совершенно чужая этому времени девчонка является королевой! Как будто графы позволили бы даже настоящей Норет занять трон просто так! Маевен с тревогой вспомнила, что графы в те дни были фактически маленькими королями, – на Юге короли похуже, на Севере получше, но при этом все они считали себя великими монархами. И во все времена зубами держались за троны.
«Но Амилу Великому это каким-то образом удалось, – напомнила она себе. – Постарайся не задерживаться слишком сильно, Амил. Я с великим удовольствием передам тебе все, что смогу разыскать».
Пока она раздумывала, зеленая дорога нырнула в следующее ущелье, густо заросшее то старыми, то молодыми рябинами, тонкими, как струны. Маевен поймала себя на том, что то и дело нервно посматривает на узкий горизонт, открывающийся высоко над головой. Вполне возможно, какой-нибудь граф послал сюда отряд своих дружинников удостовериться, что они не пройдут дальше. Конечно, это по приказу неведомого графа похитили Норет. И один из пяти ее спутников находится на службе у этого графа.
Она почувствовала себя намного лучше, когда дорога вывела их на зеленую высокогорную равнину. По плато гулял холодный, бодрящий ветер. Далеко внизу раскинулось серое море, испещренное белыми гривами мчавшихся бурным галопом волн. Казалось, что оно отвесной стеной поднимается к небу.
– Вот это уже лучше, – сказал Митт, подъехав к Маевен. – Возможно, это во мне просыпается рыбак: люблю смотреть на море. Хотя, может быть, это из-за того, что я холандец. А вы что скажете, Навис?
Тот подъехал с другой стороны. Он вглядывался в морскую даль так же, как и Митт, – так, словно видел перед собой родной любимый дом.
– Мне недостает синевы моря дальнего Юга, хотя я не жалуюсь на графиню из-за того, что она отослала меня в Аденмаут. Там очень много моря. Но я никогда, ни на одно мгновение не пожалел о том, что покинул Холанд.
Было даже странно слышать Нависа, говорящего без малейшей тени иронии. Маевен задумалась над тем, как бы узнать, чем они занимались в Холанде, но, прежде чем она успела сосредоточиться, Навис обратился к ней:
– У вас, конечно, свой, личный интерес к этому морю.
– Почему? Или вам известно что-то такое, о чем не знаю я? – резко откликнулась Маевен.
Конечно, говорить таким тоном было глупо, но, увы, так уж на нее действовал Навис.
– Я хотел сказать, что мы находимся совсем рядом с Крединдейлом, – терпеливо пояснил тот, – где, насколько мне известно, вы, Норет, появились на свет. Разве местный лорд не ваш кузен Кинтор?
– Да, но мы не станем здесь задерживаться, – быстро и решительно ответила Маевен.
Видимо, Навис ожидает, что они завернут к ее кузену, – эти мысли следует пресечь. Но ведь он не может быть прав: Аденмаут отделяют от Крединдейла многие мили по побережью! Чтобы попасть из одного города в другой, нужно немало времени, даже если ехать на автомобиле. Однако стоило отряду пройти еще немного, как впереди внизу открылась лента зеленой прибрежной равнины. Ее явно регулярно накрывал прилив. Эта болотистая полоса длинным мысом врезалась в море. Маевен сообразила, что именно на этом месте видела из окна поезда большой нефтеперерабатывающий завод всего несколько дней назад. Вот только было это в ее эпоху. Похоже, что старая дорога проходит напрямик через горы.
– Независимо от того, как вы относитесь к вашему кузену, – заметил Навис, – думаю, вы можете собрать здесь множество последователей.
«Последователей! Надеюсь, что нет! – воскликнула про себя Маевен. – Да и что я буду с ними делать?»
– Мне кажется, вам потребуется целая армия, – вступил в разговор Митт. – Покажите всем этим лордам, что у вас серьезные намерения.
Вероятно, они оба были правы, но Маевен не могла представить, что поведет за собой армию. Да она чувствовала бы себя дурой набитой! Ну и как теперь выкручиваться?
Береговая линия плавно изгибалась, и дорога следовала в точности параллельно ей, но настолько высоко, что Маевен не видела огромной Крединдейлской долины. А ведь она точно должна находиться где-то там.
Когда они вывернули к путеводному камню, отмечавшему начало спуска в долину, Маевен, к величайшему своему ужасу, увидела, что на плоской вершине небольшой скалы собралась внушительная толпа. Как только люди заметили их отряд, сразу подняли крик. «Норет! Норет!» – рвалось из сотен глоток. Маевен, не в состоянии справиться с собой, натянула поводья и остановила лошадь. Ей стало страшно. Глаза затуманились, а колени задрожали.
– Как вы думаете, чего они хотят? – задала она глупейший вопрос.
– Очевидно, поговорить с вами, – ответил Навис.
Судя по всему, он прав. Кто-то уже бежал к ней; один мужчина вырвался вперед, остальные же тянулись длинным хвостом за ним. На ветру развевались шарфы, распущенные волосы, воздетые руки, ленты и какие-то длинные, хлопающие вымпелы. «Флаги Вершины лета», – догадалась Маевен. Ведь здесь в эти дни должна проходить ярмарка Вершины лета. Ей захотелось пустить лошадь в галоп и умчаться куда-нибудь подальше. Как можно быстрее. Но толпа перегородила дорогу. И все эти люди, похоже, были очень рады встрече.
«О Норет! – воскликнула она про себя. – Ну зачем ты впутала меня во всю эту затею?»
Рядом остановился Венд:
– Может быть, я подержу вашу лошадь, госпожа, а вы сойдете и поговорите с ними?
– Я пойду с ней. Вы не могли бы подержать заодно и Графиню? – обратился Митт к Венду, заметив ее волнение.
– И мою тоже, – присоединился Навис, перекидывая поводья через голову своей кобылы.
Маевен была так благодарна им, что почти не почувствовала стыда из-за того, что ее страх оказался настолько заметным. Теперь она ощущала куда большую уверенность, направляясь навстречу бегущему к ней мужчине, – ведь с одной стороны, чуть позади нее, возвышался Митт, а с другой – бодро вышагивал Навис.
– Дочь Единого! – приветствовал ее запыхавшийся человек. – До нас дошло известие, что вы двинулись в путь сразу же после наступления Вершины лета. Просим у вас прощения за то, что мы расположились здесь, ожидая вашего появления, дабы попросить вас выслушать нас, но…
Тут к нему присоединились остальные. Они стояли, тяжело дыша, кивали, улыбались и пожирали ее глазами.
– Мы, все, кто здесь есть, десятники и штейгеры местных шахт, – объяснял мужик. – Я Танколь Кольсон, меня выбрали представителем от всех нас. Госпожа, не согласитесь ли вы побеседовать насчет нас с вашим кузеном лордом Кинтором? Мы уже совершенно не знаем, что делать, но определенно не хотим становиться беззаконными бунтовщиками, какими нас представляет его новая законотолковательница.
При этих словах люди, столпившиеся за его спиной, согласно забормотали.
– Все работают охотно и старательно! – доносилось до Маевен. – Земля здесь такая неплодородная! Летом еще ничего не продано, и поэтому он собирается платить лишь половину.
Чей-то срывающийся голос выкрикнул:
– Только в шахтах сейчас и можно заработать на жизнь!
Затем сквозь общий шум прорвался еще обрывок фразы:
– …А ведь у тебя семья, которую надо кормить!
Кто-то громко бубнил одни и те же слова:
– Это значит, лорду Кинтору придется продать своих лошадей, а мы этого вовсе не хотим.
Еще какой-то резкий голос несколько раз выкрикнул:
– Платят половину заработанного, а на зиму обещают вообще только четверть. Нас ждет настоящий голод, госпожа!
Тут подоспели отставшие. Люди окружили Маевен, и она уже почти не понимала, что они кричат, улавливая лишь отдельные фразы:
– Это все его новая законотолковательница! Заставьте его прогнать ее!
Или же:
– Мы простые шахтеры, госпожа, и не знаем, что делать!
Шахты, в тревоге думала она. Шахтеры. Девочка хорошо помнила Крединдейл своего времени и высящиеся вдоль побережья большие остроконечные горы отработанной породы, заросшие травой и деревьями, и развалины хозяйственных построек, и заваленные колодцы шахт дальше в холмах. Где-то был музей угольной шахты, но там Маевен не бывала. Зато она помнила слова тети Лисс о том, что в ее детские годы в Крединдейле всюду, куда ни глянь, были одни только угольные шахты. Значит, таким город стал достаточно давно. Но она понятия не имела, чего ожидают от нее все эти шумные люди.
– Успокойтесь! – крикнул Митт. – Неужели вы не понимаете, что невозможно разговаривать сразу со всеми!
Наступило небольшое затишье, которым поспешил воспользоваться Навис:
– Давайте назовем вещи своими именами. У вас возникла какая-то ссора с лордом Кинтором, и вы хотите, чтобы эта леди ее разрешила.
Со всех сторон раздались возгласы согласия. Митт наклонился к первому оратору:
– Послушайте, Танколь, раз вы представитель, то вам и излагать.
Избранный глашатай честно попытался, но выходило у него не очень: шахтер был явно не из тех, кто способен изъясняться коротко и ясно.
Маевен слушала его добрых четверть часа. Она была уже почти рада тому, что ее со всех сторон окружала плотная толпа, – хоть какая-то защита от холодного морского ветра. Правда, пристальное внимание людей невыносимой тяжестью ложилось ей на плечи.
В конце концов ей удалось понять, что ее, то есть Норет, кузен нанял новую законотолковательницу, которая сказала лорду, что он должен будет продать лошадей, поскольку в последнее время спрос на уголь заметно упал. В речи Танколя то и дело упоминались различные числа и доли – половины, четверти, трети, – так или иначе связанные с соотношением между выработкой и жалованьем шахтеров. Однако главным оказалось для Маевен то, что и Танколь, да и все прочие меньше всего хотели покинуть свой Крединдейл и последовать за Норет в качестве ее армии.
От этого ей стало намного легче. А еще ее охватила злость. Если даже обитатели родного города Норет не желали отправиться с ней, то ее миссию следовало считать невозможной. Но ведь представитель шахтеров говорил не только об этом. Митту и Навису, похоже, все было ясно. Девушка повернулась к ним:
– Не могли бы вы объяснить все это понятнее?
– Очень даже знакомая история. – Навис сурово нахмурился. – Одна из тех, о которых я рассчитывал навсегда позабыть, покинув Юг.
– Да-да, точно как там! – с жаром подхватил Митт. – Он говорит, что этот ваш Кинтор поставил закон себе на службу, чтобы тот помогал ему надувать шахтеров. Понимаете, Кинтор терпит убытки из-за того, что люди могут топить печи даровым торфом. А она – эта дама-законница – сказала ему, что для начала он может уполовинить заработок шахтеров летом, а позднее, зимой, еще немного сократить, ну, они же ничего не смогут с этим поделать. Если же станут жаловаться, это будет незаконно. Если станут собираться и решать, что делать, это будет тоже незаконно. Так как же им быть?
– Похоже, что они достаточно сообразительны, раз догадались обойти закон, устроив встречи на ярмарке Вершины лета и заодно сумев дождаться вас, – снова вступил Навис. – Но нельзя не задуматься над еще одним вопросом: сколько шахтерских жалований ваш кузен выплачивает своей новой законотолковательнице?
Маевен уже искренне радовалась, что не имеет никакого отношения к этому самому Кинтору. На всех взволнованных лицах она видела ввалившиеся глаза людей, которые никогда в жизни не наедались досыта. Судя по многочисленным лентам и вышивкам, все были одеты в лучшие праздничные наряды, но и они являли собой обноски, которые бережно хранили, тщательно чинили и чистили.
– А почему они не хотят, чтобы лорд продал лошадей? – спросила она.
– Прославленная порода, – пояснил Навис. – Все местные жители гордятся ими.
– Да. Вот он, свободный Север, – с горечью протянул Митт.
– Свободный для избранных, – так же горько ответил Танколь. – Ты, парень, дружинник Аберата, и даже не понимаешь, как тебе повезло.
Увидев, что Митт сердито озирается, явно подыскивая убийственный довод, Маевен сказала, почти не задумываясь:
– Но почему вы не бастуете?
И тут все, в том числе и Митт с Нависом, обернулись к ней с озадаченным видом. «Ой, что же я наделала! – подумала Маевен. – Ведь они же и слыхом не слыхивали о забастовках! И вообще никто даже и не представлял себе ничего подобного вплоть до появления промышленности. А когда же она появилась?» – лихорадочно соображала девочка. Она была далеко не уверена в этом, но, кажется, промышленность возникла в самом начале царствования Амила Великого. Да, конечно, так оно и было, ведь в учебнике истории написано, что Амил поощрял мануфактурное производство, особенно на Севере.
Но сейчас ей от этого нисколько не стало легче. Все ждали от нее объяснения загадочного слова. Маевен оказалась перед необходимостью пустить ход истории по кругу – ведь о забастовках ей было известно лишь то, что они случались; и не исключено, что они начались именно потому, что одним ветреным днем в Крединдейле она поведала о них толпе собравшихся шахтеров, потому что…
– Это означает, – сказала она, – что вы все откажетесь работать до тех пор, пока мой кузен не согласится заплатить вам справедливое жалованье.
– Но мы не можем этого сделать, – возразил Танколь. – Нас выгонят с работы.
– Ой, перестаньте! – воскликнула Маевен. – Вы нужны моему кузену, чтобы добывать уголь. Если вы все откажетесь работать, он не сможет уволить вас, так как в этом случае голодать придется и ему тоже.
– Но, – вмешалась одна из женщин, – почти то же самое говорит Младший Коль. А ведь это незаконно.
Они были такими медлительными, печальными и сомневающимися, что Маевен хотелось как следует встряхнуть каждого из них.
– Постарайтесь понять. Если кто-нибудь из вас заболеет и не сможет выйти на работу, это не будет незаконно, не так ли?
– Не будет. – Все дружно закивали.
– В таком случае вам всем придется заболеть в один день, – продолжала объяснять Маевен.
После этих слов воцарилась изумленная заинтересованная тишина. Ее нарушил Митт, метко указавший на то, что Маевен всегда считала самым слабым местом в любой забастовке.
– На Юге у них ничего не получилось бы, – засомневался он. – Граф просто-напросто послал бы дружинников, чтобы те повесили главарей. И не важно, заболеют они на самом деле или притворятся. Возможно, здесь, на Севере, ваш Кинтор так не поступит. Но он должен будет сделать хоть что-нибудь. Если он ничего не предпримет, всем придет конец – и ему, и им заодно. Получается, – добавил Митт, чуть помолчав, словно читал мысли Маевен, – замкнутый круг.
Да, так все и выходило. Теперь девочке захотелось встряхнуть еще и Митта.
– Но спрос на уголь возникнет и будет огромным, – возразила она. – Это может произойти в любой день… Вернее, в любой год, но не позднее чем через пять лет. Я это точно знаю. Появятся машины…
Митт недоверчиво нахмурился:
– Вы хотите сказать – что-то вроде «Алковых железок»?
Маевен понятия не имела, о чем он говорит, и потому, пропустив его слова мимо ушей, продолжала убеждать всех остальных:
– Это правда. Я знаю это доподлинно. Скажите Кинтору, что если он будет платить вам то, что положено, и немного подождет, то его будут умолять продать уголь, будут покупать все, что вы сможете добыть, и требовать еще и еще!
Девочка услышала в толпе испуганный и недоверчивый ропот:
– С нею говорит Единый. Может, она и на самом деле знает.
Зато Танколь, который, несмотря на пристрастие к многословию, был, несомненно, весьма практичным человеком, тут же обратился к ней:
– Госпожа, может быть, вам стоило бы спуститься в долину и лично сказать это Кинтору?
– Это ничего не даст. Он не станет меня слушать, – объяснила Маевен. «Могу поспорить, что он не стал бы слушать и настоящую Норет. Великий Единый, до чего же все это трудно!» – А сейчас, мне кажется, вам нужно сделать вот что: дождаться осени, когда снова начнут покупать уголь и вы будете по-настоящему необходимы Кинтору, тогда и начать бастовать. И вы все скажете, что заболели, а… а те, кто захочет, отправятся в Кернсбург и присоединятся к моей армии.
– После Урожая, – пробубнил кто-то в толпе. – Когда все будет собрано, мы сможем пойти.
Маевен чувствовала, как они мало-помалу начинают соглашаться с ней. От ощущения победы даже потеплело. Интересно, как это поможет улучшить впечатление? И набрать армию? И вообще, убить несколько зайцев одним выстрелом…
Навис прервал поток ее радостных мыслей.
– После Урожая? – холодно уточнил он. – А могу ли я спросить, Норет: что вы намерены делать на протяжении оставшихся до него трех месяцев?
Неужели, чтобы добраться до Кернсбурга, нужно меньше времени? Проклятье!
– Я буду очень занята, – ответила Маевен.
Бровь Нависа взлетела вверх, изобразив знак вопроса. Но совершенно неожиданно на помощь Маевен пришел Танколь:
– А ты что думал, дружинник? Дел у нее будет выше головы. Всем известно, что ей придется сначала отыскать дары Адона и только потом отправляться в Кернсбург.
Навис вскинул уже обе брови:
– Прошу простить мое невежество. Ты сказал – дары Адона?
Танколь и еще несколько человек понимающе улыбнулись Маевен.
– Он южанин, да? – Танколь не спрашивал, а констатировал, ни к кому особенно не обращаясь. – И ничего не знает. Но нам-то всем хорошо известно, что они могут достаться только настоящей королеве, и с ними самые крепкие доказательства ее права сделаются еще крепче. Прекрасно, госпожа. Вы указали нам путь. Мы будем работать все лето и потом заболеем от недоедания, а те из нас, кто особо отличится против Кинтора, направятся в Кернсбург. Ну, люди, что вы на это скажете? Хороший план?
К немалому изумлению Маевен, народ разразился одобрительными возгласами. Навис, вероятно, был ошеломлен еще больше, но сохранил хладнокровие, даже когда ликующая толпа внезапно разделила путников. Он крепко, до боли, схватил Маевен за руку, когда той уже казалось, что ее вот-вот унесет прочь от него и Митта, и громко прокричал, перекрыв все другие голоса:
– Армия будет собираться в Кернсбурге! Если сможете, приносите с собой оружие и продовольствие. А пока что окажите услугу леди Норет: снабдите ее провизией на дорогу.
Маевен подумала, что последние слова были совсем ни к чему. Ведь эти люди совершенно нищие. Но тем не менее, когда Навис и Митт вытащили ее на свободное место, она увидела, что толпа уменьшилась почти наполовину: многие бросились смотреть, чем из богатств своих птичников и хлевов они смогут поделиться.
Тем временем Морил сердито вцепился в поводья лошади Митта. Хестеван, покинувший свое обычное место на козлах, пытался отвести мула в сторону, держа его под уздцы.
– Проклятый мерин пытался искусать мула, – с величайшим раздражением сообщил Венд, держа обеими руками лошадей Нависа и Маевен. – Скажите мальчику, чтобы он приструнил свою скотину.
Венд не любит Митта, подумала Маевен. Неужели в этой экспедиции никто никого не любит?
Назад: 6
Дальше: Часть третья Кольцо и кубок
