Глава 5. Язык до свободы доведет

Проснулся Айвен ближе к обеду. Спал бы и дольше, да вот только лишившийся и завтрака и ужина живот протестующе бурчал, наполняя мерным рокотом камеру. Зевнув, юноша резко принял сидячее положение и сразу же соскочил с кровати, чтобы не дать своей лени ни единого шанса. Иначе сомнет, скрутит и заставит ничего не делать до самого вечера.

Быстро соорудив из второго одеяла некое подобие плаща и укутавшись в него — находясь в Боргарде нужно использовать любые доступные способы сохранить тепло — он осмотрелся. Вчера ему не удалось оценить размеров своего временного обиталища. Камера оказалась невелика, но в ней вполне хватило места для двух раздельных коек, почему-то всего одного трехногого табурета и опять же одной тумбы, которая и вовсе выглядела насмешкой, потому что никакого имущества заключенным иметь не полагалось. Впрочем, судя по многочисленным царапинам и пятнам, тумбу давно и успешно использовали в качестве обеденного стола. Табурет же, судя по его виду, чаще использовался в качестве метательного снаряда и дубинки, чем по назначению. Впрочем, его эффективность при таком применении пару часов назад оценил и сам Айвен.

Одежду Риула, а точнее то, что от нее осталось, дарки забрали с собой. Зато они оставили подушку и одеяло, которые юноша тут же переложил на свою кровать: пригодятся. Осматривать тумбу не было смысла, поэтому Айвен сперва решил изучить койку, а потом заняться поиском тайников.

Одеяло, подушка, матрас. Сначала осмотр внешний, тщательный, со всех сторон — в тени и на свету, ловя взглядом малейший отблеск, подозрительную выпуклость или уплотнение в материале. Ничего…

Оставались тайники. Простучав стены и осторожно заглянув под ковер тускло светящегося мха, густо покрывавший потолок, юноша лишь развел руками: пусто, если не считать заточенной ложки, куска сухаря и мотка бечевки. Вспомнив, что он не ужинал, да и с завтраком как-то не сложилось, он безуспешно попытался погрызть окаменевший сухарь. Отшвырнув его в сторону, отщипнул немного серебристых нитей мха, которые служили единственным источником освещения камеры. С любопытством положил их в рот и пожевал. Тьфу! Горький… Хотя, если совсем уж прижмет, то есть можно.

Старый приятель Айвена, взломщик по прозвищу Вьюн, как-то хвастался, что целую неделю продержался в Боргарде без еды, на одном только этом мхе и паре крыс. Глядя на упитанного Вьюна, верилось в это с трудом — такое брюхо на горькой травке и пары дней не выдержит. Собственно, для человека постороннего тот и на вора-домушника ничуть не был не похож — неповоротливый, тяжелый и постоянно страдающий одышкой взломщик попался бы на первой же вылазке. И то, если бы сразу не застрял в окне или дымоходе. Такому ни от собак не уйти, ни с ловушками не разобраться. Но те, кто видели его в деле, только посмеивались — Вьюн был чародеем. Он лучше всего управлялся с растениями, за что и получил свое прозвище. Такому лианы сами просятся под руку, шипы роз осыпаются от одного прикосновения, а горький мох, наверняка, становится сладким, словно восточная халва, и питательным, как хорошо прожаренная отбивная.

Усилием воли, Айвен отогнал от себя мысли о восточных сладостях, которые очень уж любил. Еще раз осмотрел места, в которых обычно устраивались тайники, и снова безуспешно. Ощутив некое смутное беспокойство, юноша быстро привел все в порядок и успел как раз вовремя. Едва он уселся на своей кровати, как окошко в двери у самого пола открылось. На краткий миг свет заслонила чья-то рука и поставила на пол поднос с едой. Окошко снова закрылось, но ни звука из-за двери так и не донеслось, словно это был призрак. Еду в Боргарде приносили всегда в разное время — были просто утренний прием пищи, дневной и вечерний. Охранная магия на время кормежки глушила все звуки, поэтому ни по каким признакам нельзя было точно предугадать, когда именно откроется окошко и появится еда.

— Ну-ка, посмотрим, чем на четвертом уровне преступников морят, — хмыкнул юноша, забирая поднос.

На нем стояла глубокая миска с ячменной похлебкой, тарелка с неравномерно размазанной по ней тонким слоем ячменной каши, небольшой кусок ячменного хлеба и глиняная чашка с водой.

— Хвала Мристому Иггру, что не с ячменным компотом! А то я уж было подумал… — настроение у вора резко упало, — С одной стороны, выбор блюд конечно больше, чем на нижних уровнях. А с другой стороны, выбора тут совсем нет — один ячмень. Надеюсь, что сегодня какой-нибудь специальный ячменный день, а это — не обычное меню.

Вздохнув, юноша взял деревянную ложку. Осмотрел поднос в поисках ножа, но ничего похожего на него не обнаружил. Впрочем, оно и не удивительно — в тюрьме ни вилок ни ножей заключенным не давали, во избежание всякого… Хмыкнув, Айвен сунул руку под матрас и вытащил украденный метательный нож. Хотел было проверить остроту кромки, но вовремя опомнился — малейшая царапина привела бы к мучительной смерти! Да что там царапина, лизать его тоже было бы несколько… опрометчиво. Все оружие воинов Тьмы, дарков, было изготовлено из селерита — сероватого и прочного как сталь металла, который помимо того, что прекрасно поглощал магию, был еще и сам по себе смертельно ядовит. Да уж, нарезать хлебушек таким вот ножичком — мысль глупее ему в голову придти не могла!

Кривясь и морщась, Айвен быстро проглотил уже остывшую еду, так и не почувствовав вкуса. Он уже и позабыл, как кормят в тюрьмах, и обновлять свои воспоминания очень уж не хотелось. Вся надежа была на Хорта и нанятого им языкаря. Поскорей бы уже, а не то через полгода на такой диете он действительно на мох перейдет…

Вскоре после того, как юноша расправился со своим обедом, за дверью послышались шаги. Судя по звуку, в сторону камеры шло не меньше трех человек. "Проклятье! Только бы не кабрровы дарки!" — молнией мелькнула мысль у него в голове юноши, — "Ножичек было бы неплохо припрятать…"

Недолго думая, он просто швырнул его под койку Риула, в самый темный угол: мол, во время драки обронили, а потом никто и не заметил. Шаги стихли возле двери его камеры, и кто-то завозился с замком. Зазвенели ключи, упав на пол, и Айвен вздрогнул.

— Эй, в четыреста одиннадцатой, к тебе гости! — заорал вдруг за дверью стражник.

Дверь с уже привычным скрежетом открылась, и в камеру не вошел, а словно просочился щуплый низенький человечек с огромным носом и бегающими крысиными глазками. Следом вошел один из стражников, и еще по меньшей мере один остался караулить за дверью.

— Тебя Хорт прислал? — спросил Айвен не дожидаясь, пока крысолицый заговорит.

— Меня зовут Питер Поцук, и я буду защищать ваши интересы на протестном заседании, — голос этого странного человечка оказался на удивление сочным и приятным, и скорее подошел бы артисту певчего театра. Он, казалось, проникал в любую щель и обволакивал каждый предмет, наполняя все свободное пространство.

— Ты знаешь, за что меня упекли в холодную?

— Разумеется! Перво-наперво я со всем тщанием и дотошностью изучил ваше дело и показания свидетелей.

— И что скажешь?

— Завтра вечером, крайний срок послезавтра, вы будете уже на воле, наслаждаться э-э-э, — Поцук бросил взгляд на тарелки, — домашней ячменной кашей.

— Так быстро? Не слишком ли ты самоуверен?

— Я дважды вытаскивал отсюда самого господина Многорукого! Но дело даже не в моих возможностях, просто ваш приговор и впрямь слишком строг. Хватило бы и штрафа в полсотни серебра.

— Увы, было там одно обстоятельство… — сердце юноши вдруг защемило.

— Согласен, — вздохнул языкарь, — обокрасть госпожу Урс было не самой лучшей идеей. Но я уверен, что это обстоятельство мне удастся использовать в нашу пользу. То есть в вашу пользу. Уж поверьте, господин Айвен, я на таких делах не одну кошку съел!

"Собаку!" — хотел было поправить его юноша, но, взглянув в бегающие крысиные глазки, почему-то передумал. Кошку так кошку, этом типу лучше знать, чего он там ест.

— Вот и отлично! — уверенность языкаря была заразительной, и настроение у вора начало улучшаться. — Так значит, до завтра? Признаюсь, вы сняли с моего сердца камень размером с замок Монтомари!

— Боюсь, что по камням сердечным, равно как и почечным, я совсем не мастер, — развел руками Поцук, — для начала я вас вытащу отсюда, а там уж сами разбирайтесь со своими амурными делами. А уж если разбирательства эти снова приведут вас к делам судебным, то языкарь Питер Поцук всегда к вашим услугам, господин!

Он раскланялся, и Айвен, поддавшись магии этого чарующего голоса и всепоглощающей уверенности, тоже поклонился в ответ, но тут же спохватился.

"Ай а шельма, ай да талант!" — восхитился юноша, — "Впрочем, это и есть его работа — языком чесать, да голову судьям дурить. И свой хлеб с маслом, похоже, он ест не зря…"

Тем временем Поцук и охранник покинули камеру, оставив заключенного одного и в приподнятом настроении. Словно чаши Весов Вселенского Равновесия качнулся вдруг внутри его желудка недавно проглоченный ком, вызывая сильные рвотные позывы. Все его воодушевление и оптимизм словно ветром сдуло.

Весь вечер Айвен потратил на поиски тайников, которые мог пропустить во время прошлого осмотра, но с тем же результатом. А на ужин снова был ячмень. Все та же каша, в которой лежал крохотный кусочек мяса непонятного происхождения, настолько пропитавшийся ячменным соком, что почти не отличался по вкусу от каши. Кусок ячменного же хлеба и обычный тюремный чай, который должен был успокаивать и укреплять сон заключенных. Кое-как умяв это вкусовое извращение, юноша совсем сник. Вера в скорое избавление куда-то улетучилась вместе с остатками настроения. Лежа в кровати, он смотрел на заросли мха и думал, что на такой диете он и впрямь скоро начнет потолок обдирать, не приведи Мристый Иггр. К несчастью, вскоре его сморил сон, и ячменная каша показалась сущей безделицей в сравнении с поджидавшими Айвена видениями…

Ночь выдалась на редкость беспокойной. Мучаемый кошмарами юноша совсем издергался, хотя раньше ничего подобного с ним не случалось. Снова и снова просыпался он с криком, и снова проваливался в один и тот же кошмар: за огромным дубовым столом он сидел напротив Риула, а по сторонам стояли два воина Тьмы. Путешественник выглядел неважно, словно давно уже помер: бледное снинюшное лицо, черные провалы глаз и рот, больше похожий на рваную и плохо зажившую рану. Он пристально смотрел на Айвена и с его губ срывались всего два слова:

— Отыщи Первопечатника!

Причем, слова эти срывались и падали в самом прямом смысле, превращаясь в написанные на кусочке ткани буквы. Клочок падал в стоящую на столе тарелку, а юноша стремительно хватал его и пихал в рот, чтобы дарк не успел прочитать послание. Он жевал, жевал и жевал плохо поддающуюся ткань, запивая ее овсяным вином из бездонного кувшина, стоящего на столе, и заедая овсяной кашей. Но едва ему удавалось, наконец, справиться с кабрровой запиской, как Риул снова говорил:

— Отыщи Первопечатника!

И новый клочок ткани падал на блюдо, и вор снова хватал его и съедал. И с каждым разом Риул выплевывал слова все быстрее, а клочки ткани увеличивались в размере, и стали уже с ладонь, когда, наконец один из дарков сжалился над Айвеном:

— Эй, великий шаман Сущего в Бездну, тебе пора на протестное заседание…

— Ч-чего? — не понял юноша.

— Я говорю, хорош дрыхнуть, просыпайся…

И тут юноша действительно проснулся. В двери стоял стражник с кандалами в руках и снисходительно улыбался:

— Все вы, жрецы, одинаковы. Только и горазды, что бока мять на перинах, да жрать. Может, потому вас и называют "жрецами", а? Правда, ты что-то недостаточно упитанный, для служителя культа.

— Просто я дни и ночи провожу в молитвах да раздумьях: все прошу великодушного Иггра, чтобы он дал каждому стражнику по капельке мозгов… Чтоб ваши крохотные головы разорвало! — огрызнулся Айвен.

— Ну и остер ты на язык, вольный ветер. Посмотрим, как ты будешь языком чесать в зале Откровения. Кстати, у тебя есть еще немного времени, чтобы перекусить. Приказать принести тебе завтрак, или сразу пойдешь?

При одной только мысли о еде у Айвена свело и живот и челюсти.

— Ну уж нет. Меня уже тошнит от вашего ячменя, на всю жизнь вперед наелся! Давай сюда свои браслеты и веди, куда положено.

— Странно, — почесал затылок стражник, — ты ж всего один день как на испытании ячменем сидишь, да и то, мы всего две смены блюд подали. Когда ты его наесться успел?

— Мне хватило, — отрезал юноша, протягивая запястья для кандалов. Воспоминания о ночном кошмаре были еще свежи, и во рту стоял привкус ячменя и мокрых тряпок.

…Войдя в зал Откровений, где проходили все судебные заседания и слушания, Айвен огляделся. Среди судей, клеветников и охраны знакомых лиц не было, а вот среди свидетелей… Юноша помахал рукой и послал воздушный поцелуй прекрасной госпоже Урс. Показал язык двум увальням из рыночной стражи, тем самым, которые его повязали. Вздрогнул и едва не упал на ровном месте, завидев дальнем угла зала необъятных размеров тушу — даже две знакомые ему туши — торговки со своим братцем! И даже ободряющее подмигивание господина Питера Поцука не помогло ему избавиться от страха. Сейчас языкарь казался ему самым обычным маленьким человечком с крысиными глазками и повадками карманника — двигался вдоль стеночки, постоянно обтирал ладони о свой наряд и кончиком языка облизывал пересохшие губы. От вчерашней уверенности защитника, предоставленного воровской Гильдией, не осталось и следа — создавалось даже впечатление, что он не совсем уверен, стоит ли вообще защищать пойманного воришку.

А когда Поцук заговорил, Айвен и вовсе пал духом — голос защитника дрожал и то и дело срывался на пронзительный визг. И куда только подевался тот сочный баритон и вкрадчивая манера говорить, донося до слушателя малейшие интонации? Юноша даже глаза протер — тот ли перед ним человек вообще?

— Итак, господа судьи, господа клеветники, господа свидетели и вы, о прекрасная госпожа пострадавшая. Меня зовут, с вашего позволения, Питер Поцук, и я представляю интересы вот этого, так сказать, молодого человека. Мои верительные грамоты и прочие документы лежат перед господами судьями, и ежели у кого-то возникнут какие-то сомнения, то…

— Не беспокойтесь, господин Поцук, мы не первый раз сталкиваемся с вами в этом зале, — прервал его речь один из судей, на мантии которого красовался золотой грифон — знак главного судьи, — Давайте начнем заседание, пока не сошла утренняя прохлада.

— Благодарю вас, господин Орис, — поклонился языкарь, — Тогда, с вашего позволения, я прошу клеветников сказать свое слово и выдвинуть обвинение.

Один из трех клеветников, как называли законников-обвинителей, вышел вперед и откашлялся:

— Перед нами сидит молодой преступник, Айвен Меллис, двадцати четырех лет отроду, который обвиняется в краже имущества с отягощающими обстоятельствами. Потерпевшая, госпожа Фелина Урс, находится здесь вместе с двумя свидетелями…

— Достаточно. Мы все здесь знаем детали этого дела, так что давайте приступим непосредственно к обвинению, — снова подал голос главный судья.

— Слушаюсь, ваша честь. Итак, я обвиняю Айвена в краже и в преступных мыслях в отношении самой госпожи потерпевшей.

— Э, простите, у вас есть заключение практикующего чародея-ментала или лицензированного храмового служителя с телепатическим даром? — подал голос Поцук.

— Нет, такого заключения у меня нет, — мотнул головой клеветник.

— Замечание принято. Обвинение в преступных мыслях снимается, — один из судей положил на чашу стоящих перед ним весов крупный черный камень. Камень поменьше он отложил в сторону.

— Прошу учесть тот факт, господа судьи, что обвиняемый неоднократно попадал в Боргард по схожим обвинениям, он является злостным преступником и карманным вором по своей профессии!

— Возражаю, ваша честь! Согласно данным судейского Информатория, обвиняемый не является членом воровской Гильдии, равно как и лицензированным карманником.

— Возражения приняты. Обвиняемый имел судимости, но согласно официальной информации, вором не является.

На чашу весов рядом с уже лежащим на ней черным камнем лег еще один, примерно такой же величины, а на пустую — маленький белый камень.

— Итак, господа судьи, господа клеветники, мой клиент — молодой, прошу особо это отметить — человек, который в жаркий день шел по своим делам по рынку… — взял слово языкарь, заложив руки за спину и расхаживая вдоль судейского стола. Голос его выровнялся и начал набирать силу.

— По своим воровским делам, конечно, — криво усмехнулся один из клеветников.

— Протестую, ваша честь! — вскинулся Поцук.

— Протест принят. Обвиняемый не является вором, это мы уже выяснили.

— Так вот значит шел он, мучаемый нестерпимой жаждой, и тут взгляд его упал на… — театральным жестом вытянул руки в строну красотки Фелины языкарь.

Девушка гордо выпрямилась, отчего высокая грудь ее еще сильнее натянула тонкую ткань и без того довольно таки обтягивающего платья. Взгляды всех без исключения присутствующих мужчин устремились к двум соблазнительным холмам, мерно вздымающимся в такт ее дыхания.

— На несколько сочных, спелых и ароматных яблок, которые так манят взор, и наверняка замечательно утоляют жажду, — продолжал Поцук.

— Эх, хороши яблочки… — мечтательно вздохнул один из стражей.

— Кстати, насколько я понимаю, среди свидетелей есть и те, кто задерживал обвиняемого? Господа, попрошу вас вспомнить — были ли у моего подзащитного при себе деньги, чтобы расплатиться за пару яблок?

— А то как же! Сорок три серебра и десять медяков, — отозвался стражник, который обыскивал Айвена при аресте.

— Вот! Прошу отметить тот факт, что у обвиняемого было вполне достаточно средств, чтобы купить эти дивные, — снова повел рукою в стороны госпожи Урс языкарь, — и манящие плоды. Что он и решил сделать, ведь так, господин обвиняемый?

Юноша утвердительно кивнул, не совсем понимая, что от него хотят. Как и в тот злосчастный день, он глаз не сводил с прекрасной Фелины, упиваясь ее красотой, и мыслями своими был далеко-далеко от зала Откровений.

— Как и любой честный житель или гость нашего славного города! Разумеется, сначала он должен был выбрать яблоко повкуснее. И я ума не приложу, почему безмерно мною уважаемая не только за свою красоту, но и за свой гибкий ум госпожа Урс приняла этот невинный жест за попытку ее обокрасть. — вот теперь-то Питер Поцук пустил в ход очарование своего голоса, снова ставшего бархатистым и обволакивающим! И судьи, и клеветники, и даже сама потерпевшая согласно кивали в такт его словам, а к белому камню на чашу весов лег еще один. Впрочем, как оказалось, чтобы околдовать красавицу, нужно было что-нибудь посильнее, чем вкрадчивый голос языкаря.

— Тогда зачем он стащил мое кольцо? — выкрикнула вдруг она, ткнув пальцем в сторону юноши. Лицо того болезненно скривилось, словно этот палец пронзил ему сердце.

— Да! Зачем он украл кольцо? — почувствовав слабину противника, снова вскинулся главный клеветник.

— Идиот, ты зачем кольцо стащил? — тихо прошептал-прошипел юноше Поцук, подойдя к нему вплотную.

— Я нечаянно, это все рефлексы, наверное… Как-то само получилось, — с трудом вернулся в реальность Айвен.

— А вы посмотрите на него, посмотрите на обвиняемого, господа судьи! — уже громко произнес языкарь, — Куда устремлен его помутневший взор?

— Э-э-э… На яблоки? — предположил кто-то из судей.

— На прекрасную госпожу Урс! Забудьте о том, что она дочь всеми нами любимого господина Рабена, забудьте о том, что она племянница всем нам известной госпожи Ульрины Урс… — Айвену показалось, или при упоминании тетушки потерпевшей испуганно вздрогнул даже сам судья Оррис? — В первую очередь перед нами невероятно обворожительная девушка, чей взгляд подобен свету звезд!

— Звезды, они ведь крохотные? — вслух размышлял Айвен, — А у нее вон какие глазищи!

— Вы, господа судьи, разве вы не видите, что наш молодой — очень молодой — человек просто-напросто влюбился, влюбился по уши, как это часто бывает в его годы? Вспомните себя в юности, господа клеветники, и представьте, что вам небеса даровали счастье повстречать на своем пути такую прекрасную девушку? Разве вы устояли бы? Вы называете моего обвиняемого вором, но взгляните на него, ведь на самом деле он самая настоящая жертва! Он украл кольцо, но его потеря неизмеримо больше, ведь у него похитили само сердце!

Айвен с недоумением уставился на свою грудь и задумчиво почесал затылок. Приложив руку к сердцу, он убедился, что оно по-прежнему на месте, и успокоился.

— Будем ли мы губить столь юную душу, бросая ее в безжалостное горнило тюремных печей из-за какого-то кольца?

— Э-э-э… Вообще-то, в Боргарде несколько… прохладно, — заметил клеветник.

— Взгляните в эти честные и полные раскаяния глаза, господа судьи — разве вправе мы обвинять подсудимого в том, в чем любой из нас однажды, а то и не раз, был виновен? В том, что он влюбился без памяти? И разве можем мы его судить за это, и сажать в тюрьму, вместе с кровавыми убийцами и неумолимыми проповедниками?

С тихим стуком на чашу весов упал еще один белый камень.

— Между прочим, оно было с сапфиром! Подарок папеньки… — робко прошептала девушка, но ее услышал один из клеветников и вскочил с места:

— Вы слышали? — радостно завопил он, — Украл подарок любимого папеньки. Который, как мы все прекрасно помним, начальник городской стражи!

— Не украл, а решил взять на память с дозволения самой госпожи! — выкрикнул Поцук, и в его голосе утонул стук черного камня, брошенного судьей на "чашу грехов".

— Как это, с дозволения? — удивленно повернулись в сторону языкаря судьи.

— Как это, с разрешения? — одновременно в ту же сторону повернулись клеветники.

— Как это, с дозволения госпожи? — не остался в стороне и сам Айвен.

— А вот так! Ты где стоял, когда крал… то есть брал яблоко и кольцо? — ткнул юноше пальцем в грудь господин Поцук.

— Э-э-э. Прямо перед ней и стоял, у лотка с фруктами

— Вот видите! Он не прятался, не подкрался со спины и не скрывался в тенях! Разве так ведут себя настоящие воры?

— Прошу заметить, господа судьи, что обвиняемый не является настоящим вором, — ловко ввернул краснолицый клеветник, до этого момента хранивший молчание.

— Замечание принято, — кивнул главный судья. На чашу весов упал крохотный черный камень.

— И куда же смотрел наш обвиняемый? Эй, ты куда смотрел? — снова ткнул Айвена пальцем языкарь.

— В глаза конечно! В ее прекрасные зеленые глаза.

— И что у нас получается? Вор стоит во весь рост перед жертвой, смотрит ей в глаза и ворует у нее кольцо?

— Между прочим, опытные воры так и поступают, — заметил один из стражников.

— Возражаю! Обвиняемый не вор, да и вы, господин, тоже не обладаете должной воровской квалификацией, чтобы быть уверенным в описанном вами методе воровства. Или все-таки обладаете, а? — обрушился на стражника Поцук.

Тот смутился и отрицательно покачал головой.

— Вот видите! Обвиняемый просто не успел попросить у прекрасной госпожи Урс это кольцо на память. А быть может он и вовсе потерял дар речи. Знаете, у влюбленных такое иногда случается от близости объекта воздыхания.

— Я не объект! — обиженно надула губки красавица, — И ничего он не терял. Он разговаривал.

— И что же именно он говорил, — вмешался вкрадчивый голос клеветника.

— Он… Он сказал, что не грабит меня… — тихо произнесла девушка.

— Ага! — торжествующе выпрямился Поцук.

— …а обворовывает, — совсем уж шепотом закончила она и… разрыдалась!

— Все! Вот оно! Вор сознался в содеянном, а несчастная жертва рыдает, понеся невосполнимую утрату. Ваша честь, прошу считать дело закрытым и предлагаю ужесточить наказание для виновного, — клеветник стащил со своей головы парик и начал им обмахиваться. В зале действительно стало жарковато.

— Но… но ей же вернули кольцо, какая еще невосполнимая утрата? — недоуменно уставился на обвинителя языкарь.

— Она утратила веру в человеческую доброту, что же еще? — ловко выкрутился тот.

— Да заткнитесь вы все, она же плачет! — закричал вдруг Айвен, — Дайте девушке кто-нибудь платок и принесите настойки успокойника. И разойдитесь, ей нужно больше свежего воздуха.

— Вы только посмотрите, какая забота, — притворно умилился Поцук, — его не волнует суровый приговор, он больше обеспокоен самочувствием своей любимой! — языкарь откровенно любовался юношей, который хлопотал вокруг рыдающей Фелины, отдавая приказы и отгоняя от нее назойливых стражников. Те возмущались, но уступали его напору, опасаясь применять силу в зале Откровения.

Наконец, девушка успокоилась.

— Господин судья, — вдруг сказала она, — Могу я сказать?

— Разумеется! Вы вспомнили что-то еще?

— Да, ваша честь. Я вспомнила, как обвиняемый прошептал, что я похитила его сердце. И я не думаю, что он хотел красть кольцо, — девушка виновато улыбнулась Айвену.

— Мы примем ваши слова к сведению, — кивнул главный судья, и на чашу весов лег еще один белый камень.

— Ваша честь! — подала вдруг голос вторая из присутствовавших в зале дам — та самая толстая торговка, у которой был еще и не менее крупный братец. Который, кстати, тоже находился здесь.

— Да, госпожа Милана?

— Он врет! И она, эта девка, тоже врет! Не мог он ей в любви признаваться.

— Это почему еще? — удивился судья. Клеветники и языкарь молча поддержали вопрос.

— Потому что он влюблен в меня! — томно выдохнула толстушка и прижала руки к своей необъятной груди, ласково улыбаясь Айвену.

Вор чуть не проглотил собственный язык от такого поворота событий:

— Да я ее вижу второй раз в жизни!

— Ты мне сам говорил! У меня и свидетель есть, брат мой! Марек, скажи!

— Возражаю, ваша честь, в данном случае родственник выступает как лицо заинтересованное.

— Возражение принято, — на удивление быстро согласился судья Орис.

— Я просто яблоко хотел у нее купить. Только она продает свое гнилье по семь медяков за штуку! Мне пришлось четыре медных монеты выложить только за то, что я подержал яблоко в руке, — вспылил юноша. И больше всего ему хотелось обелить себя в глазах прекрасной Фелины, взирающей на происходящее со странной смесью ужаса и недоумения.

— Милый, но как же все эти твои слова про мои нежные руки, про мою утонченность и про любовный жар?

— Вы слышите? Да у нее просто жар и она бредит! Воды, принесите кто-нибудь холодной воды, и выведите ее из зала! — перебил торговку языкарь. Сразу трое помчались выполнять его приказ. Кажется, симпатии всех присутствующих теперь были на стороне несчастного вора.

— А еще она замужем! Вон и кольцо на пальце, — внес свою лепту Айвен.

— Ваша честь! Нужно еще разобраться, настоящая ли у нее торговая лицензия, и что это за странные яблочки такие, по семь медяков за штуку! Да на такие деньги можно купить настоящее золотое эрийское яблоко! — подлил масла в огонь Поцук.

— Два эрийских, — поддержал его юноша.

— Возражения принимаются. Госпожа Фелина Урс, вы хотите что-то еще добавить к своим словам? — судья Орис вытащил платок и обтер вспотевшее лицо.

— Да, — вышла вперед девушка, — Я отказываюсь от своих обвинений. Этот молодой человек не желал мне зла, просто я его неверно поняла. Не надо его в тюрьму. Пожалуйста… — Фелина подняла голову и посмотрела прямо в глаза главному судье. Казалось, что еще немного, и она снова разрыдается.

— Я правильно вас расслышал? Вы снимаете свои обвинения, госпожа Урс?

— Да! — уже твердым голосом громко заявила девушка, — Я снимаю свои обвинения.

— Я же говорил, что она умница, — облегченно выдохнул языкарь и ободряюще улыбнулся девушке.

— На этом слушание объявляю закрытым, как и дело о краже драгоценностей. Господин Айвен Меллис, вы чисты перед законом нашего королевства и свободны. Можете забрать свои вещи из камеры и покинуть Боргард, — устало объявил судья и с облегчением положил на "чашу добродетелей" огромный белый камень…

Зал Откровений быстро опустел. Последним из него вышел главный судья, легким движением руки погасив факелы и не заметив, как одна из теней отделилась от стены и быстро проскользнула под дверь…