Книга: Контрразведка. Тайная война
Назад: Глава четвертая Капкан для «Арийцев»
Дальше: Часть II Долгий путь домой
Глава пятая
О нем доложили Сталину
Часть I
Огонь, вода и медные трубы разведчика Прядко
22 июня 1941 года хрупкую предрассветную тишину на западной границе СССР взорвали залпы десятков тысяч орудий и рев моторов армад люфтваффе. Невиданный по мощи удар авиации и артиллерии стер с лица земли пограничные заставы и передовые укрепления советских войск. Вооруженная до зубов гитлеровская армия, быстро подавив немногочисленные очаги сопротивления, ринулась вглубь страны.
«Несокрушимая и легендарная, в боях познавшая радость побед…», которая, по заверениям советских вождей, должна была бить противника на чужой территории, терпела одно поражение за другим на собственной земле. И для солдат, и для народа все происходящее стало настоящим потрясением.
Вдвойне испытали его сотни тысяч бойцов и командиров Красной армии, оказавшихся в окружении. Одни, раздавленные этой, казалось, несокрушимой мощью германской военной машины, теряли волю к сопротивлению и сдавались в плен. Другие сражались до последнего патрона, который оставляли для себя. Третьи, наперекор всему, упорно пробивались на восток для соединения с регулярной армией. К концу осени 1941 года, когда фронт откатился на сотни километров на восток, лишь немногим по силам оказался долгий, полный множества испытаний путь к своим.
27 ноября 1941 на участке обороны 6-й армии Юго-Западного фронта ненадолго установилось короткое затишье. Морозная дымка укутала окопы и нейтральную полосу. Но обманчивая тишина не усыпила бдительности часовых 417-го стрелкового полка, они напрягали слух, чтобы не прозевать вылазку вражеских диверсантов.
К концу подходила вторая смена дежурства, когда в тылу гитлеровцев вспыхнула беспорядочная стрельба. Ее шум нарастал и стремительно накатывался на нейтральную полосу. Резервные огневые группы второго батальона еще не успели занять места в окопах, как все прояснилось: из тумана перед ними, словно призраки, возникли размытые силуэты. Заросшие, изможденные лица, истрепанное обмундирование и трофейное оружие говорили сами за себя — это были окруженцы!
Потом, когда радость встречи прошла и была выпита кружка спирта, а затем съедена краюха хлеба, командир батальона капитан Ильин, пряча глаза, распорядился, чтобы окруженцы сдали оружие старшине и отравились на фильтрацию к особистам — в военную контрразведку. В ответ послышался недовольный ропот, но он, потупясь, только развел руками.
— Тихо, ребята! Не бузить! — успокаивал своих бойцов командир старший лейтенант Петр Прядко.
Его слово имело вес среди окруженцев: ропот прекратился, и они отправились сдавать оружие. А затем у блиндажа, в котором располагался фильтрационный пункт особого отдела НКВД СССР 6-й армии, выстроилась молчаливая очередь. Бойцы нервно переминались с ноги на ногу и исподлобья постреливали колючими взглядами на брезентовый полог, закрывавший вход. Прошла минута, другая, а в блиндаж все не вызвали. Похоже, особист решил поиграть на нервах окруженцев, чтобы было легче колоть затаившихся среди них агентов абвера — гитлеровской разведки.
Оперуполномоченный лейтенант госбезопасности Виктор Макеев, просмотрев документы окруженцев, решил начать допрос со старшего лейтенанта Прядко. Его насторожило, что разношерстную группу бойцов и младших командиров возглавил не политрук или строевой офицер, а какой-то «интендантишка».
Как ему казалось, здесь было что-то нечисто, Прядко мог оказаться подсадной уткой гитлеровской разведки.
За пять месяцев войны Макеев насмотрелся всякого и уже ничему не удивлялся. Вербовки пленных красноармейцев абвер поставил на поток и сотнями перебрасывал через линию фронта, все еще напоминавшую дырявое решето. Большинство из них пошли на сотрудничество с гитлеровцами ради того, чтобы спасти свою жизнь. Но находились и другие; таких было меньшинство. Они, люто ненавидевшие советскую власть и повязавшие себя кровью безвинных жертв, попав к особистам, хорошо знали, что их ждет, и нередко пускали в ход кулаки. Поэтому Макеев на всякий случай расстегнул кобуру, проверил пистолет и, бросив строгий взгляд на застывшего глыбой у входа сержанта, распорядился:
— Дроздов, давай-ка сюда Прядко!
Тот откинул полог, приподнялся над бруствером траншеи и выкрикнул:
— Хтось тут Прядко?
— Я! — откликнулся голос из толпы.
— Заходь!
Окруженцы пришли в движение. От группы младших командиров отделился высокий, стройный, лет двадцати пяти, старший лейтенант и решительной походкой направился к блиндажу. Вслед ему неслись дружные возгласы:
— Иваныч, скажи, пусть не тянут резину, а то мы от холодрыги околеем! Че нас мурыжить, мы свое слово сказали! Пусть за нас мертвые фрицы отчитываются!
— Все будет нормально, ребята! — заверил он и, подобрав полы шинели, спрыгнул в траншею.
Комья мерзлой земли посыпались на дощатый настил и покатились в блиндаж. Сержант отбросил их сапогом и недовольно буркнул:
— Че грязь тащишь!
— Может, еще ноги вытереть? — огрызнулся Петр и, отодвинув его плечом, протиснулся внутрь.
В блиндаже царил полумрак. В тусклом свете фитиля-самоделки, изготовленной армейскими умельцами из гильзы сорокопятки, бледным пятном отсвечивало невыразительное лицо, на котором выделялся нос картошкой. Физиономия особиста ничего не выражала и напоминала застывшую маску. Перед ним на сколоченном из досок столе громоздились несколько пухлых папок, стопка листков и пузатая чернильница, из которой торчала ручка с обгрызенным концом.
«Ручка — самое опасное оружие особистов», — вспомнил Петр мрачную шутку о военных контрразведчиках, гулявшую в армейской среде, и с горечью подумал: «Для кого война, а для кого контора пишет».
Особист поднял голову и, откинувшись на стенку, принялся буравить окруженца взглядом.
«Глаза только не проешь. Меня этим не возьмешь, видали таких», — заговорило в Петре давнее неприязненное отношение к военным контрразведчикам. Незадолго перед войной на складе ГСМ из-за нерасторопности техника произошла утечка бензина. Ретивый особист тут же взялся раскручивать дело о группе вредителей, а из Прядко лепить главного организатора «преступления». Расследование набирало обороты и катилось к военному трибуналу. От суда Петра и других «вредителей» спас арест самого особиста: тот оказался «пробравшимся в органы троцкистом и агентом мирового империализма». Но на том злоключения интенданта Прядко не закончились, спустя два месяца его снова вызвали в особый отдел — на этот раз из-за антисоветских разговоров, которые вели подчиненные, но потом, изрядно помурыжив, отпустили.
Поэтому от очередной встречи с особистом Петр не ждал ничего хорошего. А тот держал многозначительную паузу. Прядко надоело стоять перед ним свечкой. И, не спрашивая разрешения, он сел на деревянный чурбак. Макеев окатил его ледяным взглядом и тоном, не сулящим ничего хорошего, потребовал:
— Быстро! Фамилия, имя, отчество?
— Прядко Петр Иванович.
— Звание?
— Старший лейтенант.
— Должность?
— Техник-интендант первого ранга. Начальник головного склада горючего 5-й армии Юго-Западного фронта.
— А как стал командиром этого… — Макеев не смог подобрать слово.
— Война не спрашивает, сама назначает, — с вызовом ответил Петр.
— Вот как? Ну это мы еще посмотрим; кто и куда тебя назначил.
— Ну, смотри, смотри.
— И посмотрю! Гляди, чтоб потом локти не кусал, — пригрозил Макеев.
Петр поиграл желваками на скулах и промолчал. Прошлый печальный опыт общения с особистами говорил, что злить их только себе дороже выйдет. Макеев же, посчитав, что угроза возымела действие, решил не размениваться по мелочам, но, встретившись взглядом с «интендантишкой», понял, что не стоит спешить с выводами. В свете нещадно чадящего фитиля на него из-под кудрявой пряди волос с вызовом смотрели карие глаза. Судя по всему, Прядко был крепким орешком, и Макеев решил использовать проверенный прием. Пошелестев бумагами, спросил:
— Гражданин Прядко, а как ты объяснишь, что пять месяцев скрывался на территории, оккупированной врагом?
— Я??! Я скрывался? — опешил Петр.
— Ну не я же? — хмыкнул Макеев и, не давая опомниться, обрушился с новыми обвинениями:
— Почему уничтожил партбилет? Где личное оружие? Почему раньше не вышел на соединение с частями Красной армии?
Петр был потрясен их абсурдностью и не находил слов, чтобы ответить. А Макеев продолжал наседать. Вытащил из стопки чистый лист и потребовал:
— Короче, бери ручку и пиши! Только не вздумай юлить, со мной этот номер не пройдет!
— Писать? — чужим голосом произнес Петр.
— Ну не петь же. Ты не соловей, шоб тебя слушать, — с кривой ухмылкой заметил Макеев и двинул по столу чернильницу с ручкой.
Петр отшатнулся и, задыхаясь от гнева, выпалил:
— За меня трофейный автомат росписи ставил!
— А-а, все вы так говорите, а как копнешь, то такое говно вылазит, что…
— Говно?! Т-ты че несешь?! Мы там своей кровью умывались, пока вы тут линию фронта выравнивали! Мы… — взорвался Петр.
— Чего-о?! — Макеев поперхнулся. Папироса, зажатая в уголке рта, сползла с губы и шлепнулась на стол, а когда к нему вернулся дар речи, он обрушился на Петра с новыми угрозами:
— Гад, ты на кого пасть разеваешь? Да я от тебя мокрого места не оставлю! Я тебя одним пальцем раздавлю!
— Это вы мастера! А кто потом с фрицем воевать будет?
— Заткнись! Я тебя без всякого трибунала шлепну!
— Не пугай, пуганый. Не в обозе отъедался, а фрицев колпашил.
— Степа, ты глянь на эту сволоту! Да я тебя… — взвился Макеев и ухватился за кобуру.
Сержант угрожающе заворочался за спиной Петра. Наступившую вязкую тишину нарушали лишь прерывистое дыхание и треск нещадно чадившего фитиля. В отблесках тусклого пламени лица Макеева и Прядко, искривленные злобой, напоминали уродливые маски. Несколько секунд они сверлили друг друга пылающими взглядами. Не выдержав, Макеев отвел глаза в сторону. Он медленно отпустил кобуру, нашарил на столе папиросу, но курить не стал и, отшвырнув ее в угол, тяжело опустился на лавку. Злость душила его, но, в конце концов, разум взял верх, и тогда Макеев другими глазами посмотрел на дерзкого, не лезущего за словом в карман интенданта.
Тот, похоже, был настоящей оперативной находкой. В те тяжелейшие дни, когда обстановка на фронте менялась каждый день и враг, казалось, находился повсюду, иметь в чужом стане свои глаза и уши было пределом мечтаний военных контрразведчиков. Но Макеев не спешил с решением. Гитлеровцы тоже не лыком были шиты. Опасаясь самому оказаться игрушкой в руках абвера, он продолжил дальнейшую проверку Прядко.
Она заняла немного времени, и уже через несколько суток Петр находился в особом отделе 6-й армии. После беседы с начальником — капитаном госбезопасности Павлом Рязанцевым Прядко согласился сходить в разведку и под личным руководством капитана принялся на ходу осваивать непростую азбуку разведки и контрразведки.
О том, что контрразведчики в нем не ошиблись, лучше всего говорит оперативная и личная характеристика на зафронтового агента Гальченко, позже утвержденная Рязанцевым.
В ней отмечалось:
«Прядко Петр Иванович, оперативный псевдоним Гальченко, он же Петренко, кадровый сотрудник абвергруппы 102, 1913 года рождения, уроженец М. Каневцы, Чернобаевского района, Полтавской области, украинец, кадровый военный, в Красной армии с 1937 года.Принимал участие в разработке…По своим качествам исключительно толковый работник, грамотный, сообразительный. Быстро и хорошо ориентируется в боевой обстановке.К заданиям относится серьезно и выполняет их точно в соответствии с нашими указаниями…»
Какие задания и где их предстояло выполнять, такими вопросами Петр, видимо, не задавался. В те суровые дни перед бойцами и командирами Красной армии стояла только одна задача: как можно больше забрать жизней врагов. И потому столь неожиданный поворот в своей службе и судьбе он встретил как должное. Короткое слово «надо» не оставляло места для сомнений. С того дня начался короткий и яркий путь Петра Прядко в разведке.
Вряд ли в ту лихую годину Макеев, Рязанцев, а тем более сам Петр думали, что спустя семьдесят лет совершено секретные донесения и рапорта из дела зафронтового агента Гальченко станут предметом исследований историков отечественных спецслужб, войдут в известные сборники: «Смерш», «Военная контрразведка России. История, события, люди» и послужат основой для настоящего очерка. Тогда все они думали только о том, как выжить и победить!
Тем временем обстановка на фронте серьезно осложнилась. Враг снова перешел в наступление, а в тылу советских войск активизировалась его агентура. Руководство особого отдела 6-й армии вынуждено было форсировать подготовку Петра. В ночь с 14 на 15 января зафронтовой агент Гальченко под легендой дезертира-перебежчика перешел на сторону гитлеровцев. Первая часть задания была им выполнена. Вторая и более сложная, связанная с внедрением в подразделение абвера — абвергруппу 102, осуществлявшую разведывательную и диверсионную деятельность в полосе обороны 6-й армии, могла закончиться ничем. Путь из лагеря в немецкую разведку оказался непрост.
Оказавшись в сборно-пересыльном пункте в окрестностях города Славянска Донецкой области, Петр испил до дна горькую чашу советского военнопленного, прежде чем попал в поле зрения вербовщиков из абвергруппы 102. Голод и холод, унижения со стороны охраны — нет, не они стали главным испытанием для него, а презрение товарищей по несчастью, когда они узнали, что он пошел на сотрудничество с гитлеровцами и решил стать их шпионом.
Расчет капитана Рязанцева на то, что грамотный, толковый офицер, «обиженный на советскую власть», может оказаться для абвера гораздо более перспективным, чем десяток перевербованных сержантов и рядовых, которых пачками забрасывали в советский тыл, полностью оправдался. Уже на первой ознакомительной беседе Петр приглянулся заместителю начальника абвергруппы 102 Петру Самутину. Набивший руку на вербовках агентов еще в петлюровской контрразведке и съевший собаку в своем деле, он положил глаз на «пышущего ненавистью к Советам» смышленого офицера.
Прошло несколько дней, и положение Петра резко изменилось. Пусть пока под охраной, его направили в базовый лагерь подготовки абвергруппы 102, находившийся в то время в городе Славянске. После беседы с ее начальником, кадровым военным разведчиком подполковником Паулем фон Гопф-Гойером, за Петра взялись инструкторы: начали спешно готовить теперь уже агента Петренко для выполнения шпионского задания.
26 января новоиспеченный агент абвера, получив разведывательное задание собрать информацию о частях 6-й армии, выехал к линии фронта. Благополучно перейдя ее, он 2 февраля уже находился в кабинете капитана Рязанцева. Возвратился Петр не с пустыми руками. Нескольких дней пребывания в абвергруппе 102 ему хватило, чтобы изучить ее структуру, собрать установочные и характеризующие данные на ряд кадровых сотрудников. Более того, он исхитрился добыть сведения на пятерых агентов, готовившихся для заброски в советский тыл.
В те суровые дни, когда военная контрразведка только начинала делать первые шаги по агентурному проникновению в гитлеровские спецслужбы, операция «Зюд» — такое кодовое название она получила с легкой руки Павла Рязанцева — стала несомненным успехом. О нем он доложил начальнику особого отдела Юго-Западного фронта комиссару государственной безопасности 3-го ранга Николаю Селивановскому. Операция «Зюд» и работа с перспективным зафронтовым агентом Гальченко была взята им на личный контроль.
В целях укрепления оперативных позиций Петра в абвергруппе 102 Павел Рязанцев с помощью офицеров штаба армии подготовил для Гопф-Гойера «ценную разведывательную информацию».
14 апреля подошел к концу срок выполнения задания агентом Петренко в расположении частей Красной армии, и он вынужден был снова возвращаться к «своим». Пережив несколько тревожных минут, контрразведчики, осуществлявшие его вывод за линию фронта, в темноте ошибочно оказались на минном поле, Петр вышел к немцам.
В группе Петренко встретили как героя. Добытые «ценные сведения» Гопф-Гойер доложил командованию 17-й пехотной армии вермахта. Вслед за этим последовало повышение Петра по служебной лестнице. Удачливого агента Петренко назначили командиром разведывательной группы. В ее состав в качестве его заместителя вошел агент Чумаченко, а радистом стал агент Погребинский. Их начали интенсивно готовить для выполнения важного задания.
Гитлеровское командование накануне крупного контрнаступления под Харьковом остро нуждалось в свежих разведданных о противостоящих частях Красной армии.
Гопф-Гойер решил, что именно группа опытного Петренко должна первой осесть в тылу советских войск и обеспечить штаб 17-й пехотной армии необходимой информацией.
17 мая группа была переброшена через линию фронта. Погребинский передал в эфир первую радиограмму об успешной легализации. Все последующие его сообщения шли под диктовку военных контрразведчиков. Здесь сказалась предварительная работа Петра с агентами абвера. После задержания контрразведчиками они на первом же допросе сознались в связях с германской разведкой и предложили свои услуги.
Операция «Зюд» набирала обороты. О важной роли в ней Петра Прядко-Гальченко было доложено начальнику Управления особых отделов НКВД СССР комиссару государственной безопасности 3-го ранга Виктору Абакумову.
В спецсообщении по делу «Зюд» говорилось:
«В расположение особого отдела НКВД 6-й армии вернулся из тыла противника агент ГАЛЬЧЕНКО.ГАЛЬЧЕНКО, по заданию ОО НКВД 6-й, в январе с. г. посылался в тыл противника по внедрению в немецкие разведорганы.Выполнив это задание, ГАЛЬЧЕНКО в начале февраля с. г. возвратился из тыла противника, будучи завербованным немецкой разведкой в гор. Славянске.Вторично, с соответствующими дезинформационными материалами, ГАЛЬЧЕНКО был послан в тыл противника 14 апреля с. г., оттуда возвратился 17-го мая с. г.Вернувшись из тыла противника, ГАЛЬЧЕНКО привел с собой двух немецких шпионов — ЧУМАЧЕНКО и ПОГРЕБИНСКОГО, которые нами перевербованы. Он также принес ряд данных о разведоргане 17-й немецкой армии, разрабатываемом нами по агентурному делу «Зюд»; о положении на оккупированной противником территории; о предателях и изменниках Родины; сведения о расположении воинских частей и т. п.»
Операция «Зюд» вышла на качественно иной уровень. Контрразведчики получили возможность вести игру с гитлеровской спецслужбой на двух полях: через Петра — в абвергруппе 102, а с помощью перевербованных Чумаченко и Погребинского — на своей территории. Но трагическое развитие событий на фронте помешало их замыслу. Два мощнейших контрудара вермахта в районе Белгорода и Харькова обрушили советский фронт. 6-я армия и особый отдел оказались в «котле». Капитан Рязанцев и его подчиненные отстреливались до последнего патрона, но в плен не сдались.
Петр, потеряв с ними связь и ничего не зная о судьбе Погребинского и Чумаченко, принял рискованное для себя решение — продолжать выполнение задания Рязанцева. Он покинул отступавшие части Красной армии и двинулся на запад, навстречу немцам. Там его ждала ставшая уже дежурной проверка в «группе». И на этот раз он не вызвал подозрений. Более того, Гопф-Гоейр ставил его в пример другим. В частности, он заявлял: «Ваш случай нужно рассказывать всем агентам, и это для них будет поучительно. Если бы все такие были, как вы, это было бы очень хорошо. Пока отдыхайте. Я скажу, чтобы вам дали много денег, папирос и водки».
Но долго отдыхать Петру не пришлось. Он был зачислен в кадровый состав абвергруппы 102 и назначен на исключительно важный участок работы, связанный с подготовкой документов прикрытия на агентуру, направляемую на советскую территорию. О такой удаче вряд ли могли мечтать Рязанцев и Макеев. Их разведчик получил доступ в святая святых в любой разведке и не преминул сполна воспользовался этим. И в памяти Петра, и в его тайнике накапливались установочные данные на агентов, их анкеты и фотографии.
Прошел месяц, но на связь с ним никто не выходил. Рязанцев и Макеев были мертвы, а те из работников особого отдела, которые выжили и имели отношение к операции «Зюд», полагали, что зафронтовой агент Гальченко давно погиб. Петр этого не знал и продолжал собирать разведывательный материал, надеясь, что связник рано или поздно даст о себе знать. Надежде не суждено было сбыться.
Наступило жаркое лето 1942 года. Оно обернулось катастрофой для советских войск. В знойных донских степях части Красной армии, оставшись без надежного воздушного прикрытия, становились легкой добычей для фашистской авиации. На земле бронетанковые и моторизованные части вермахта, как в мельничных жерновах, перемалывали остатки истрепанных в непрерывных боях 51-й и 64-й армий.
Фронт стремительно откатывался на восток к Сталинграду. Вслед за ним продвигались разведывательно-диверсионные подразделения абвера.
Новым местом дислокации абвергруппы 102 стал Ростов-на-Дону. Там на улице Первая Баррикадная до 10 августа находился ее штаб, в котором работал Петр. Так и не дождавшись связника, он решил действовать на свой страх и риск и как мог старался затруднить деятельность разведывательно-диверсионных групп, посылаемых в тыл Красной армии. Он вносил в документы прикрытия агентов такие искажения, которые позволили бы советским контрразведчикам облегчить их поиск. Продолжалось это недолго, на неточности в документах обратил внимание Самутин.
Реакция Гопф-Гоейра последовала незамедлительно. Разведчика арестовали, и началось расследование. От расстрела Петра спасло то, что в одном из образцов, с которого он копировал документы, действительно, имелась ошибка. Прошлые заслуги и та интенсивность, с которой работал гитлеровский конвейер шпионов, когда «тайной канцелярии» приходилось пачками штамповать липовые документы для липовых красноармейцев, послужили для него оправданием. Петра выпустили из-под ареста, и ему пришлось на время затаиться.
В тот, пожалуй, самый трудный для Петра период жизни, когда он остался один на один с противником, а с фронта приходили вести одна хуже другой, судьба, словно в награду за терпение, необыкновенно щедро одарила его. В разрушенном войной и оккупированном фашистами Ростове разведчик встретил свою самую большую любовь — Веру Пивоварчук. Свидетельством тому — более пятидесяти лет их совместной жизни и выцветший от времени лист бумаги, дошедший до наших дней из дела зафронтового агента Гальченко.
Группа готовилась к переезду на новое место — в Краснодар. Петр, накопивший большой объем разведданных, решил рискнуть и подготовил пакет, в который вложил списки заброшенной и готовящейся к заброске в советский тыл гитлеровской агентуры, образцы некоторых документов прикрытия, фотографии и рапорт на имя капитана Рязанцева. Перед отъездом он оставил их Вере и попросил при освобождении города частями Красной армии передать представителю особого отдела.
Своего адресата пакет ждал шесть месяцев. 14 февраля 1943 года части Южного фронта освободили Ростов. Вера достала из тайника документы, оставленные Петром, и принесла в особый отдел. Подобных случаев в практике его начальника еще не было. Зафронтовой агент Гальченко не только выжил, но и наперекор всему продолжал действовать. В тот же день сухим лаконичным языком шифровки он доложил в Управление особых отделов НКВД СССР комиссару государственной безопасности 3-го ранга Виктору Абакумову о результатах его работы. Она почти слово в слово повторяет рапорт Петра-Гальченко:
«В Ростове-на-Дону группа пробыла до 10 августа 1942 г. За это время было заброшено до 12 агентов, из которых возвратились лишь половина. В этот раз им были выданы очень плохие документы…В Ростове-на-Дону начальством группы 102 оставлен агент для внутренней работы (фамилию — см. приметы стр. 11)…Там же во время пребывания группы 102 в Ростове в этот же период находился радист по имени Игорь, которого вскоре некий капитан, представитель группы 101, забрал для переброски самолетом (прыжок с парашютом) где-то район Сталинграда…»
Далее со страницы 11 своего рапорта Петр дает характеристики и приметы агентов и сотрудников абвергруппы 102:
«Шофер Зверев Алексей, «Алекс», «Павел» — работает в группе с декабря 1941 г.До войны находился в кадрах РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии. — Прим. авт.) в звании воентехника 2-го ранга. В плен перешел в первые месяцы войны.В группе больше всего ездит на машине, которая развозит агентов для переброски через фронт и при доставке их обратно из передовых частей в группу.В группе пользуется большим доверием и, как правило, машина посылается в ответственные задания.В отношении советской власти настроен плохо, всецело в разговорах и на деле симпатизирует немцам.Его семья — жена — проживает в г. Симферополе (Крымская АССР). В марте ездил к жене, поддерживает с ней переписку.Приметы: возраст до 30–32 лет, среднего роста, голова лысая, в переднюю челюсть вставлены два белых металлических зуба, лицо смуглое, глаза черные…»
В докладной начальника особого отдела Южного фронта не нашлось места нескольким строчкам из рапорта Петра Ивановича. Строгий стиль служебного документа не допускал ничего личного. И все же они заслуживают того, чтобы привести их. В наш прагматичный и циничный век они, вероятно, звучат наивно. Но не нам, которым не дано было жить в том суровом времени, судить их. Они были скромны в словах, но необыкновенно щедры и благородны в поступках.
Вручая Вере запечатанный пакет для капитана Рязанцева, Петр постеснялся выразить то, что чувствовал к ней. Он изложил это в короткой записке:
«…Будучи в Ростове-на-Дону я установил связь с комсомолкой Верой Пивоварчук (проживает г. Ростов, Красный Город Сад, ул. Баррикадная № 5/7), надежным и верным товарищем…»
Этот пакет, грозивший Вере смертью, остался в Ростове-на-Дону и ждал прихода в город частей Красной армии, а тем временем Петр вынужден был отправиться навстречу неизвестности и новым опасностям.
По прибытию к месту назначения, в Краснодар, новый начальник абвергруппы 102 капитан Мартин Рудель энергично принялся за дело. Штаб разместился в двухэтажном купеческом особняке, находившемся на улице Комсомольская, дом 58, а вблизи фронта — в станицах Хадыженская, Крымская и Абинская были оборудованы пункты заброски агентуры.
Август — октябрь 1942 года стали решающими в битве за Кавказ, и сотрудникам группы пришлось работать без отдыха и выходных. Вербовки агентов из числа советских военнопленных и полицейских, их ускоренная подготовка и заброска в тыл частей Закавказского фронта были поставлены на поток. Особую активность проявляли фельдфебель Аппельт, инструкторы Лысый и Шевченко. Петр как мог старался затруднить их деятельность и искал способ, как скомпрометировать. Вскоре он нашелся и оказался весьма прост, но зато эффективен по своим результатам.
Националистические взгляды Романа Лысого ему были известны. Москалей он люто ненавидел, и когда разговор заходил на эту тему, то в запале от него доставалось не только им, перепадало и немцам. До поры до времени Рудель сквозь пальцы смотрел на его завихрения. Чаша терпения переполнилась, когда он «случайно» обнаружил в папке Лысого листовки антинацистского содержания. На допросе тот открещивался от них как черт от ладана и заявлял, что «это рука агента большевиков». Здесь Лысый был прав — то была рука разведчика Прядко. Заверения в преданности и прошлый послужной список не спасли Лысого от отчисления из абвергруппы 102.
Следующий удар Петр нанес по одной из ключевых фигур — фельдфебелю Аппельту. На нем «висели» финансы, в том числе и те, которые выдавались агентуре. Найти у него уязвимое место, как это было в случае с Лысым, оказалось делом гораздо более сложным. Аппельт, истинный ариец со своим особым статусом, держался на расстоянии от «черной кости» — инструкторов-славян. И все-таки слабое место нашлось и у него. Он грешил нарушениями в работе с секретными документами и нередко брал их с собой на квартиру. Петр решил рискнуть. Однажды, воспользовавшись отсутствием Аппельта, он проник в его жилье. Риск оправдался — в руки разведчика попали сводные списки агентуры, ведомости оплаты и две тысячи рейхсмарок.
Пропажа быстро обнаружилась. Аппельт жестоко за нее поплатился. Его сняли с должности и направили в Варшаву в штаб «Валли-1» — специальный орган управления «Абвер — заграница», созданный в июне 1941 года для ведения разведывательно-диверсионной и контрразведывательной работы против Советского Союза. Пострадал не только он. Вся та агентура, что значилась в пропавших списках, была отчислена из группы и возвращена в лагерь для военнопленных.
Участившиеся провалы агентуры, ЧП, произошедшие с Лысым и Аппельтом, видимо, послужили причиной чистки в руководстве группы. В ноябре 1942 года Руделя сменил капитан Карл Гесс, но и он недолго продержался. Сгубили его не измена потерявшему прежний градус немецкому шнапсу и любовь к русской водке, а очередное из ряда вон выходящее происшествие. Его сотворил все тот же неугомонный Петр.
Наступило Рождество. В группе на время забыли про неудачи на фронте и провалы агентуры. В кабинетах звучали выстрелы, но не пистолетные, а из бутылок шампанского. Недостатка в спиртном не было. Дежурные машины регулярно доставляли его ящиками, а спирт целыми канистрами из винных подвалов завода «Абрау-Дюрсо». Гесс, и до назначения в Краснодар водивший дружбу с зеленым змием, здесь, вдали от начальства, и вовсе расслабился и пил, как говорится, не просыхая. Дисциплина среди личного состава падала на глазах.
Этим решил воспользоваться Петр и по-своему стал готовиться к Рождеству. Он давно присматривался к водителю группы Василию Матвиенко. Бывший красноармеец попал в плен, будучи контуженым и оказавшись перед лицом голодной смерти, принял предложение вербовщика Самутина и перешел на сторону фашистов. Скрипя зубами, он тянул ненавистную фашистскую лямку, а в глубине души продолжал оставаться советским человеком. Петр, тонкий психолог, почувствовал в нем эту двойственность и принялся исподволь готовить на роль помощника.
Наступление советских войск под Сталинградом ускорило их сближение. Незадолго до Нового года между ними состоялась решающая беседа. Выходя на нее, Петр серьезно рисковал и, когда она закончилась, был рад, что не ошибся в Василии. Тот согласился начать тайную войну против фашистов. И первое, что они решили сделать, — это за неимением рождественского гуся подложить большую свинью Гессу и его шпионам. Кража служебных документов или оружия у сотрудников была отклонена Петром: он решил не повторяться, и его изобретательный ум нашел более эффективный способ, как скомпрометировать не только Гесса, но и деятельность всей группы.
Несколько ночей подряд они ждали подходящего момента. Наконец он настал. Пронизывающий январский ветер шершавым языком поземки хлестал в лицо редким патрулям и тоскливо завывал в разрушенных печных трубах. Тусклый свет фонарей таял в кисельной пелене. Дежурный по группе, прислонившись к печке, сонно клевал носом и не заметил, как две серые тени выскользнули за дверь. Наутро он, а вслед за ним мгновенно протрезвевший Гесс и все жители города Краснодара увидели на фасаде здания штаба группы плакат, на котором черным по белому большими печатными буквами было написано: «Здесь живут шпионы во главе с Гессом и прочими бандитами. Вам не уйти от кары».
Шпионское гнездо абвера оказалось засвеченным. Скандал вышел грандиозный. Из Варшавы, из штаба «Валли -1», в Краснодар прикатила специальная комиссия и приступила к расследованию. Злоумышленника она не нашла, но меры приняла решительные. Штаб группы перебазировался в неприметное одноэтажное здание по улице Седина. Часть агентов отправили в лагерь для военнопленных, а самого Гесса увезли «протрезвляться» в Варшаву. Исполнять обязанности начальника абвергруппы 102 поручили обер-лейтенанту Бруно Штайну.
Он, настоящий профессионал, попытался взять ситуацию в свои руки и наладить работу, но наступление частей Северо-Кавказского и Закавказского фронтов не позволило это сделать. За неделю линия фронта откатилась от Армавира к Краснодару. Оставаться в городе и продолжать испытывать судьбу было равносильно самоубийству. Не дожидаясь команды сверху, Штайн самостоятельно принял решение эвакуировать группу.
В суматохе сборов Петр выбрал момент и разыскал начальника местной типографии. К нему он давно приглядывался как к своему будущему помощнику. И не ошибся. Тот без колебаний принял пакет для советских контрразведчиков. В нем находились последние разведывательные материалы, в том числе и данные на 14 гитлеровских агентов, заброшенных в тыл Красной армии.
Краснодар группа покидала под грохот артиллерийской канонады и треск пулеметных очередей. Части 31-й стрелковой дивизии и 49-й мотострелковой бригады 46-й армии Северо-Кавказского фронта ворвались на восточную окраину города. Ураганный огонь артиллерии сметал с лица земли целые кварталы одноэтажных глинобитных хат и не давал пехоте генералов Бутлара и Пикерта высунуть головы из окопов. Танковые батальоны и штурмовые роты, несмотря на отчаянное сопротивление немцев и румын, продолжали вести наступление и метр за метром вгрызались в оборону. Порой казалось, что земля и воздух пропитались смрадным запахом смерти, а город напоминал собой огромный адский котел, в котором безжалостно сгорали тысячи человеческих жизней.
К рассвету 12 февраля 1943 года сопротивление фашистских войск было сломлено, и лишь на отдельных участках отборные эсэсовские части продолжали отчаянно защищаться, но это уже не могло остановить наступление. Советские танки прорвались в город и при поддержке пехоты стремительно продвигались к центру. К полудню северо-восточные окраины и главная улица Краснодара — Красная перешли под полный контроль штурмовых подразделений 40-й бригады майора Никиты Цепляева. С приближением темноты бои переместились в район железнодорожного вокзала и маслозавода. Ближе к ночи отступление гитлеровцев из города превратилось в паническое бегство.
У понтонной переправы сгрудились сотни машин, повозок и тысячи обезумевших от страха людей. Сметая на своем пути редкие кордоны военных комендатур и тайной полевой полиции, они рвались на левый берег Кубани. Расстрелы паникеров и отчаянные призывы командиров не в силах были остановить охваченных ужасом и отчаянием солдат и офицеров. Спасаясь от гусениц советских танков, они штурмом брали переправу, плоты и лодки, вышвыривая в ледяную воду раненых и слабых. Река, превратившаяся после половодья в дикого зверя, закручивала в клокочущих бурунах людей, лошадей, повозки и затем выплескивала на берег. Зловонная лента из раздувшихся трупов людей и животных протянулась на несколько километров по песчаной отмели.
Штайн остановившимся взглядом смотрел на эту ненавистную русскую реку и в душе благодарил Бога, что успел унести ноги из того ада, что бушевал за ней. Зябко поведя плечами, он нырнул в кабину «опеля». Вслед за ним инструкторы и агенты-курсанты поспешили занять места в машинах, и колонна, извиваясь, словно змея, медленно поползла по горной дороге к новому месту назначения — станице Крымской.
На ее окраине в заброшенных корпусах консервного завода разместился штаб группы. Вместе с заместителем по контрразведке лейтенантом Райхдихтом, лейтенантом Рейхером, радистом Куном и русскими инструкторами Шевченко, Самутиным и Петренко Штайн в пожарном порядке занялся его обустройством. Другой его заместитель — обер-лейтенант Краузе с архивом и картотекой на агентуру осел в приморском городке Темрюк, подальше от фронта и спецгрупп захвата военной контрразведки. Опытный инструктор ефрейтор Шойрих остался в соседней станице Абинской, чтобы подготовить пункт переброски агентуры за линию фронта и оборудовать учебный полигон для обкатки курсантов на бывшем кирпичном заводе.
В течение двух суток, пока не была налажена связь, Штайна никто не беспокоил. Но как только она заработала, о нем вспомнили на самом верху. Шифровальный аппарат выплюнул на стол дырявую, будто швейцарский сыр, бумажную ленту. Прошло еще полчаса, и полная расшифровка приказа из штаба «Валли-1» лежала перед Штайном. В течение недели ему предстояло выполнить то, что не удалось сделать за все предыдущие месяцы его предшественникам — капитанам Руделю и Гессу. Пять самых боеспособных групп агентов, направленных для совершения диверсий в Туапсе, Поти и Баку, как в воду канули.
Штайн, в ярости швырнув шифровку на стол и набросив на плечи шинель, вышел на крыльцо. Перед его глазами на перекладинах, наспех сделанных из водопроводных труб, тренировались будущие диверсанты, террористы и разведчики. Они представляли собой жалкое зрелище. Но даже этот контингент Райхдихту и Самутину с превеликим трудом удалось наскрести в лагере военнопленных в Краснодаре и отобрать из числа полицейских, бежавших с правобережной Кубани. Штайн с ненавистью смотрел на снующих по двору курсантов. Их угловатые движения, резавшие глаз профессионала, напоминали выступление дешевого деревенского балагана. Все они — русские, украинцы, грузины, армяне — казались ему на одно лицо. Лицо дикого, коварного и мстительного азиата. За полтора года работы на Восточном фронте он мог по пальцам перечесть те редкие случаи, когда из подобного сброда получалось что-то дельное.
В сердцах сплюнув на раскисшую от проливных дождей землю, Штайн возвратился в кабинет, вызвал дежурного и распорядился свернуть занятия и отправить группу Загоруйко на «обкатку» в Абинскую. Из-за цейтнота ему ничего другого не оставалось, как пустить агентов по «кругу гладиатора» — зрелище было не для слабонервных. У некоторых оно вызывало брезгливые гримасы на физиономии, но он плевал на паркетных чистоплюев, за глаза называвших его «мясником Бруно». Важен был результат, а «круг гладиатора» давал стопроцентный результат.
Через пятнадцать минут грузовик, в кузове которого вместе с Загоруйко и Шевченко сидели одиннадцать агентов-диверсантов, тронулся со двора. Вслед за ними выехали сам Штайн и инструкторы фельдфебель Бокк и Петренко. Расстояние от Крымской до Абинской составляло чуть больше десяти километров, но из-за налетов русской авиации поездка растянулась на целый час. На месте их встретил ефрейтор Шойрих и предложил перекусить. Штайн наотрез отказался. Здание правления бывшей табачной артели «Рассвет», казалось, на века пропиталось табаком, от одного запаха которого Штайна мутило. Он предпочел остаться во дворе, мелкими глотками пил кофе, поданный расторопным Шойрихом, и наблюдал за тем, как Загоруйко с Шевченко, построив диверсантов в колонну, повели их в сторону кирпичного завода.
Шум мощного двигателя, донесшийся с улицы, заставил Штайна встрепенуться. Перед воротами остановился грузовик, его кузов был плотно затянут брезентом. Из кабины выглянул Райхдихт и махнул рукой. Не допив кофе, Штайн вместе с Бокком и Петренко сели в «опель» и тоже направились к кирпичному заводу. Там их поджидал Шевченко и провел под навес. Загоруйко и диверсанты, предчувствуя недоброе, нервно переминались с ноги на ногу и настороженно поглядывали в сторону начальников. Штайн не спешил с командой и ждал, когда подъедет грузовик с Райхдихтом.
Тупая морда машины просунулась в ворота и, пропахав глубокую борозду по двору, остановилась у стены сарая. Райхдихт спрыгнул на землю и, старательно обходя лужи, направился к навесу. За его спиной раздались отрывистые команды. Охрана, орудуя прикладами, принялась высаживать из кузова пленных красноармейцев. Их оказалось ровно одиннадцать, столько же, сколько и диверсантов. Они с ненавистью смотрели на лощеных гитлеровских офицеров и таких же, как они сами, русских, от которых их отделяла одна незримая черта — предательство.
Штайн брезгливо поморщился: от пленных исходил тошнотворный запах давно не мытого тела, и дал команду часовым. Те выстроили красноармейцев напротив диверсантов. Со зловещей ухмылкой он осмотрел шеренги и кивнул Шойриху. Тот подхватил мешок, в котором что-то громыхало, протрусил на средину двора, остановился у опрокинутого на землю пожарного щита и выложил на него армейские тесаки. Их оказалось ровно двадцать два. Пленные угрюмо наблюдали за происходящим, а диверсанты с нарастающей тревогой поглядывали на Штайна. И те и другие уже догадались, что их ждет.
Шойрих возвратился под навес. Штайн перевел взгляд на строй диверсантов и остановился на Буруне. Тот судорожно сглотнул и сделал шаг вперед. Ему повезло — его противником оказался раненый красноармеец. Штайн взмахнул рукой. Часовой выхватил из-за пояса штык-нож, разрезал веревку, связывавшую руки пленному, и толкнул его в спину. Бедняга едва удержался на ногах и, припадая на правую — раненую — ногу, устремился к щиту с тесаками. Холодная сталь ножа придала ему сил и уверенности. Он метнулся к провалу в стене склада, вслед за ним ринулся Бурун. Во дворе воцарилась зловещая тишина. Пленные с диверсантами замерли и ловили каждый звук, доносившийся из склада. Предсмертный вскрик и вслед за этим появившийся в дверном проеме Бурун вызвали дружный рев в строю диверсантов.
Следующий выбор Штайна пал на Асланидзе и юного, почти мальчишку, партизана. Сытый и натасканный диверсант расправился с ним играючи. Он настиг свою жертву у стены склада, заученным приемом выбил из рук тесак, а затем мертвой хваткой сомкнул свои лапищи на его шее. Торжествуя победу, Асланидзе развернулся к строю и держал юношу на весу до тех пор, пока последняя конвульсия не затихла в тщедушном теле.
На этом пляска смерти не остановилась. Теперь уже Райхдихт выбрал очередную жертву и палача. Схватка между ними закончилась с прежним результатом. Пленному не удалось вырваться на свободу — удар тесака настиг его у забора. Измученные и обессилившие от голода и пыток красноармейцы становились легкой добычей для диверсантов. Вскоре Штайну и Райхдихту наскучило наблюдать за расправой, и они поручили ее Загоруйко. Он назначил очередную пару, и тут произошло непредвиденное.
Жилистый красноармеец, вместо того, чтобы, как все, бежать за тесаком, тут же на месте набросился на своего врага. Атака оказалась настолько стремительной, что растерявшийся Ромишвили не успел ничего предпринять. Сбитый с ног, он извивался, словно червяк, и пытался выскользнуть из-под навалившегося тела. Диверсант царапал лицо и рвал волосы красноармейца, но ярость и ненависть придали тому дополнительные силы. Он мертвой хваткой вцепился в горло Ромишвили.
Растерявшиеся диверсанты пришли в себя. Двое бросились на выручку Ромишвили, но резкий окрик Райхдихта остановил их. Выхватив из кобуры парабеллум, он застыл в нескольких метрах от катавшихся по земле тел. Ромишвили предпринимал отчаянные попытки вырваться из удушающего захвата, и в какой-то момент ему это удалось. Но пленный изловчился дотянуться до обломка кирпича, и нанес им удар по голове. Бурое пятно расплылось по земле и сопротивление диверсанта ослабло.
Пленный исступленно молотил кирпичом по лицу и голове Ромишвили, превратившихся в кровавое месиво. Выстрел из парабеллума заставил его остановиться. Рука бессильной плетью опустилась, пальцы разжались и бесформенная скользкая груда, с налипшими на нее волосами и лохмотья кожи, упала на землю. Он отпрянул от распростертого безжизненного тела, поднял голову и полным испепеляющей ненависти взглядом прошелся по врагам и остановился на Райхдихте. Тот злобно сверкнул глазами, вскинул парабеллум и нажал на спусковой крючок.
Но и на этом «круг гладиатора» не завершился. Последнего, отчаянного смельчака, уложившего диверсанта, пуля снайпера, засевшего на смотровой площадке, настигла у забора. Тринадцать безжизненных тел остались лежать на земле. Проверка агентов-диверсантов подошла к концу. Теперь Штайн мог доложить в Запорожье начальнику абверкоманды 101 подполковнику Гемприху о том, что группа Загоруйко проверена и готова к выполнению задания.
Назад: Глава четвертая Капкан для «Арийцев»
Дальше: Часть II Долгий путь домой
