Глава 12
Ясновский мучительно напрягся, сердце бешено замолотило, и пот холодным ручьем заструился по спине. Он яростно отбивался, но цепкие руки крепко держали за ноги и тащили к яме. Из нее доносился зловонный запах, от которого перехватывало дыхание, а тошнотворный ком подкатил к горлу. Его голова зависла над обрывом, зияющая пустота могильным холодом обдала лицо. Ротмистр отчаянно хватался за кусты, острые колючки ранили ладони, еще несколько сантиметров — и он свалился бы в яму.
Яркая вспышка разорвала чернильную темноту ночи и зловещим отблеском отразилась на гладких, словно отполированных стенках ямы. Ясновский пришел в ужас. Перед глазами на ее дне бурлило месиво из человеческих тел. Страх придал дополнительные силы, ему удалось освободиться из захвата. Он вскочил на ноги и, сломя голову, бросился бежать. Погоня отстала, но тут под ноги попался корень, и ротмистр со всего маха врезался в дерево. От удара в глазах все померкло, и сознание покинуло его, а когда вернулось, кошмар продолжился.
Перед Ясновским возник ресторан «Тройка», с крыши которого на него хищно нацелились обросший до неузнаваемости Люшков и еще одна омерзительная рожа. Извиваясь ужом, он скользнул к входу и, отбивая колени, скатился к ногам гардеробщика. Тот пришел ему на помощь и затолкал в подсобку. Но Люшков не отставал. Ворвавшись в вестибюль, он крутанулся волчком, потом по-поросячьи взвизгнул и набросился с кулаками на гардеробщика. Швейцар, попытавшийся их разнять, получил хорошего пинка, и, озверев, Люшков принялся молотить всех подряд. Под его горячую руку попал и Ясновский.
На шум драки в вестибюль высыпали обслуга, кучка пьяных офицеров, и между ними завязалось драка. Ротмистр оказался между двух огней, на нем отыгрывались и те, и другие. Клубок тел, хрипя и ругаясь, катался по полу. За сплетением рук и ног Ясновский увидел Дулепова и потерял дар речи. Негодяй, вальяжно развалившись в кресле, с гаденькой улыбочкой наблюдал за тем, как его дубасили половой и официант, а затем вскочил на ноги, разметал толпу и сам вцепился ему в горло.
— Скотина! Мерзавец! Казенные деньги пропивать! — надрывался Дулепов и хлестал ротмистра по щекам.
Ясновский пытался что-то сказать, но от удушья не хватало воздуха. Костлявые пальцы полковника железной хваткой сошлись на шее. В последнем отчаянном усилии ему удалось дотянуться до его рук и вонзиться зубами.
Истошный вопль и глоток свежего воздуха вырвали ротмистра из кошмара…
Пробуждение оказалось страшнее сна. Перед ним, схватившись за палец, скакал и верещал живой, из плоти и крови, Дулепов. Ясновский закрыл и снова открыл глаза, надеясь избавиться от ужасного наваждения. Но это был не сон. До боли знакомая люстра раскачивалась под потолком, а с фотографии на стене за ним наблюдала, заливаясь счастливым смехом, супружеская чета Ясновских. Сама жена, испуганная и растерянная, застыла на пороге, за ее спиной торчала угрюмая физиономия Клещова. Стены, мебель, Дулепов, Клещов и супруга поплыли перед глазами ротмистра. Похолодев, он с ужасом наблюдал за немыслимыми телодвижениями начальника.
Первым опомнился Клещов, выхватил из кармана пальто платок, бросился к Дулепову, чтобы перевязать рану. Тот стонал и яростно сверлил глазами ротмистра. Бедолага попытался что-то сказать в оправдание, но из осипшего горла вырывались только нечленораздельные звуки.
В ответ Дулепов разразился угрозами:
— Скотина! Мерзавец! Сгною!
Ясновский вовсе потерял голову и приготовился к худшему. Дулепов не контролировал себя и, схватив его за ворот ночной рубахи, заорал:
— Как выглядел Длинный? Как?
— Долговязый, господин полковник, — подал голос Клещов.
Ясновский оторопело смотрел на них, на набухшую кровью повязку на пальце Дулепова и не мог взять в толк, о чем они спрашивают. Вчерашний пьяный дебош в «Тройке», кошмарный сон, беснующийся шеф и какой-то там Длинный — все смешалось в замутившемся сознании ротмистра.
— Скотина! В последний раз спрашиваю: как выглядел Длинный из аптеки Чжао? — не стесняясь в выражениях, кричал Дулепов.
— Долговязый, — поправил Клещов.
«Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» — силился понять Ясновский и растерянно бормотал:
— Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? Какой Длинный?
— Идиот! Болван! Мозги пропил! — продолжал бушевать Дулепов.
— Тот, что у Чжао болтал с тобой про болячку Люшкова, — дал подсказку Клещов.
«Аптека? Долговязый? Неужели? Так это он?» — Ясновского пронзила догадка. — Боже мой, ты же нос к носу столкнулся с тем, кого Модест засек на явке с Гномом. Не может быть? Может! Сходство поразительное. Как две капли воды похож на советского агента Долговязого.
— Он! Точно он, господин полковник! — наконец дошло до Ясновского.
— Долговязый? Ты ничего не путаешь? — все еще не мог поверить ему Дулепов.
— Он! Он, Азолий Алексеевич! Христом Богом клянусь!
Дулепову было не до клятв, потрясая ротмистра за ворот ночной рубахи, он прорычал:
— Где эта чертова аптека! Где?
— В районе пристани, сразу за…
— Когда там будет Люшков?
Ясновский лихорадочно вспоминал.
— В девять. Нет, в десять! Точно, в десять, господин полковник!
Дулепов с Клещовым бросили взгляд на часы. Было начало одиннадцатого.
— Вот же, зараза! — от досады Клещов заскрипел зубами.
— У-у-у! — завыл на одной ноте Дулепов и, отшвырнув в сторону ротмистра, ринулся к двери, на пороге обернулся и гаркнул: — Модест, эту пьянь — тоже в машину.
Дверь с треском захлопнулась за ним. С косяка посыпалась штукатурка, портрет счастливой супружеской пары Ясновских качнулся и рухнул на пол. Ротмистр непослушными руками схватился за брюки, но нога никак не попадала в штанину. На помощь пришли жена и Клещов; одели его, вывели на улицу и усадили в машину.
Дулепов ожег испепеляющим взглядом непутевого зама и, продолжая бормотать под нос проклятия, стал подгонять водителя. Клещов и его заместитель Соколов благоразумно помалкивали. Оба не один раз на собственной шкуре испытали, что значит попасть под горячую руку шефа. В запале он не разбирал ни правых, ни виноватых, его костлявый, увесистый кулак вышиб не один зуб у незадачливых подчиненных.
Ротмистр, протрезвев, забился в угол и боялся проронить слово. На крутых виражах его болтало из стороны в сторону, а тошнота удушающими приступами подкатывала к горлу. Он терпел и молил только об одном, чтобы опередить агентов-боевиков, нацелившихся на Люшкова. В противном случае (об этом ему не хотелось даже думать) Дулепов отыграется на нем сполна и припомнит все, что было и чего не было: как оставил Люшкова без охраны, как с женой вместо дела раскатывал на служебной машине по магазинам в то время, когда остальные, как взмыленные лошади, носились по Харбину в поисках агентов НКВД.
«В лучшем случае погонят в три шеи со службы, а в худшем…», — Ясновского бросило в жар при одной только мысли о душегубе Палачове.
Дулепов не обращал на него внимания и был поглощен только одним — перехватить агентов-боевиков советской резидентуры раньше, чем они ликвидируют Люшкова. «Где? Где они сидят?» — эта мысль сверлила ему мозг, и он бросил через плечо:
— Модест, думай, как этих гадов перехватить?
— Так влет и не скажешь, господин полковник, — ответил тот.
— А ты соображай! На кой черт тогда ты и твоя свора легавых сдались!
— Щас, соображу. Щас, господин полковник! — заверил Клещов и напряг свою недюжинную память. Он хорошо знал Харбин, но этого одного было мало, чтобы вычислить место засады боевиков. Здесь требовались детали: проходные дворы, стоянки машин, торговые точки лотошников и прочие мелочи, по которым можно вычислить засаду и место, где должны сойтись будущая жертва и палач.
— Стоянка для извозчиков и такси у харчевни, — вспомнил он.
— От нее метров сто, сто пятьдесят до аптеки, — тут же выдал расстояние Соколов.
— Там, вероятнее всего, они поставят машину, — предположил Клещов.
— Подходящая позиция для стрелка, — оценил ее Соколов.
— Вряд ли, далековато. Что еще? — торопил Дулепов.
— Строительная контора Букреева, — добавил Клещов.
— Через улицу напротив. Место бойкое, возле нее вечно толчется народ, легко затеряться и отличная позиция: бабахнул, скакнул в машину и поминай, как звали, — заключил Соколов.
— Вот ты эту позицию и закроешь! Возьми Хваткова, еще пару человек и наглухо блокируй подходы к конторе. Особое внимание окнам, что выходят на аптеку. Улица там узкая, могут пальнуть через стекло. Уловил расклад?
— Да, — подтвердил Соколов и предложил: — Мефодич, надо бы прошерстить и чердак?
— Правильно! — одобрил Клещов и обратился к Дулепову: — Азолий Алексеевич, как план — принимается?
— Действуйте, — поддержал он и напомнил: — Проходные дворы не забудьте.
— Их и соседнюю улицу перекроет бригада Тяжлова.
— Слушайте, а про аптеку совсем забыли? Там Люшкова и кокнут! — спохватился Соколов.
— Вряд ли, — усомнился Клещов.
— Согласен, — поддержал его Дулепов.
— Это почему же? — недоумевал Соколов.
— Толпой в аптеку они не повалят, а у одиночки против Люшкова шансов нет. Он с лета бьет в яблочко, — напомнил Клещов.
— Долговязый — не дурак лезть в петлю, — категорично заявил Дулепов.
— Долговязый? С чего вы взяли, что будет он? — в один голос воскликнули Соколов с Клещовым.
— А потому… — подал голос Ясновский и осекся под взглядом Дулепова.
— Протрезвел, мерзавец? — прорычал он.
— Азолий Алексеевич, и все-таки почему Долговязый? — не мог понять его логики Клещов.
— Долго объяснять, Модест! Лучше скажи…
Резкий толчок швырнул их вперед. Дулепов ударился о лобовое стекло и яростно матюгнулся. Водитель отчаянно надавил на тормоза и крутанул руль. Машину развернуло и потащило по мостовой. Над капотом промелькнуло испуганное лицо рикши, из-под колес донесся хруст дерева, а потом сдавленный крик.
Первым пришел в себя Клещов. Он выскочил из кабины. Перед ним на мостовой корчился рикша, а под ногами хрустели обломки коляски. Тут же, как из-под земли, возник плюгавый полицейский-китаец. Раздувшись от собственной значимости, он грозно надвинулся на Модеста. За его спиной моментально начала расти и набухать, как грозовая туча, толпа китайцев. Клещов выхватил из кармана удостоверение и сунул полицейскому под нос — оно не произвело никакого впечатления. Невозмутимый истукан, похоже, не знал ни слова по-русски.
— Дорогу! — зарычал Клещов.
Полицейский ничего не понял, но по интонации и выражению его лица догадался об угрозе и схватился за кобуру.
— Модест, кончай с ним цацкаться! Тащи эту обезьяну в машину! — кричал разъяренный Дулепов.
Соколов кинулся Клещову на подмогу. Вдвоем они быстро скрутили полицейского и запихнули на заднее сиденье. Толпа китайцев угрожающе загудела, и над их головами появились бамбуковые палки. Это не остановило Дулепова. Он выхватил револьвер и дважды пальнул в воздух. Дружный вопль заглушил эхо выстрелов. Китайцы, давя друг друга, бросились врассыпную, лишь коротышка-полицейский продолжал ерепениться. Соколов не стал тратить на него слов и, шмякнув рукоятью пистолета по голове, выпихнул из машины.
— Гони! Гони! — яростный вопль Дулепова подхлестнул водителя.
Машины с Дулеповым и филерами, разметая по сторонам брички, пролетки и рикш, неслись к аптеке Чжао. В этой гонке со временем время опережало Дулепова. Полковнику оставалось только полагаться на удачу и уповать на безалаберность Люшкова…
Тот, как уже не раз случалось, опаздывал на прием. Стрелки часов приближались к одиннадцати. Павел извелся в ожидании и нервно теребил рукоять пистолета. Дмитрий с Николаем чувствовали себя не лучше. Нервы у всех были на пределе, и когда на перекрестке мелькнул знакомый темно-синий «опель», они забыли об опасности. Теперь все их помыслы подчинялись одной цели — ликвидации предателя.
— Она! Он! — воскликнул Николай, изучивший машину Люшкова до мелочей.
«Опель» миновал стоянку у пирожковой Лободина, заехал на тротуар и остановился неподалеку от входа в аптеку. Дальше путь загораживали леса у соседнего дома, на них возилась бригада русских и китайских рабочих. Водитель вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Первым показался Люшков, вслед за ним выпрыгнул мальчишка лет семи, а затем осторожно ступила на скользкий тротуар пышная брюнетка. Ротмистра и охраны рядом с ними не было. Дмитрий с Павлом озадаченно переглянулись.
— Бабы нам только не хватало, — чертыхнулся Николай.
Павел нервно покусывал губы. Нажать на спусковой крючок, чтобы выполнить приказ Центра — ликвидировать предателя, он готов был без колебаний. Но то, что сейчас происходило перед ним, породило в душе смятение. Стрелять в Люшкова на глазах женщины и ребенка — на такое он не рассчитывал. Их присутствие смутило не только его.
— Бабу с пацаном приволок? Охраны нет? Ясновского тоже? К чему бы это? — недоумевал Николай.
— Коля, кончай накручивать и без того тошно! — оборвал Гордеев. Поведение Люшкова сбивало с толку, и он терялся в догадках:
— Ребята, чтобы все это значило? Зачем притащил женщину и пацана? Где Ясновский? Может, это подстава Дулепова?
— Дима, все проще, у сына болячка, — пытался успокоить их и себя Павел.
— Это когда же он успел настрогать? — усомнился Николай.
— Пацан любовницы, — предположил Дмитрий.
— Похоже, так.
— Ладно, нам его не крестить. Филеров видите?
— Вроде нет, — ответил Николай.
— Он один. Должно получиться! — к Павлу возвращалась уверенность.
— Да. Одно только хреново — мы уже тут глаза успели намозолить, — посетовал Гордеев.
— Василич, а если свернуть туда? — Николай показал на арку проходного двора.
— А что? Оттуда я пешком пройду, — поддержал Павел.
— Многовато времени уйдет! Секунд двадцать останешься без прикрытия, — не решался менять позицию Гордеев.
— Дима, зачем оно?
— А водила?
— Пока он расчухается, успеете забрать, — настаивал Павел.
— Ну что? Едем, Дима? — и Николай потянулся к ключу зажигания.
— Погоди, — не спешил со сменой позиции Гордеев и перевел взгляд с аптеки на улицу.
На стоянке перед харчевней в этот «мертвый час» стояли две пролетки и три машины. Поблизости от нее, подобно гнилому зубу, торчал китайский мостовой ресторан. Вся его жизнь проходила у тротуара на утоптанной глиняной площадке. Несмотря на ранний час, она била ключом. Рикши, грузчики, лотошники и нищие коротали время за чашкой чая чабэй и дешевой мучной похлебкой в ожидании клиента, поденной работы и милостыни. Холодный ветер вынуждал их теснее жаться к огромной металлической бочке, под которой сердито потрескивало пламя. Внутри нее булькало и издавало сладковатый запах бурое варево. В его парах медленно вращалась большая деревянная катушка, на которую была намотана посеревшая от пепла мучная лапша. Худые, грязные руки тянулись к ней и норовили урвать побольше. Повар был безжалостен, его палка тут же настигала голодного неудачника.
Малыш Ван, накануне перебравшийся со свалки на новый пост наблюдения, наловчился обводить вокруг пальца этого цербера. В тот самый момент, когда палка опускалась на руку очередной жертвы, ему удавалось ухватить небольшой кусок лапши. Одержав маленькую победу, Малыш Ван тут же прятался за спины жаждущих получить свою порцию лапши и, посасывая солоноватое тесто, следил за тем, что происходило вокруг аптеки.
У самого опасного места, где контрразведка могла выставить засаду, — строительной конторы, жизнь шла своим чередом. Китайцы-поденщики, сбившись в кружок, с азартом играли в «камень-ножницы». Рука одного игрока, сжатая в кулак, стремительно вылетала вперед, второй выбрасывал растопыренную пятерню, а самый проворный в последний момент раскрывал «бумагу» — раскрытую ладонь. «Ножницы» и «камень» уступали «бумаге». Мелочь, водившаяся в карманах проигравших, переходила к победителю, но там не задерживалась. Позванивая ею, мальчишка-нищий тут же спускался в ресторан за кувшином с шаосинцзю. Дешевое вино подогревало игроков, и игра продолжалась с еще большим азартом.
Очередной вопль игроков потонул в грохоте пронесшейся по улице подводы. Она остановилась у грузового двора строительной конторы и перекрыла въезд. Ее хозяин соскочил на землю и исчез за дверью, а два его работника, чтобы убить время, затеяли игру в карты.
Это не осталось без внимания Малыша Вана и Николая.
— Ребята, гляньте на те две морды. Не нравятся они мне, — поделился он своими наблюдениями.
Гордеев присмотрелся и согласился:
— Да, не больно похожи на работяг.
— И сапожника не видно, — в Николае проснулась тревога.
Дмитрий пока не находил для нее оснований и с улыбкой заметил:
— Наверно, вчера заквасил.
— Пора уж похмелиться.
— А если не на что?
Их пикировка заставила насторожиться Павла. Сонное царство, господствовавшее в мастерской в этот час, было непривычно. Но в следующее мгновение опасения рассеялись. Дверь мастерской открылась, и на пороге появился сапожник. Он проковылял к мостовому ресторану, купил у лотошников луковицу с лепешкой и возвратился к себе. Павел потерял интерес к нему, мастерской и переключился на стройку. Там стало заметно оживленнее. Маленький, верткий, как обезьянка, бригадир напустился на рабочих, и те, взявшись за кирки, принялись крошить фасад дома. Облако пыли поползло по улице и закрыло вход в аптеку.
— Чтоб у них руки отсохли! — в сердцах произнес Павел.
— Другого времени не нашли, — вторил ему Дмитрий.
— Надо перебираться, ребята, — настаивал Николай.
— Давай, — согласился он.
Николай завел машину, на малой скорости проехал вниз по улице, свернул во двор, развернулся и остановился под аркой. С этого места просматривались дверь и окна аптеки, стоянка такси, но выпадала строительная контора.
— Коля, подай чуть вперед, обзора не хватает, — попросил Дмитрий и осекся.
Его и внимание Павла привлек темный «опель». Он остановился у конторы, и из него вышли трое. Высокий, барственного вида старик, с военной выправкой. За ним едва поспевали двое, чем-то напоминающие своими повадками хорошо выдрессированных бульдогов. Все трое скрылись за дверью.
— Этих-то зачем принесло? — задался вопросом Дмитрий.
— Подозрительные типы, — сделал вывод Павел.
— Не по нашу ли душу?
— Дима, не надо накручивать, мало ли какие у них дела.
— Главное, чтобы до нашего им не было дела, — буркнул он и сосредоточился на аптеке.
У ее входа и на улице ничто не выбивалось из привычного ритма, разве что прибавилось народа. Приближалось время обеда — и у рикш, и таксистов прибавилось работы. На стоянке перед харчевней не оставалось свободного места, и припоздавшему такси пришлось парковаться на обочине. Водитель, потягивая дешевую харбинскую сигарету «Каска», обшарил взглядом соседние машины и задержал его на сапожной мастерской. Отвратительный нищий в летних матерчатых туфлях, грязной дабу и засаленной «монголке» приткнулся на крыльце. Он брезгливо поморщился и поднял глаза к небу. На крыше аптеки появились два трубочиста.
На них обратил внимание и Николай.
— Зима на носу, а они трубы чистят? — не без удивления заметил он.
— Странно. Чтобы это значило? — насторожился Дмитрий.
— Но не летом же делать, когда не топят, — более спокойно отреагировал Павел.
— Так-то оно так, но почему без ерша?
— Действительно, — задумался Дмитрий над вопросом Николая.
Ответа он так и не услышал. Дверь аптеки открылась, и на улицу выскочил мальчуган. Долгое ожидание утомило непоседу, он воинственно набросился на рыжего кота, нацелившегося на шумную стайку воробьев, терзавших кусок печеной тыквы.
— Внимание, ребята! — призвал Дмитрий и подобрался.
На пороге аптеки появилась дама, а за ней проглянула благодушная физиономия Люшкова. Чжао творил чудеса, избавив предателя не только от болей, а и вернув свежесть после вчерашнего загула в ресторане «Тройка». Павел напрягся, рука скользнула в карман плаща и проверила пистолет. Холод металла придал уверенности, и он, как пловец перед прыжком в воду, глубоко вдохнул и взялся за ручку дверцы.
— Мы рядом, Паша. Все будет нормально, — заверил его Дмитрий.
— Я пошел, ребята, — глухо обронил он.
— Удачи, Паша! — пожелал Николай и перекрестил его вслед.
Ольшевский ступил на тротуар и не почувствовал под собой ног. Его охватила необыкновенная легкость. Напряжение, несколько мгновений назад владевшее им, исчезло. Все его существо было подчиненно одной цели — дойти до аптеки и там спустить курок. Строительные леса скрыли Люшкова, и ему пришлось сойти на мостовую. Боковым зрением Павел наблюдал за рабочими, копошившимися на строительных лесах, — они не прерывали работы — и прибавил шаг. До предателя оставалось чуть больше тридцати метров. А тот не подозревал о грозящей ему смертельной опасности и беззаботно болтал с брюнеткой.
«Один, два, три», — мысленно отсчитывал шаги Павел и уже никого и ничего не замечал, кроме Люшкова.
— Эй, глаза протри! — раздраженный окрик сбитого им прохожего не остановил его.
— Ах ты, негодяй! А ну, стой! — взвился оскорбленный толстяк…
— Он? Долговязый? — одновременно воскликнули Клещов с Соколовым и приникли к окну.
— Кучерявый. Горбоносый. Каланча пожарная. Припадает на левую ногу, — повторял вслух приметы Клещов.
— Ну, шеф! Ну, голова! — Соколов поразился прозорливости Дулепова.
— А ты как хотел, Савелий?
— Чего ждем, Мефодич? Пора! — рвался тот на улицу.
— Не гони лошадей.
— Люшкова же кокнут!
— Туда ему и дорога.
— Как?
— Приказ шефа. Ждать до последнего, пока все гады из нор не повылазят. Разом прихлопнем! — рычал Клещов и не спускал глаз с Долговязого.
Павел не подозревал, что с каждым шагом кольцо засады все плотнее сжимается вокруг него. Ему оставалось пройти десяток метров и разрядить в Люшкова обойму.
«Пора!» — нашептывал Павлу один внутренний голос.
«Смотри, чтоб не получилось, как в прошлый раз. Подойди поближе!» — сдерживал другой.
«Куда еще? Стреляй! Пора!»
Перед глазами Павла возникло отечное, с темными мешками под глазами лицо Люшкова. Он, склонившись к брюнетке, продолжал что-то оживленно говорить. Она отвечала ему грудным заливистым смехом. Неспешным шагом они приближались к машине. Поравнявшись с нею, Люшков пропустил спутницу вперед и распахнул дверцу.
Павел выхватил пистолет из кармана плаща, стремительно шагнул к предателю и вскинул руку. Их взгляды сошлись. Глаза Люшкова раскатились на пол-лица. Он, как завороженный, таращился на ствол, а рот распахнулся в беззвучном крике. Павел нажал на спусковой крючок и не услышал выстрела. Злая судьба снова подставила ему ножку — пистолет дал осечку.
— Генрих! — истеричный женский вопль взорвал спокойствие улицы.
Брюнетка, потеряв от страха голову, заметалась между машиной и Люшковым. Павел лихорадочно передернул затвор и вскинул пистолет, пытаясь поймать цель. Но на его пути живым щитом встала женщина. Люшков вцепился в нее мертвой хваткой, пятился к машине и истошно вопил:
— Котов, стреляй! Стреляй!
В следующее мгновение улица взорвалась командами, ревом машин и топотом ног. Филеры Клещова брали разведчиков в кольцо.
— Взять живьем! Живьем! — надрывался Дулепов.
Павла захлестнули ярость и злость. Он видел только одного Люшкова — цель, перед которой все остальное меркло. Тот пытался втиснуться в машину. Но ему мешала брюнетка; она висела на нем неподъемной гирей. Ударом кулака Люшков сшиб ее на мостовую и нырнул в «опель». Павел нажал на курок. Грохот выстрела слился с отчаянным детским криком. Он обернулся. На него огромными, вмиг повзрослевшими глазами, смотрел мальчик и молил:
— Дяденька, не надо! Не надо!
Павел пришел в замешательство. Рев двигателя и визг колес заставили его действовать. Он вскинул пистолет и начал стрелять. Заднее стекло на «опеле» разлетелось вдребезги, серая сыпь пробоин покрыла кабину, внутри кто-то пронзительно вскрикнул. Машина с Люшковым, вильнув, врезалась в стену сапожной мастерской. И здесь в дело вступили филеры Клещова. Они открыли огонь по Павлу. Он откатился под защиту крыльца. Их выстрелы становились все прицельнее и не давали ему поднять головы. Но тут подоспела помощь. «Форд», прорвав оцепление, поравнялся с ним, задняя дверца распахнулась, из нее высунулся Дмитрий и крикнул:
— Прыгай! Прыгай!
Павел нырнул в машину и распластался на заднем сиденье. Николай нажал на газ, а Дмитрий с двух пистолетов отстреливался от погони. Вслед раздалась бешеная пальба, ее заглушил взрыв гранаты — это вступили в бой ребята из группы прикрытия. Они приняли огонь на себя и отсекли погоню. Николай давил на газ и все дальше уходил в отрыв. Вскоре стрельба и истошные вопли стихли. Павел пришел в себя и только тогда почувствовал, что ранен в плечо. На плаще проступило бурое пятно, его заметил Гордеев и спросил:
— Потерпеть сможешь?
Павел кивнул и, достав из кармана платок, приложил к ране.
Николай бросал на него тревожные взгляды, а сам рыскал глазами по сторонам в поисках походящего места, чтобы остановиться и сделать перевязку.
— Давай направо, Коля! — заметил арку Дмитрий.
Тот свернул к ней и остановился во дворе. Там они сделали Павлу перевязку и поехали к Никольской церкви, где их должна была ждать резервная группа с машиной. Ее на месте не оказалось. Облава в городе смешала все планы. Дмитрий не стал испытывать судьбу и принял решение затеряться в районе железнодорожных мастерских, куда жандармы и полицейские не отважились бы сунуть свой нос. Николай, избегая центральных улиц, кружным путем добрался до депо, остановился на задах строительного склада и спросил:
— Что дальше, Дима?
— Концы в воду! И быстрее! — поторопил Гордеев.
— Это как?
— Машину сжигаем, а Пашу — к Свидерскому.
— На чем?
— На такси.
— Так, может, на нашей доедем?
— Ага, до первого патруля. Все, палим! — положил конец спору Гордеев и открыл бензобак.
Слив бензин, он вместе с Николаем облил «форд» и поджег. Гудящий факел взметнулся вверх, ухнул глухой взрыв, и от машины осталась груда искореженного металла.
— К дороге, ребята! Паша, как ты, можешь идти? — спросил Гордеев.
— Все нормально, — заверил он и, превозмогая боль в плече, старался не отстать от него и Николая. Выбравшись на Деповскую, они попытались поймать такси; их, как назло, словно вымело метлой. Шло время. Павла от потери крови начало пошатывать, бурое пятно на плаще стало величиной с тарелку, а лицо начало опухать от ушибов и порезов. Его вид привлекал внимание прохожих. Гордеев, опасаясь, что кто-то может навести на них полицейских, распорядился:
— Коля, лови машину! — а сам вместе с Павлом свернул во внутренний двор, усадил его на лавку и принялся хлопотать над раной.
Прошло несколько минут, в арке показался Николай и энергично махнул рукой. Дмитрий стащил с себя плащ, укутал им Павла, довел до его такси, усадил на заднее сиденье и попросил водителя:
— Землячок, нам бы к «Мутному глазу»!
Таксист понял с полуслова и весело заметил:
— Однако хорошо гуляете ребята!
— Грех жаловаться, а если с ветерком прокатишь, то не обидим, — поторопил Николай.
— О чем речь. С ветерком, так с ветерком, только держись! — хмыкнул таксист и нажал на газ.
Рюмочная «Разгуляевка», более известная среди местных остряков как «Мутный глаз», пользовалась особой славой. Даже самые стойкие не могли устоять перед соблазнительными официантками, сначала ублажавшими клиентов водкой, а затем и телом. Рано или поздно и у трезвенников, и язвенников отшибало мозги и мутнели глаза. Пережив не одного хозяина, не одну грандиозную драку, а также многочисленные скандалы, «Разгуляевка» продолжала манить к себе многочисленную публику. Но не это, а ее близость к дому Свидерских заставляла Гордеева стремиться туда. Его обещание щедрых чаевых подстегнуло таксиста. Он лихо подрезал повороты и притормаживал лишь, когда навстречу попадались машины с полицейскими и грузовики с солдатами. Дмитрий сжимал пистолет в кармане и молил Бога, чтобы машину не остановил патруль. Наконец впереди показался бронзовый Асклепий. У дома Свидерских было спокойно. На стояке перед «Разгуляевкой» он и Павел вышли, а Николай поехал дальше к Дервишу, чтобы доложить о результатах операции и выяснить обстановку.
Пальба в центре Харбина и слухи о ней со скоростью лесного пожара распространялись по городу. Свидерские, без того сидевшие как на иголках, не находили себе места, и когда в дверях зазвенел колокольчик, доктор, несмотря на свои пятьдесят шесть, первым оказался у двери. Вслед за ним по лестнице скатилась Анна и, увидев раненого Павла, побледнела.
— Аня, воду и бинты! Павла — в кабинет, — распорядился Свидерский.
Аня бросилась в столовую. Дмитрий, подхватив под мышки обессилившего Павла, повел его наверх. Свидерский задвинул засов на входной двери и присоединился к ним. В кабинете уложили Павла на кушетку, и Анна занялась обработкой раны и многочисленных порезов. После перевязки и обезболивающего укола Павел почувствовал себя лучше и сделал попытку приподняться.
— Лежи, герой! Успеешь находиться. А сейчас выпить успокоительного и спать! — потребовал Свидерский и попросил: — Аннушка, поищи.
Она зазвенела медицинскими склянками, целая батарея которых выстроилась на полках шкафа, отыскала бутылек с желтоватой жидкостью и отлила в мензурку.
— Мало! Он что, воробей? — хмыкнул доктор и, когда мензурка заполнилась до краев, поднес Павлу.
В нос шибанул резкий запах багульника, валерьяны, и он поморщился.
— Пей, пей! Только здоровее будешь, — насел Свидерский.
Павел сделал глоток. На вкус снадобье оказалось не столь противным, как ему казалось, и он выпил до дна. Сухость в горле быстро прошла, приятная истома разлилась по телу, и глаза начали слипаться. Сквозь сон до него доносились приглушенные голоса Свидерских и Гордеева, последнее, что осталось в памяти — лицо Анны.
— Уснул, — сказала она и поправила подушку под его головой.
— Проспит до утра как убитый, — заверил Свидерский.
— Мне пора. Надо узнать, что с ребятами, — стал собираться Гордеев.
— Будь осторожен! — предупредила Анна.
— За Павла не волнуйся, мы присмотрим, — заверил доктор и проводил его к черному ходу.
Приоткрыв дверь, Дмитрий прислушался. Начавшийся дождь монотонно барабанил по металлической крыше, а в дырявых водосточных трубах уныло завывал ветер. Среди этих звуков обостренный опасностью слух ничего подозрительного не уловил. Он распахнул дверь, дворами вышел на соседнюю улицу и еще раз проверился. Ничего не выбивалось из привычного ритма жизни, но ближе к центру в глазах рябило от армейских мундиров. Белогвардейские и полицейские патрули проводили повальные проверки на стоянках такси, у аптек и больниц в поисках большевистских агентов. И чтобы не попасться им на глаза, Дмитрий вынужден был добираться до резервной явочной квартиры окольными путями.
К его приходу на ней собрались Дервиш, Николай и двое ребят из группы прикрытия. Судя по их подавленному виду, операция провалилась — Люшков уцелел, а резидентура понесла серьезные потери: двое убитых, трое раненых и двое оказались в руках полицейских. Следующим мог стать Ольшевский. Дервиш ни на минуту не сомневался: Сасо с Дулеповым теперь уже точно знали, кого надо искать в харбинской конторе компании «Сун Тайхан». С его мнением согласился Дмитрий и поддержал решение: на время свернуть активную работу с большинством агентов. После совещания Гордеев с Дервишем отправились на квартиру Свидерских.
Там еще не знали о потерях, понесенных резидентурой, и опасности, нависшей над другими ее участниками. Они пребывали в хорошем настроении. Рана Павла оказалась неопасной. Лекарство и крепкий сон быстро восстановили его силы. Ранение напоминало о себе легким зудом, зато лицо полыхало пламенем. Он прошел к зеркалу и увидел в нем отечную физиономию. Правая щека вздулась багровыми рубцами порезов, а левый глаз затянул лиловый синяк. В таком виде дальше первого полицейского патруля было не пройти. Но не столько собственное состояние, сколько результат выполнения задания — ликвидация Люшкова — интересовал его. В предателя была разряжена вся обойма, но у него оставались сомнения. Дервиш на его немой вопрос хранил молчание. В тусклом свете керосиновой лампы его лицо напоминало восковую маску, и по нему трудно было что-либо понять. Ни слова о Люшкове не проронил и Гордеев. Их молчание тягостно действовало на Павла. Пауза затягивалась, нарушил ее приход Свидерского.
— Все спокойно, Саныч. Анна дежурит внизу, если что, предупредит, — сообщил он и подкрутил фитиль лампы.
Пламя зубастыми тенями заплясало на стенах и осунувшемся лице Дервиша. Прошедшие сутки вымотали его основательно. Он повел плечами, мельком глянул на Павла, задержал взгляд на повязке и потухшим голосом спросил:
— Как себя чувствуешь?
— Нормально. А как у ребят?
— У них хуже.
— Что с ними?
— Трое ранены. Двое убиты. Володю и Антона взяли, — обронил Дервиш.
— И это еще не конец, — с ожесточением произнес Дмитрий.
— Да? А Люшков? — упавшим голосом спросил Павел.
— Живой, сволочуга!
— Не может быть! Я в него всю обойму всадил!
— Может, и еще как может! Сопли не надо было жевать, а сразу валить! — сорвался Дмитрий.
Павел опешил, его растерянный взгляд метался между Гордеевым и Дервишем, а с губ срывались обрывки слов:
— Люшков… Живой… Я… Я… не мог.
— Не мог? А Володя смог, когда тебя прикрывал!
— Дима, перестань! — пытался погасить ссору Дервиш.
— Я, что? Мы таких парней потеряли! А у него ручки затряслись! — не унимался Гордеев.
— Чт-о-о? Что ты сказал? — Павел задохнулся от возмущения.
— Что слышал!
— Если бы не осечка. И мальчик… Я…
— Белогвардейская шлюха с сученком!
— Так он же ребенок! Как можно? Как?
— И что? Значит…
— Дима, хватит! Мы с детьми и женщинами не воюем! — осадил его Дервиш.
В Гордееве все кипело, он не мог остановиться и бросал одно обвинение за другим:
— Наше слюнтяйство — это удар по всей операции! Мы провалили задание Центра! Мразь Люшков топчет землю и плодит выводки! Дожалеемся! Так они и до советской власти доберутся! Я…
— Стоп, Гордеев! Говори да не заговаривайся, — оборвал его Дервиш и отрезал: — Ты советскую власть не трогай! Она Люшкова и всех их переживет. Давили и будем давить эту мразь! Но мы, Гордеев, не душегубы.
— Да? Много в белых перчатках навоюете? — огрызнулся Дмитрий.
— Все, хватит! — потребовал Дервиш, перевел взгляд на Павла и спросил:
— Крепко задело?
— Не очень, за недельку отлежусь. Вот только как в конторе объяснить?
— О ней забудь! — отрезал резидент.
— Почему? Надежная крыша, — недоумевал Павел.
— И не только про нее, а и про квартиру. Дулепов ждать не станет!
— Выходит, мне уходить в группу Володченко?
— Исключено! — был непреклонен Дервиш.
— Так что же делать? — растерялся Павел.
— Ничего. Залечь на дно. Встанешь на ноги, переправим за Амур. Этим займется Дмитрий, вот там и доспорите. Всем все ясно?
— Да, — согласились оба.
— Раз так, то расходимся! — закончил встречу Дервиш.
Он, Павел, Дмитрий, Свидерские и их помощники-подпольщики, несмотря на понесенные потери, не теряли надежды, что главное задание Центра им удастся выполнить. В Москве также верили в них и рассчитывали получить информацию, которая позволит Плакидину сделать еще один важный шаг на пути к цели.
