10
Все следующие дни Маттис не появлялся в большом зале замка. И у Волчьей Пасти, когда меняли детей, его тоже не было. Туда пришла Ловиса, чтобы забрать дочь. Ее сопровождали Фьосок и Жоэн, а между ними шел Бирк. Борка со своими разбойниками и Ундиса уже ждали их у Волчьей Пасти, и, едва увидев Ловису, Ундиса, не скрывая своего торжества, злобно закричала:
— А Маттис небось стыдится людям на глаза показаться, еще бы, горе-разбойник, который крадет детей…
Ловиса не удостоила ее ответом. Она обняла Рони и хотела ее увести, не сказав никому ни слова. Она много думала о том, почему ее дочь добровольно отдала себя в руки Борки, но только здесь, когда дети встретились, догадалась наконец, в чем дело.
Рони и Бирк глядели друг на друга так, словно были одни во всем ущелье, да что в ущелье, одни во всем мире. Да, эти двое будут стоять друг за друга до последнего, это всем стало ясно.
И Ундисе тоже, но ей это пришлось не по душе.
— Что тебе до нее?
— Она моя сестра, — ответил Бирк. — И она спасла мне жизнь.
Рони прижалась к Ловисе и заплакала.
— Он спас мне жизнь, — проговорила она.
Но Борка весь покраснел от гнева.
— Неужто мой сын у меня за спиной водится с этой дрянной девчонкой, дочкой наших смертельных врагов?
— Она моя сестра, — снова сказал Бирк и посмотрел на Рони.
— Сестра? — повторила Ундиса, усмехнувшись. — Как бы не так! — Она обняла Бирка за плечи, чтобы поскорее его увести. — Знаем мы, кем тебе будет эта сестра через несколько лет!
— Убери руки, сам пойду. — Он повернулся и пошел прочь.
— Бирк! — скорее простонала, чем крикнула ему вдогонку Рони.
Но он не обернулся, он шел, глядя себе под ноги, и вскоре скрылся за поворотом дороги. Тогда Ловиса попыталась было расспросить дочку обо всем, но тщетно.
— Не разговаривай со мной! — резко оборвала ее Рони.
Ловиса оставила ее в покое, и они молча пошли домой. Лысый Пер ждал Рони в зале и встретил ее так, словно она избежала смертельной опасности.
— Какое счастье, что ты жива! — воскликнул он. — Бедное дитя, как я за тебя тревожился!
Не ответив ему ни слова, Рони направилась к своей кровати, легла и плотно задернула занавески балдахина.
— В нашем замке поселилась беда, — сокрушался Лысый Пер и печально качал головой. А потом, понизив голос, шепнул Ловисе: — Маттис в моей каморке. Он лежит на кровати, уставившись в потолок, и молчит. Вставать не желает и от еды отказывается. Что с ним делать?
— Да ничего! Проголодается как следует и придет сюда, — ответила Ловиса, но по ней было видно, что и она встревожена.
На четвертый день она пошла в каморку Лысого Пера и сказала Маттису:
— Пойдем обедать. Хватит упрямиться. Все уже сидят за столом и ждут тебя.
Тогда Маттис встал и пошел в зал, мрачный как туча. Он так осунулся, что его едва можно было узнать. Молча опустился он на скамью и стал есть. Все его разбойники тоже молчали. Никогда еще в этом зале не было так тихо. Рони сидела на своем обычном месте, но Маттис, казалось, ее не видит. Она тоже не смела поднять на него глаза, но все же украдкой бросила в его сторону взгляд и увидела незнакомого Маттиса, совсем не похожего на ее отца, каким она его знала всю жизнь. Да, облик его изменился до неузнаваемости, он был страшен! Ей захотелось выскочить из-за стола и убежать, убежать от Маттиса, ото всех и всего, остаться одной. Но в нерешительности она не сдвинулась с места. Она не знала, как ей быть, как справиться со всеми обрушившимися на нее бедами.
— Ну что, соколы, наелись? — с насмешкой спросила Ловиса у молчащих разбойников, когда кончился обед. Даже она была не в силах вынести этого затянувшегося молчания.
Бормоча что-то невнятное, разбойники дружно встали, и все, как один, направились в конюшню к своим лошадям, которых уже четвертый день не выводили из стойла. Раз их атаман валяется в каморке у Лысого Пера и глядит в потолок, то и они не могут выходить на свой разбойничий промысел, что, по их мнению, было весьма досадно, ведь разбойничья пора была сейчас в самом разгаре.
Маттис вышел из зала, так и не проронив ни слова, и больше его никто в этот день не видел.
И Рони тоже убежала из дому. Скорее, скорее в лес! Уже три дня ждала она там Бирка, но он так и не появился. Она не понимала почему, что с ним сделали в замке Борки? Может, заперли, чтобы отвадить его от леса, разлучить их? Ей было тяжело ждать и не знать, что с ним.
Долго просидела Рони у озера, где все еще бушевала весна. Но теперь ее это уже не радовало, потому что рядом не было Бирка. Она думала о том, что ей всегда хватало для радости одного леса, но так было прежде, когда она еще гуляла в одиночку. Сколько с тех пор воды утекло! Теперь, чтобы чему-то радоваться, ей нужен был Бирк.
Однако, судя по всему, его и сегодня не будет. Рони была уже не в силах больше ждать, она встала, чтобы уйти.
И тут он пришел. Но сперва она услышала его свист в ельнике и, не помня себя от радости, кинулась к нему навстречу. А вот и он! И тащит какой-то большой узел.
— Я перебираюсь жить в лес, — сказал он. — Я больше не могу оставаться в замке Борки.
Рони глядела на него с изумлением.
— Почему?
— Я не выношу попреков, — сказал он. — С меня хватит и трех дней ругани.
«Молчание Маттиса хуже любой ругани», — подумала Рони. И вдруг поняла, что ей надо делать: если жизнь становится невыносимой, ее надо изменить! Бирк не побоялся этого, почему бы и ей так не поступить?
— Я тоже уйду из нашего замка, — решительно сказала она. — Да, уйду!
— Я родился в пещере, — сказал Бирк, — и смогу жить в пещере. А ты сможешь?
— С тобой хоть где, — ответила Рони. — А уж в Медвежьей пещере и подавно.
Окрестные горы славились пещерами, но ни одна из них не походила на Медвежью. Рони давно знала о ней от Маттиса, пожалуй, с тех самых пор, как стала проводить все дни в лесу. Он когда-то сам любил там ночевать. Еще мальчишкой. Летом. А по зимам в пещере спят медведи, рассказывал ему Лысый Пер. Потому он и назвал пещеру Медвежьей. Ее и теперь так называют, хотя медведи там уже не живут.
В пещеру эту, расположенную высоко в скальной стене, можно было попасть, только пройдя по узенькому козырьку над пенящейся рекой, и это было очень опасно. Но перед самым входом в пещеру козырек расширялся. На этой площадке можно было сидеть и смотреть, как в сверкании и блеске встает новый день над горами и лесами. Рони уже не раз сидела там. Да, в этой пещере можно жить, это она точно знала.
— Я приду туда вечером, — сказала она. — Я тебя застану?
— Конечно, — ответил Бирк. — Я буду тебя там ждать.
В тот вечер Ловиса пела Волчью песню, как пела ее всегда в конце дня, каким бы он ни оказался — счастливым ли или печальным, — пела для Рони.
«А ведь я слышу ее в последний раз», — подумала Рони.
И печаль охватила ее. Да, тяжело расставаться с матерью, но еще тяжелее не быть больше дочерью Маттиса. Поэтому ей и надо уйти в лес, даже если она уже никогда не услышит Волчьей песни. И уйти надо сейчас же. Как только заснет Ловиса. Рони ждала, лежа в постели, и глядела на огонь. Ловиса беспокойно металась на своей широкой кровати, но наконец все же затихла, и по ее ровному дыханию Рони поняла, что она спит.
Тогда Рони тихо подошла к кровати и долго глядела на спящую мать, освещенную неровным светом догорающего огня в очаге.
«Дорогая моя Ловиса, — думала она, — кто знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь».
Волосы Ловисы рассыпались по подушке. Рони пальцем дотронулась до светло-каштановой пряди. В самом ли деле это ее мать? Ведь она во сне выглядит просто девочкой. И у нее совсем измученный вид. Ей, должно быть, очень одиноко лежать без Маттиса в такой широкой кровати. А теперь еще и дочь покидает ее.
— Прости меня, — прошептала Рони. — Я не могу поступить иначе.
Крадучись, вышла она из зала и взвалила на плечо свой узел, который еще днем спрятала в чулане. Он был такой тяжелый, что Рони еле его тащила. Поэтому, как только она дошла до Волчьей Пасти, она швырнула его наземь, и узел покатился прямо к ногам Тьёге и Тьёрма, которые стояли в дозоре. Конечно, теперь Маттису было не до того, чтобы расставлять охрану вокруг замка. Но за это дело с большим усердием взялся Лысый Пер. Тьёге вытаращился на Рони, как на привидение.
— Чур меня, чур меня!.. Заклинаю тебя всеми злобными друдами, скажи, что ты здесь делаешь среди ночи?
— Я ухожу из замка, — сказала Рони. — И буду жить в лесу. Передай это Ловисе.
— А чего же ты это сама ей не сказала?
— Она бы меня не отпустила. А я не хочу, чтобы меня задерживали.
— А что твой отец скажет? — спросил Тьёрм.
— Мой отец? — повторила Рони. — Разве у меня есть отец?
На прощание она пожала разбойникам руки.
— Передайте всем привет, а Лысому Перу особенный… И знаете что, вспоминайте обо мне по вечерам, когда будете петь и плясать, ладно?
Этого Тьёге и Тьёрм уже не могли вынести. Слезы градом покатились у них по щекам, и Рони тоже всплакнула вместе с ними.
— Боюсь, — мрачно произнес Тьёге, — что в нашем замке уже свое отплясали.
Рони с трудом подняла свой тяжелый узел и снова вскинула его на плечо.
— Скажите Ловисе, чтобы она особенно не убивалась. И беспокоиться обо мне тоже не надо! Если я понадоблюсь, она всегда сможет найти меня в лесу.
— А что нам сказать Маттису? — спросил Тьёрм.
— Ничего, — ответила Рони и горько вздохнула. И ушла.
Тьёге и Тьёрм молча глядели ей вслед, пока она не исчезла за поворотом дороги.
Тем временем тьма сгустилась, но потом взошла луна. У озера Рони решила передохнуть. Она села на камень и всем своим существом ощутила великую тишину, царящую в ее лесу. И сколько ни вслушивалась, она слышала только эту тишину и ничего больше. Весенней ночью лес жил своей неведомой жизнью, был полон колдовских чар и древних тайн.
Конечно, и опасности караулили Рони на каждом шагу, но она не чувствовала страха. Только бы не появились злобные друды. «А вообще-то, мне здесь так же спокойно, как и в нашем замке. Лес — мой дом, — думала она. — Он всегда был моим домом. А теперь, когда у меня нету другого, тем более».
Вода в озере казалась густой, иссиня-черной, только узенькая лунная дорожка перечеркивала ее гладь. Рони радовалась красоте ночи и лунному свету. Да, как же это все-таки странно, что можно одновременно быть и радостной, и печальной. Печальной из-за Маттиса и Ловисы тоже, а счастливой из-за волшебства красоты и тишины весенней ночи.
Значит, вот здесь, в лесу, она и будет теперь всегда жить. С Бирком. И тут она вспомнила, что Бирк ждет ее в Медвежьей пещере. Так почему же она сидит и размышляет? Она встала и снова подняла свой узел. Ей предстоял долгий путь, и ни одна тропинка не вела в пещеру. И все же она знала, куда ей надо идти, чуяла, как чуют звери. Как чуют дорогу в ночи лохматые тюхи, темные тролли и серые гномы.
Она спокойно шла по освещенному луной лесу, между кедрами и соснами, по мху и зарослям черники, мимо болот, с которых тянуло ароматом цветов восковника, мимо бездонных черных бочагов, она перелезала через поваленные ветром замшелые стволы деревьев и шлепала босыми ногами, переходя бурливые ручейки. Она шла к Медвежьей пещере через весь лес и ни разу не сбилась с пути. Она увидела, как на огромном валуне в лунном свете пляшут темные тролли. Лысый Пер когда-то рассказывал ей, что пляшут они только при полной луне.
Рони постояла и немного поглядела на них, благо они ее не заметили. До чего же это был странный танец! Сбившись в тесный кружок, темные тролли медленно и неуклюже переминались с ноги на ногу, хором бормоча при этом нечто невнятное. Это их весенний гимн, рассказывал Лысый Пер, и пытался даже показать, как они бормочут. Но то, что она сейчас услышала, звучало совсем по-другому, — наверно, как древние печальные песнопения.
Вспомнив Лысого Пера, Рони невольно вспомнила и Маттиса, и Ловису, и у нее заныло сердце. Но она забыла свою боль, как только подошла наконец к скале и увидела костер. Да, на каменной площадке перед пещерой Бирк развел огонь, чтобы Рони не озябла прохладной весенней ночью. Огонь трепетал, освещая все вокруг. Рони заметила его еще издалека и вспомнила слова Маттиса, которые он любил повторять: «Где дом, там и огонь».
«Но можно сказать и наоборот: „Где огонь, там и дом“», — подумала Рони. Отныне Медвежья пещера будет их домом!
Бирк спокойно сидел у костра и жевал жареное мясо. Он нацепил еще один кусочек на прутик и протянул его Рони.
— Я давно уже тебя жду, — сказал он. — Поешь, прежде чем начнешь петь Волчью песнь.
