Глава тринадцатая
Охота на комиссара

Бледно-розовая полоска робко окрасила горизонт на востоке. Звезды трепетно мигнули и поблекли. Легкий ветерок прошуршал среди зарослей папоротника и затих в густом подлеске. Воздух стал недвижим. Стихли все звуки. Прошло еще мгновение, и яркая вспышка разорвала предрассветный полумрак. Из-за сопки показалась алая кромка солнца, и ее склоны заполыхали нежно-голубым пламенем фанфына — лазурника. Все ожило и пришло в движение. В кустарнике защебетали птицы. Порыв ветра зеленой волной прокатился по бескрайнему морю папоротника. На озере заиграла рыба, и зеркальную гладь покрыли сотни больших и малых кругов. Новый день вступил в свои права. На календаре было 13 июня 1938 г.

Начальник 59-го Посьетского погранотряда и наряд с нарастающей тревогой смотрели на густую стену папоротника. Несколько минут назад за ней скрылся начальник УНКВД Дальневосточного края — гроза шпионов, вредителей и антисоветского элемента комиссар государственной безопасности 3-го ранга Генрих Люшков. Где-то там, на нейтральной полосе, должна была состояться его явка с особо ценным закордонным агентом.

Тревога пограничников еще больше усилилась, когда на маньчжурской стороне, на тропе, возникли два серых силуэта патрульных японской погранполицейской службы. Они приближались. Над Люшковым нависла опасность, и здесь выдержка изменила пограничникам. Несмотря на его категоричный приказ обеспечивать прикрытие явки с дальних позиций, начальник погранотряда и наряд ринулись к нейтральной полосе. Японцы заметили их движение и насторожились. Один из них сбросил с плеча карабин и взял наизготовку. Это не остановило пограничников. В эти секунды ими двигал ужас того, что комиссар мог быть захвачен в плен. Они бежали вперед с одной только мыслью опередить японцев и спасти Люшкова. И когда заросли папоротника закончились, перед ними метрах в сорока на секунду возникла и затем исчезла знакомая фигура комиссара.

Густой туман молочной рекой выплеснулся из распадка на нейтральную полосу, серебристой росой осел на высокой траве, голенищах сапог, прохладными струйками потек по пышущему жаром лицу Люшкова. Пограничники продолжали что-то кричать вслед, а он упорно шел вперед, страшась оглянуться назад и увидеть вспышку выстрела. Закончилась полоска вспаханной земли. Их проклятой земли! Он не выдержал и сорвался на бег. Прочь от ненавистного Берии, его холуев братьев Кобуловых и этой проклятой советской власти! Власти, которая выпила, высосала из него все соки. Власти, которой он отдал всего себя без остатка.

В памяти Люшкова в одно мгновение промелькнула все его жизнь. Убогая каморка в бедняцком квартале Одессы, в которой в 1900 году он появился на свет. В семье еврея-портного Геня стал третьим. Как говорится, Бог любит троицу и, кажется, он полюбил его. С его рождением у отца появились заказы, и теперь семья могла позволить себе по праздникам на кусок хлеба намазывать тонкий слой масла. В пятнадцать лет Геня окончил шесть классов казенного училища и, возможно, так же, как и отец, всю жизнь шил бы толстовки и косоворотки на чужое плечо, если бы не революция.

Люшков принял ее и с первого дня безоглядно окунулся в кипящий омут революционной стихии. Когда части Красной гвардии вошли в Одессу, он вступил в ее ряды. Во время оккупации города белогвардейскими войсками ушел в подполье, был арестован, но бежал из-под стражи и пробился к частям Красной армии, находившимся в Николаеве. Службу начал рядовым, но природный ум, хватка и ораторские способности не остались не замеченными командирами и комиссарами. В феврале 1919 г. Люшкова назначили на должность политработника 1-го Николаевского советского полка. А спустя десять месяцев, в декабре 1919 г., он возглавил политотдел 2-й бригады 57-й стрелковой дивизии. На этом участке работы на него обратили внимание особисты, и в судьбе Люшкова произошел резкий поворот.

В июне 1920 г. он перешел на службу в особый отдел ВЧК по 57-й дивизии. К 1924 г. сменил одиннадцать рядовых должностей, помотался по многим уездным городкам Юго-Западной Украины, но так и не добился высоких чинов, пока судьба не свела с М. Леплевским. Сын официанта из харьковского ресторана, он, как и Люшков, поднялся на гребне революционной войны. Его карьера складывалась более удачно; к моменту их встречи Леплевский занимал высокую должность в ГПУ Украины и был награжден орденом Красного Знамени.

Они быстро сработались. В должности начальника Проскуровского окружного отделения ГПУ, замыкавшегося на Подольский губернский отдел, которым руководил Леплевский, Люшков проявил себя как способный агентурист и умелый разработчик. Из его отделения (с 1 августа 1925 г. — отдела) валом валили перспективные дела. Он знал, как «развернуть показания» арестованных, чтобы «дело получило резонанс». Здесь что Люшков, что Леплевский могли дать фору многим.

В Харькове, до 1939 г. столице советской Украины, в центральном аппарате заметили перспективных работников, и в октябре 1925 г. Леплевского первым выдвинули на более ответственный участок, назначив начальником губернского ГПУ в Одессу. Он, в свою очередь, не забыл «способного агентуриста-разработчика» Люшкова и рекомендовал в центральный аппарат: «свои люди» наверху всегда нужны. На должности начальника информационно-осведомительского отдела (ИНФО) ГПУ Украины Люшков просидел целых пять лет. Несмотря на то что ему удалось раскрыть «террористическую группу», готовившую покушение на председателя Всеукраинского Центрального исполнительного комитета (ВУЦИК) Г. Петровского, эта заслуга не была оценена — Люшков в круг соратников председателя украинской ГПУ не входил.

Все изменилось с приходом в Харьков на должность начальника Секретно-оперативного управления ГПУ Украины старого покровителя — Леплевского.

3 мая 1930 г. Люшков был назначен начальником секретного отдела Секретно-оперативного управления (СО СОУ) ГПУ УССР и наконец попал в номенклатурную обойму. Под руководством Леплевского он принимал самое активное участие в оперативной разработке подпольных «контрреволюционных, повстанческих организаций»: «Украинского национального центра», «Военно-офицерской организации» (дело «Весна») и других. Эта их работа не осталась незамеченной. Новый председатель ГПУ УССР В. Балицкий так оценил вклад в нее Люшкова: «Личные выезды т. Люшкова в районы, руководство агентурой, результативные допросы ряда крупных фигурантов во многом способствовали раскрытию и ликвидации упомянутых организаций».

Не обошли стороной и покровителя Люшкова — Леплевского. В его адрес Балицкий не жалел громких слов и подчеркивал, что «…благодаря исключительной энергии, четкости и оперативному руководству и непосредственному участию в практической работе со стороны т. Леплевского были ликвидированы крупные контрреволюционные организации».

Прошло в сего шесть лет. И Леплевский с Балицким, с травленные Сталиным и Ежовым, терзали друг друга, как пауки в банке, а спецгруппы НКВД рыскали по всей стране и вылавливали их выдвиженцев. Но тогда, в начале 1930-х гг., Украина и они «гремели» своими результатами в борьбе с контрреволюцией. И этот гром услышали в Кремле.

Первым взяли в Москву Леплевского. Вслед за ним, 17 августа 1931 г., в центральный аппарат ОГПУ СССР отправился Люшков и там за короткий срок вырос до заместителя начальника одного из ведущих отделов — Секретно-политического отдела (СПО) ГУГБ НКВД СССР, занимавшегося оперативной разработкой политической и внутрипартийной оппозиции. За пять лет совместной работы у него сложились близкие отношения с начальником отдела Г. Молчановым, игравшим одну из ключевых ролей в планах Сталина по ликвидации партийной оппозиции. Впоследствии эта близость с Молчановым и Леплевским сыграла роковую роль в судьбе Люшкова, а пока он шел в гору.

29 ноября 1935 г. ему было присвоено генеральское звание — комиссар госбезопасности 3-го ранга. Не прошло и года, как 29 августа 1936 г. его назначили на важнейший участок — начальником УНКВД громадного Азово-Черноморского края, площадь которого занимала территории нынешней Ростовской области и Краснодарского края. Направляя Люшкова в Ростов, глава НКВД СССР Г. Ягода преследовал вполне конкретную цель — ослабить позиции своего возможного соперника, полпреда ОГПУ на Северном Кавказе Евдокимова. Но уже в сентябре его сняли с должности, и место наркома занял очередной выдвиженец Сталина Ежов. Но Люшков остался на плаву. Новый нарком поставил перед ним новую задачу: убрать авторитетного секретаря крайкома Б. Шеболдаева и «зачистить» местные партийные организации, «сильно засоренные троцкистским и оппортунистическим элементом».

Люшков сразу понял, куда подул ветер, и с учетом прошлого опыта принялся плести вокруг Шеболдаева плотную оперативно-осведомительскую сеть. Но тот оказался тертым калачом и по-крупному нигде не подставился. Тогда Люшков зашел к нему с другой стороны: начал разработку его ближайшего окружения — Белобородова и Глебова. Осведомители ловили каждое неосторожно оброненное ими слово в адрес Сталина и критические высказывания в адрес «генеральной линии партии». Сын портного знал, как «шить» политические дела, и к ноябрю 1936 г., помимо троцкистов и зиновьевцев Белобородова и Глебова, в тюрьме УНКВД оказалось свыше двухсот человек руководящего партийно-хозяйственного актива.

Результаты проделанной Люшковым «работы» оценили не только в наркомате НКВД, но и выше. 2 января 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное постановление «Об ошибках секретаря Азово-Черноморского края т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкома ВКП(б)». После такого разгромного постановления судьбы Белобородова, Глебова и остальных «коммунистов-перерожденцев» были решены. Не избежал их участи и сам Шеболдаев. Сработала известная схема: сначала его «задвинули» в курский обком, потом сняли с должности, исключили из партии и репрессировали.

Казалось бы, Люшков снова на коне. Но тут на место Шеболдаева назначили Евдокимова, под которого по поручению предыдущего наркома Ягоды он копал. Тучи вновь сгустились над Люшковым. На февральском пленуме ЦК ВКП(б) Ежов обвинил бывшего его покровителя Ягоду в том, что тот позволил «предателям» и «вредителям» проникнуть в центральный аппарат органов. Люшков оказался в подвешенном состоянии и, страхуя себя от обвинений в связях с «врагами народа», сделал ловкий ход: одним из первых выступил застрельщиком в изобличении перерожденцев-предателей в рядах сотрудников органов госбезопасности и «развернул» дела на своих подчиненных, начальника Таганрогского горотдела УНКВД Е. Баланюка и Новочеркасского райотдела УНКВД Д. Шаповалова.

Это его «начинание» подхватили ретивые начальники из других управлений и завалили Центр докладами о разоблаченных «предателях». Кровавое колесо репрессий в органах безопасности сделало свой очередной поворот.

Наряду с политической задачей — «зачисткой» парторганизации края — перед Люшковым стояла и другая, не менее важная задача, связанная с оперативным обеспечением безопасности Сталина во время его пребывания на спецобъектах — черноморских госдачах. Одна из них строилась в Сочи — «Сосновая роща».

Перед его сдачей Люшков оттуда не вылезал, вместе с архитектором М. Мержановым подчищали последние «хвосты». Приехав на объект, Хозяин остался доволен, и награда не заставила себя ждать. 3 июля 1937 г. Люшков был награжден орденом Ленина и, казалось бы, трамплин в Москву готов, но неудача свалилась оттуда, откуда ее не ждали.

На объект прилетел с проверкой начальник личной охраны Сталина Николай Власик. Приехал он не в духе. Люшков с Мержановым решили поднять ему настроение и приготовили сюрприз. На площадке перед дачей Власика ожидал загадочный шатер. Машины остановились, он вышел, Люшков махнул рукой рабочим. Те дернули за веревки, полог слетел на землю, заработали насосы, и мощные струи фонтана забили в воздух. И тут произошла досадная оплошность: то ли Люшков, то ли Мержанов чего-то там недоглядели. Власика окатило с головы до ног. Он взбеленился и потом долго гонял их по даче, тыча мордами в цветочные вазы и задницы древнегреческих богов, которые Люшков утащил из сухумского музея. В общем, хотели как лучше, а получилось как всегда. Перед отъездом Власик пригрозил отправить обоих туда, куда Макар телят не гонял.

С того дня неудачи одна за другой начали преследовать Люшкова. Его давние покровители, Леплевский и Балицкий, не смогли между собой поделить власть в Киеве. Позже это аукнулось Люшкову. В мае Балицкого сняли с должности наркома внутренних дел Украины и направили с понижением начальником УНКВД по Дальневосточному краю.

Новый нарком Леплевский, долгое время проработавший «правой рукой» — заместителем Балицкого, припомнил тому прошлые обиды и вскоре вскрыл «заговор» среди украинских чекистов. К августу 1937 г. были сняты с должностей и затем арестованы все заместители Балицкого, большинство начальников отделов центрального аппарата и областных управлений. В своей мести Леплевский зашел так далеко, что бывших выдвиженцев Балицкого оперативные группы разыскивали и арестовывали по всей стране. В далеком Ташкенте отыскали начальника второстепенного 3-го отдела П. Рахлиса. Вскоре был арестован и сам Балицкий.

Люшкову на первый взгляд можно было не опасаться, что волна репрессий накроет его: давний покровитель Леплевский круто шел в гору. Но он не был всесилен, чтобы замять показания Балицкого и других арестованных коллег Люшкова по прошлой работе в ГПУ Украины. На его счастье, они против него ничего не дали, и тем не менее он не мог чувствовать себя спокойно.

Новый назначенец, начальник ГУГБ НКВД СССР М. Фриновский, близко связанный с Евдокимовым и много лет проработавший в органах на Северном Кавказе, резко негативно воспринял деятельность Люшкова по разоблачению «чекистов-перерожденцев» в УНКВД по Азово-Черноморскому краю и начал под него копать.

Вывел Люшкова из-под удара Фриновского сам Ежов, с которым он познакомился в Ленинграде во время работы по делу об убийстве Кирова. Тогда по поручению Сталина по линии партии Ежов курировал ход расследования, а Люшков с позиций органов вел оперативную разработку. Не желая столкновений Фриновского и Люшкова, нарком «развел» их по дальним углам.

31 июля 1937 г. Люшков получил назначение на должность начальника УНКВД по Дальневосточному краю, сменив на этом посту комиссара 1-го ранга Т. Дерибаса. Приступив к работе, он всячески старался отвести от себя нависшую опасность и с учетом «ростовского опыта» рьяно взялся за «выкорчевывание» в партийных организациях края и органах «троцкистов», «зиновьевцев» и «предателей».

Первый, в ком Люшков распознал «замаскировавшегося врага», был не кто иной, как его предшественник Дерибас. Тот с его подачи оказался одним из «главных организаторов» в крае «правотроцкистского Дальневосточного центра». «Выбить» из Дерибаса нужные показания для команды костоломов Люшкова не составило большого труда. После этого оставалось только заполнить схему заговора исполнителями. Их долго искать не пришлось, все они были под рукой — заместители Дерибаса В. Западный и И. Барминский; последнего попутно сделали «японским шпионом». «Заговорщики», естественно, действовали не в одиночку и «втянули в свою преступную деятельность перерожденцев-предателей», начальников областных управлений Л. Липовского, С. Сидорова, А. Льва, А. Лавтакова и других.

Под руководством Люшкова очистка органов и партийного аппарата Дальневосточного края от «врагов народа» и «изменников» шла такими темпами, что лимиты на приговоры «троек» по «первой категории» — расстрел (2000 человек) и «второй категории» — осуждение к длительным срокам (4000 человек) были исчерпаны к октябрю 1937 г. В наркомате пошли навстречу его настойчивым просьбам и пересмотрели их в сторону увеличения.

От такой работы Люшкова был в восторге первый секретарь Дальневосточного крайкома ВКП(б) И. Варейкис. В письме Сталину 8 сентября 1937 г. он писал: «После приезда в край нового начальника НКВД Люшкова было вскрыто и установлено, что также активную роль в правотроцкистском Дальневосточном центре занимал бывший начальник НКВД Дерибас».

Далее он перечислял остальных участников «центра» и заверял товарища Сталина в том, что «партийные организации и дальше будут беспощадно бороться с «перерожденцами».

Варейкис, когда писал эти строки, вряд ли мог подумать, что благодаря «новому начальнику НКВД» уже в октябре он будет снят с должности и затем станет участником того самого «правотроцкистского Дальневосточного центра».

В результате «активной деятельности» Люшкова в Дальневосточном крае репрессировали несколько десятков тысяч человек. В январе 1938 г. при подведении итогов работы Наркомата внутренних дел Ежов в своем выступлении поставил другим в пример УНКВД по Дальневосточному краю и его начальника Люшкова — «репрессировавшего 70 000(!) «врагов народа» — то был самый высокий показатель по стране.

После таких лестных оценок перед Люшковым, казалось бы, снова открывалась перспектива оказаться на высокой должности в Москве. Но к тому времени Сталин уже раскладывал новый «пасьянс». 14 января 1938 г. на Пленуме ЦК ВКП(б) с докладом выступил член Политбюро Г. Маленков. Он подверг резкой критике «перегибы» и «перекосы» в работе партийных организаций, связанные с «необоснованными исключениями коммунистов». По итогам заседания было принято постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии».

Видимо, Сталин посчитал, что пришло время осадить своего «цепного пса» — Ежова, а стране и народу в очередной раз явить «врагов» — виновников чудовищных злодеяний и преступлений. Одним из первых козлов отпущения стал нарком внутренних дел УССР Леплевский, наиболее рьяный исполнитель предыдущих разоблачений — «военно-фашистского заговора в Красной армии» и партийных организациях Украины. В январе его отозвали в Москву, сняли с должности и назначили начальником 6-го отдела ГУГБ НКВД СССР. За это время Фриновский со своей командой, поработав как следует на Украине, разработал «схему заговора» и подобрал в нее исполнителей. А когда все было готово, настал черед Леплевского. 26 апреля его арестовали и предъявили стандартное обвинение — «участие в правотроцкистской антисоветской организации и проведение контрреволюционной предательской деятельности».

Узнав об аресте Леплевского, Люшков почувствовал, что запахло жареным. Но беда, как водится, не ходит одна. Однажды в компании с заместителями зашел разговор, кто с кем и где служил. Кто-то начал нахваливать братьев Кобуловых, которые с приходом Берии в наркомат круто пошли в гору. И черт дернул Люшкова за язык: ляпнуть, что работники они как из говна пуля, зато лизожопы отменные. Дальше, войдя в раж, брякнул, что «задницу начальству лизать можно, но повизгивать от удовольствия — это уж слишком».

Мерзавец зам в тот же вечер заложил его с потрохами и наверняка приврал с три короба. Через неделю в управление нагрянула московская комиссия и начала копать. Работала две недели, уехала молча, прихватив с собой двух начальников отделов; те назад не вернулись. Следующим на очереди должен стать он, Люшков. Эти опасения подтвердил предстоящий приезд в Хабаровск ставленника Фриновского и Евдокимова, начальника УНКВД по Западно-Сибирской области майора госбезопасности Г. Горбача. В телефонном разговоре с Люшковым о цели своего приезда тот ничего определенного не сообщил и отделался общими фразами. Люшков догадался: настал его черед. Подтверждением тому стали его внезапный вызов в Москву и встреча у «живодера» Богдана Кобулова. Какая к черту встреча! В Москве его ждала пуля.

13 июля 1938 г. Люшков под предлогом встречи с закордонным агентом перешел государственную границу в полосе 59-го Посьетского погранотряда и сдался японским властям. В тот момент он, видимо, в душе ликовал. Ему удалось избежать мучительных пыток и смерти, в то время как его покровители, Балицкий с Леплевским, и их общие враги, Фриновский с Евдокимовым, были уже мертвы. Рьяно и беспощадно боровшиеся с «врагами советской власти», они из палачей превратились в жертвы. Вслед за ними не устоял и железный нарком Ежов. Многострадальный советский народ уже задыхался в его ежовых рукавицах. Сталин понял: в НКВД пора менять «караул». 25 ноября 1938 г. Ежов «сдал пост» Берии. 10 апреля 1939 г. «верный нарком Сталина» по указанию вождя был арестован и спустя девять месяцев расстрелян.

Люшков пережил и тех, и других. В японской спецслужбе высокопоставленного перебежчика как следует «выпотрошили» — вытащили информацию о закордонной агентуре, действующей в Маньчжурии и Китае, о руководящем и оперативном составе Управления НКВД по Хабаровскому краю. И на время забыли о нем.

Вспомнили о Люшкове после военных поражений японской армии на реке Халхин-Гол и районе озера Хасан. И тогда в руководстве разведки решили выиграть войну с Советским Союзом одним ударом — устранить Сталина. Люшков с его знанием системы охраны и порядка передвижения советского вождя снова пригодился.

Операция получила кодовое название «Охота на медведя». По предложению Люшкова покушение на Сталина намечалось осуществить на водолечебнице в Мацесте во время приема им процедуры. Люшкову, знавшему там каждый закуток, все ходы и выходы, предстояло с группой боевиков из числа белогвардейцев проникнуть со стороны моря по сточным трубам в помещение, соседнее с ванной комнатой, и, уничтожив немногочисленную охрану, ликвидировать Сталина. Операция была согласована и затем утверждена на самом высоком уровне.

Непосредственно подготовкой к ней занимался военный разведчик Х. Угаки. Тренировку боевиков проводили на макете, который был точной копией водолечебницы и находился неподалеку от Харбина. Готовилась операция в глубочайшей тайне, но не от советской разведки. Через своих агентов «Лео» и «Абэ» ей удалось обеспечить за ней оперативный контроль.

В сентябре отряд террористов в двадцать человек, отборных головорезов, был переброшен из Китая в Турцию. Там, в Трабзоне, дождавшись сигнала о том, что Сталин выехал из Москвы в Сочи, боевики приступили к практическому выполнению операции. Первая группа из 12 человек высадилась на морской берег неподалеку от Батума и затаилась. Вслед за ней двинулись остальные боевики во главе с Люшковым, но далеко им пройти не дали. Оперативно-боевая группа НКВД блокировала их в ущелье. В ходе перестрелки раненому Люшкову все-таки удалось вырваться из засады и уйти за границу.

В целях исключения провала харбинской резидентуры и зашифровки ее агентов одному из боевиков, Пашкевичу, сотрудники госбезопасности подкинули информацию о «предательстве» другого участника группы — Осиповича и потом как по нотам разыграли его побег из батумской тюрьмы. Пашкевич добрался до базы в Трабзоне и, когда возвратился в Харбин, поведал историю, рожденную в стенах Лубянки. Она позволила отвести тень подозрений от «Лео» и других разведчиков харбинской резидентуры.

Сам же Люшков, оправившись от ран, вскоре перебрался в Маньчжурию, но не успокоился и принялся за подготовку очередного покушения на Сталина. Он предложил провести теракт в том месте и в то время, где появление советского вождя можно было спрогнозировать со стопроцентной вероятностью — во время парада на Красной площади. Его предложение снова нашло поддержку в японской разведке, и вместе с Х. Угаки Люшков приступил к разработке плана новой операции.

На этот раз они рассчитывали уничтожить Сталина на маршруте движения. В этих целях лучшие военные специалисты Японии разработали специальное оружие и заряды к нему. Они создали аналог современного гранатомета, снаряд которого легко пробивал сорокамиллиметровую броню. С этим арсеналом группа террористов отправилась на выполнение задания. Сам Люшков под предлогом проблем со здоровьем уклонился от участия в операции и остался в Маньчжурии. После пересечения советской границы диверсанты не смогли пройти дальше. Вновь сработали советские разведчики в японской спецслужбе. Группа была блокирована и уничтожена.

После таких неудач новые предложения Люшкова по организации диверсионно-террористической деятельности на территории СССР в японской спецслужбе не находили поддержки. В дальнейшем он работал в качестве консультанта и при вербовках агентов, которые затем использовались для проведения разведывательной деятельности в районах советского Дальнего Востока и Забайкалья.

Все то время, когда Люшков и 5-й (русский) отдел 2-го разведывательного управления Генерального штаба Японии вели охоту на такого крупного зверя, как «Медведь» — Сталин, «летучие группы» боевиков советских спецслужб рыскали по территории Маньчжурии и Китая в поисках одного из самых высокопоставленных перебежчиков НКВД.

Ежов и сменивший его на этом посту Берия без зубовного скрежета не могли слышать и произносить фамилию Люшков. Комиссар госбезопасности 3-го ранга, до недавнего времени носивший на груди орден с новой иконой большевиков — изображением Ленина, не просто бросил тень на служебный мундир грозного наркомата, но и основательно изгадил его. Сталин не упускал случая, чтобы не напомнить им об этом. Они метали громы и молнии в адрес своих подчиненных и слали в адреса токийской, харбинской и шанхайской резидентур грозные приказы: живым или мертвым доставить предателя в Москву.

Люшков, далеко не последний профессионал в советской спецслужбе, прекрасно знал, как она действует, и умело путал следы. На него работало и то обстоятельство, что в 1938 г. советская разведка подверглась массовым репрессиям. Отчасти их спровоцировали Люшков и другой высокопоставленный перебежчик — А. Орлов (Фельдбин). В Испании Орлов руководил всей разведывательно-диверсионной деятельностью советских спецслужб.

Их бегство, а также военно-политическая неудача социалистических сил в Испании явились болезненным и тяжелым ударом по международному политическому престижу советских вождей. Несмотря на все их усилия, идеи социализма так и не смогли прорасти на испанской земле, выжженной палящим южным солнцем и опаленной огнем гражданской войны. Вставить «революционный фитиль старушке Европе» им не удалось, и тогда начались поиск козлов отпущения и наказание невиновных.

В числе первых оказались разведчики. Ежов, а затем Берия и его ставленник в ИНО (внешняя разведка) В. Деканозов со свирепостью восточных сатрапов взялись за зачистку рядов «двурушников и предателей». В течение нескольких месяцев большинство резидентов отозвали в Москву и уничтожили их; те, кто уцелел, получили длительные сроки заключения и пошли по этапу в Сибирь и на Колыму.

Из-за репрессий были утрачены важные агентурные позиции, в том числе в Китае и на Дальнем Востоке. Выполнить приказ и провести такую серьезную операцию, как негласный захват предателя на иностранной территории, к тому же на территории враждебного государства, было некому.

«Меч Лубянки» — нелегальные оперативно-боевые группы, действовавшие на территории Западной Европы, Ближнего Востока и Китая, получившие в НКВД название «группы Яши», к тому времени были ликвидированы. Их руководителя — живую легенду советской разведки Якова Серебрянского — после возвращения на родину арестовали. Ему, руководителю мощнейшей разведывательно-диверсионной сети, участники которой совершили десятки диверсий на немецких и итальянских судах, доставлявших оружие и живую силу мятежнику генералу Франко, сумевших добыть и переправить в СССР несколько новейших образцов вооружений, предъявили нелепое обвинение в измене Родине и приговорили к расстрелу. Выдержав пытки следователей-палачей, Серебрянский никого не потянул за собой и два года провел в камере смертников. И только начавшаяся война, востребовавшая профессионалов, а не холуйствующих политиканов, спасла его от смерти. Благодаря настойчивости испытанных боевых товарищей, в первую очередь П. Судоплатова, мастер тайных операций вышел на свободу и включился в борьбу.

Но в сложившейся обстановке как для них, так и для харбинской и шанхайской резидентур Люшков по-прежнему оставался недосягаем. Он, словно тень, то возникал, то исчезал на горизонте советской разведки. В конце 1941 г. ей все же удалось напасть на его след — он обнаружился в Харбине. Сотрудники резидентуры приступили к подготовке операции по его ликвидации, но она закончилась провалом. След Люшкова, скорее всего, оказался ловкой мистификацией японской разведки и контрразведки. В те последние месяцы 1941 г., когда в Токио колебались в решении — ударить силами Квантунской армии по советскому Дальнему Востоку или двинуть эскадру адмирала Нагумо к Пёрл-Харбору, военно-морской базе ВМС США, любая утечка информации об этих планах могла помешать их осуществлению. Поэтому Люшков, видимо, сыграл роль своего рода живца, с помощью которого японцы рассчитывали выявить и обезвредить советскую разведывательную сеть. Отчасти это им удалось. После этого он ушел в тень на долгих четыре года.

Вспомнили о Люшкове в 1945 г. После победы над фашистской Германией взгляды союзников по антигитлеровской коалиции обратились на Японию. Советская армия и спецслужбы сосредотачивались для решающего удара по почти миллионной Квантунской армии. Лучшие силы Смерш перебрасывались из Западной Европы на будущий театр боевых действий.

По указанию Абакумова для оказания помощи военным контрразведчикам Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов, Тихоокеанского флота и Амурской военной флотилии были направлены две особые оперативные группы в составе сорока пяти наиболее опытных сотрудников и следователей. Их возглавили заместитель и помощник начальника Главка генерал-лейтенант И. Бабич и генерал-майор А. Мисюрев.

Перед оперативными группами, руководящим и опер-составом Смерш на местах были поставлены задачи: поиск и захват сотрудников японской разведки и контрразведки, архивов и картотек на агентуру; пресечение диверсионных и террористических актов в тылу частей Красной армии; задержание ярых врагов советской власти атамана Семенова, оставившего кровавый след в Сибири и Забайкалье, фюрера российских фашистов Родзаевского и его приспешников из Российского фашистского союза, а также Люшкова.

Еще до начала боевых действий в охоту на бывшего комиссара включилась зафронтовая агентура Смерш. И вскоре он засветился в Харбине. Предатель отирался при японской военной миссии и находился под покровительством ее главы — полковника Такеоки. Теперь дело оставалось за подготовкой операции по его захвату. Ее предстояло осуществить одной из 35 оперативно-разыскных групп, сформированных Бабичем из числа наиболее опытных сотрудников Смерш. Они ждали только команды.

9 августа 1945 г. Советский Союз, выполняя свои союзнические обязательства перед партнерами по антигитлеровской коалиции, вступил в войну с Японией. Впереди советских войск шли десантники и оперативно-разыскные группы Смерш. Их действия были настолько стремительны, что во многих случаях японские разведывательные и контрразведывательные органы были застигнуты врасплох. В Мукдене и Хайларе рядовые сотрудники и руководители были захвачены почти в полном составе вместе со всей документацией.

Также успешно контрразведчики действовали и на других направлениях. Казалось, что на этот раз Люшкову не уйти. На северных окраинах Харбина еще шли бои, а оперативно-боевая группа Смерш пробилась к японской военной миссии и блокировала ее. Штурм был коротким и прошел без больших потерь. В руках контрразведчиков оказалась большая часть сотрудников, но неуловимый Люшков и глава миссии полковник Такеока успели ускользнуть.

Поиски предателя продолжились. В процессе допросов попавших в плен сотрудников японских спецслужб сотрудники Смерш снова вышли на их след — он вел в Дайрен. Погоня за ним возобновилась. Теперь в охоту включились несколько оперативно-разыскных групп. Они неумолимо сжимали вокруг Люшкова кольцо окружения, и когда оно замкнулось, то в руках контрразведчиков оказался один Такеока и горстка пепла — все, что осталось от бывшего орденоносца, комиссара госбезопасности, палача, закончившего жизнь предателем. За семь лет сотрудничества с японской разведкой Люшков узнал слишком много такого, что могло стоить жизни его хозяевам, которых впереди ждал суд военного трибунала. Он стал опасным свидетелем и по приказу Такеоки был убит, а затем кремирован под фамилией японского военнослужащего.