Я пригласил Олега пожить в моем номере. Уплачено за него было на год вперед, и я был рад, что у парня будет свой дом. Он радовался еще больше, обхватил меня, приподнял и поцеловал.

– Вот это по-русски! – сказал он.

Карла повсюду следовала за мной, даже по адресам черного рынка, а я повсюду следовал за ней. Мы ездили на моем мотоцикле, а верный страж Рэнделл таскался за нами в автомобиле.

Мои поездки к менялам были небезопасны, но то, что делала Карла, было чуть ли не еще опаснее. Ее контакты с деятелями искусства и бизнесменами вызывали у меня тревогу, хотя и кое-какие из моих собственных дел были не лучше.

Людям надо было привыкнуть к тому, что нас двое, и воспринимали они это по-разному. Оказалось, что мои клиенты со дна общества относятся к этому спокойнее, чем ее знакомые из высших слоев.

– Выпейте чая с нами, мисс Карла, – говорили все дельцы черного рынка. – Пожалуйста, присядьте и выпейте чая.

– Стоп, – говорили мне дельцы «белого» рынка у проходной. – Без пропуска нельзя.

Карла добыла мне пропуск и настаивала на том, чтобы я повсюду сидел рядом с ней. Мне приходилось присутствовать на встречах с финансовыми магнатами в облицованных панелями приемных и кабинетах, и каждый раз я чувствовал себя так, словно нахожусь внутри гроба.

– Деловой костюм, – сказал однажды Дидье, – это то же самое, что воинская форма, только он, в отличие от формы, не делает чести носящему его.

По-видимому, слово «честь» в этих кабинетах и салонах эксклюзивных клубов было не в чести: когда Карла говорила, что доверяет говорить от ее имени только при заключении честных сделок, по лицам окружающих неизменно пробегала волна недовольства, рыбьи рты приоткрывались, а разноцветные галстуки колыхались во вращающихся креслах, как водоросли в неспокойном море.

Искусство было представлено публикой иного пошиба, вроде высокого красивого скульптора, собиравшего нектар на доступных лужайках миллионеров.

Галерея процветала. Рыночным продажам всегда способствует налет скандальности. Этот душок, исходивший от работ, которые в результате нападок фанатиков были сняты с экспозиции или находились под угрозой снятия, будоражил пресыщенные вкусы богатых покупателей. Люди, не привыкшие стоять где-либо в очереди, терпеливо ждали, когда галерейщики примут их, и платили деньгами черного рынка. Высокого красивого скульптора звали Тадж, он заведовал галереей и делал деньги быстрее, чем успевал взмахнуть молотком аукционщика.

Как-то, через несколько недель после локдауна, мы с Карлой зашли в галерею. Тадж беседовал с группой постоянных покупателей. Розанна сидела на телефонах.

Тадж кивнул Карле и продолжил беседу с клиентами. Мы прошли во внутреннее помещение. Вместо прежних мотоциклетных фар по всей комнате были развешены десятки красных флюоресцентных ламп.

Мы сели на кушетку, обтянутую черным шелком. К стенам были прислонены картины, обтянутые защитной пленкой, служившей общим для них конвертом. Анушка принесла нам чай и печенье.

Анушка, выступавшая в качестве мима, в жизни была скромной, приветливой молодой женщиной; галерея была для нее вторым домом. Она села на ковер рядом с нами.

– Как жизнь, Ануш? – спросила Карла.

– Да все по-старому, – улыбнулась та.

– Три дня назад ты говорила, что новая выставка художников-маратхи вот-вот откроется, а я не вижу никакой подготовки к этому.

– Ну… возникли кое-какие разногласия.

– Раз-но-гла-сия? – прорычала Карла по слогам.

В этот момент к нам подошел Тадж и, изящно подогнув свои длинные ноги, сел рядом с Анушкой.

– Прошу прощения, – сказал он. – Надо было закончить разговор с клиентами. Крупная продажа. Как поживаешь, Карла?

– Я слышу о каких-то разногласиях, – сказала она, сверля его гневным взглядом, – и как раз настроена с кем-нибудь не согласиться.

Тадж поспешно перевел взгляд на меня.

– А ты как поживаешь, Лин? – спросил он.

Встречаясь с Таджем, я всегда вспоминаю о том, что он провел однажды два таинственных дня вместе с Карлой где-то за городом. Она так и не рассказала мне об этой поездке, потому что я не хотел спрашивать.

Он был из тех высоких красивых брюнетов, которые заставляют остальных мужчин ревновать. Это, конечно, не их вина. Я знал немало красивых парней, которые были превосходными людьми и хорошими друзьями, и все мы, уроды, любили их, однако продолжали ревновать из-за их внешности.

И хотя это была не его вина, а моя, мне всегда хотелось допросить Таджа с пристрастием.

– Отлично, Тадж. А у тебя как дела?

– О… замечательно, – ответил он неуверенным тоном.

– Просвети меня, Тадж, – завладела его вниманием Карла. – Что за проблемы возникли с выставкой?

– Может, покурим сначала? – отозвался Тадж и сделал знак Анушке, которая тут же поднялась и отправилась за пищей психической. – Я четыре часа без перерыва возился с покупателями, в голове крутятся одни лишь цифры.

– Где это все? – спросила его Карла.

– Там, – ответил он, махнув рукой в сторону дверей. – Анушка сейчас принесет.

– Я спрашиваю про выставку художников-маратхи. Где она?

– В хранилище пока, – ответил Тадж, глядя на дверь и мысленно призывая Анушку поскорее вернуться.

– Почему в хранилище?

Вернулась Анушка, раскуривавшая очень большой косяк, который она сразу передала Таджу. Тот протянул руку к Карле, умоляя ее подождать, затянулся, выдохнул небольшое облако и предложил косяк мне.

– Ты же знаешь, что я не курю, когда вожу Карлу, – сказал я. – Так что нечего мне предлагать.

– Дай мне, Тадж, – сказала Карла, выхватывая у него косяк. – И ответь на мой вопрос.

– Понимаешь, – сказал Тадж, достаточно подкурив, чтобы снова убедительно сочинять, – людям не хочется устраивать выставку художников только одной языковой группы.

– Каким людям?

– Ну, людям в галерее, – ответил Тадж. – Не то что им не нравится сама выставка художников-маратхи, просто они считают, что это как-то неправильно.

– Вы же открыли две недели назад выставку бенгальских художников.

– Это совсем другое дело, – пожал плечами Тадж. – Другой контекст.

– Объясни мне, пожалуйста, разницу.

– Ну понимаешь, я, то есть…

– Я люблю этот город и безмерно рада, что живу здесь, – сказала Карла, подавшись вперед. – Мы живем на земле маратхи, в городе маратхи, по милости самих маратхи, которые отвели нам замечательное место для жилья. Выставка устраивается для них, Тадж, а не для тебя.

– Ох, опять эта политика…

– Политика здесь ни при чем. Это хорошие художники, а некоторые просто потрясающие, ты сам так говорил, – настаивала Карла. – Я тщательно отбирала их вместе с Лизой.

– Разумеется, они хороши, но дело не в этом.

– Дело в том, что ты, я, и Розанна, и Анушка, и все прочие члены нашей команды, приехавшие в Бомбей издалека, просто обязаны показать всем таланты города, который нас содержит.

– Карла, ты просишь невозможного, – взмолился Тадж.

– Я настаиваю на этой выставке, Тадж. Это наш с Лизой последний совместный проект.

– Я был бы счастлив сделать тебе такой подарок, – стонал Тадж, – но это неосуществимо.

– Где картины? – спросила Карла.

– Я же сказал – в хранилище.

– Отошли их в галерею «Джехангир», – сказала она.

– Всю выставку? – Тадж был шокирован. – Там есть очень хорошие картины, Карла, и если выставить их на рынок с умом, по одной…

– Отдай их в «Джехангир», – повторила Карла. – У них хватит совести устроить эту выставку, и они заслуживают этого больше, чем ты.

– Но, Карла…

– Пошли, Лин, – сказала Карла, вставая.

Тадж тоже встал, расправив свою длинную фигуру в полный рост.

– Карла, пожалуйста, еще не поздно передумать, – произнес он, схватив ее за руку.

Я оттеснил его.

– Полегче, Тадж, – сказал я ему спокойно.

– Ты поступаешь неосмотрительно, Карла, – сказал он. – У нас скоро будет очень много денег.

– Денег мне хватает, – ответила она. – Я хочу, чтобы меня уважали. Я оставляю галерею тебе, Тадж. Будь сколь угодно аполитичен, а с меня хватит. Страховка выписана на тебя, так что проследи, пожалуйста, чтобы с картинами ничего не случилось по дороге в «Джехангир». Успехов тебе. Чао.

Мы покинули галерею и переключились на мой черный рынок.

По дороге Карла спросила, сидя у меня за спиной и обвив одной рукой мое плечо:

– Ты ведь знаешь, что он гей?

– Про кого я это знаю?

– Про Таджа.

– Нет, не знал.

– Что, действительно не знал?

– Если мне не рассказать, я никогда ничего не знаю.

– И ревновал, да?

Примерно километр я думал над ее словами.

– Ты хочешь сказать, что не могла бы увлечься геем?

Она примерно километр думала над этим.

– Это, конечно, интересная мысль, – сказала она, – но не в данном случае.

– Однако ты уезжала с ним куда-то на два дня.

– На курорт. Пить соки и заряжаться энергией для драки. Таджа я прихватила просто для компании и для того, чтобы обсудить дела.

– А я не годился для компании и для обсуждения?

– Я же говорила, что не хочу привлекать тебя к своим махинациям, – прошептала она мне на ухо. – И к тому же он нравится Дидье.

– Между ними что-то есть?

– Тадж уже сделал несколько эскизов Дидье в обнаженном виде. Смотрится очень неплохо.

– Он будет лепить статую Дидье?

– Ага.

– Дальше можешь не рассказывать. Меня это не интересует.

– Ага. Я пообещала, что мы придем на торжественное снятие покрывала.

– Я уже видел Дидье без покрывала.

– Он лепит его в позе микеланджеловского Давида, только сорокадевятилетнего.

– Точно не пойду.

Я затормозил и остановился у тротуара на широком бульваре, почти совсем свободном от транспорта.

– В чем дело? – спросила Карла.

– С движением что-то не то, – ответил я, осматриваясь.

– Что с ним не то?

– Его нет. Копы почему-то все перекрыли.

Мимо нас на большой скорости пролетел кортеж автомобилей. Фары мигали кровавым светом. За ним проследовала другая кавалькада, потом третья. Полосы света прорезали ночную тьму. Затем все пришло в норму, движение восстановилось.

Я включил передачу и не торопясь двинулся вперед.

– Они спешат в Бандру, – сказал я. – Копы и журналисты. Наверное, что-то серьезное.

– Тебе это интересно?

– Нет. Мне надо закинуть деньги в один банк. Зайдем, познакомишься с незаурядной личностью.

Тетушка Луна превзошла саму себя перед Карлой. В какой-то момент она прогнала меня, так как ее следующий номер предназначался только для женщин. Я заскользил прочь по рыбьежирному полу, борясь с искушением оглянуться и подсмотреть.

– Очень мило, – сказала Карла, присоединившись ко мне на Колабском рынке. – Йога вполне на уровне. Кто-нибудь из художников непременно должен написать эту женщину.

– Может быть, кто-то из твоих молодых протеже?

– Это идея. Я смотрю, Шантарам, наше сотрудничество идет очень неплохо.

– Правильно смотришь.

Молодая проститутка, работавшая около Регал-сёркл, возвращалась через рынок домой, в рыбацкие трущобы. Ее звали Цирцея, и она была та еще штучка.

Ее коронный номер, к которому она прибегала, когда ей не удавалось заработать достаточно, заключался в том, что она приставала к мужчинам до тех пор, пока они не соглашались уединиться с ней или пока не платили ей, чтобы она отстала.

– Эй, Шантарам, – окликнула она меня, – предлагаю затяжную случку по двойной цене.

– Привет, Цирцея, – ответил я, стараясь обойти ее, но она встала поперек моего пути, уперев руки в боки:

– Ты, ублюдок, трахни меня быстро и долго!

– Пока, Цирцея, – сказал я, увертываясь от нее, но она, подхватив свое желтое сари, обежала вокруг меня и опять перегородила дорогу.

– Или трахай, или плати, – потребовала она, схватив меня за руку и стараясь потереться о меня.

Карла оттолкнула ее, упершись обеими руками в ее грудь, и выставила кулаки.

– Убирайся, Цирцея! – прорычала она на хинди.

Цирцея опустила сари и убралась восвояси, избегая встречаться взглядом с Карлой.

– Ах, вот как это делается! – сказал я.

– Клевая девушка, – сказала Карла. – С кем ни встречусь после фетиш-вечеринки, все прямо готовые персонажи.

– Ничего удивительного. Ну, я покончил с делами. Куда дальше, мисс Карла?

– Теперь, любовь моя, поднимемся на самое дно.