Мы сделали два круга на небольшой скорости в южной части города. Переключать передачи приходилось редко, поскольку мы не обращали внимания на красный свет, когда это не грозило штрафом, и срезали углы там, где это никому не пришло бы в голову.

Олег восхитился банком черного рынка и спросил у них, не сдают ли они комнаты. А в тетушку Луну он прямо влюбился. Ей Олег тоже понравился – по крайней мере, настолько, чтобы продемонстрировать ему два лунных цикла.

Ровно через девять минут тридцать секунд я оттащил Олега от тетушки. Мы поспешили прочь по скользкому полу, но чем больше мы спешили, тем медленнее бежали.

Когда мы завершали круг возле отеля «Президент» в Кафф-Парейде, стали зажигаться уличные фонари. Позади нас настойчиво гудел какой-то автомобиль.

Я выкинул правую руку, показывая, что мы не возражаем против того, чтобы нас обогнали, но гудение продолжалось, и я остановился под сенью платанов, чья листва в свете уличных фонарей еще была ярко-зеленой, хотя муссонный период кончился давно.

Рядом в сторону отходил переулок, по которому в случае чего можно было удрать, так как он был слишком узок для автомобиля. Олег остановился рядом со мной. Вслед за ним затормозил роскошный лимузин. Я взялся за ручку ножа.

Тонированное стекло опустилось, и я увидел Диву с двумя ее Дивушками.

– Привет, крошка, – сказал я. – Как поживаешь?

Она выбралась из машины. Шофер выскочил, чтобы помочь ей, но опоздал, и она отмахнулась от него.

– Не беспокойся, Винодбхай, – улыбнулась она. – Все в порядке.

Он поклонился и, бросив быстрый взгляд на девушек в машине, опустил глаза.

Я обратил внимание на то, что она добавила уважительное «бхай» к его имени. Возможно, никто больше не обращался к нему так уважительно, кроме его родных и друзей, которые знали истинную цену этому человеку в униформе.

Это был щедрый жест, необычный для богатых наследниц, и я сразу проникся к ней симпатией.

– Лин, – сказала она, подойдя ко мне и обняв, – я очень рада тебя видеть.

Впервые она не оскорбляла меня, а обнимала.

– Kruto, – ответил я. – Наконец-то кто-то рад меня видеть.

– Я хотела поблагодарить тебя, – сказала она, положив ладонь мне на грудь. – Я еще не успела сделать этого после пожара, возвращения в отцовскую компанию и всего прочего. Я все время думала о том, что надо сказать, как я благодарна тебе, и Навину, и Дидье, и Джонни Сигару, и Сите, и Ану, настоящей Ану, и Прити, и Сринивасану-молочнику, и…

– Дива, ты меня просто пугаешь, – отозвался я. – Куда делась тигрица?

Она засмеялась. Вслед за ней засмеялись Дивушки в лимузине с кондиционером.

Дива дважды оборачивалась в сторону Олега.

– Познакомь со своим другом, – сказала она.

– Это Олег, – сказал я. – Он русский писатель и сыщик агентства «Утраченная любовь».

– Дива Девнани, – улыбнулась она, протягивая ему руку. – Рада знакомству.

Олег поцеловал ее руку:

– Олег Заминович. Фамилию, по всей вероятности, придумал наш прадедушка, но, поскольку он создал и всех нас, мы не держим зла на него.

– Меня зовут Чару, – сказала одна из Дивушек.

– А меня Пари, – сказала другая.

Олег отвесил галантный поклон с сиденья мотоцикла.

– Забирайтесь к нам, – предложила Чару.

– В самом деле, – прибавила Пари.

Дверца лимузина сама собой медленно раскрылась, словно подчиняясь их желанию.

– Превосходная идея, – сказал Олег, посмотрев на меня с надеждой.

– Прекрасно! – сказала Дива. – Решено. Я поеду в трущобы на мотоцикле Лина, а Олег поедет с девушками.

– Минутку, – сказал я. – Это не так просто.

– Все в порядке, Лин, – сказала Дива. – Я с трех лет ездила на бензобаке мотоцикла с одним из наших слуг.

– Но ты забыла о мотоцикле, на котором он сидит.

Олег посмотрел на хорошеньких девушек в лимузине и на их короткие платьица, не доходившие даже до края сидений. Затем он посмотрел на меня.

– Мотоцикл нельзя бросать без присмотра, Олег.

– Но Дидье советовал… – пробормотал он мне как мужчина мужчине. – Ну, ты понимаешь. Насчет пропахших футболок. Я бы сегодня же и начал… Как ты думаешь?

Он оглянулся на лимузин. Девушки были, без сомнения, хороши и проявляли недвусмысленный интерес к Олегу.

– Оставь байк на дорожке рядом с этими воротами, – сказал я, – и дай сторожу сотню рупий, чтобы присмотрел за ним, пока я не заберу.

– Отлично! – обрадовался Олег, поставил мотоцикл на упор рядом с воротами и пресек протесты сторожа приличной суммой денег.

Затем он кинул мне ключи, совершил пробежку к лимузину и, нырнув внутрь, захлопнул дверцу.

Дива улыбалась, стоя рядом с моим мотоциклом. Ночная тьма ящерицей заполза́ла у нас под ногами на пешеходную дорожку. Некоторые прохожие узнавали Диву. Некоторые останавливались.

– Чему ты улыбаешься? – спросил я.

– Я улыбаюсь, потому что ты даже не представляешь, какой ты хороший человек.

Я нахмурился. Все люди вокруг, и друзья и враги, менялись слишком быстро, и у меня было ощущение как у человека, который во время атаки последним осознает, что происходит.

– Чару и Пари свободные и многогранные девушки, – сказала она.

– При чем тут…

– Тебя они тоже считают интересным человеком. Я не стала их разубеждать.

– Что-что?

– Я только говорю, что они считают тебя интересным человеком.

– Все люди интересны.

– Ты ведь любишь Карлу по-настоящему, да? – спросила она, опять улыбнувшись. И ничего тигриного.

– Зачем мы едем в трущобы, Дива?

– Там будет женский праздник. Я приглашена в качестве почетного гостя. Надеюсь, ты не откажешься быть моим сопровождающим. Наверняка тебе не делали лучшего предложения за последние двадцать минут.

Наступила моя очередь улыбнуться. Может быть, она действительно изменилась. Иногда это случается с людьми.

– Ты говоришь, что будешь почетной гостьей?

– Поехали, Сиско, – улыбнулась она, оседлав мотоцикл позади меня.

Мы оставили мотоцикл на улице и направились вглубь трущоб по улочкам, украшенным цветами. Между хижинами висели длинные пышные гирлянды. Эли, племянник Джонни Сигара, вел нас, освещая дорогу фонарем на погруженных в темноту участках. Около каждого живописного букета он останавливался и поднимал фонарь повыше, чтобы могли полюбоваться цветами.

На нем была лучшая, праздничная одежда. Да и все, кто нам встречался, были одеты так же.

Эли привел нас на большую площадку, где жители трущоб собирались в дни свадеб и праздников. Около небольшой сцены широким полукругом были расставлены пластмассовые стулья. Площадка постепенно заполнялась народом.

Женщины в разноцветных одеждах превращали это пространство в сад, сверкавший при свете факелов яркими красками. Они вплели в волосы красный жасмин; их разговоры и смех были щебетанием птиц на закате.

Прибыли Чару и Пари с Олегом. Затем в толпе появилась Кавита, а за ней шли Навин и Карла.

Карла.

Она увидела меня и улыбнулась. С тобой что-то случается внутри, когда женщина, которую ты любишь, улыбается тебе. Тебя пронзает целый дождь стрел, придающих тебе храбрость.

Стали требовать, чтобы Дива произнесла речь. Она вышла на открытое место, где все могли видеть ее невысокую фигуру, и обратилась к собравшимся с кратким словом.

– Я хочу сказать вам большое, огромное спасибо, – сказала она на хинди. – Вы спасли мне жизнь, и я знаю: нет ничего, что мы не могли бы сделать вместе. Вы стали для меня близкими людьми. Я поддержу программу переселения жителей трущоб в хорошие, удобные дома по всему городу. Я рассматриваю это как свою обязанность и использую для этого все средства, какие имею.

Женщины и мужчины одобрительно зашумели, дети запрыгали как сумасшедшие, словно земля была слишком горячей, чтобы стоять на ней. Оркестр загремел так, что люди перестали слышать друг друга.

На земле раскатали большой рулон синего пластика, вместо тарелок разложили банановые листья. Хотя я недавно ел, отказаться было невозможно; помимо всего прочего, это была плохая примета.

Мы расселись на земле рядом друг с другом. Чару и Пари, в их модных коротеньких юбочках, были вынуждены сесть боком в позах наездниц, но это их не заботило. Они смотрели на все вокруг, широко раскрыв глаза, словно перед ними были львы в африканской саванне.

Они впервые оказались на неблагополучной стороне жизни. Все здесь их отталкивало и пугало, они боялись притронуться к пище из-за микробов. И вместе с тем все пробуждало в них живой интерес, а уж если ты чем-то заинтересуешь индийца, он твой.

Вышло так, что справа от меня села Кавита, а слева Карла.

Подали овощной бириани, кокосовое пюре, бенгальские пряности, изысканные кашмирские закуски, овощи, жаренные с тандури, огуречный и томатный йогурт и желтый дал, а также цветную капусту, окру и морковь, поджаренные на китайской сковороде. Еду нам передавала целая цепочка улыбающихся людей.

– Странное время для празднества, – заметил я Карле.

– Если бы ты что-нибудь понимал в этом, – сказала Кавита, наклонившись и пытаясь заглянуть мне в глаза или, может быть, в душу, – то сообразил бы, что у них сейчас как раз пересменок, единственное время, когда люди, работающие в дневную и ночную смену, могут встретиться.

Это было глупое замечание. Я, в отличие от Кавиты, жил в этих трущобах и знал здешние порядки лучше ее.

– Никак не можешь успокоиться, да, Кавита?

– А почему я должна успокаиваться, ковбой?

– Передайте мне лучше чатни, – вмешалась Карла, чтобы разрядить обстановку.

Я передал Карле чатни, на миг встретившись с ней взглядом.

– Ты убежал, когда Лиза умирала, и продолжаешь бежать до сих пор, – заявила Кавита.

– Хочешь облегчить душу?

– Это что, угроза? – ответила она вопросом на вопрос, гневно сощурившись.

– Правда не может быть угрозой. Мне и без тебя по горло хватает этих игр с виной и искуплением.

– Ты убил ее, – бросила она.

Этого я уж никак не ожидал.

– Кавита, успокойся, – сказала Карла.

– Меня здесь не было, меня даже в стране не было. Это произошло в твою смену, Кавита.

Она передернулась от боли. Я не хотел причинять ей боль, я только хотел, чтобы она перестала мучить меня. Из глаз ее хлынули слезы, словно снежная лавина прорвалась через какую-то преграду.

– Я любила ее, – проговорила Кавита, – а ты лишь пользовался ею в ожидании Карлы.

– Будьте благоразумны, перестаньте пререкаться и сосредоточьтесь на том, что происходит вокруг, – вмешалась Карла. – Мы же в гостях и пришли сюда не для того, чтобы выяснять отношения, а ради Дивы. Ей тоже досталось по полной.

Я сделал вид, что поглощен едой, Кавита сделала вид, что успокоилась. И у нас обоих это получилось неубедительно.

– Это ты должен был умереть на этой постели в одиночестве, – злобно бросила Кавита, не в силах сдержаться.

– Прекрати, Кавита, – сказала Карла.

– Что, молчишь, Лин?

– Прекрати, Кавита, – сказал я.

– Тебе нечего возразить, да?

Я собрался было встать, но она потянула меня за рукав:

– А хочешь знать, что она сказала о тебе, когда мы с ней занимались любовью?

Мне не надо было ничего ей говорить, но я не выдержал:

– Послушай, Кавита, ты работаешь в газете, которая торгует лекарством для белых людей в стране смуглолицых. Вы болтаете о защите окружающей среды и одновременно помещаете за деньги рекламу нефтяных и угольных компаний. Осуждаете людей, одетых в меха, но рекламируете бройлерные батареи и набитые гормонами гамбургеры. Ваши экономисты находят оправдание для банкиров, что бы они ни делали, ваши редакционные статьи избегают высказывать мнение редакции, а ваша критика – это ловля блох на слоне нетерпимости. Женщины предстают на ваших страницах безмозглыми куклами, а мужчины мудрецами. Вы фактически скрываете преступления, о которых сообщаете, и ополчаетесь на невинных людей для того, чтобы повысить свой рейтинг. Ты знаешь это все не хуже меня, Кавита, так что не строй из себя безупречного поборника справедливости и оставь меня в покое.

Она посмотрела на меня с решимостью, которая ничем не разрешилась, – очевидно, ей нечего было сказать. Она промолчала.

Я встал, извинился и направился к выходу из трущоб. На улочке с магазинчиками меня догнал Навин.

– Лин, – сказал он, – подожди.

– Как справляешься с утраченной любовью? – спросил я.

По незнанию я коснулся больного места.

– Что это значит? – гневно спросил он.

– Ничего не значит, я не хотел тебя обидеть. Не дуйся, сегодня мне и без того тошно.

Когда я дошел до того места, где стоял мой мотоцикл и детишки все еще играли прямо на улице, я почувствовал, что кто-то тихо подкрался ко мне сзади.

Я резко обернулся, схватив приблизившегося одной рукой за горло, в другой у меня уже был нож. Это была Карла. Я опустил руку.

– Тут-то ты меня и поймал, Шантарам, – сказала она, не шелохнувшись.

– Тут-то я тебя всегда и ловлю. А если ты будешь так подкрадываться к людям, крошка, то это может доставить тебе серьезные неприятности, – сказал я, пристроив руку на ее ягодицах.

– Фраза прямо из какого-нибудь американского гангстерского фильма.

– Ты просто не представляешь, каким американским гангстером я могу стать сегодня.

– И это избавит меня от неприятностей?

– Может быть, и нет. Может быть, надо подвесить колокольчик на твой браслет.

– Может быть, – промурлыкала она.

Я поцеловал ее, мечтая, чтобы она все время была со мной.

– Не так прытко… – произнесла она, отодвинувшись. – Ты уже хочешь захватить Трою, а корабли еще не пристали к берегу.

– Не могла бы ты уточнить свою мысль в горизонтальном положении?

– В твоем нынешнем жилище или в моем? – рассмеялась она.

– В любом, лишь бы в нынешнем.

Она опять засмеялась.

– Мы неправильно себя ведем, – сказал я. – После горы мы ни разу не были вместе. Тебе не кажется, что это слишком долго? Мне кажется.

Можно было подумать, что я откалываю необыкновенно остроумные шутки, – с каждым моим словом Карла смеялась все сильнее и, начав задыхаться от смеха, попросила не смешить ее.

– Карла, из-за тебя я перестаю трезво соображать. Знаешь, бывает чувство, когда тебе кажется, что ты абсолютно во всем прав. У меня такое ощущение возникает, когда я с тобой.

Она перестала смеяться и смерила меня взглядом с ног до головы. Не знаю, что заставляет людей мерить меня взглядом с ног до головы, но со мной это случается.

Она поцеловала меня. Я тоже поцеловал ее. Меня поливал дождь, били волны, и где-то внутри было место, где мы танцевали, – нет, лучше: она целовала меня.

Она дала мне пощечину.

– Черт побери! А это за что?

– Возьми себя в руки. Я думала, ты понимаешь. Я же говорила тебе. Либо ты участвуешь в этой игре вместе со мной, либо я играю одна. Выбор за тобой.

– Очень хорошо. Что за игра?

– Я люблю тебя, Шантарам, – ответила она, ускользая от меня, – но в данный момент мне нужна Кавита. У меня есть план, в который я не могу тебя посвятить. А от тебя мне нужно, чтобы ты был выше всего этого.

Она пошла обратно, в трущобы. Залаяли собаки.

Я не понял из ее слов ничего, кроме того, что касалось меня, но и в этом я был уверен не до конца. Единственное, что я знал, – я снова живу в Карлавилле. Я продолжал ощущать ее пощечину и ее поцелуй.