Идрис утверждал, что Вселенная постоянно нас подбадривает, подпитывает энергией. Не знаю, со мной этого не происходило даже во сне. Идрис говорил о вещах духовных, но для меня единственным духовным объектом оставалась природа. Связи с полем тенденций я так и не установил и здесь, на краю света, не принадлежал никому, кроме Карлы.

Я изучал всевозможные системы верований, учил молитвы на неведомых языках и молился с верующими при любой возможности, но все это связывало меня не с религиозной доктриной, а с самими людьми, с чистотой их веры. Часто у нас с ними оказывалось много общего – все, в сущности, кроме их бога.

Идрис говорил о божественном на языке науки, а о науке – на языке веры. Странно, но в этом я находил своеобразный смысл, в то время как от лекций Кадербхая о космологии у меня возникали только правильные, складные вопросы. Идрис, как любой хороший учитель, звал за собой в путь, и мне хотелось следовать за ним и постигать науку, однако открывающиеся передо мной духовные тропы всегда вели в лес, где все разговоры смолкали, позволяя птицам найти деревья, океаны, реки и пустыни. Каждый чудесный пробуждающийся день, каждая прожитая и записанная ночь несли в себе крохотную, незаполнимую пустоту извечных вопросов.

Я принял душ, выпил кофе, убрал номер и спустился к мотоциклу, припаркованному в переулке у гостиницы. За завтраком мне предстояло встретиться с Абдуллой. Я ждал и боялся этой встречи, опасаясь, что в его глазах не дрожит больше дружелюбный огонек. По дороге я размышлял о Диве Девнани, богатой наследнице, прячущейся в трущобах, и о ее отце, жизнь которого истекала струйкой в песочных часах. Я решил купить для Дивы керальской марихуаны и бутылку кокосового рома.

Свой байк я оставил рядом с мотоциклом Абдуллы, через дорогу от ресторана «Сораб», и медленно, с опаской, встретился взглядом с приятелем. Глаза Абдуллы оставались такими же честными, как и прежде. Он обнял меня, и мы оба втиснулись на узкую скамью за стол – так, чтобы видеть входную дверь.

– О тебе все только и говорят, – сказал Абдулла, поглощая масала-доса и клецки с манговым соусом. – Да Силва утверждает, что ты до конца месяца не доживешь. Предлагает биться об заклад.

– И что, есть желающие?

– Нет, конечно. Я его бамбуковым прутом отхлестал, он и заткнулся.

– Отлично.

– Самое главное сейчас – слово Санджая. А Санджай тебе смерти не желает.

– Как кот не желает смерти мыши?

– Не как кот, а как тигр, – ответил Абдулла. – Санджай считает котами «скорпионов», мол, они тебя ненавидят больше, чем да Силва.

– Значит, Санджаю выгодно, что я отвлекаю огонь на себя?

– Да. Он уверен, что без него ты все равно долго не протянешь, но от тебя ему сейчас есть польза.

– Как это?

– Пока ты жив, ты – заноза для врагов Санджая.

– Вот спасибо.

– Не за что. По-моему, ты даже после смерти будешь занозой, такой уж ты уникальный.

– Еще раз спасибо на добром слове.

– Не за что.

– А как он относится к тому, что я свое дело хочу начать?

– Он считает, что ты так долго не проживешь.

– Да, это я уже понял. Но если я каким-то чудом уцелею, скажем до послезавтра, как он к этому отнесется?

– Он мне пообещал, что разрешит тебе начать свое дело, но будет брать с тебя больший процент.

– Ха, а говорят, крестные отцы мафии – люди бессердечные. Значит, фальшивые документы мне можно будет изготавливать?

– Он считает…

– …что я так долго не проживу, это я уже слышал. А вдруг проживу?

– Санджай запретил впускать тебя в паспортную мастерскую. Фарзад сам к Санджаю пришел, просил разрешения у тебя учиться, а Санджай ему сказал…

– …что я так долго не проживу, это я понял. И все же разрешил или нет?

– Нет, не разрешил. Велел Фарзаду с тобой не связываться.

– А если я обзаведусь оборудованием и начну подправлять настоящие паспорта?

– Он считает, что…

– Абдулла, мне плевать, что он там считает, – вздохнул я. – Доживу я до весны или нет – мое личное дело. Ты при случае напомни Санджаю, что ему самому однажды может паспорт понадобиться. Если он не возражает, мне бы хотелось этим заняться. У меня неплохо получается, ты же знаешь. Вдобавок это в духе анархистов. Может, он все-таки согласится?

– Джарур, брат.

Хорошо, что Абдулла назвал меня братом, но я так и не понял, смирился ли он с моим уходом от Санджая или встал на мою сторону, разочаровавшись в боссе.

– Ты теперь займешься делами Дидье? – спросил Абдулла.

– Да, но не всеми. С наркотой я связываться не желаю, пусть люди Санджая этим занимаются. Может, Амир захочет на себя это взять. Кстати, Дидье избавляется от своих эскортов в южном Бомбее – долги я им списал, поэтому девушки теперь сами по себе, делают что хотят. Впрочем, Санджаю несложно будет с ними договориться.

– К вечеру все уладим, – глухо пробасил Абдулла. – А тебе что достанется?

– Все операции с валютой. Мне хватит денег примерно месяц поддерживать пятнадцать нелегальных торговых точек на участке от фонтана Флоры до Колабского рынка. Если дело пойдет, то все окупится. Вдобавок я решил заняться наручными часами и техникой. Уличные торговцы и перекупщики обещали мне право первого отказа. Должно получиться.

– Наручными часами? – мрачно переспросил он.

– Коллекционеры за них хорошие деньги дают.

– Наручными часами? – сердито повторил он. – Ты же воин, у Кадербхая служил!

– Абдулла, я не воин, а бандит. И ты тоже.

– Ты ему как сын был! А теперь мне здесь про часы рассказываешь…

– В таком случае давай поедем к Нариман-Пойнт, я тебе там буду про часы рассказывать, – отшутился я.

Он поднялся из-за стола, вышел из ресторана и решительно направился к мотоциклу: ни один бандит не платил за еду в ресторанах южного Бомбея, и Абдулла исключения не составлял. Я расплатился, оставил чаевые официанту и присоединился к Абдулле.

– Давай проедемся, – сказал он.

Мы отправились к Бомбейскому университету и оставили байки у колоннады. Оттуда тенистая аллея вела к Азад-майдану, открытому спортивному комплексу на площади, отгороженному кованым забором. Широкие зеленые газоны пересекала сеть тропинок, а университетские корпуса отливали золотом в океане солнечного света.

Мы с Абдуллой пошли по тропке, протоптанной среди пыльных сорняков у самой ограды. Мне вспомнились похожие прогулки вдоль тюремного забора – так я ходил и беседовал с другими заключенными.

– А как вообще дела? – спросил я. – Кое-какие слухи до меня долетали. Расскажи, как пожар у «скорпионов» случился.

Абдулла поморщился – он ждал моих вопросов о разборках в Колабе и о пожаре в доме Вишну, где погибла сиделка. Я знал, почему она там находилась, и понимал, что ни Абдулла, ни люди Санджая не подозревали о ее присутствии, – ведь я и сам обнаружил это только после того, как позвонил в дверь.

Абдулла шумно выдохнул через нос, плотно сомкнув губы:

– Лин, хоть мне и не следует этого делать, но я тебе доверяю как одному из своих.

– Ты же знаешь, меня подробности не интересуют. В общих чертах расскажи, мне хватит. Тебе не придется ради меня клятву нарушать, хотя я рад, что ты на это готов. Мне главное – понять, что именно произошло, кто в кого стрелял и все такое.

– Поджог Фарид организовал, – неохотно произнес Абдулла. – Я его отговаривал, да он меня не послушал. Огонь никого не щадит, сжигает все без разбора. А мне хотелось, чтобы было по справедливости, с разбором – убить тех, кто этого заслужил. Но Санджай решил, что пожар лучше. Фарид и поджег, только «скорпионы» разбежались, а сиделка не успела. Вот и погибла. Ума не приложу, откуда она там взялась!

– А где сейчас Фарид?

– У Санджая, ни на шаг от него не отходит, из города уехать отказывается, хотя по уму ему надо бы отсюда убираться.

– Да, из Бомбея никто уезжать не хочет.

– Что-что?

– Так, ничего. Ляпнул, не подумав. Слушай, Абдулла, ведь «скорпионы» этого так не оставят. Я с Вишну встречался, он человек серьезный, умный и со своей политической программой. У него далеко идущие планы. Он может отомстить вам с самой неожиданной стороны.

– А чего вообще он хочет?

– В определенной степени того же, что и вы. А еще он желает смерти – не только Санджаю, но и всем вам. И на Пакистане зациклен.

– На Пакистане?

– Ну да, – кивнул я. – Знаешь ведь, ближайший сосед Индии, душевные люди, красивый язык, великолепная музыка и все такое. А еще – тайная полиция. В общем, Пакистан.

– Этого еще не хватало, – поморщился Абдулла. – У Санджая в Пакистане друзья, те самые, которые ему для охраны афганцев прислали.

Мы дошли до угла, где на густой бархатистой траве сидела парочка, склонившись над книгами. По газону шныряли вороны, таскали из влажной земли червяков. Абдулла направился прочь, но я его остановил:

– Погоди, это мои знакомые.

Винсон и Ранвей встретили нас улыбками. Я представил Абдуллу и подобрал с травы раскрытую книгу – Джозеф Кэмпбелл, «Тысячеликий герой».

– С чего это вы вдруг Кэмпбеллом занялись?

– Я его в университете читала, – объяснила Ранвей, – теперь вот Стюарту вкратце пересказываю.

– Для меня это слишком типа заумно, – признался Винсон, откидывая со лба вьющиеся светлые пряди.

Я проглядел книжные корешки:

– Карлос Кастанеда, Роберт Пирсиг, Эммет Гроган, Элдридж Кливер и Будда. Отличный набор, осталось только Сократа и Говарда Зинна добавить. Я не знал, что ты здесь учишься.

– Не я, – торопливо вставила Ранвей.

– Строго говоря, здесь учусь я, – потупился Винсон. – Два года назад поступил, но все время прогуливаю. Зато в библиотеку пускают.

– Что ж, приятного чтения, ребята, – сказал я и собрался уходить.

– Между прочим, тарелка сластей помогла, – сказала Ранвей мне вслед.

Я обернулся:

– Правда?

– Ага. Сладкоежка обрадовался и оставил меня в покое. Спасибо тебе.

– Вы о чем это? – недоуменно спросил Винсон.

Добродушное лицо Винсона всегда отражало его мысли и чувства, да и сам он был открытым, как десятилетний мальчуган, и мне это нравилось.

– Я тебе потом расскажу, – пообещала ему Ранвей и помахала мне на прощание.

– Это они наручными часами торгуют? – поинтересовался Абдулла, когда мы направились к выходу со стадиона.

– Тебя это до сих пор беспокоит?

Абдулла хрипло, раскатисто рыкнул – он был одним из тех людей, которые действительно рыкают. Среди моих знакомых таких немало. По-моему, в них есть какие-то медвежьи гены.

– Твое оружие у меня, – заявил он. – Я тебе его пришлю, скажи только куда.

– Есть у меня человек, возьмет на хранение за десять процентов. Спасибо, Абдулла, я тебе дам его координаты. Сколько я тебе должен?

– Это подарок, – обиженно сказал он.

– Ох, прости, брат. Конечно подарок. Кстати, раз уж речь зашла об оружии – я тут с Викрантом на причале Сассуна договорился встретиться. Мастер-оружейник, ножи мне сделал, помнишь? Может, и тебе что нужно?

Мы прошли через университетский комплекс и направились к арке, ведущей на улицу. Не доходя до шумной толпы студентов, Абдулла остановился.

– Знаешь, – начал он, но тут же крепко сжал губы и тяжело задышал через нос. – Санджай запретил с тобой встречаться и разговаривать. Строго предупредил, что связываться с тобой можно только по делам Компании.

– Ясно.

– Ты понимаешь, что это значит?

– Да вроде бы…

– В следующий раз мы с тобой встретимся после смерти Санджая.

– Что?!

– Ничего не бойся, держись уверенно, – сказал он, обнимая меня, а потом отстранился, до боли сжав мне плечи. – За тобой присматривают.

– Я знаю.

– Нет, ты не понял – я сам нанял людей за тобой присматривать, – терпеливо объяснил он.

– Кого нанял?

– Велокиллеров.

– Ты нанял убийц-маньяков за мной присматривать?

– Да.

– Я ценю твою заботу. Кстати, должно быть, дорогое удовольствие – маньяков нанимать.

– Еще какое. Я из халедовской заначки позаимствовал.

– И Халед на это согласился?

– Да. Иначе его в Бомбей не заманить, вот и приходится помаленьку переносить его сокровища с горы в город.

– Ты шутишь, что ли?

Он обиженно уставился на меня:

– Я никогда не шучу.

– Шутишь, шутишь, – улыбнулся я. – Просто сам этого не осознаешь. Ты вообще большой шутник.

– С чего ты взял? – недовольно поморщился он.

– А кто нанял маньяков меня охранять? Ты большой шутник, Абдулла. И Лизу всегда умел развеселить, помнишь?

Лиза…

Абдулла остановившимся взглядом посмотрел вдаль, на газон; на скулах заходили желваки. Студенты играли в крикет, гоняли по полю футбольный мяч, кувыркались на траве, приплясывали ни с того ни с сего или нежились на расстеленных покрывалах под утренним солнцем.

Лиза…

– Я и не знал, что ты был ее ракхи-братом, – вздохнул я.

– Грядут большие перемены, – сказал Абдулла, глядя мне в глаза. – Может, в следующий раз увидимся на моих похоронах. Поцелуй меня по-братски и помолись за меня, чтобы Аллах простил мои прегрешения.

Он поцеловал меня в щеку, шепнул слова прощания и ловко смешался с толпой студентов в арке университетских ворот.

Стадион, окруженный длинной решетчатой оградой, казался огромным зеленым сачком, которым солнце ловило юные умы. Я поискал взглядом Винсона и Ранвей, но они исчезли.

Когда я вернулся к своему мотоциклу, Абдулла уже уехал – время шло к полудню, нас могли заметить. Кто знает, когда и как мы с ним снова увидимся.

В мастерской на причале Сассуна я передал Викранту сломанную саблю, завещанную мне Кадербхаем. Как обычно, сперва Викрант предлагал самую дешевую починку, заручался моим согласием, а затем начинал подробно объяснять все недостатки такого подхода и переходил к обсуждению варианта подороже, но, разумеется, не без своих недостатков. Естественно, за этим следовал еще один вариант, а потом еще один, и так далее. Вот уже много лет я пытался заставить оружейных дел мастера сразу приступать к обсуждению единственно верного и приемлемого способа решения проблемы, но безрезультатно.

– Викрант, нельзя ли побыстрее? Я согласен на самую высокую цену, ты же знаешь. Сил моих нет терпеть, раздражает вся эта канитель.

– Без раздражения в жизни не обойтись, – рассудительно заметил Викрант. – Другое дело, что есть правильное раздражение, а есть неправильное.

– Как это?

– Вот взять, к примеру, меня – я обязан вызывать раздражение у заказчика, это часть моей профессии. А ты раздражаешь людей без всякой на то причины.

– Неправда!

– Правда. Вот мы с тобой разговариваем, а ты меня раздражаешь.

– Да ну тебя! Ты мне саблю починишь или нет?

Он еще раз осмотрел клинок, с трудом сдерживая улыбку.

– Починю, – наконец произнес он. – Но по-своему. Тут в рукояти изъян есть, так что придется обойтись третьеразрядной починкой.

– Ну и пусть.

– Нет, ты не понимаешь, – ответил он, покачивая саблю на ладонях. – Если я ее по-своему починю, она никогда больше не сломается. Я починю ее навечно, но это уже будет не та сабля, с которой ходили в битву предки Кадербхая. Она станет другой. У нее будет иная душа.

– Ясно.

– Чего ты хочешь: сохранить историю или сохраниться в истории? – улыбнувшись, спросил Викрант.

– Шутник ты, однако. Я хочу сохранить саблю. Мне ее доверили. Если она еще раз сломается, кто знает, сможет ли следующий владелец ее починить. Так что чини ее по высшему разряду, Викрант, чтобы уж навечно. Переделай, если считаешь нужным, только не показывай, пока не закончишь, а то я от печальных мыслей не отделаюсь.

– Тебе клинок печальные мысли навевает или то, что тебе его доверили?

– И то и другое.

– Тхик, Шантарам.

– Значит, договорились. Да, спасибо за добрые слова о Лизе. Дидье мне передал. Я тронут.

– Хорошая она была, – вздохнул он. – Ушла от нас в лучший мир.

– Да, в лучший мир, – согласно кивнул я.

Хоть мы и считаем нашу жизнь худшей из всех возможных, лучших мест я избегал.

Весь день я провел с продавцами валюты, объездил все торговые точки – и у фонтана Флоры, и на мысе Нариман-Пойнт, и в мангровых зарослях залива Бэк-Бей, – по крупицам собрал информацию о бандитских разборках, ознакомился с обменным курсом, выслушал предсказания о его изменениях, сверился с записями Дидье, зафиксировал основных конкурентов, выяснил, в каких ресторанах нас привечали, а в какие не пускали, узнал, как часто следует платить полицейским, кому доверять, а кому нет, в каких лавках занимаются темными делишками и сколько стоит каждый квадратный сантиметр территории черного рынка в Колабе.

Разумеется, преступления приносят доход, иначе бы их не совершали. На преступности зарабатывают быстрее и больше, чем на Уолл-стрит. Но и на Уолл-стрит есть полиция. Вот в полицию я и отправился, прежде чем вернуться в трущобы, к Диве и Навину.

Я вошел в кабинет Дилипа-Молнии.

– Не садись, – буркнул он, кивая на кресло и внимательно оглядывая меня с головы до ног. – Зачем пришел?

Он прекрасно помнил, что недавно избил меня.

– Дилип-джи, – вежливо начал я, – я теперь работаю самостоятельно, и хотелось бы уточнить, кому теперь платить – вам или инспектору Патилу. Смею надеяться, что все-таки вам, потому что с инспектором договариваться сложно. Впрочем, если вы сообщите ему, что я такое сказал, я буду все отрицать.

Копы в дверях рассмеялись. Дилип-Молния зыркнул на них, и смех оборвался.

– Заприте этого типа в кутузку, – приказал Дилип. – И кулаков не жалейте.

Полицейские двинулись ко мне.

– Эй, я пошутил, – хмыкнул Дилип и предостерегающе поднял руку. – Пошутил, кому говорят.

Констебли захохотали. Я тоже рассмеялся – а что, неплохая шутка – и предложил:

– Пять процентов.

– Семь с половиной, – тут же ответил Дилип. – И в следующий раз я позволю тебе присесть в кресло.

Полицейские снова разразились смехом. Я смеялся вместе с ними – еще бы, ведь я ожидал, что Дилип-Молния потребует как минимум десять процентов.

– Договорились, – кивнул я. – Умеете вы торговаться, Дилип-джи, недаром у вас жена – марварка.

Марвари – каста торговцев и ростовщиков из североиндийского штата Раджастхан – славятся своим умением вести дела, а жена Дилипа-Молнии славилась умением тратить деньги быстрее, чем он их выколачивал из заключенных.

При упоминании жены Дилип помрачнел и недовольно скривился. Как известно, на всякого садиста найдется садист похлеще – главное знать, кто именно.

– Пошел вон!

– Спасибо, сержант-джи, – почтительно сказал я и направился к выходу.

Полицейские, которые недавно меня избивали, с улыбками попрощались со мной. Это тоже было по-своему смешно.