У подножия горы мы проследовали через долину с широкими тропами и статуями Будды из песчаника, после чего Абдулла свернул на какую-то едва заметную тропинку, и несколько минут мы пробирались через густой лес, пока не вышли к подъездной аллее, обсаженной ровными рядами деревьев. Аллея плавно поднималась на холм и заканчивалась перед массивным трехэтажным зданием из бетона и дерева.

Мы еще не достигли ступеней, ведущих на веранду, как навстречу нам из дома вышел Халед – в просторном халате из желтого шелка, с гирляндами белых и красных цветов на шее.

– Шантарам! – вскричал он. – Добро пожаловать в Шангри-Ла!

Он изменился. Он очень сильно изменился со времени нашего расставания в горах три года назад. Волосы поредели настолько, что его вполне можно было назвать лысым. В прошлом стройный и поджарый, он теперь так располнел, что в области бедер и талии стал шире, чем в плечах. Некогда красивое, резко очерченное лицо, взиравшее на мир гневно и обвиняюще, теперь оплыло от висков до нижней челюсти, почти исчезнувшей в складках жира; а растекшаяся по лицу улыбка сузила золотисто-карие глаза до едва заметных щелочек.

И все же это был Халед, мой старый друг Халед. Я устремился вверх по ступеням веранды, а он раскинул руки и обнял меня свысока, когда нас еще разделяли две ступеньки. Какой-то молодой человек в желтой курте нас сфотографировал, а потом выпустил из рук фотоаппарат, оставив его болтаться на ремне, и достал из кармана блокнот с ручкой.

– Не обращай внимания на Таруна, – сказал Халед, кивая в его сторону. – Он фиксирует все мои встречи и вообще все мои дела и высказывания. Много раз говорил ему этого не делать, но упрямый парнишка гнет свою линию. В конечном счете мы всегда действуем по велению сердца, не так ли?

– Ну…

– Как видишь, я растолстел, – сказал он.

В голосе не было сожаления или иронии, простая констатация факта.

– Ну…

– Зато на тебе лишнего жира ни грамма. А как ты умудрился заработать эти синяки? Боксировал с Абдуллой? Боюсь, на ринге тебе с ним не сладить. Да это и неудивительно, так ведь? Вы оба в отличной форме и без проблем заберетесь на мою гору, чтобы повидаться с Идрисом.

– На твою гору?

– По крайней мере эта ее часть принадлежит мне. А Идрис, чудила, считает всю гору своей. Ну же, поднимайся, дай мне обнять тебя как следует, а потом я тебе все здесь покажу.

Я преодолел пару последних ступенек и вновь погрузился в рыхлую плоть его объятий. Тарун сделал еще один снимок, сверкнув фотовспышкой. Наконец Халед отпустил меня, поздоровался за руку с Абдуллой и повел нас в дом.

– А где Карла? – спросил я, идя на шаг позади него.

– Она просила передать, что встретится с вами позднее, уже на тропе, – беззаботно молвил Халед. – Наверно, отправилась на пробежку, чтобы освежить голову. Не могу сказать точно, кто из нас двоих так выбил ее из колеи, но в споре я бы поставил на тебя, старый друг.

В тот момент мы находились в просторном холле с двумя лестницами слева и справа и арочными дверными проемами, ведущими в другие помещения первого этажа.

– Дом построили британцы, чтобы здесь пережидать сезон муссонов, – пояснил Халед, когда мы прошли из холла в гостиную с книжными полками вдоль стен, двумя письменными столами и несколькими удобными кожаными креслами. – Потом он достался одному местному предпринимателю, но был выкуплен городскими властями, когда здесь основали национальный парк. Мой богатый друг – один из моих учеников – арендовал этот дом, заплатив за несколько лет вперед, и передал его в мое распоряжение.

– У тебя есть ученики?

– Разумеется.

– Та-ак, дай угадаю. Должно быть, ты их учишь, как половчее избегать старых друзей, когда восстаешь из мертвых?

– Очень смешно, Лин, – сказал он тем же ровным, лишенным эмоций голосом, каким говорил о своем ожирении. – Надеюсь, ты понимаешь, что я должен соблюдать осторожность.

– К чертям осторожность! Ты не умер, Халед, и я хочу знать, почему ты меня об этом не известил.

– Все не так просто, как тебе кажется, Лин. Кстати, что касается учеников: я учу людей вещам, никак не связанным с мирскими заботами. Я учу их любви. В том числе любви к самим себе. Полагаю, ты не удивишься, когда я скажу, что у некоторых людей с этим большие трудности.

Мы проследовали через гостиную, открыли складные французские двери и очутились на застекленной веранде, протянувшейся вдоль всей задней стороны дома. Тут и там были расставлены плетеные кресла и столики со стеклянными столешницами. Над головой тихо гудели вентиляторы, и потоки воздуха шевелили листья декоративных кадочных пальм. За стеной из стеклянных панелей виднелся сад в английском стиле, с кустами роз и аккуратно подстриженными живыми изгородями.

К нам приблизились две хорошенькие девушки-европейки в туниках и, сложив ладони, поклонились Халеду.

– Присаживайтесь, – сказал нам Халед, указывая на два ближайших плетеных кресла. – Какие напитки желаете, прохладительные или что покрепче?

– Прохладительные, – сказал Абдулла.

– Я тоже.

Халед кивнул девушкам. Они попятились на несколько шагов, прежде чем развернуться и исчезнуть за дверью. Халед проводил их взглядом.

– В наши дни не составляет труда найти хороших помощников, – заявил он с удовлетворением и опустился в кресло.

Тарун сделал запись в своем блокноте.

– Расскажи мне, что произошло, – попросил я.

– Произошло? Что? – удивился Халед.

– Когда мы с тобой виделись в последний раз, там на снегу лежал мертвый безумец, а ты уходил в снежные горы, один и без оружия. И вот теперь я вижу тебя здесь. Что произошло?

– Вот ты о чем, – улыбнулся он. – Возвращаемся в прошлое?

– Да. Давай вернемся в прошлое.

– Знаешь, Лин, ты стал более напористым со времени нашей последней встречи.

– Возможно, так и есть, Халед. А может, дело в том, что я люблю правду и всегда стараюсь до нее докопаться.

– Правда… – задумчиво повторил он.

Я взглянул на Таруна, который продолжал строчить в блокноте. Во время паузы он приостановился, поймал взгляд Халеда и со вздохом спрятал письменные принадлежности.

– Итак, – продолжил Халед, – я пошел через афганские горы. Я шел и шел. Удивительно, как долго человек способен идти, когда ему все равно, будет он жить или умрет. Выражаясь точнее, когда он не любит самого себя.

– И куда ты пришел?

– В Пакистан.

«Расскажи мне о Пакистане», – прозвучал голос в моей голове.

– А после Пакистана?

– Из Пакистана я пошел в Индию. А когда добрался до Варанаси, оказалось, что молва уже меня опередила. Многие люди упоминали в разговорах Безмолвного Идущего Бабу. Слыша эти речи мимоходом, я не сразу сообразил, что говорят обо мне. За все это время я ни с кем не перемолвился ни словом – потому что просто не мог. Физически не мог. Я был жутко истощен. Едва не умер с голоду. За несколько месяцев голодания у меня выпали почти все волосы и зубы. Рот покрылся язвами и распух. Так что я при всем желании не смог бы произнести хоть что-нибудь членораздельное, даже ради спасения своей жизни.

Я коротко и тихо рассмеялся – отрывистые звуки были как пылинки в солнечном луче памяти.

– И вышло так, что люди приняли мое молчание за признак мудрости, представляешь? Иной раз и вправду: чем меньше, тем лучше. И там, в Варанаси, я встретил англичанина по имени Лорд Боб, который объявил меня своим учителем, своим гуру. Как вскоре выяснилось, он был очень богат. Многие мои ученики были богачами, что довольно забавно, если подумать.

Он помолчал, глядя на английский сад; при этом уголки его губ приподнялись в удивленной улыбке.

– Ты говорил о Лорде Бобе, – напомнил я.

– Ах да. Лорд Боб. Он был добрым и участливым, но ему чего-то не хватало в этом мире. Отчаянно не хватало. Он годами тщетно искал нечто, способное придать смысл его жизни, и в конце концов пришел за ответом ко мне.

– А что он искал? – спросил я.

– Понятия не имею, – ответил Халед. – Лорд Боб ни разу даже не намекнул, что именно он ищет. Богат он был до безобразия. Чего ему могло недоставать? Разумеется, я не смог помочь ему в поисках неизвестно чего, но Лорда Боба это не разочаровало, судя по тому, что он перед смертью завещал мне все свое состояние.

Вернулись девушки с двумя подносами и поставили их на ближайшие к нам столы. Там были напитки в высоких бокалах и блюда с кусочками сушеной папайи, ананаса и манго, а также три вида орехов, очищенных от скорлупы. Девушки отвесили глубокий поклон Халеду, почтительно сложив руки, затем попятились, развернулись и ускользнули прочь, бесшумно ступая босиком по доскам веранды.

Я посмотрел им вслед и перевел взгляд на хозяина дома, мечтательно созерцавшего сад. Абдулла в свою очередь пристально наблюдал за Халедом.

– Там, в Варанаси, я прожил почти два года, – сказал Халед. – И порой я скучаю по тем временам.

Повернувшись, он взял с подноса бокал и протянул его мне, другой передал Абдулле, а из третьего отпил сам.

– То были славные годы, – вздохнул он. – Я многому научился благодаря готовности Лорда Боба отречься от себя и полностью мне подчиниться.

И он довольно хмыкнул. Я посмотрел на Абдуллу. Халед сказал «отречься»? Он сказал «подчиниться»? Это был самый странный момент и без того уже очень странной беседы. В наступившем молчании мы сделали по глотку из бокалов.

– Понятно, что он был такой не один, – продолжил Халед. – Было много других, включая даже почтенных садху, и все они радостно падали ниц и прикасались к моим ногам. А я не произносил ни слова. Так я познал особого рода власть, которую ты получаешь, когда кто-то – хотя бы один человек – благоговейно преклоняет перед тобой колени. Это, в сущности, та же самая власть, которую мужчина передает женщине, когда на коленях просит ее руки.

Он засмеялся. Я уткнулся взглядом в свой бокал, наблюдая за извилистым бегом капель на запотевшем рубиновом стекле с серебряной филигранью. С каждой минутой я чувствовал себя все более неуютно. Халед, самодовольно разглагольствовавший о том, как люди падали перед ним на колени, был совсем не тем человеком, которого я когда-то знал и любил.

Халед повернулся к Абдулле:

– Похоже, наш брат Лин удивляется тому, что, заметно улучшив свой английский за годы жизни с Лордом Бобом, я одновременно утратил свою американскую сентиментальность. Что скажешь?

– Каждый человек должен отвечать за свои поступки, – сказал Абдулла. – Это правило равно применимо и к тебе, и к тем, кто перед тобой преклоняется, и к Лину, и ко мне.

– Отлично сказано, старый друг! – воскликнул Халед.

Он поставил бокал на столик и, крякнув от натуги, поднял свои телеса из кресла.

– Идемте, я хочу вам кое-что показать.

Мы последовали за ним внутрь дома. Перед одной из боковых лестниц в холле он остановился, положив руку на деревянные перила, и спросил с озабоченным видом:

– Надеюсь, вам понравился сок?

– Очень.

– Все дело в капельке кленового сиропа, которая меняет вкус, – заявил он.

Повисла неловкая пауза. Я не сразу понял, что он ожидает нашей реакции.

– Очень вкусный сок, Халед, – сказал я.

– Превосходный сок, – поддакнул Абдулла.

– Рад, что вам понравилось, – сказал Халед. – Вы не представляете, сколько времени я потратил, обучая кухонный персонал правильному приготовлению соков. Одного из них даже пришлось избить поварешкой. А с десертами и вовсе вышла форменная драма, если б вы только знали!

– Могу себе представить, – сказал я.

Халед шагнул на ступеньку, но затем быстро обернулся к Таруну, все это время следовавшему за нами по пятам.

– Останься здесь, Тарун, – сказал он. – Сделай перерыв, скушай булочку.

Тарун удалился с огорченным видом. Халед проследил за ним, подозрительно щуря глаза.

Прежний Халед поднялся бы по лестнице, прыгая через две ступени, и достиг бы верхней площадки быстрее любого человека в Бомбее. Нынешний Халед сделал две передышки, преодолевая первый лестничный пролет.

– Здесь, на втором этаже, – пропыхтел он на последней ступеньке, – находятся все наши комнаты для медитации и йоги.

– А, так ты у нас теперь еще и йог? – спросил я, не удержавшись от ехидной интонации в духе Джорджа Близнеца.

– Нет, что ты! – ответил Халед совершенно серьезно. – Я слишком растолстел для таких упражнений. Да и в прежние времена я больше был по части бокса и карате, если ты помнишь, Лин.

Я помнил. Я помнил время, когда Халед мог одолеть один на один любого бойца в городе, за исключением Абдуллы, и после этого еще сохранить силы для нового поединка.

– Да уж…

– Однако йога очень популярна среди моих учеников. Они занимаются с утра до вечера. Они занимались бы и всю ночь напролет, если бы я им позволил. Иной раз даже приходится поливать их водой из пожарного шланга, чтобы прервать занятия.

Мы заглянули в ближайший класс. Там человек десять сидели на циновках, а из колонок на стенах доносились мелодичные звуки флейты.

Отдышавшись, Халед продолжил подъем на третий этаж, где мы увидели длинный коридор из конца в конец здания и множество закрытых дверей.

– Спальни, – пояснил Халед, – и комнаты для уединения.

Он осторожно приоткрыл дверь в одну из комнат, продемонстрировав нескольких девушек, которые спали на койках с противомоскитными сетками. Все девушки были голыми.

– Мои самые преданные поклонницы, – произнес Халед все тем же до странности невыразительным тоном.

– Какого черта, Халед?! – не выдержал я, но он быстро поднес указательный палец к своим губам, призывая к молчанию:

– Тише, прошу тебя, Лин! Если ты их разбудишь, они не дадут нам ни минуты покоя.

– Будь здоров, Халед, – сказал я, направляясь к лестнице.

– Что ты делаешь? – спросил Халед, удивленно подняв брови.

– Иду в сторону выхода. И намерен идти, пока не покину твой дом. Это означает расставание.

– Постой, Лин. Объясни, в чем дело? – повысил он голос после того, как притворил дверь спальни.

– Ты еще спрашиваешь, в чем дело? – Я задержался на лестничной площадке. – У тебя тут что, гарем? Ты совсем сбрендил, Халед? Ты кем себя возомнил?

– Здесь все вольны уходить, когда им вздумается, Лин, – сказал он бесстрастно, однако по лицу его пробежала тень. – Включая тебя.

– Вот и славно, – вздохнул я, разворачиваясь. – Что я сейчас и делаю.

– Нет-нет, извини! – произнес он и, быстро приблизившись, положил руку мне на плечо. – Я хочу показать еще кое-что! Вы оба должны это увидеть! Имейте в виду, это большой секрет. И я хочу поделиться им с вами.

– С меня довольно секретов за сегодняшний день, Халед. Дай мне знать, когда слезешь со своей горы.

– Но Абдулла тоже не видел моего секрета. Ты не можешь лишить его такой возможности! Это будет жестоко. Абдулла, ты ведь хочешь узнать секрет?

– Очень хочу, Халед, – заверил Абдулла, демонстрируя живейший интерес.

– Тогда убеди Лина остаться. В любом случае я сейчас иду туда и приглашаю вас составить мне компанию – если есть желание, братья.

Он отпустил мое плечо, набрал в легкие побольше воздуха перед новым подъемом и зашагал по лестнице на чердак.

Я придержал Абдуллу и шепотом спросил:

– Какого черта мы здесь торчим, Абдулла?

– Что тебе не нравится?

– Ты видел комнату с голыми девицами? Да что за хрень с ним творится? Хочешь завести подружку – ради бога. Мир полон девчонок, меняй их как перчатки. Но заводить натуральный гарем – это перебор по любым понятиям. Идем, брат. Нам нечего здесь делать.

– А как же насчет секрета, Лин? – прошептал Абдулла.

– На кой он тебе сдался?

– А вдруг это что-то важное?

– Лично мне уже хватило секретов, Абдулла.

– И тебе нисколько не интересно?

– У меня начинается удушье на нервной почве. Срочно нужен глоток свежего воздуха, чтобы оклематься. Пойдем отсюда.

– Прошу, задержись еще ненадолго, Лин! Давай хотя бы взглянем на этот секрет.

Я вздохнул.

– Так вы идете, друзья? – позвал Халед с середины лестничного пролета, где он устроил очередную передышку. – Эти лестницы меня убивают. Но я уже заказал лифт, на следующей неделе его установят.

Абдулла повернулся ко мне и скорчил просительную гримасу.

– Да, мы идем! – откликнулся я и зашагал вверх по ступенькам.

Халед миновал поворот лестницы, дотопал до чердачной двери, вытащил ключ из кармана халата, открыл замок и жестом пригласил нас войти.

Внутри было темно. Проникающий в дверной проем свет с лестничной клетки позволял разглядеть лишь смутные контуры помещения и стропила крыши вверху. Халед закрыл дверь и щелкнул выключателем – загорелась висящая на проводе лампочка.

И мы узрели массу драгоценностей, золотых и серебряных предметов, размещенных на нескольких столах россыпью, в сундучках и шкатулках. Там были подсвечники и зеркала, золоченые рамы для картин, ожерелья, цепочки, жемчужные бусы, браслеты, расчески, часы, броши, перстни, серьги, кольца для носа и для пальцев ног, а также несколько черно-золотых свадебных ожерелий.

И еще деньги. Кучи денег.

– Сколько бы я ни пытался передать это словами, – отдуваясь, сказал Халед, – гораздо лучше увидеть воочию, на? Вот что дает нам власть, исходящая от преклонения. Вы это видите? Вы видите?

Вопрос повис в воздухе, и наступившую тишину нарушало только сиплое дыхание Халеда. Потом в дальнем углу под крышей заворковали голуби, и эти звуки эхом отдались по всему чердачному помещению.

Наконец Халед вновь подал голос.

– Нигде не учтено, не облагается налогами, – объявил он, переводя взгляд с Абдуллы на меня и обратно. – Ну, что скажете?

– Тебе нужно усилить охрану, – сказал Абдулла.

– Ха! – выдохнул Халед и хлопнул рослого иранца по спине. – Не возьмешься за эту работу, старый друг?

– У меня уже есть работа, – спокойно сказал Абдулла.

– Да, конечно, у тебя есть работа, но…

– Все это тебе досталось от учеников? – спросил я.

– Собственно, это я называю их учениками, тогда как они именуют себя моими поклонниками, – изрек Халед, глядя на сокровища. – А ведь это еще не все.

– Еще не все?

– Да, представь себе. Много подарков осталось в Варанаси. Мне пришлось покинуть город в большой спешке, и я их там оставил.

– Каким образом оставил?

– Отдал полиции в качестве взятки. И тогда Лорд Боб поселил меня здесь, в этом доме, незадолго до своей смерти.

– А почему тебе пришлось бежать из Варанаси?

– А почему тебя это так интересует, друг мой Лин?

В глазах его поблескивали искорки отраженного бриллиантами света.

– Ты сам об этом заговорил, старик.

Несколько секунд он смотрел на меня, раздумывая, ступать или нет на скользкий лед откровений. И видимо, решил мне довериться.

– Там была одна девчонка, – начал он. – Моя поклонница, искренняя поклонница, принадлежавшая к видной семье браминов. Настоящая красавица, преданная мне душой и телом. Я и не подозревал, что она несовершеннолетняя.

– Да ладно тебе, Халед.

– Говорю же, я и подумать не мог. Ты давно живешь в Индии, Лин, и сам знаешь, какими скороспелыми бывают индийские девицы. Клянусь, на вид ей было восемнадцать. Груди размером с плод манго. И секс был как со зрелой женщиной. Но потом выяснилось, что ей только четырнадцать.

– Халед, чтоб тебя! Это уже ни в какие ворота!

– Но, Лин, попробуй меня понять…

– Понять секс с детьми? Почувствовать себя на твоем месте? Ты это мне предлагаешь, Халед?

– Но это больше не повторится.

– Повторится?

– Это не может повториться. Я принял меры.

– Всякий раз, как ты открываешь рот, все становится только хуже, Халед.

– Послушай меня! Я теперь у всех девушек проверяю свидетельства о рождении, прежде всего у самых юных. Так я себя обезопасил.

– Себя обезопасил?

– Полагаю, нам лучше закрыть эту тему, йаар. Все мы в прошлом делали вещи, о которых теперь сожалеем, не так ли? У арабов есть пословица: «Слушайся совета тех, кто заставляет тебя плакать, а не тех, кто вызывает твой смех». Сегодня мне не удалось тебя развеселить, Лин, но это не значит, что мои слова не стоят внимания.

– Халед…

– Я хочу сказать тебе и Абдулле, моим последним оставшимся братьям, что отныне моя власть, мои деньги и мое наследство – все это принадлежит и вам.

– О чем ты говоришь, Халед?

– Я говорю о расширения бизнеса, – пояснил он.

– Какого еще бизнеса?

– Да вот этого самого. Я об ашраме. Сейчас уже созрели все условия для экспансии. Совместно управляя предприятием, мы покроем сетью таких ашрамов всю Индию, а потом доберемся и до Америки. Весь мир будет у наших ног. Причем буквально.

– Халед…

– Вот почему я так долго откладывал эту беседу с вами. Сперва нужно было создать стартовый капитал. Я привел вас сюда, чтобы показать богатство, которое принадлежит вам в той же степени, что и мне.

– А вот в этом ты прав, – сказал я.

– Рад, что ты меня понял.

– Я хотел сказать, что все это в равной степени не принадлежит ни нам, ни тебе, Халед.

– То есть как это?

– Эти дары приносились чему-то большему, чем все мы, и тебе это отлично известно.

– Нет, ты не понимаешь, – уперся он. – Я хочу, чтобы вы оба стали моими компаньонами. Мы заработаем миллионы! На духовности можно делать большие деньги, но это рискованный бизнес. Мне нужна ваша помощь, и вместе мы очень далеко пойдем!

– Уж лучше я пойду куда подальше, Халед.

– Но мы можем сорвать куш! – прохрипел Халед, обнажая зубы. – Мы можем сорвать огромный куш!

– Халед, я должен на время уехать из города, – сообщил Абдулла каким-то не своим, напряженным голосом.

– Что? – озадачился Халед.

– И пока я буду отсутствовать, прошу тебя подумать о возвращении в Бомбей вместе со мной.

– Опять эти старые песни, Абдулла? – вздохнул Халед.

– Тебе давно пора занять свое законное место во главе совета, созданного Кадербхаем. Настают смутные времена, а дальше будет еще хуже. Ты нам нужен как лидер. Только ты сможешь отстранить Санджая и возглавить Компанию. Если ты вмешаешься сейчас, Санджай останется в живых. Если нет, кому-то из нас придется его убить, а потом власть все равно перейдет к тебе по старшинству.

В своем нынешнем воплощении Халед являл собой противоположность тому, каким должен быть лидер криминальной группировки. Но Абдулла – иранец, отдавший свое сердце музыке бомбейских улиц, – не видел реального человека, стоявшего сейчас перед нами. Абдулла видел символ и престиж, какой давала ему долгая дружба с Кадербхаем, а также грозную репутацию Халеда, обретенную во множестве кровавых баталий, когда он возглавлял и приводил к победе бойцов Компании.

Я больше не считал себя связанным с Компанией Санджая, и теперь их дела меня не касались, но я понимал, что новый Халед, приохотившийся к рабскому повиновению окружающих, может составить адскую смесь с прежним Халедом, всегда готовым без лишних раздумий прибегнуть к насилию.

Преступность, замешанная на каких-либо принципах, обретает роковые черты и потому странным образом завораживает окружающих. Преступность, замешанная на религиозном поклонении, искупает грехи правоверных жертвоприношениями грешников. Нет, я совсем не хотел, чтобы Халед принял предложение Абдуллы.

– Еще раз говорю тебе, что я не могу на это согласиться, – с улыбкой молвил Халед. – В свою очередь, со всей дружбой и уважением, я прошу тебя обдумать мой план. Как раз сейчас есть прекрасная возможность захватить львиную долю рынка, пока индустрия духовного совершенствования еще не заработала на полных оборотах. Да мы на одной йоге наварим миллионы!

– Ты должен думать о Компании, Халед, – упрямо твердил Абдулла. – Ты должен исполнить то, что тебе предначертано.

– Этому не бывать, – ответил Халед, все еще сохраняя на лице улыбку. – Но я высоко ценю твое внимание и твою настойчивость. Что касается моего предложения: не спешите с ответом, подумайте обо всех этих сокровищах… А сейчас приглашаю вас отобедать. Признаться, я уже порядком проголодался.

– Нет уж, с меня хватит, – сказал я.

– Что такое?

– Халед, я был сыт по горло уже после того, как увидел твой гарем. И сейчас я ухожу.

– Так и уйдешь, даже не перекусив? – спросил Халед, когда мы начали спуск с чердака.

– Сколько раз повторять, Халед? Я ухожу сию минуту.

– Учти, это плохая примета: не попробовать еду, приготовленную для тебя! – предупредил он.

– Как-нибудь переживу.

– Да, но это кашмирские сласти! Среди моих поклонников есть один великолепный кондитер. Ты не представляешь, как трудно раздобыть кашмирские сласти в Бомбее!

Я прошел через холл, слыша за спиной его сопение и топот. Здесь к нам присоединился Тарун и засеменил сбоку от хозяина.

Мы вышли на фасадную веранду, где Халед вновь заключил меня в рыхло-потные объятия, пожал руку Абдулле и, когда мы уже вышли на гравийную дорожку, помахал нам вслед.

– Приходите в любое время! – крикнул он. – Здесь вам всегда рады! Каждую среду вечером у нас киносеанс! Зрителям подают охлажденный фирни! А по четвергам у нас танцы! Я учусь танцевать – можете в это поверить?

Стоявший с ним рядом Тарун торопливо делал записи в блокноте.

За первым же поворотом тропы мы наткнулись на ожидавшую нас Карлу. Она курила сигарету, сидя на стволе упавшего дерева.

– Ну и как тебе наш просветленный мудрец, Шантарам? Не стошнило?

– Могла бы предупредить хоть намеком, – сказал я, и впрямь чувствуя себя отвратительно. – Что с ним такое стряслось?

– Он стал счастливым, более или менее, – сказала она тихо. – В данном случае скорее более, чем менее.

– А сами вы счастливы видеть его таким?

Абдулла и Карла уставились на меня, не говоря ни слова.

– Ладно, проехали.

Они продолжали молча на меня смотреть.

– О’кей, о’кей, – сдался я. – Должно быть, я просто… я просто хочу вернуть своего прежнего друга. Вы по нему разве не скучаете?

– Халед здесь, он с нами, Лин, – сказал Абдулла.

– Но…

– Побереги дыхание для горы, – оборвала меня Карла, выходя на тропу. – Почему вы, гангстеры, все такие болтливые?

Когда мы достигли подъема перед первыми пещерами, Карла ускорила шаг. И она по-прежнему опережала нас на последнем, самом крутом участке пути. Карабкаясь следом, я не мог удержаться от взглядов на округлости ее тела, в процессе подъема четко обрисовавшиеся под одеждой. «Все мужчины – кобели, легко забывающие о приличиях», – однажды заметил Дидье.

– Ты там что, пялишься на мой зад? – оглянувшись, спросила она.

– Каюсь, грешен.

– Прости его, Карла, – подал голос Абдулла в попытке замять неловкую ситуацию. – Его просто удивляет твоя способность лазить по кручам, как мартышка.

Карла расхохоталась, схватившись за лиану, чтобы не покатиться вниз. И этот громкий искренний смех далеко разнесся под куполом нависающей над тропой листвы. Свободной рукой она сделала жест, умоляя Абдуллу не произносить больше ни слова, пока она не просмеется.

– Спасибо, Абдулла, – сказала она, наконец успокаиваясь.

– Не за что, – отозвался он.

Вот так, шутя и смеясь, мы втроем поднимались на гору, не ведая, что эта гора изменит жизнь каждого из нас, изменит навсегда.