Аннабель очнулась от боли. Ей казалось, что в лицо ей только что попал снаряд, все ее тело ныло; малейшее движение причиняло страдание, отзывавшееся в каждой клеточке.

Помимо кровоподтеков на щеке и виске, у нее был сломан нос и полностью выбит клык, кое-как еще на чем-то державшийся и почти торчавший наружу из кровоточащей десны.

Ей удалось приподняться на локтях. Вокруг было абсолютно темно.

Попытавшись встать, Аннабель закричала от боли. Казалось, голова сейчас взорвется.

— Пришли в себя? — Над ней стоял Калибан.

У него был обманчивый голос — чересчур высокий и потому неестественный; его можно было бы упрекнуть в плохом подражании — так волк пытался изобразить голос бабушки в «Красной Шапочке».

Аннабель узнала этот особенный тембр. Как она могла так заблуждаться…

— Где я? — спросила она, чувствуя, как отзываются болью ее раны.

— У меня.

Где же они? Как сюда попали? Определить было невозможно.

Сжав кулаки, она попыталась сесть. Ей было так больно, что руки и ноги дрожали. Все ее тело, потерявшееся среди здешнего небытия, словно возвращалось в первобытный хаос. Невозможность определить, куда она попала, была особенно гнетущей.

— Что… вы хотите?

Вопрос остался без ответа. Она пощупала пол: плотный слой земли. И все-таки они не снаружи: здесь слишком темно для улицы, да и стены вокруг, кажется, есть; Аннабель не покидало ощущение, что она попала в тюрьму.

Наконец Калибан ответил:

— Ничего, что вы могли бы мне дать. Все, что я хочу, я получу и так.

Аннабель протянула руку вправо, пытаясь лучше разобраться, где она находится.

— Вы ведь поняли, кто я, не правда ли?

Аннабель напряглась. Да, она его вычислила, и он это знает.

— Да, — прошептала она. — Вы — Калибан. Эрик Мердок.

Она догадалась, что шериф самодовольно улыбнулся в темноте.

— Что вы сделали с Джеком?

— О, с добрым старым Тэйером? Я так и понял, что вы с ним — настоящие друзья… Хм… Боюсь, некоторое время он не сможет ничего предпринять. За секунду до того, как я обрубил свет, он проскользнул в кухню посмотреть, что происходит. Скажем так, он полез не в свое дело. Но не беспокойтесь: он не страдал.

Его смех был сухим и злобным.

Вдалеке Аннабель услышала женский плач. Стоны были тихими — сказывалось расстояние, но ошибиться было невозможно.

— Где мы? — выдохнув, взволнованно спросила Аннабель.

— Я уже сказал вам. У меня.

— Что это значит?

Детектив вспомнила все фотографии: похищенные, заложники… и закрыла глаза.

Она оказалась здесь. В самом логове. Там, где он прятал их, прежде чем убить.

— Зачем… зачем все это? — поинтересовалась она.

— Зачем? — удивленно повторил он. — Вы что же, ничего не поняли? Аннабель, ну как же вы ничего не поняли? Во время первой нашей встречи я подумал, что вы сможете все раскрыть, приблизиться к разгадке. Жертвы, Аннабель, — вот ключ.

Калибан вздохнул. В нем боролись противоречивые чувства: желание напугать эту женщину молчанием и стремление поведать ей о собственной гениальности. Наконец, едва контролируя свое возбуждение, он продолжил:

— Давайте посмотрим на вещи иначе, Аннабель. Когда вы гуляете по улице, что вы видите вокруг? А когда заходите в супермаркет? Или проводите отпуск на пляже? Что вы видите? Отвечу за вас. Вы видите толпу. Людей. Целые стада потребителей. Тех — ладно, давайте назовем их «люди», — кто находится на вершине пищевой цепочки, хозяев мира. Между нами, вы ведь полагаете, что они действительно хозяева мира, вы и все, кто погряз в бесконечных процессах купли-продажи. Вы готовы жрать и тратить деньги для того, чтобы на следующее утро опять отправиться на их заработки. Сваливать повсюду на земле отходы производства.

Аннабель все больше нервничала. Ей не нравилось то воодушевление, с которым он продолжал свой рассказ.

— Ладно, это все достаточно просто, — резюмировал он. — И однажды утром, прогуливаясь среди всей этой толпы людей, наблюдая за тем, как они все мелочны, я ощутил тошноту. Меня тошнило от человека, от его глупости, от его тщеславия.

Аннабель вытянула ноги вперед. Страх все больше опутывал ее своей паутиной.

— Чтобы вы правильно поняли смысл того, что я делаю, я немного расскажу вам о себе, хотите?

Что делать? Ей просто надо было выиграть время — ни на что больше надеяться она не могла. Нужно было заставить его говорить как можно дольше. Мердок жил один и, возможно, впервые столкнулся с кем-то, кто был способен оценить его преступный талант.

Шериф глубоко вздохнул. Слова полились из него так складно, словно он сотни раз репетировал эту речь у себя в голове:

— Когда я был ребенком, мне нравилось контролировать все, обладать определенной властью и уважением. Я обожал привязывать к деревьям других детей и ждать, когда они начнут умолять меня освободить их, в тот момент я видел в их глазах все рабство мира и знал, что могу потребовать у них все что захочу. Вы удивлены, что при подобных склонностях я стал коном? Конечно, не обходилось без ошибок, порой я увлекался, нажил себе нескольких врагов, но все это ерунда — значок сильно мне помогал! Хотите слышать, как все это началось? Ну же, хотите?

В ответ Аннабель застонала. Надо выиграть время — она пока совершенно не представляла, что делать дальше.

— Судьба, — заявил Мердок. — Вы верите в судьбу? Я — да. Немного. В 1997 году у меня было полно забот. Я стал жестоким — умеренно, как все люди, много работающие сверхурочно. Да еще эта сраная мечта: мне хотелось покопаться в трупах, попробовать их. Мне всегда было любопытно, каковы на вкус остальные люди.

Молчание. Ноздри Мердока выпускали воздух тихо, словно он с наслаждением представлял все то, о чем говорит. Все больше погружаясь во мрак.

Затем он заговорил снова — еще мягче, степеннее, так, словно грезил наяву:

— Чем больше времени проходило, тем сложнее мне было с собой бороться. Я излагаю вам детали, но, если говорить начистоту, это стало для меня долбаной навязчивой идеей. И вот, в один прекрасный апрельский день 1997 года в мой кабинет вошел агент ФБР. В тот момент я работал шерифом в одном из городов Калифорнии. Он объяснил мне, что ищет убийцу из болот Северной Каролины. И, согласно некоторым предположениям, выходило, что этот убийца, весьма вероятно, жил где-то в пределах моей тогдашней юрисдикции. Он хотел, чтобы мы показали ему уголовные дела, заведенные в последние десять лет, особенно его интересовали извращенцы, насильники и маньяки, уродовавшие жертвам глаза. Мы занимались этими делами четыре дня. И все четыре дня я мог думать только об этом странном убийце, о том, кто он, с какими мыслями встает по утрам, о трупах в его постели. Четыре долгих дня я преследовал его, чтобы вычислить. Так я вышел на некоего Роберта Ферзяка. Проблемы с правосудием возникли у Роберта еще в начале 1990-х, когда он был подростком. В течение недели он держал у себя двух автостопщиков: чтобы не оставаться в одиночестве, как он сказал моему предшественнику. Но более всего внимание федерального агента привлекла фраза одного из автостопщиков, что Роберт попросил отдать ему их глаза, обещая взамен свободу. Дело по-тихому закрыли: в конечном счете, Роберт их отпустил, поэтому его на десять месяцев просто упрятали в институт психиатрии. Узнав, что потом Роберт Ферзяк сменил место жительства и перебрался на восточное побережье, в Северную Каролину, федеральный агент прямо подпрыгнул на стуле. Ведь он только что узнал имя убийцы из болот. И бросился в аэропорт…

Мердок вновь сделал паузу — она длилась долго, целую минуту.

— Тем же вечером, — продолжил он, — я узнал, что разбился какой-то самолет, и ни секунды не сомневался: федеральный агент был на его борту. Спустя три или четыре дня мне позвонили из ФБР. Они сказали, что один из их людей приезжал ко мне и погиб в авиакатастрофе. Потом они спросили меня, не обнаружил ли он что-нибудь с моей помощью. Тогда я рискнул. Торопясь, этот чувак из Бюро даже не позвонил коллегам, он спешил на самолет и уносил имя убийцы из болот в своей голове. Кроме него, это имя знал только я. А теперь я знал его один. Не знаю почему, я промолчал. Объяснил им, что он ничего не нашел и поэтому в сердцах поспешил уехать.

Калибан умолк и тяжело вздохнул. Аннабель попыталась определить, где он находится — видимо, впереди нее и немного левее. Между тем, снова и снова продолжая рассказ, он постоянно менял место, как будто кружил рядом.

— Неделю я провел в раздумьях. Я знал имя и адрес серийного убийцы, представляете? Я мог стать героем, шерифом, взявшим «убийцу из болот». Но подобная слава меня ничуть не привлекала. Наоборот, меня очаровывало то, кем он был и что делал.

Аннабель без труда представила пускающего слюну Мердока, мечтательно заглядывавшего в прошлое.

— День за днем я воображал себе его дом: интересно, на что он похож внутри? Уверенность, что кто-то может подобным образом проводить свои уик-энды, приводила меня в исступление. И я отправился в Северную Каролину. Я шпионил за ним, потом смог приблизиться. Рассказал ему, что все знаю. Что восхищаюсь им. Помню, мы поехали в торговый центр. И там, глядя на всех этих людей вокруг, я сказал ему, что вместе мы смогли бы действовать еще эффективнее. О, Аннабель, когда мы вдвоем зарезали первого, это было жестоко, он сопротивлялся изо всех сил, кровь хлестала почти на два метра вверх, и вот, не имея сил больше кричать, он издал звук — нескончаемый визг, напоминающий визг свиньи. Однако первый кусочек мяса… — Калибан нервно и с шумом вдохнул воздух: — Какой вкус! И тут вся эта кровь перестала иметь какое бы то ни было значение. Наоборот, мне захотелось съесть человека, на которого я смотрел. И это было лучше, чем секс, более опьяняюще, чем оргазм, у меня была абсолютная власть над этим человеком: благодаря своему поступку я очутился на вершине пищевой цепочки, поднялся над людьми. Так начался мой пир. Я оказался в полном одиночестве на вершине пирамиды. Аннабель, вы просто не можете себе представить это ощущение силы и власти, когда идешь через толпу, глядя в глаза мужчинам и женщинам и зная, что все они могут быть твоими. Мы перестали ходить — мы парили, потому что никто больше не мог с нами сравниться. А этот вкус, дорогая моя… Невероятно изысканный, нежный, никакое другое мясо не похоже на него, поверьте мне! Все тело подсознательно трепещет от того, что принимает в себя другое тело, той же расы, узнает и оценивает его… круг замыкается.

Аннабель испытала приступ тошноты.

— Вы… отвратительны, — с трудом произнесла она.

— О, это вы сказали? Я похож на вас, единственное отличие — я-то отдаю себе отчет в своих поступках, я внимателен и не питаюсь лицемерием общества! Посмотрите на этих бравых коровок, которых мы разводим: мы сознательно лишаем их жизни, для нас они — парнокопытная пища, предназначенная исключительно для того, чтобы люди могли ей лакомиться. Мы питаемся мукой из костей животных, а кстати, известно ли вам, что некоторые виды муки содержат частицы человеческой плаценты? Знаете ли вы, что плаценты и зародыши — предмет неслыханной конкуренции между косметическими и медицинскими лабораториями? По всему миру большие корпорации делают некоторые лекарства, используя эти составляющие. Тысячи женщин после родов, стараясь побыстрее восстановить форму, принимают пилюли, сделанные подобным образом. — Его тон стал агрессивнее, язвительнее. — А-а, я уже догадался, что вы, скептик, собираетесь мне ответить. Хотите конкретные примеры? Так? Отлично, возьмите, например, урокиназу, которую делают для сердечников на основе человеческой мочи. Или случай в Питтсбурге, где десять человек для восстановления работы мозга получали инъекции стволовых клеток, взятых из эмбрионов. А что говорить о курсах омоложения, предполагающих инъекции или проглатывание этих самых зародышей или плацент? Сейчас я скажу вам то, что смутит вас больше всего: я убиваю не только для того, чтобы питаться, я убиваю, чтобы наслаждаться человеческой плотью — вот, что особенно вас возмущает. Потому что для вас, живущей в обществе, где одна из главных религий предписывает пить кровь Бога и есть Его плоть, это табу; забавно, не так ли? А что, если бы вместо кусочка яблока Ева попробовала кусочек плоти Адама? Вот оно, настоящее грехопадение, форма самопожертвования, проявление подлинной любви… Мир был бы другим, можете не сомневаться! Человек по своей природе тщеславен, он изобретает законы в соответствии с собственными нуждами, сегодня нам надо спасать жизни, делая трансплантацию органов, — не правда ли, тоже форма каннибализма? Просто части тела попадают в другое тело не через рот, но результат, в общем-то, одинаковый!

— Ничего общего, пересадка органов помогает спасти жизнь! — возразила Аннабель.

— Все это чушь собачья! Если завтра население Земли станет испытывать нужду в человеческом мясе и решит, что только оно поможет выжить, каннибализм будет узаконен — тихо, постепенно. А эти трудности с выбором продуктов питания! Мы же больше ничего не можем съесть, не рискуя лопнуть! — Сделав короткую паузу, он продолжил: — Коровье бешенство — вот лишь одна болезнь… Она мгновенно разжижает мозг — отличная шутка! «Господа, меньше обмозговывайте, больше жрите и раздувайтесь, даже когда нет настроения», — вот, что за всем этим можно расслышать.

— Абсурд…

Аннабель едва могла отвечать, но Калибан сам продолжил рассказ; во что бы то ни стало ей надо было заставить его говорить — чем дольше, тем лучше.

— Оставьте. Я делаю только то, к чему завтра будут относиться с определенной терпимостью. Я иду впереди, вот и все.

— Почему все эти люди? Вы убивали детей?

Калибан цинично рассмеялся:

— Почему они? Почему не другие? Встаньте в очередь в кассу супермаркета и понаблюдайте, чтоб вас! Я кладу весь мир в одну корзину. Ответ в том — как выбирались жертвы, впрочем, думаю, вы это поняли… Я просто повторяю то, что делает любой потребитель, увидев новую продуктовую марку: я сравниваю и покупаю! Подростки, мужчины, женщины, дети. Я пытался понять, отличается ли на вкус мать от сына, одна сестра от другой, люди разных рас, полов, возрастов. Все очень просто. Говядина из Канзаса, телятина из Теннесси, выбирайте… А недавно, — добавил он, явно провоцируя Аннабель, — я попробовал целую семью…

Аннабель подавленно молчала — она вспомнила фаланги пальцев ребенка.

— Уверен, вы понимаете, что я хочу сказать… Я прятал их у моего друга Боба. Выбор места очень важен. Тем вечером, собираясь нанести вам визит, я сделал крюк и отрезал несколько пальчиков… Надеюсь, вы это прочувствовали. Я не испытывал по отношению к вам никакой злобы. Признаюсь: увидев вас под душем, я почувствовал желание, дорогая моя, ведь ваша кожа… такая нежная, соблазнительная. Но было бы совершенным идиотизмом оставить все эти следы, а потом, изнасилование не мой конек, это скорее подходит Лукасу. Заметьте, тем вечером я совершил ошибку. Будь вы проницательнее, вы увидели бы, что надписи на зеркале и листках для заметок сделаны разными почерками. Это — мой единственный промах, к счастью незначительный.

Аннабель уронила голову. Он был полным психом.

— Вы просто сошли с ума…

— Нет, только не это, прошу вас! Не я сделал этот мир таким, какой он есть, уж не порицайте меня за это! Не я создавал это общество! Что вы себе вообразили? Сегодня любой парень, живущий в этой стране, к восемнадцати годам видит по телевизору восемнадцать тысяч убийств, в Европе по телику транслируют двести — триста смертей в неделю. Отныне убийство тоже стало продуктом потребления, оно имеет свою эстетику, свою стоимость. Обладая деньгами, — можно купить красоту и даже молодость. С 1999 года через Интернет можно купить сперму: выбрать себе донора с фигурой модели, изучить его медицинскую карту, историю его семьи и заказать семя! Тело стало объектом торговли и маркетинга. И ничем больше. Но тогда почему я должен себя ограничивать? Всегда надо двигаться вперед, экспериментировать, создавать, потреблять. Меня воспитали не родители, нет — телевизор, газеты, реклама, уличные щиты, разговоры взрослых. Абсолютно все, включая школу, было наполнено этим! Поэтому не стоит упрекать меня за то, что в итоге получилось! Смотрите, мама и папа, я созрел! Я впитал все это, я созрел! Я забрался на вершину, я — над людьми! — Он перевел дыхание и закончил: — А вы… Вы не лучше остальных!

Превозмогая боль, Аннабель произнесла:

— Почему? Потому что я не ем моих ближних?

В вечном мраке подземелья глаза Калибана вдруг заблестели.

Его смех стал невыносимым.