4
Она вышла замуж в июне, а спустя восемнадцать месяцев Брэди исчез. Утром она ушла на работу, а вечером он не вернулся. Ни слова, ни строчки. Его просто больше там не было. Не хватало лишь его портфеля и куртки, все бумаги остались на месте. Брэди был известным репортером, работал в основном за границей, часто — на «Нэшнл Джеографик». Но тогда, 17 декабря 2000 года, до ближайшей командировки ему оставалось два месяца. Они готовились встретить Новый год вместе, подальше от гипериндустриальной Америки, остановив свой выбор на диком побережье одного из Мальдивских островов. Аннабель терпеть не могла принимать решение о поездках, пользуясь проспектами турфирм, из которых прямо в лицо путешественникам бьет непристойное отношение к их деньгам. Отпуск выглядит в них подобием кости, кидаемой собаке, в преданности и повиновении которой хотят быть уверены. Она путешествовала и возвращалась, чтобы подолгу работать и однажды отправиться в новое путешествие. Ничто в жизни не дается даром, рождение становится только первым шагом, за все последующие шаги приходится платить, чтобы как можно дальше отодвинуть срок окончательного расчета. Ничто не располагает к себе на этой свободной Планете Людей. Размышляя таким образом, Аннабель отказалась от мысли завести ребенка. Она любила мужа и свою работу, все прочее было не более чем литературой. С юности она помнила формулу Честертона: «Литература — роскошь, вымысел — необходимость». Она применила его к собственной жизни, разделив ее надвое: то, что относилось к роскоши, и то, что было вымыслом; последнее служило для нее источником энергии. Поэтому она и отказалась от ребенка: он был для нее роскошью; она уклонилась от ответственности шагнуть в эти дебри, взамен окружив себя размышлениями о любви и редкими минутами развлечений. Роскошь и вымысел. Остальное составляли ежедневные профессиональные заботы.
Аннабель была сплошным парадоксом. Детектив по собственному страстному желанию, ежеминутно восстающая против системы, горячо нуждающаяся в свободе. Она отдавала себе отчет в том, что особенно горько оплакивает чужие потери — все те страдания, вкус которых она не сможет ощутить.
Потом пришла ее очередь.
Все произошло в течение одного дня. Как легкий поцелуй, который в течение многих недель вспоминается с тяжелым сердцем и с непрестанными сожалениями.
В тот день Брэди понадобилось выйти за фотопленками, нужно было отпечатать с негативов фотографии его последнего репортажа, посвященного архитектуре Гауди в Испании, он предупредил ее, что купит чего-нибудь к ужину — ничего рискованного. Однако вечером Аннабель открыла дверь в их квартиру, показавшуюся ей невероятно пустой: он исчез абсолютно без какого бы то ни было мотива. Ее беспокойство стало перерастать в тревогу.
Он исчез, не оставив ни одного следа.
На протяжении последующих месяцев она мучилась всевозможными вопросами. Не переставала убеждать себя, что его похитили. Доказывала себе, что он не мог просто взять и сбежать из семьи. Так поступали некоторые мужчины, являя тем самым романтичное малодушие, достойное былых времен, но здесь о современном эгоизме не могло быть и речи. Тогда она стала колебаться, какой вариант все-таки предпочтительнее: похищение силой или добровольное оставление супружеского ложа, — и обратилась к психотерапевту; курс длился восемь месяцев. Год спустя Брэди так и не отыскался, на его персональных счетах не было замечено никакого движения денежных сумм, родители и сестра тоже не знали о нем ничего. Сомневаясь и задавая себе невероятное количество вопросов, каждый раз, когда ее взгляд падал на вторую подушку, Аннабель продолжала жить в одиночестве. Благодаря одиночеству в ней развилось желание расследовать дела, связанные с похищениями или исчезновениями, изредка случавшимися на территории ее участка, несмотря на то что они обычно были связаны с проблемой невнимательного присмотра за детьми. Листая дела, она втайне надеялась однажды наткнуться на имя мужа, чтобы по крайней мере понять, почему он мог уйти. Узнать истину.
И больше не вспоминать вкус слез…
* * *
Неизвестную с окровавленным черепом принял Методистский госпиталь, и Аннабель устроилась в холле возле телефона. Несмотря на поздний час, она решила обзвонить все психиатрические центры Нью-Йорка и начала с больниц Кингсборо, острова Уорда и Дартмура, пытаясь выяснить, не сбегала ли от них пациентка. Как она и ожидала, на телефонные звонки никто не ответил. К двум часам ночи одетый в зеленый халат врач подошел к ней, поправляя очки и протирая глаза, видимо, болевшие от недостатка сна.
— Вам известно, кто она? — спросил доктор скептическим тоном.
Аннабель покачала головой.
— Ладно. Мы только что закончили ее осматривать, она все еще в шоке, и у нее переохлаждение, но в целом все нормально. Сейчас она без сознания.
Несмотря ни на что он выглядел озабоченным, две морщинки лежали справа и слева от носа, свидетельствуя, что он пребывает в некотором затруднении.
— Она проглотила большое количество какого-то наркотика, — добавил он, — поэтому анализ крови может быть неточным. Я предпочел бы это выяснить. Мы сможем узнать больше завтра утром.
Аннабель кивнула и засунула руки в карманы — холод и усталость начали наваливаться на нее.
— Я спрашиваю себя, что же с ней произошло, доктор. Когда я обнаружила… рану у нее на голове, я почти надеялась, что эта женщина сбежала из психушки… Это бы все объяснило.
Врач посмотрел на нее, потом перевел взгляд на свои ноги и сказал:
— Маловероятно, детектив. Не думаю, что она сама себе это сделала, в смысле, я говорю о ее… — Он показал на свой собственный череп. — В общем, о коже на голове. — Он пытался справиться с замешательством, подыскивая слова, потом продолжил: — Ее изнасиловали. Несколько раз. Заметны повреждения, которые явно наносились подряд в течение нескольких дней. Мы нашли даже сперму.
Аннабель провела рукой по волосам. Не оставалось сомнений, что речь идет об уголовном деле.
— Мы составили предварительный отчет для вашей базы данных ДНК. На ее теле следы многочисленных ударов, оно все в ссадинах и кровоподтеках…
В задумчивости он наморщил нос.
— Что? — забеспокоилась детектив. — Что еще?
— У нее… У нее отметина на левом плече, типа татуировки.
— Хорошо. Может быть, это пригодится нам, чтобы установить ее личность. Завтра сделаем фотографию.
— Нет, это не совсем татуировка. Это знак, сделанный недавно, еще не зарубцевавшийся, он еще кровоточит. Думаю, делал непрофессионал, вероятно, китайскими чернилами и иглой, как в тюрьме.
Лицо Аннабель вдруг потемнело.
— Знак?
— Его нанесли в течение нескольких последних часов, вот что я имел в виду. Это не рисунок, а цифры — очень странно, согласитесь; сейчас я вам покажу, так будет понятнее.
Он взял со стола листовку страховой компании и на ее обороте записал короткую последовательность цифр. Затем протянул бумагу Аннабель:
67 — (3)
Казалось, слабый шум больницы вдруг стал заметнее, резко усилились шепот, шарканье ног по линолеуму и гул работающих электронных аппаратов.
Аннабель прочитала написанное дважды, не веря своим глазам:
— Когда я смогу с ней поговорить?
— Это зависит не от меня. Возможно, завтра.
Она кивнула:
— Поставьте мне стул у нее в изголовье, я посижу с ней до утра.
Ее тон не допускал возражений. Врач пожал плечами и исчез в лабиринте больничных коридоров.
* * *
Жалюзи состояли из тонких пластиковых планок. Они множество раз перепутывались, в итоге превратившись в бесформенный скелет. Зимнее солнце светило внутрь, лаская одеяло своими золотистыми лучиками.
Первый раз женщина с перевязанной головой открыла глаза около шести утра и снова провалилась в сон. Еще раз она проснулась в восемь, а затем в девять и окончательно пробудилась в десять. Аннабель переставала дремать при каждом движении женщины, и, когда их взгляды встретились, она взяла ее за руку. Девушка не произносила ни слова, только плакала. Аннабель увидела, как в палату заходят врач, два санитара и психолог, последний мягко, но настойчиво попросил ее выйти.
Она прислонилась спиной к кофе-машине и так просидела пару следующих часов; в полдень сгрызла сэндвич, разорвав целлофановую упаковку. Все это время она пыталась соединить вместе крупинки той информации, которой располагала, Проявления сексуальной агрессии в Проспект-парке были редки и никогда не выглядели настолько по-варварски. Аннабель вздрогнула и невольно покрылась мурашками. Ей необходимо как можно быстрее поговорить с пострадавшей, задать ей вопросы об этом или этих насильниках.
И ее загадочной татуировке.
Возможно, не зная, как именно выглядит тату, она чувствовала бы себя менее напряженной, но что-то в этих цифрах будило ее воображение. «Ужасно, — думала Аннабель. — Когда собираются насиловать жертву, с ней так не поступают. И тем более с жертвы не срезают всю шевелюру!»
Большинство изнасилований, которыми занимался 78-й участок, представляли собой проявления бытовой агрессии или же совершались людьми, незнакомыми с жертвой. В первом случае пьяный или оскорбленный супруг доказывал жене свою власть, во втором — женщина подвергалась агрессии со стороны мужчины, которого никогда прежде не видела, иногда это была группа подростков, сразу же убегавших с места преступления. Люди часто думают, что насильники ищут сексуального удовлетворения, тогда как на самом деле речь идет о вторичной мотивации. Большинство из них привлекает осознание того, что именно они творят, ужас и мольбы их жертвы, — этой властью они и наслаждаются. В редких случаях дело заканчивается смертью.
Все известные Аннабель дела выглядели одинаково и просто: ярко выраженная агрессия и последующее бегство виновного.
Но никогда еще насильник не держал свою жертву взаперти так долго, чтобы пытать ее и нанести на ее кожу знаки, которые останутся на ней до конца ее жизни!
— Ублюдок, — прошептала Аннабель. — Гребаный ублюдок.
К часу дня ей на мобильный позвонил капитан Вудбайн, дабы расставить все по местам; он без особого энтузиазма отнесся к мысли, что это дело будет вести Аннабель, и в этот момент третий по счету доктор вошел в комнату ожиданий, где она сидела. Ему было около пятидесяти, и выглядел он посвежее двух прежних.
— Я — доктор Дартон, а вы — детектив О'Доннел, не так ли?
— Как она? — спросила Аннабель с ходу.
— Все еще пребывает в состоянии шока, хотя никакая опасность, понятно, ей больше не угрожает. До сих пор находится под действием наркотиков, и мы обработки рану на голове. Речь пока не восстановилась.
Аннабель поднялась со стула:
— То есть она больше вообще не сможет говорить, вы об этом?
— Да, по крайней мере какое-то время. Это результат перенесенного шока. Рядом с ней находится психолог, он работает с последствиями ПТСЗ вот уже несколько лет, хороший специалист, поэтому у нас есть шанс. Однако не стройте иллюзий: на восстановление может уйти очень много времени. Полагаю, вы бы хотели допросить ее, узнать, что с ней случилось?
— Точно. И как можно быстрее.
Врач скорчил гримасу:
— Увы, это не…
— Позвольте мне задать ей вопросы. Может быть, она станет отвечать хотя бы кивком головы. Эту женщину нашли голой, изнасилованной и накачанной наркотиками. Не удовлетворившись тем, что видел ее «во всей красе», насильник искромсал ей череп, срезал волосы вместе с кожей. Плюс к этому еще и татуировка в каббалистической манере и прочие ухищрения, суть которых такова: человек, изнасиловавший ее, хотел, чтобы эту женщину сочли сумасшедшей… Итак, я могу ее увидеть?
Доктор Дартон моргнул.
— Не хочу казаться пессимисткой, — продолжала Аннабель, — но все это смахивает на работу маньяка. Вы меня понимаете? Вполне возможно, какая-то тварь болтается по улицам Бруклина в тот самый момент, когда мы с вами разговариваем. Возможно, я несколько преувеличиваю, но я действительно не могу ждать. — Она замолчала, глядя в глаза своему визави, затем добавила: — Это важно.
Смущенный, врач крутил в руках связку ключей:
— Понимаю. Но еще слишком рано беседовать с ней. Нужно немного подождать, как только психолог даст «зеленый свет», я вас позову, хорошо?
Аннабель уже открыла рот, собираясь ответить, но тут зазвонил ее мобильник. Сделав знак доктору Дартону, что согласна — надо, так надо, — она сняла трубку.
— Это Джек. Ты где?
— Все еще в больнице. Физически девушка восстановилась, однако она молчит. До смерти напугана. Мне звонил Вудбайн, его напрягает, что я буду вести это дело, он думает, это может навредить мне самой, ну, ты знаешь, о чем речь. Он ждет наш первый доклад и хочет подключить к расследованию Фремонт и Ленхарта. Представляешь? Глория заставит всех навалить в штаны, у нее столько же такта, сколько у немецкого «тигра».
— Оставь в покое Глорию, я виделся с Вудбайном в офисе, он дал нам «добро». Тебе и мне.
Чтобы убедить капитана так поступить, Джек, должно быть, использовал все козыри. «Джек, ты лучший», — подумала Аннабель. Она многим ему обязана, особенно после исчезновения Брэди, он всегда был рядом, был так внимателен — днем или ночью, неважно.
— Слушай меня внимательно, — снова заговорил он. — Я связался с подразделением, которое занимается пропавшими на Манхэттене людьми, рассказал им о девушке, найденной нами, и теперь жду, что они пришлют мне невероятное количество факсов с описанием похожих женщин. Скоро у меня будет первая подборка жительниц Бруклина. Но я тебе звоню не по этому поводу.
Аннабель сделала несколько шагов, чтобы найти место с лучшим покрытием сети. В окно она заметила машину «скорой помощи», стоящую в маленьком дворике, из нее выгружали мешок с трупом.
— Я только что связывался с лабораторией, — продолжал Джек. — Там Гарри ДеКалб, он искал подтверждение тому, что я ему рассказал утром. Кстати, Анна, девушка, которую мы нашли, она ведь немного испанистого типа, не так ли?
— Да, чуть-чуть смуглая, черные ресницы. Что ж, можно сказать и так, но при чем тут это?
Ей пришлось дожидаться ответа, некоторое время в трубке было слышно только дыхание Джека Тэйера, выдававшее его волнение.
— Джек?
— ДеКалб хотел быть уверен, что я ничего не напутал в протоколе.
— Почему? Что там ему не понравилось?
— Волосы, Анна. Скальп, который она держала в руках. ДеКалб говорит, что они коричневые, поскольку их красили, но на самом деле они рыжие, светло-рыжие.
Вновь воцарилось молчание, потом Тэйер добавил:
— Это волосы другой женщины.