Пока на севере уже третья команда под руководством измученного Джека Тэйера извлекала из вагона скелеты, Аннабель приехала в Филиппсбург, на Корлисс-авеню, в маленькое кирпичное здание, где находилось управление местного шерифа. Шериф, некий Эрик Мердок, внимательно выслушал детектива. Его внушительное телосложение впечатлило Аннабель. Мердоку было тридцать шесть, рост метр девяносто, вес — больше ста килограммов. Бывший спортсмен, теперь он, очевидно, забросил тренировки и был всем вполне доволен. Однако эта сотня килограммов не могла скрыть некогда развитую мускулатуру мощного тела. Красное лицо, редкая шевелюра и обозначившаяся лысина — короче, его внешний вид был запоминающимся.

— Слишком много жертв в одном районе для случайного совпадения. Боб живет где-то здесь, — пояснила Аннабель. — Надо исследовать окрестности, проверить всех, кто был осужден по серьезным статьям, побеседовать с соседями жертв — вдруг они что-то видели?

— Я страшно хочу вам помочь, но мне не улыбается перспектива иметь проблемы с федеральными властями, понимаете?

Аннабель наткнулась на бюрократа. То, о чем она просила, выходило за рамки ее юрисдикции, и, даже если бы Вудбайн или мэр Нью-Йорка распорядились оказать помощь следствию, шерифу все равно было бы необходимо соблюсти формальности.

— Я — целиком ваш, но они ведь такие, — добавил он, — считают себя королями, и я просто не хочу им надоедать.

— Поверьте, мы все урегулируем в самое ближайшее время. А пока мне нужно кое-что сделать; вы ведь всех здесь знаете?

— Да… А то, что вы рассказали мне о Тэйлор Адаме, действительно правда? Ее нашли голой, с конвертом, пришпиленным к телу?

Аннабель мрачно кивнула:

— Вы с ней уже встречались?

— С Тэйлор? Да, конечно. Можно сказать, это вошло в привычку! Постоянно делала глупости. Несколько раз, когда ее находили на улице пьяной, я отвозил ее домой, к матери. Неплохая девушка, но со своими тараканами. Если ничего не сделать, чтобы помочь ей, она плохо кончит…

— Сильно сомневаюсь, что она сможет когда-нибудь прийти в себя. Я была у ее матери и попросила составить список приятелей Тэйлор. Что вы об этом скажете?

Аннабель протянула шерифу список имен, и тот взял его своей длинной рукой с мозолистыми пальцами.

— Хмм… Ничего особенного. Двоих я знаю — такие же, как она, других — нет, видимо, парни из какой-то глухой дыры. Могу я вас кое о чем спросить?

— Валяйте.

— Что было в том конверте?

— Ничего вразумительного, — солгала женщина. — Почему вы этим интересуетесь?

— Я спрашиваю скорее самого себя. Надо быть придурком, чтобы совершить нечто подобное!

— Или ужасно самоуверенным.

В течение нескольких минувших часов Аннабель много размышляла по этому поводу. И вдруг ей захотелось выложить шерифу все начистоту; она сказала:

— Похоже, он хочет доказать нам, что поступает по своему усмотрению, что человеческая жизнь для него не имеет никакой ценности. Как будто хочет убедить нас, что является всемогущим, может похищать людей лишь для того, чтобы использовать их как почтальонов. Ему достаточно щелкнуть пальцами, и… мир — его источник, откуда можно черпать сколько и кого угодно. В каком-то смысле он считает себя Богом.

В одной книжке я прочел, что это типично для серийных убийц, — перебил ее Мердок. — Они хотят абсолютной власти, обезличивая своих жертв. Я считаю, это написано каким-то идиотом, как можно полагать, будто…

Зазвонил мобильник Аннабель. Она поспешила взять трубку. Джошуа Бролен.

— Надо увидеться, это важно, — сообщил он.

— Мне надо опросить еще нескольких человек, друзей девушки, которую нашли сегодня ночью, а потом я вернусь.

— Оставьте это, надо поговорить.

— Что такого срочного вы…

— Я приеду через час.

Он положил трубку.

Аннабель застыла в недоумении. Мердок изучал ее взглядом.

— Мне… нужно уходить, шериф, у вас есть мой номер… Если что, сразу звоните.

Мердок пожал своими широкими плечами, и женщина села в автомобиль. Вставила в магнитолу компакт-диск, и мелодия в исполнении Майлза Девиса наполнила салон.

Когда Аннабель еще была в пути, позвонил Джек Тэйер. У него были плохие новости. Прежде всего, некоторые скелеты имели зловещую особенность: им отрезки большую часть голени. Не всем, но четверти всех взрослых. Детские не имели повреждений. Кроме того, у многих недоставало отдельных фрагментов: черепов, бедер или грудных клеток. И помимо всего, на место прибыли федералы. Учитывая сложившиеся обстоятельства: размах расследования, охватившего несколько штатов, повторение похищений и, наконец, то, что среди установленных жертв оказались два федеральных агента, ФБР на законных основаниях вмешалось в дело. Представители Бюро благоразумно держались за спинами конов, и, посчитав, что находка вагона даст достаточно доказательств, они вышли на сцену в последнем акте, желая получить все лавры. Пока еще Бюро не объявило об официальном открытии дела, однако это должно было вскоре произойти, его интерес к событиям становился все более и более настойчивым: теперь им нужно было установить точную географию похищений.

Впечатленные размахом ночных усилий безостановочно работавшей полиции, все телевизионные камеры нацелились на Монтегю. Если Боб оказался в это время перед телевизором, он наверняка узнал, что его маленькое поле для игр обнаружено. После полученного от него предупреждения Аннабель боялась его гнева. Она проклинала журналистов и G-Men. Если они вмешаются в расследование, то с их стороны на ДПНЙ будет оказываться огромное давление, а ведь это она и ее коллеги делали всю грязную работу и не спали ночами…

Аннабель стояла у серых перил моста Верразано, откуда открывался потрясающий вид на Бруклин.

— Я только что слышал по радио комментарии некоего шерифа Таттла из Монтегю, — произнес Бролен, стоя позади нее. — Для прессы он рассказал очень мало, только то, что в городке был найден какой-то оссуарий. Мой мизинец подсказывает: ему объяснили, про что надо говорить, а про что не следует. К счастью, он ни словом не упомянул вас. Правда, боюсь, это ненадолго…

Аннабель пожала плечами. Имея в качестве сопровождения агентов ФБР, оставалось лишь ждать, когда они возьмут дело в свои руки, и все эти сраные СМИ были бы на их стороне. Но в глубине души, как любой заинтересованный кои, к идее быть отстраненной от расследования она относилась отрицательно.

Стоя на снегу, она посмотрела частному детективу прямо в глаза. Ее пряди трепетали на ветру. Аннабель заметила, что Бролен взял с собой пса, с любопытством разглядывавшего их обоих.

— Что такого важного вы хотели мне сказать? — с ходу начала она. — Я была в Филиппсбурге у шерифа Мердока, когда вы без лишних слов выдернули меня оттуда. Если бы я поступала, как вы, я бы заставила вас самого тащиться туда и сама бы ни за что не приехала.

Губы Бролена растянулись в подобии улыбки. Она совсем не сердилась. Просто она с характером и не допускает, чтобы что-то вышло у нее из-под контроля…

— Давайте пройдемся, надо поговорить.

Он повел Аннабель по улице, параллельной мосту, они прогуливались по холму, с вершины которого открывался вид на залив и весь Манхэттен. На тротуарах лежали трехцветные букеты, фото пропавших без вести и звездно-полосатые флажки, напоминая о недавней сентябрьской катастрофе. Теракты, кроме того что увеличили доходы различных справочных агентств, спровоцировали невероятный патриотический порыв. Вся страна завернулась в национальный фланг, даже M&Ms стали делать трех цветов: красного, синего и белого.

— Аннабель, вы можете мне что-нибудь рассказать о найденных в вагоне скелетах?

— Еще бы! И все-таки это не будет ответом на вопрос, зачем я сюда приехала, у вас ведь есть что-то поважнее, да?

Она понемногу научилась справляться с авторитетом своего единомышленника, перестала ему слепо покоряться. Он умел околдовывать, от него временами исходило притягательное излучение, но Аннабель догадывалась, что он использует ее в своих, пусть и благородных, целях.

— Я собираюсь туда съездить. Что вам известно о телах?

Аннабель вздохнула:

— По правде говоря, немного, я вам все уже рассказала утром. Там шестьдесят человеческих скелетов. Мужчины, женщины, дети. Их свозили туда уже такими. По словам эксперта, у многих не хватает отдельных костей. В частности, как мне только что сообщили, у некоторых отсутствуют голени.

Бролен кивнул. Прямо как в посылке, отправленной Малише Бентс.

— Знаете, я кое-что вам еще не сказала, — добавила Аннабель. — Послание, которое несла на себе юная Тэйлор… Оно было адресовано мне, на конверте стояло мое имя. Я не перестаю думать о нем. Следуя вашему совету, я настаивала, чтобы капитан, делая заявления для прессы, упоминал мое имя. Мне кажется, это подействовало.

— Вам страшно?

Мгновение Аннабель раздумывала, потом покачала головой:

— Нет, не думаю.

— Бобу нужен собеседник среди копов. Вы — из тех, кто за ним гоняется, и это ему не нравится. Может, он польщен. Сомневаюсь, что он угрожает лично вам, просто он не любит всю систему, а вы в ней — простая пешка. И все же будьте осторожны.

Аннабель разглядывала находившиеся ниже склады и пустынные доки. Холодный ветерок гладил кожу ее лица.

— Кто такая Малиша Бентс? — спросила она. — Утром вы ничего мне о ней не сказали.

— Думаю, это правая рука Боба. И в некотором роде его лицо.

Аннабель резко развернулась к нему:

— Как вы это узнали?

Бролен рассказал ей о храме в Ред Хук, клочке бумаге, на котором было имя Малиши Бентс, и о своей встрече с Фредди Копперпотом.

— Если следовать первоначальной гипотезе, что Боб и его банда — это всего три человека, тогда Малиша — нечто вроде Джанин Шапиро, преступник-«шестерка», выполняющая их задания.

— А если Малиша и Джанин — один и тот же человек?

— Не думаю. Смелости ей не занимать, она пользуется почтой, ее страховка оформлена на другое имя — все это как-то не вяжется с личностью Джанин. Последняя представляется мне инструментом в руках брата, униженная женщина, всегда плывущая в кильватере Лукаса. Малиша, напротив, совсем другая, она живет где-то рядом с Филиппсбургом и получает посылки.

Сапфир, спокойно семенивший рядом с ними, вдруг устремился в сторону аллеи, пересекавшей улицу под прямым углом. Аннабель и Бролен, продолжая разговаривать, двинулись следом за ним.

— Почему все-таки женщина? Какие у нее могут быть мотивы? Джанин действовала ради брата, а Малиша?

— Джанин считала себя никем — ее брат постарался, чтобы она так думала. Он жестоко обращался с ней, и она в конце концов обнаружила, что, убивая или мучая людей, она становилась сильной, внушающей страх… Она обретала власть и поэтому оставалась рядом с ним. Но что-то в ней противилось такому положению вещей, поэтому-то она и отнесла кровь в церковь — искала прощения или же, наоборот, наказания за совершенные преступления.

— Постойте, разве вы с ней говорили? — удивилась Аннабель.

— Нет, я просто пытаюсь рассуждать. Конечно, я могу и ошибаться, ведь это только предположение. Так обстоит дело в большинстве похожих случаев. Возвращаясь к Малише: у меня создается впечатление, что мы имеем дело с кем-то более извращенным и действующим добровольно. Пока мы не узнаем, зачем Боб так долго сохраняет жизнь своим жертвам, боюсь, мы не сможем предположить ничего путного о мотивации поступков Малиши.

— Боб — гребаный психопат! — покраснела Аннабель. — Он держал у себя Тэйлор Адаме полтора месяца, а потом выгнал ее, приколов к груди послание! Она совершенно свихнулась! Открывает рот, только чтобы кричать или сказать, что находится в Аду, видела демонов. Что эта сволочь делает с людьми?

— Думаю, сначала использует их как сексуальных рабов… но, увы, это не поможет нам пролить свет на его личность. Пойдемте.

Бролен увлек женщину в направлении Ремзен-стрит, они спустились по этой улице и прошли под Бруклин-Квинс-Экспресс до промышленной зоны возле Ист-Ривер. Сапфир радостно бежал рядом с ними, обнюхивая все, что попадалось на пути. Казалось, собака наслаждается новой веселой жизнью. Они прошли алюминиевую ограду, миновали покинутое здание и наконец добралась до пустой промзоны с полностью сгнившей деревянной набережной. Когда все трое стали спускаться по трухлявым ступенькам к берегу, некоторые доски угрожающе заскрипели. Перед ними колыхались воды величественного, как пустыня из ртути, залива, в которых отражались торопливо бегущие свинцовые облака.

— Посмотрите вокруг, Аннабель, что вы видите? — спросил частный детектив.

Поскольку она стояла молча, он повторил вопрос:

— Ну же, оглянитесь вокруг и скажите, что вы ощущаете.

Женщина сначала посмотрела на Бролена, потом устремила взгляд на ощетинившийся высотными зданиями гребень Манхэттена. Они, словно гигантские ракеты, царапали облака. Напротив протянулась серая линия Нью-Джерси с его кранами, окутанными зимним туманом. За спиной Аннабель поднимался вверх крутой холм; ни земли, ни деревьев больше видно не было, повсюду торчали одни лишь творения человеческих рук. Железнодорожные пути — грязная и шумная лента — постоянно сотрясались. Повернувшись, Аннабель посмотрела на воду. Ее внимание привлек всплеск. В воде плавали, напоминая медуз, пластиковые пакеты. Чуть поодаль болтались бидон и презерватив. Следы человека были повсюду.

Аннабель подняла на Бролена измученный взгляд и тихо сказала:

— Я не знаю… мрачный пейзаж.

Бролен медленно кивнул в знак согласия. Черные пряди его волос закрывали щеки. Абсолютно бесстрастно, лишь констатируя, он произнес:

— Это все внешнее: индустриализация, загрязнение… Но взгляните глубже, и вы увидите то, что любой человек видит с момента своего рождения: стремление потреблять. Много. Везде. Все больше и больше. То, что вы видите каждый день, — это мир, существующий лишь по законам маркетинга и давно распрощавшийся с любой филантропией; хотя нет, филантропия превращена теперь в стремление увеличить потребление. Общество развивается теперь только в этом направлении. Взгляните-ка: везде, даже в религиозной жизни, все подчинено не внутренним убеждениям, а необходимости выбирать! Журналы публикуют сравнительные таблицы с недостатками и преимуществами каждого вероисповедания, и по ним мы выбираем для себя то, которое кажется нам наиболее одухотворенным. Религия стала для нас способом улучшить свое существование, использовать положение смертного, мы больше живем не для Бога, мы верим ради себя, и нам продают его как нечто безмятежное, не лишенное духовности, но приспособленное к нашим прихотям…

Аннабель остановилась, пытаясь угадать, куда клонит Бролен.

— Мы больше не делаем ничего для того, чтобы дышать чистым воздухом, — продолжал частный детектив, — чтобы наслаждаться тем коротким временем, которое можно провести в гармонии с самой жизнью; нет, понемногу мы скатываемся к синтетической модели. Превращаемся в роботов. Люди все чаще приобретают черты того, чем они обладают. Весь свой краткий век они посвящают потреблению. Смотрите, Аннабель, поглядите вокруг. Кого мы слушаем? Кто управляет этим обществом? Кому мы повинуемся? Потребителям. Производителям. Пользователям. Роботам. Они-то и правят миром.

Горькая улыбка скользнула по его губам. Аннабель кивнула, она разделяла то, о чем говорил Бролен, но тем не менее перебила его:

— Не преувеличивайте, мы же не в каком-нибудь научно-фантастическом фильме!

— Нет, потому что столетие или два назад любой роман, рассказывающий о современном нам мире, казался бы абсурдным, невыносимо ужасным. Думаете, я преувеличиваю, да? Однако все это правда. Когда-то мужчина жил или выживал, чтобы иметь детей, любить женщину. Все древние системы выглядели как пирамида: на вершине в меньшинстве находились хозяева, внизу — слуги. Последних использовали, часто — как пушечное мясо, их запросы были просты, они искали счастье в простых вещах: любить и выживать. Это было главным. Те, что наверху, имели власть, иногда незначительную, иногда неограниченную. И у них было время. Власть и время позволяли им быть требовательными, они хотели всегда большего: больше земель, городов, женщин, слуг… Это был мир натиска… Сегодня все изменилось. Мы решили раздать власть всем по кусочку, и теперь если мы начинаем целиком отдавать себя обществу, то можем обрести немного больше власти. Мужчина продолжает стремиться к большему, потом еще большему и впадает в неистовство. Ежедневные сражения сменила работа; после битв всегда оставалось много жертв, но они хотя бы были заметны. Сегодняшние войны бескровны, но в них гибнет человечность. — Бролен сделал паузу, у его ног холодная вода лизала край понтона. Затем он добавил: — Они превратили нас в машины.

Вверху пронзительно и отчаянно закричала чайка, не боящаяся холода.

Аннабель вздрогнула. Ее подспудные ощущения, что мир куда-то катится, вдруг облеклись в слова. И все-таки она выступила в роли адвоката дьявола.

— Мне кажется, вы сгущаете краски, в этом мире еще достаточно счастливых мужчин и женщин, — возразила она Бролену.

— Разумеется. Думаю, вам знаком опыт с лягушкой, которую бросают в кипяток? Как только лягушка понимает, куда попала, она одним прыжком выскакивает из кастрюли. И напротив, если вы опустите ее в холодную воду и создадите условия, похожие на те, в которых она будет чувствовать себя комфортно, как дома, а затем начнете постепенно нагревать воду, лягушка не выпрыгнет оттуда, даже когда вода закипит. — Широким жестом Бролен обвел вокруг рукой и добавил: — Мы ведем себя так же, как эта лягушка!

Аннабель фыркнула: на сей раз он зашел слишком далеко.

— Знаете, кто вы? — беззлобно спросила она. — Вы великий параноик и пессимист. Надо все-таки доверять обществу, в котором живешь, и системе, которая лежит в его основе.

Бролен печально покачал головой. И Аннабель догадалась, что он сейчас скажет.

Caliban dominus noster… Вспомните, Аннабель. «Калибан наш бог». Это продукт нового мира. Вот, что хотел создать Боб.

Женщина собрала косы в руку и взглянула прямо в лицо Бролену. Тот продолжал:

— Калибан — та цена, которую должно заплатить наше общество, результат возможности выбирать. Реальное следствие функционирования системы, состоящей из скрытых извращений.

— Вы правда так думаете?

— Да. Мы сумели самым прекрасным образом превратить любовь в потребительское благо. Шалости, жертвы, быстрые бракосочетания — так, но глупости, чтобы тут же развестись. Боб — дитя всего этого. Мира потребления. Дитя, выросшее в одиночестве, питавшееся телевизионным насилием, цинизмом, транслируемым всеми медиаресурсами, никогда не кричавшее от страха, отчаяния и одиночества. А теперь слишком поздно. Боб вырос и усвоил эту модель потребления, где получить власть означает, если это необходимо, идти по телам всех остальных. И вот сегодня Боб показывает нам, что хорошо выучил урок, он накапливает, приобретает власть. Он создал Калибана как эмблему, как циничный символ наших современных извращений.

Аннабель снова вздрогнула:

— Вы хотите сказать, что дело обстоит именно так? Что все похищения связаны с желанием обладать?

Нет, Аннабель, он делает это, чтобы жить. Но Боб прекрасно понял, что каждое утро мир внушает ему: чтобы жить, надо обладать. Номером социальной страховки, водительскими правами, домом, женой или мужем, детьми, большим телевизором, новой одеждой, компом, деньгами на счете, чтобы ездить в отпуск и делать подарки другим ради собственного удовольствия! Вот, что усвоил Боб. — Бролен посмотрел на плавающие в воде рваные пластиковые пакеты и добавил: — И тогда он понял, что нужно стать еще сильнее, возвыситься над остальными, и стал обладать людьми. Полностью распоряжаться их жизнями. По-своему.

Аннабель нахмурилась, она об этом даже не думала.

— Это уж совсем по-идиотски!

— Да, в некоем роде, но не более, чем посвятить всю свою жизнь работе в компании, чтобы потом получать пенсию и просидеть на ней несколько лет…

Аннабель с трудом сглотнула. Она вдруг спросила себя, действительно ли Бролен так думает. Женщина поискала ответ в его безнадежно пустых зрачках.

— Не забывайте о татуировках, — добавил он. — Боб помечает свои жертвы штрих-кодом, превращая их в принадлежащие ему товары, пригодные к употреблению.

— Я не могу в это поверить, должно быть еще что-то…

— Возможно, — пожав плечами, произнес Бролен.

— А скелеты? Почему он сделал такое с людьми? И эти посылки, о которых вы рассказали, почему они обмениваются кусками плоти?

— Когда у вас появляется новая вещь, вы ведь показываете ее друзьям, так? Полагаю, то же самое делают и они. Органы человеческого тела — это же сама основа нашей такой короткой жизни; кости прочнее, дольше сохраняются. Кусок каждой несет на себе отпечаток всей человеческой жизни. Ладно, допустим, это всего лишь отвлеченная теория… Наверняка у него есть какие-то другие подходящие объяснения.

Аннабель опустилась на большой камень. Она сидела и гладила собаку — прямо напротив фантомов прожорливой цивилизации.

— Хорошо, и что нам теперь делать, чтобы отыскать Боба? — спросила она почти насмешливо.

— На найденном мной клочке бумаги, — ответил Бролен, — упоминается какой-то Двор Чудес. Вы знаете, что это такое?

Глаза Аннабель странно блеснули.

— Вавилонский Двор Чудес. Я про него слышала. Крепче стойте на ногах.

Бролен нахмурился.

Аннабель пояснила:

— Это всего лишь миф и ничего более, городская легенда.

— То есть?

— Ну, обычная городская легенда, типа историй, которые все знают, но в которые никто не верит, поскольку доказательств не существует. Ну, как… белые аллигаторы, по слухам, живущие в городской канализации вот уже двадцать лет, при том, что их никто ни разу не видел. Своего рода обманка.

— Где я мог бы найти более подробные сведения?

— Нигде или почти везде; как я и сказала, это — обыкновенная страшилка.

— Аннабель, а если это не легенда?

Вздохнув, она раздраженно посмотрела на Бролена:

— Все нью-йоркские копы скажут вам, что это — чушь… Но, если вы все же сомневаетесь, я представлю вас кое-кому, кто в это верит. Человеку, который рассказывал мне об этом месте; и вам он тоже о нем расскажет. Потому что, если этот Двор Чудес реально существует, он не что иное, как приемная самого Ада.

И Аннабель с улыбкой протянула Бролену руку.

Тот помог ей подняться.