Через пару дней после ссоры с мамой мы с Гатом в сумерках пошли на теннисный корт. Молча кидали мячики Фатиме и Принцу Филиппу.

Наконец он сказал:

— Ты замечала, что Гаррис никогда не зовет меня по имени?

— Нет.

— Только молодым человеком. «Как прошел школьный год, молодой человек?» — передразнил он.

— Почему?

— Если бы он назвал меня «Гатом», то вот что вышло бы: «Как прошел школьный год, индийский мальчик, чей индийский дядя живет в грехе с моей безупречной белой дочерью? Индийский мальчик, которого я застукал с моей драгоценной Каденс?»

— Ты вправду веришь, что он так думает?

— Он меня не переносит. Я могу нравиться ему как человек, и Эд тоже, но твой дедушка не может даже произнести мое имя или посмотреть мне в глаза.

Это была правда. Теперь, когда он это сказал, я это поняла.

— Я не говорю, что он хочет любить только белых, — продолжил Гат. — Гаррис знает, что это неправильно. Он демократ, голосовал за Обаму — но это совсем не значит, что ему комфортно жить с людьми другого цвета кожи. — Гат покачал головой. — Он притворяется. Ему не нравится, что Кэрри с нами. Он не зовет Эда «Эдом». Он зовет его «сэр». И при каждой возможности дает мне понять, что я изгой. — Гат погладил мягкие ушки Фатимы. — Ты видела его на чердаке. Он хочет, чтобы я держался от тебя подальше.

Я не смотрела на дедушкино вторжение в таком свете. Мне представлялось, что он смутился, застав нас там.

Но внезапно я поняла, что случилось на самом деле.

«Будьте осторожны, молодой человек. Берегите голову. Вы можете удариться».

Это тоже была угроза.

— Ты знала, что осенью мой дядя сделал Кэрри предложение? — спросил Гат.

Я покачала головой.

— Они были вместе почти девять лет. Для Джонни и Уилла он стал отцом. Кади, Эд встал на колени и сделал предложение. Там был я с мальчиками и мама. Дядя украсил квартиру свечами и розами. Мы все оделись в белое и заказали еду в итальянском ресторанчике, который Кэрри так любит. Эд включил Моцарта на стерео. Мы с Джонни спросили его: «Чувак, какая разница? Вы и так живете вместе». Но он очень нервничал. Дядя купил кольцо с бриллиантом. В общем, она вернулась домой, и мы вчетвером оставили их одних, спрятавшись в комнате Уилла. Предполагалось, что мы выбежим с поздравлениями… но Кэрри ему отказала.

— Мне казалось, они не видят смысла в браке.

— Эд видит. Просто Кэрри не хочет рисковать дурацким наследством.

— Она даже не спрашивала у дедушки?

— В том-то и дело, — сказал Гат. — Все всегда обо всем спрашивают Гарриса. Почему взрослая женщина должна просить у своего отца разрешение на брак?

— Дедушка ее не остановит.

— Нет. Но когда Кэрри только съехалась с Эдом, Гаррис четко дал понять, что все деньги, предназначенные для нее, исчезнут, если она выйдет за него. Суть в том, что твоему дедушке не нравится цвет кожи Эда. Он мерзкий расист, как и Типпер. Да, они оба мне нравятся по многим причинам, и они были более чем щедры, позволяя мне приезжать сюда каждое лето. Я убеждаю себя, что Гаррис даже не осознает, почему ему не нравится мой дядя, но этого достаточно, чтобы лишить наследства свою старшую дочку.

Гат вздохнул. Мне нравилась линия его подбородка, дырка в футболке, его записки, ход рассуждений, как он жестикулировал, когда говорил. В тот момент я убедила себя, что знаю его как облупленного.

Я наклонилась и поцеловала Гата. То, что я могла его целовать и он целовал меня в ответ, до сих пор казалось волшебным. Настолько, что мы показывали друг другу наши слабости, страхи и хрупкость.

— Почему мы никогда об этом не говорили? — прошептала я.

Он снова меня поцеловал.

— Я люблю это место, — сказал Гат. — Остров. Джонни и Миррен. Дома и шум океана. Тебя.

— И я тебя.

— В каком-то смысле мне не хочется все портить. Даже думать не хочется, что здесь что-то может идти не так.

Я понимала его чувства.

Или думала так.

Затем мы с Гатом шли по Периметру, пока не дошли до широкой плоской скалы, выходящей на гавань. Волны разбивались об основание острова. Полуодетые, мы обнимали друг друга и, насколько могли, забыли все ужасные подробности о прекрасной семье Синклер.