Дэни Аткинс
Виновата любовь?

Ральфу – теперь и всегда.

И конечно, Люку – просто потому что.

Но в первую очередь – Кимберли, без которой ничего этого не было бы.

Моя первая жизнь закончилась без двадцати трех минут одиннадцать, дождливым декабрьским вечером, на пустынной улице рядом со старой церковью.

Вторая, о которой я не имела ни малейшего понятия, началась примерно десять часов спустя, когда я очнулась под слепящим светом больничных ламп с разбитой головой, окруженная родными и друзьями. Их присутствие должно было бы поддержать и приободрить меня – если бы один из них, как я точно знала, не погиб много лет назад.

* * *

Я решила описать происходившие события – вдруг, изложенные на бумаге, они обретут хоть какой-то смысл. А может, просто хотела доказать всем, и в первую очередь себе, что не сошла с ума. Сперва я планировала начать с того, что случилось у церкви и что раскололо мою жизнь буквально пополам, на «до» и «после», однако затем поняла: на самом деле все началось раньше. Чтобы как следует все понять и осмыслить, придется вернуться на пять лет назад, в вечер нашего прощального ужина.

Глава 1

Сентябрь, 2008

Крики давно стихли, и только кто-то тихонько плакал в ожидании «скорой». Я даже не осознавала, что до сих пор сжимала в кулаке однопенсовую монетку «на счастье». Пальцы отказывались разжиматься, будто талисман и впрямь мог повернуть время вспять и предотвратить трагедию.

Неужели всего каких-то полчаса назад Джимми поднял блестящий медный кругляшок с асфальта ресторанной парковки?

– На удачу, – улыбнулся он, подбрасывая монетку в воздух и ловя одной рукой.

Я улыбнулась в ответ и тут же заметила мелькнувшее в глазах Мэтта раздражение.

– Джимми, дружище, если у тебя туго с деньгами, просто скажи, нечего мелочь на земле высматривать, – подколол он, затем рассмеялся и, обняв меня за плечи, притянул к себе.

Помрачневший взгляд Джимми я приняла за естественную реакцию на неуместную шутку, которая лишний раз подчеркнула разницу в положении двух друзей. Отчасти, наверное, так и было. Лишь гораздо позже я узнала, что за ним скрывалось нечто большее.

Теплым сентябрьским вечером мы стояли на парковке в угасающих лучах заката, дожидаясь остальных. Джимми уже был там, когда мы подъехали, – Мэтт долго нарезал круги, выискивая наилучшее местечко для своей недавно приобретенной «красавицы». Он буквально надышаться на нее не мог, словно влюбленный во время медового месяца. Хоть бы только за ужином не стал хвастаться ею перед остальными.

Я про новую машину могла сказать лишь, что она блестящая, спортивная и дорогая, дальше этого мои познания не шли. Мэтту ее подарили родители после сдачи экзаменов, думаю, теперь понятно, почему его замечания по поводу денег нас, остальных, иногда задевали за живое. Обычно он держался в рамках, но порой какая-нибудь брошенная мимоходом фраза разжигала искру. Оставалось надеяться, что в этот последний вечер – кто знает, когда мы теперь соберемся все вместе, – такого не случится.

– Ты сегодня с работы, Джимми? – чтобы сменить тему, спросила я, хотя и так знала ответ.

Повернувшись ко мне, он улыбнулся – точь-в-точь такой же улыбкой, как в четыре года, когда мы познакомились.

– Да, последнюю неделю помогаю дяде, а потом возвращаю ему тачку и вилы, хватит с меня садоводства!

– Зато смотри, как ты загорел. Это тебе не товары по полкам в супермаркете раскладывать.

Действительно, несколько месяцев физического труда на воздухе сделали свое дело: кожа Джимми, обычно бледная, приобрела мягкий золотисто-коричневый оттенок, на руках обозначились мускулы. Мы с Мэттом, правда, тоже могли похвастаться неплохим загаром после отдыха во Франции, на вилле его родителей. Это был второй подарок – уже нам обоим.

Конечно, пришлось еще повоевать с папой. Нет, он не имел ничего против Мэтта – тот давно стал своим у нас в доме, как-никак мы встречались уже почти два года. Но какое-то время поездка все равно висела на волоске. Отчасти из-за денег – родители Мэтта, разумеется, наотрез отказались хоть что-то брать с меня, – однако больше всего сказывалось банальное «отец, дочь и ее парень». Наверное, и у всех так, но у меня еще и не было мамы, которая могла бы сгладить острые углы. Мало-помалу отца удалось уговорить: мы расписали ему, что все будет в пределах приличия – разные спальни и вообще постоянно под присмотром родителей Мэтта. В общем, просто-напросто соврали.

Воспоминание уже не в первый раз вернуло меня к мысли: как папа останется тут один, когда меньше чем через месяц я уеду учиться?… Хватит, такие переживания надо от себя гнать! Они и без того отравляли мне почти все лето, и я не хотела, чтобы испортили еще и последний вечер с друзьями. Да и что толку переживать из-за того, чего все равно не изменишь?

К счастью, на парковку въехали две машины – как у Мэтта, но не менее любимые своими владельцами. Задняя дверца остановившейся ближе к нам – маленькой и синей – распахнулась, из нее на неимоверно высоких каблуках выбралась Сара и бросилась к нам навстречу. Угрожающе покачнувшись на неровной поверхности и чудом не упав, она заключила меня в объятия.

– Рейчел, дорогая, как ты?

Я обняла ее в ответ. У меня вдруг перехватило дыхание, когда я поняла, что скоро мы будем видеться только на каникулах, а не каждый день, как на протяжении последних нескольких лет, в старших классах. Дольше я дружила только с Джимми. Впрочем, как бы мы ни были с ним близки, некоторые вещи способна понять только лучшая подруга.

Сара извинилась за опоздание, и я насмешливо скривила губы – тоже мне новость! От природы хорошенькая, она умудрялась каждый раз перед выходом кучу времени торчать у зеркала, меняя наряды и прическу, и все равно оставалась недовольна результатом. По-моему, это было просто смехотворно – с ее лицом сердечком, сияющими каштановыми кудряшками и изящной, миниатюрной фигуркой Сара всегда выглядела чудесно.

– Давно ждете? – спросила она, беря меня под руку и увлекая за собой ко входу в ресторан – думаю, без посторонней помощи на своих жутких шпильках ей бы и не добраться. Хотя, может быть, она просто не хотела наблюдать рефлекторную реакцию Тревора и Фила на выбиравшуюся из второй машины Кейти.

– Достаточно, чтобы Мэтт успел вывести Джимми из себя, – ответила я вполголоса.

Сара понимающе улыбнулась:

– А, ну значит, всего ничего.

Мы уже достигли веранды перед входом. Мальчики, включая Мэтта, тем временем изо всех сил пытались делать вид, что не замечают волнующей глубины выреза на топе Кейти. С длинными светлыми волосами, спадающими на плечи, в обтягивающих, словно вторая кожа, джинсах и босоножках с высокими каблуками – на которых, к зависти Сары, передвигалась без малейших проблем, – та выглядела словно сошедшей с обложки журнала. На фоне этого совершенства я почувствовала себя одетой в обноски, которые даже из секонд-хэнда выкинули за ненадобностью.

Кейти присоединилась к нам относительно недавно, в старших классах. До этого наш тесный кружок состоял из двух девчонок – Сары и меня – и четырех парней. Наверное, не очень сбалансированный состав, но мы так давно общались, что проблем у нас не возникало. И все же когда Кейти мало-помалу начала вливаться в компанию, мальчишки по вполне понятным причинам горячо это одобрили.

Вообще она была ничего, и не только в плане внешности. В Грейт-Бишопсфорд Кейти с родителями переехала из большого города и, на наш взгляд, куда лучше во всем разбиралась и куда больше повидала. Очень открытая, общительная, с острым язычком, мне она по-настоящему нравилась, во всяком случае, когда не кокетничала напропалую со всеми особями мужского пола в радиусе пяти миль.

Сара, однако, была от нее не в восторге и не раз, когда Кейти случалось пощипать ей перышки или наступить на больную мозоль, мрачно бурчала себе под нос: «Кто последним приходит, тот первым уходит».

Один Джимми неспешно направился к нам, и Сара, шагнув в сторону, сделала вид, что внимательно изучает меню под стеклом у двери. Остальные толпились вокруг новой машины Мэтта, хотя, по-моему, их больше привлекала грудь Кейти – та как раз наклонилась, якобы чтобы лучше рассмотреть легкосплавные диски. Ага, нужны они ей очень, с раздражением подумала я.

– Ты куда красивее ее, – шепнул мне на ухо Джимми, без труда разгадывая мои мысли.

– У меня что, на лице все написано? – улыбнулась я, и он ответил такой знакомой улыбкой, от которой все его лицо словно освещалось, а уголки глаз лучились морщинками.

– Как в книге, – подтвердил он. – В хорошей книге.

– Хочешь сказать – затрепанной брошюрке рядом с глянцевым журналом?

Он проследил за моим взглядом. Кейти, широко раскрыв глаза, внимала разливавшемуся соловьем Мэтту, который с упоением вещал о новой машине.

– Тебе не о чем беспокоиться, – заверил Джимми, слегка коснувшись моего плеча. – Нужно быть полным идиотом, чтобы смотреть на другую, когда есть ты.

– М-м, – промычала я, чувствуя с удивлением, что его слова заставили меня покраснеть, и поскорее отвернулась, пока он не заметил.

Из оконного стекла на меня взглянуло мое отражение. Нет, Джимми, мягко говоря, приукрашивает. Или ему надо серьезно подумать о визите к окулисту. Мне никогда не иметь такого же успеха у сильного пола, как Кейти. Конечно, то, что я увидела, выглядело вполне привлекательно. Совершенно прямые, как раз по моде, длинные темные волосы, большие выразительные глаза – хотя без контактных линз я слепа, как крот, – и, может быть, чуть-чуть широковатый рот. Но сногсшибательной мою внешность никак не назовешь, тут я с собой честна. Заторов на дороге из-за меня не возникало. С тех пор как я стала встречаться с Мэттом, который – никто не стал бы этого отрицать – выглядит просто потрясающе, я куда острее ощущала, что кое в чем мать-природа мне серьезно недодала.

– К тому же не забывай, для меня ты всегда будешь веснушчатой девчонкой с оттопыренными ушами и щелью между передними зубами.

– Мне тогда было десять! – негодующе откликнулась я. – Слава Богу, стоматологи не зря получают свои деньги. Тебе обязательно помнить такие жуткие вещи?

– И хотел бы – не забуду.

Ответ Джимми прозвучал как-то странно, и в другой раз я бы этого так не оставила, но тут наконец подошли остальные.

– Идем, – Мэтт крепко взял меня за руку, – пока наш столик кому-нибудь не отдали.

Мы всей компанией вошли в широкие двойные двери, держась за руки или небрежно приобняв соседа за плечи. Никто не догадывался, что через каких-нибудь полчаса наша жизнь навсегда и безвозвратно изменится.

Нас повели в переднюю часть зала, к большому витринному окну с чудесным видом на Мэйн-стрит и холм с церковью. Пока мы шли к столику мимо других обедающих, я заметила не один оценивающий взгляд, брошенный на Кейти. Мэтт тоже наверняка получил свою долю внимания, и я изо всех сил старалась заглушить тревожный шепоток, все последние месяцы не умолкавший у меня в голове. Мэтт был настоящим красавцем, и на него, вполне естественно, обращали внимание, так что я уже привыкла. Отчасти это даже доставляло удовольствие – ведь шел-то он рядом со мной и меня держал за руку. И все же пока мы пробирались между тесно стоявшими столиками, мне не давала покоя невысказанная мысль: справится ли он с неизбежными искушениями, когда мы окажемся порознь из-за учебы? Переживет ли наша любовь долгую разлуку или отношения на расстоянии, как и для многих пар, станут для нас роковыми?

К счастью, невеселые мысли вскоре прервал голос официанта, с легким итальянским акцентом объявивший, что мы на месте. Ресторан был заполнен до отказа, и для нас сдвинули два столика прямо у окна, куда пришлось пробираться мимо бетонной колонны. Лучше бы, конечно, туда села Сара, она куда миниатюрнее меня, но и мне удалось кое-как не застрять в узком проходе – вот позорище было бы! Мэтт проскользнул на соседний стул, остальные тоже расселись. Джимми оказался прямо напротив, Сара – по правую руку от него. Кто-то из парней с трудом пытался втиснуться рядом с Кейти, которая сидела с другой стороны от Мэтта. Правда, самая выигрышная позиция, думаю, была через стол: вырез ее топа открывал манящий вид. Я исподтишка натянула под столом собственную футболку, но тут же вспыхнула, как идиотка, заметив насмешливо дрогнувшие губы Джимми.

– Чему улыбаешься, Джимми? – спросил Мэтт.

Как назло именно в этот момент за столом повисла тишина, и все внимание обратилось к нам. Я сделала большие глаза, взглядом умоляя друга молчать, но опасаться было нечего – тот спокойно взял меню и равнодушно пожал плечами.

– Так, просто вспомнил одну дядину шутку.

Когда остальные, последовав его примеру, тоже потянулись к меню, я одними губами прошептала: «Спасибо!» Его ответная улыбка была полна такой дружеской теплоты, что у меня все внутри перевернулось. Смутившись, я опустила взгляд и постаралась сделать вид, что поглощена выбором между лазаньей и каннеллони.

Рука Мэтта скользнула по моей талии, притянув к себе, и когда несколько минут спустя я вновь взглянула на Джимми – тот увлеченно что-то рассказывал Саре и лишь слегка улыбнулся мне, – внезапно возникшее чувство ушло, как не бывало.

За столом, наряду с ароматами томата и чеснока, царила грусть расставания и ностальгия по ушедшим временам. Я отправлялась в свой Брайтон только через несколько недель, но Тревор с Филом покидали город сразу после выходных, а пару дней спустя отбывала и Сара. Сложно было даже представить, что мы втроем – я, Мэтт и Кейти – будем делать в оставшееся время.

Мне вдруг ужасно захотелось никуда не уезжать. Не то чтобы я передумала отправляться в университет, разумеется, нет – я столько трудилась, чтобы поступить на журналистику. Просто только сейчас до меня дошло, что очень важная глава моей жизни подходит к концу.

На первый план выступила скорая разлука с парнем и двумя самыми близкими друзьями. Смешно, знаю, но я почувствовала, как глаза наполняются слезами, и поскорее отвернулась к окну, откуда слепило заходящее солнце, – лишь бы никто не заметил, что я плачу.

– С тобой все нормально? – негромко спросил Джимми, наклонившись ко мне, чтобы другие не услышали.

Мэтт как раз заказывал напитки, и я по-быстрому ответила:

– Да ничего особенного, просто эмоции, наверное. Понимаешь, перемены, расставания, все такое…

Я запнулась, боясь, что Джимми поднимет меня на смех. Вместо этого, к моему удивлению, он коснулся моей руки, беспокойно перебиравшей приборы, и слегка ее сжал. Прикосновение было каким-то другим, не тем, к которому я привыкла еще с подготовительной школы. Может, все дело было в огрубевшей от физического труда коже или в том, какой маленькой вдруг показалась мне моя ладонь, крепко заключенная в его собственную.

Я скорее почувствовала, чем увидела, что и Мэтт заметил это пожатие, однако Джимми не торопился убрать руку, еще раз легонько стиснув мне пальцы напоследок, и только потом отпустил. Мэтт чисто инстинктивно придвинулся ко мне, отвоевывая свою законную территорию и мое внимание, и поэтому я не сразу поняла, что в ладони у меня остался «счастливый» пенни, который Джимми подобрал на парковке.

Я крепко сжала маленький медный кружок. В этом был весь Джимми, всегда готовый поделиться со мной даже надеждой на удачу. Мы вообще стольким делились на протяжении многих лет… Я считала его все равно что братом; если подумать, его семья была мне куда ближе, чем многие настоящие родственники.

Наши матери близко дружили задолго до нашего появления на свет, и после внезапной смерти мамы – я была еще совсем маленькой – их семья протянула нам с папой руку помощи, найдя для нас место в своих сердцах. Меня вдруг как ударило: я ведь оставляю здесь не только отца; почти так же тяжело будет расстаться с родителями Джимми и его младшим братом.

Наконец принесли две бутылки вина, заказанные Мэттом, и мы подняли бокалы.

– За расставание…

– За то, чтобы не терять друг друга!

– За новую жизнь!

– И старых друзей!

Последний тост подхватили все, и бокалы зазвенели, отбрасывая искорки в гаснущем свете уходящего дня. В атмосфере веселой болтовни и беззлобных шуток я на мгновение взяла паузу, обводя взглядом всех сидящих за столом и пытаясь сохранить момент в памяти. Я знала, что в колледже нас ждут новые знакомства, новые друзья, но сейчас трудно было поверить, что эти узы смогут стать такими же сильными, как те, что связали нас семерых. Когда я смотрела на друзей, в душе рождался целый клубок воспоминаний и чувств, каждое – кирпичик в стене нашей дружбы, и я хотела верить, что она всегда останется такой же прочной, как бы ни разбросала нас судьба.

Стоило мне перевести взгляд на Сару, и я поневоле начинала улыбаться. Я уже почти ревновала ее к сокурсникам по художественному колледжу и завидовала им. С ее стороны можно было не бояться предательства и всегда найти понимание и сочувствие. Бесшабашно веселиться она тоже умела. Никого я не ценила так, как свою лучшую подругу. Ее будущие друзья, кем бы они ни были, даже не представляли, как им повезло.

А Джимми? Я все лето так переживала из-за предстоящего расставания с Мэттом, что мысль о прощании еще и с Джимми, стоило ей прийти мне в голову, старалась запрятать подальше. Я просто не могла представить себе, что мы не будем видеться постоянно. Чтобы осмыслить и принять это, требовалось время. Я вдруг с беспокойством поняла, что совсем не готова к скорой разлуке с друзьями.

Наш заказ еще не принесли, и в ожидании я время от времени поглядывала в окно, на поднимавшуюся к церкви дорогу. Солнце только начинало свой ленивый спуск за горизонт, и ало-золотые отблески на небе вдруг, как по волшебству, раскрасили обычно серую Мэйн-стрит словно кисть абстракциониста. Людей на тротуарах было немного, зато по обе стороны дороги тянулись вереницы машин – пабы и ресторанчики делали сегодня неплохую выручку. Откуда-то издалека еле слышно донесся звук сирены…

– Рейчел, ты слушаешь?

Голос Джимми заставил меня очнуться. Оказывается, он мне что-то говорил, а я все пропустила.

– Извини, задумалась. Что ты сказал?

Он в явном затруднении покосился на Мэтта, который болтал о чем-то с Кейти.

– Я спрашивал – ты завтра не слишком занята? Можешь зайти ко мне домой?

Такая неуверенность была совсем не похожа на Джимми, как и то, что он специально меня приглашал. Мы обычно забегали друг к другу без всяких приглашений, так что на миг я даже растерялась.

– Ну да, конечно. Я все равно хотела перед отъездом попрощаться с твоими мамой и папой.

– Вообще-то завтра их как раз не будет… – Он опять замялся. – Только я… Мне нужно… нужно поговорить с тобой. Наедине. Ты не против?

По-моему, он покраснел, или так падало солнце? Джимми явно не хотелось, чтобы наш разговор услышал Мэтт, и я поскорее ответила:

– Хорошо, давай. Тогда часа в два?

Он кивнул и с облегчением выдохнул, словно выполнив какую-то трудную задачу, что еще больше подстегнуло мое любопытство. Но придется, видимо, потерпеть до завтра.

Наконец появились официанты и принялись расставлять перед нами тарелки с заказанной едой. Мэтт, оторвавшись от болтовни с Кейти и выпрямившись на стуле, убрал руку с моей талии, однако напоследок неожиданно крепко поцеловал меня в губы.

– Э-эй, здесь люди едят, между прочим! – с притворным отвращением протянула Сара.

Его рука потянулась поправить выбившуюся у меня из-за уха прядку, и я застыла на мгновение. Просто импульсивное движение, но мне часто приходило потом в голову – что случилось бы со всеми нами, если бы Мэтт не наклонился так близко и не увидел в окно ту машину.

– Какого!.. – крикнул он.

Я обернулась, и у меня отвисла челюсть: из-за вершины холма буквально выпрыгнула, не касаясь колесами земли, небольшая красная машина; за ней, парой секунд спустя, почти на такой же скорости – вторая, с синей мигалкой. Завывания сирены разорвали тишину летнего вечера.

Появившийся из боковой улицы фургончик резко затормозил – красный автомобиль вылетел прямо перед ним, едва не снеся половину капота, и боком прошелся по припаркованным вдоль дороги машинам. Высеченные ударом искры обдали преследующих полицейских.

Визг шин фургона привлек внимание остальных, но опасность происходящего осознавал пока один только Мэтт. Красный автомобиль был еще далеко, однако расстояние стремительно сокращалось. Полицейская машина прибавила скорости, и водитель в панике отчаянно завилял по дороге, едва удерживаясь на середине.

Мэтт вскочил на ноги.

– Он потерял управление! Сейчас врежется! Все от окна! Быстро!

Только теперь и другие поняли уязвимость нашего положения – у огромного окна, отделенного лишь узеньким тротуарчиком от дороги, которая как раз здесь, на спуске с холма, делала крутой поворот. Неизбежность столкновения в один миг стала очевидна каждому. Зараженные паникой, все с криками вскочили. Официант поспешно отпрыгнул назад, уронив при этом две тарелки. Я еще как-то отвлеченно подумала: «Ну что за бардак!» До меня не то чтобы не доходило происходящее или вопли Мэтта, вцепившегося в мое плечо. Просто время вдруг замедлилось, и торопиться было как будто ни к чему – можно еще сто раз успеть выбраться из-за стола и отойти подальше. Швырять при этом на пол отличную еду совершенно незачем.

Джимми и Сара побежали к Филу, который был уже далеко и отчаянно кричал, подгоняя остальных. Мэтт потащил меня за собой, другой рукой подталкивая вперед Кейти, поднявшуюся из-за стола, но застывшую в нерешительности.

Весь этот кавардак с опрокидывающимися стульями и бокалами занял буквально одну-две секунды. И вот тут я здорово сглупила – повернулась взглянуть в окно на приближающуюся машину. Та, бешено ревя мотором и мотаясь из стороны в сторону, по-прежнему неслась вперед, к повороту, и, кажется, даже не собиралась сбавлять скорость.

Из-за того что я притормозила, рука Мэтта сорвалась, и мгновение спустя, когда я с расширенными от ужаса глазами отвернулась от окна, он и Кейти были уже далеко. Я на негнущихся ногах бросилась следом, однако путь мне перекрыл опрокинутый кем-то и застрявший между столом и колонной стул. Как я ни пыталась пропихнуть его дальше, он засел намертво.

– Рейчел! – завизжала Сара во весь голос. – Уходи оттуда!

Машина несется прямо к окну, поняла я и, в ужасе хватая ртом воздух, руками и ногами замолотила по стулу. Кровь бешено стучала в висках, все прочие звуки будто исчезли. В отчаянии я оглянулась на Мэтта. Тот бросился было обратно, за мной, но Кейти – я просто не поверила своим глазам – ухватила его за руку.

– Нет, Мэтт, нет! Ты не успеешь! Ты можешь погибнуть!

Ее слова я, как ни странно, расслышала отлично и какой-то частью мозга, не занятой попытками спастись, даже осознала. Безумие, но я и подумала еще: ну погоди, так просто это тебе не сойдет.

Сзади раздался душераздирающий скрежет – водитель в последнюю минуту вспомнил наконец про тормоза. Не оставляя бесплодных попыток сдвинуть проклятый стул с места, я оглянулась. Машина неумолимо летела прямо на меня, и я уже видела лицо водителя – молодого парнишки с расширенными от ужаса глазами.

Дальше я и не поняла, что случилось: все происходило слишком быстро. Только что я была в ловушке между окном и упавшим стулом, и вдруг две сильных руки словно тисками обхватили мои запястья и буквально вытянули меня оттуда. На секунду передо мной мелькнуло лицо Джимми: в глазах у него застыл невыразимый страх, жилы на шее вздулись, как канаты. Не знаю, откуда только у него взялось столько сил. Он волоком потащил меня по скатерти, опрокидывая бутылки и фужеры. Я вцепилась в него и, пытаясь облегчить ему задачу, отчаянно толкалась ногами, когда сзади раздался громкий «бам!» – машина подскочила на бордюре.

Последним невероятным усилием Джимми швырнул меня вперед. Не знаю, как еще можно это назвать – в одно мгновение меня приподняло, как тряпичную куклу, и бросило на пол, да так, что я еще проехалась по нему несколько футов. Но самоотверженность Джимми стоила ему нескольких драгоценных мгновений, и когда машина влетела в окно, взорвавшееся осколками, он оказался прямо у нее на пути.

* * *

Первое, что я почувствовала, – обжигающую боль. Что-то ужасно тяжелое давило на мои ноги. И вся голова у меня была почему-то мокрая – густая соленая жидкость текла со лба по щекам, заливая глаза и рот. Я хотела крикнуть, но не смогла издать ни звука – в легких совсем не оставалось воздуха, только пыль и дым. Сзади доносились чьи-то крики, кто-то плакал. Я повернула голову, но ничего не увидела – что-то липкое мешало смотреть. Подняв плохо слушавшуюся руку, я мазнула по лицу – на ладони глянцево-алой перчаткой блестела кровь. Груда обломков закрывала меня от тех, кого я могла слышать, а прямо передо мной была машина, оказавшаяся наполовину внутри ресторана, – точнее, то, что от нее осталось. Искореженный корпус едва проглядывал в густом дыму, шедшем из двигателя. Битое стекло покрывало меня сверху, кожей я чувствовала осколки под собой. Я поняла, что лежу посреди того, что только что было окном.

Голоса сзади зазвучали громче, куча обломков пришла в движение – до нас пытались добраться. Вытащить. Не одну меня – нас, конечно, нас, Джимми тоже, Джимми, который вернулся, чтобы спасти меня.

Не обращая внимания на кровь, начавшую течь сильнее, стоило мне пошевелиться, я кое-как приподняла голову, пытаясь отыскать его взглядом. Вокруг по-прежнему клубился дым вперемешку с пылью, но что-то различить было можно. Рядом со мной оказалась странно приподнятая под углом длинная белая плита с огромными кусками стены и какой-то искореженной деталью машины. Вглядевшись, я поняла, что это не плита, а то, что осталось от нашего стола. А приподнята с одного края она потому, что что-то или кто-то лежит под ней.

Забыв обо всем, я потянулась туда рукой. Пальцы отчаянно заскребли по полу, пытаясь нащупать то, что под столом. Наконец на мгновение мне показалось, что я задела что-то мягкое.

– Джимми! – прохрипела я. – Джимми, это ты? Ты слышишь меня?

Молчание.

– Джимми… – Я начала плакать, слезы промывали узкие дорожки на покрытом кровью и грязью лице. – О нет, Джимми, нет… Скажи хоть что-нибудь!

Пыль понемногу оседала, и теперь я видела то, чего коснулись мои пальцы. Рука Джимми, вывернутая под неестественным углом, торчала из-под стола – все остальное было скрыто под обломками. Мускулистая, загорелая, всего несколько минут назад она спасла меня от неминуемой гибели. И теперь лежала, безжизненная. Задолго до того, как прибыли медики, я знала, что она не двинется уже никогда.

Глава 2

Декабрь, 2013

Пять лет спустя

Приглашение стояло на каминной полке, почти скрытое стопкой счетов и рекламок доставки еды. Думаю, я специально старалась его скрыть – словно так я могла бы притвориться, что забыла о нем, и остаться дома. Если бы все было так просто! Конечно, когда оно пришло, я ответила открыткой с подтверждением, но тогда до свадьбы оставалось еще несколько месяцев и поездка в Грейт-Бишопсфорд представлялась чем-то абстрактным, отдаленной перспективой, о которой не стоило особо и думать. Однако теперь, когда меня отделяли от нее всего два дня, я стояла в своей крохотной квартирке перед раскрытым чемоданом и не могла взять в толк – с чего я возомнила, что у меня хватит мужества туда вернуться.

Бросив укладывать вещи, я подошла к камину и взяла в руки маленькую тисненую картонку кремового цвета. «Мистер и миссис Джонсон просят Вас почтить присутствием свадьбу их дочери Сары и Дэвида…» Я провела пальцем по выпуклым буквам первого имени. Конечно, ехать надо, я и раньше это понимала. Нельзя пропустить свадьбу лучшей подруги только из-за того, что придется возвращаться в родной город. Да и город ли меня страшил, или воспоминания, которые, я знала, ждут меня там? Я так давно научилась прятать их в самой глубине, не давая им воли…

Не выпуская из рук открытку, я подняла голову и встретилась взглядом с отражением в зеркале. Себе я не могла лгать: просто очутиться вновь в родном городе – это полбеды. Самым трудным будет увидеть вместе всех старых друзей, впервые за много лет. Почти всех. Тень пробежала по моему лицу. Да, не встречи с живыми я боялась – теней прошлого.

Я принялась бездумно укладывать вещи, не особо заботясь, что кидаю в чемодан. Всего ведь на три дня, а потом можно будет вернуться обратно, в свою квартирку, вновь раствориться в суете большого города. Кому-то покажется странным, но мне действительно нравилось жить там, где не каждый встречный знал меня в лицо и по имени. Особое внимание я уделила только своему наряду для девичника и платью из темно-бордового бархата, которое собиралась надеть на саму свадьбу. Слава Богу, Сара в конце концов сдалась и прекратила настаивать, чтобы я была подружкой невесты.

– Ты просто должна, ради меня, – упрашивала она.

Вот так же в школьные годы она подбивала меня на очередную авантюру. На этот раз я не поддалась. Конечно, отказать было непросто, но я заранее знала, о чем зайдет речь, и могла подготовиться.

Хотя созванивались мы регулярно, Сара нечасто навещала меня в Лондоне – она много работала, ну а свободное время, естественно, по большей части проводила с Дейвом, своим парнем. То есть теперь уже женихом. Когда она сказала, что приедет на выходные, я сразу все поняла, успела настроиться, и отказ дался легче, чем я боялась.

– Ну, Рейчел, пожалуйста, передумай, – умоляла она. Вид у нее был такой расстроенный, что я заколебалась. – Я никого другого не хочу в подружки!

Когда я все-таки, не доверяя собственному голосу, отрицательно покачала головой, Сара неосторожно задала тот самый вопрос, который позволил предотвратить все дальнейшие попытки:

– Но почему?

Вот тут я малодушно использовала запрещенный прием – вместо ответа убрала в сторону завесу волос, скрывавшую протянувшийся через лоб и щеку уродливо разветвленный бледный шрам. Сара поджала губы, потом вздохнула, и мне стало понятно, что она признала поражение.

– Да, опять старый трюк с изуродованным лицом, – улыбнулась я. Все прочие мои знакомые старательно обходили эту тему, лишь у Сары доставало смелости говорить прямо. – Зато по крайней мере буду спокойно сидеть в задних рядах, а не стоять у алтаря в каких-нибудь розовых рюшечках.

На мгновение в ее глазах мелькнуло упрямое выражение, и я решила, что это еще не конец, однако в следующую секунду она все же уступила, пробормотав только:

– Не стала бы я тебя в розовое наряжать, с чего ты взяла…

В ответ я от всего сердца обняла подругу. Я знала, что подвела ее, и еще больше любила за то, что она поняла и приняла мое решение.

* * *

Прежде чем закрыть чемодан, я потянулась за пузырьком с таблетками на прикроватной тумбочке – главное, не забыть бросить их в косметичку. Взяв пузырек, я нахмурилась – он оказался куда легче ожидаемого. Подняв на свет, едва сочившийся через окно с пасмурного декабрьского неба, я попыталась прикинуть, сколько таблеток осталось. Выходило совсем мало, меньше, чем я думала; едва хватит на время поездки. Как же так? Судя по дате на этикетке, прошло всего десять дней. Я чувствовала, что головные боли учащаются, но не представляла, что употребляю такое количество болеутоляющих. По спине пробежал холодок. Дело плохо. Я могла врать о своем здоровье отцу, даже врачам поначалу, когда боли только начались (глупо, конечно), но знала, что рано или поздно придется взглянуть правде в глаза. Это был тот тревожный признак, о котором нас предупреждали с самого начала, и каждый разговор по телефону с папой все три года, что мы жили порознь, начинался одинаково: «Ну как ты? Голова не болит, ничего такого?» Сперва я радостно отвечала, что все отлично; однако последние полгода я его просто обманывала. В конце концов я записалась на прием к доктору, который наблюдал меня во время периода реабилитации. Похоже, мои жалобы его обеспокоили – что уж говорить обо мне самой, ведь я порядком приуменьшила симптомы. Выписанное им лекарство могло только облегчить боли, и он настоятельно рекомендовал мне лечь в больницу на обследование. Рецепт я взяла, но совету не последовала, отложив на потом, хоть и знала, что только оттягиваю неизбежное.

Папе я ничего рассказывать не стала – у него достаточно проблем с собственным здоровьем, да и со мной он натерпелся… Может, если хоть подольше не будет из-за меня переживать, это пойдет ему на пользу. Какими бы неутешительными ни были результаты визита к онкологу, отец всегда говорил: «По крайней мере у тебя все в порядке». У меня не хватало духу отнять у него еще и это.

Я иногда думала – что за проклятие лежит на нашей семье? Сколько надо было разбить зеркал, чтобы нас так преследовали напасти? Сначала смерть мамы, потом моя авария, рак у отца, и вот теперь головные боли… Может, нам досталась в придачу и чужая доля какой-нибудь другой семьи, в которой уже двадцать с лишком лет ни болезней, ни неудач? И пусть папа говорит, что одно с другим не связано. Я-то знаю, что после несчастного случая со мной он снова закурил из-за стресса. Если бы не это, возможно, сейчас он был бы здоров.

«Сколько же ужасных последствий принес с собой тот страшный вечер!» – подумала я. Но в этот момент приступ пронзительной боли прервал двинувшиеся в запретном направлении мысли.

Отправиться я собиралась прямо с утра и заранее посмотрела, когда первый поезд. На работе отпросилась на два дня – конечно, девичник только в четверг вечером, но я решила приехать пораньше. От приглашения Сары остановиться в доме ее родителей я отказалась. Как я ни любила их семью, атмосфера там всегда была куда более эмоциональной и кипучей, чем я привыкла. Не думаю, что выдержала бы тот бедлам, который наверняка будет твориться перед свадьбой единственной дочери. Кажется, они тоже это понимали и не обиделись, когда я заказала номер в одной из двух гостиниц городка. Скорее всего большинство других гостей поступили точно так же – многие, правда, никуда скорее всего и не уезжали из родных мест.

* * *

Когда поезд отошел от перрона, я, приготовившись к двухчасовой поездке, позволила себе наконец подумать о людях, встреча с которыми мне предстояла. О прежних друзьях. Так странно – связь между нами, которая представлялась когда-то нерушимой, оказалась вовсе не такой уж прочной. И ее нить не перетерлась постепенно, с годами, а была перерезана в один миг безбашенным молодым идиотом на угнанной тачке.

Сара осторожно и деликатно поведала мне кое-что об их новой жизни. Тревор, как она узнала, навещая родителей, после универа возвратился в Грейт-Бишопсфорд, живет с девушкой – ее Сара не знала – и работает начальником департамента в банке. Я с трудом могла себе представить того Трева, которого я знала – рокера-гитариста из школьной группы, – в столь скучной и респектабельной роли.

Фил, наоборот, до сих пор вел кочевую жизнь. После колледжа он решил с год просто поездить по свету, год перешел в два, и в итоге каким-то образом это переросло в карьеру фотографа-фрилансера. Хотя его семья по-прежнему жила в городке, сам он появлялся там крайне редко, в краткие периоды между поездками – чем дальше, тем лучше. Сара рассказала, что при встрече ощутила в нем какое-то неуемное беспокойство, объяснявшее такой стиль жизни и нежелание осесть на одном месте.

Ну и конечно, Мэтт… и Кейти – с недавнего времени они неразлучны. Саре было явно непросто сообщить мне об этом – чувствовалось, что она тщательно подбирает слова, не зная, как я восприму новость. Разговор происходил по телефону, примерно полтора года назад, и когда сказанное повисло между нами, я прислушалась к себе – больно ли мне хоть немного от того, что мой бывший парень теперь с другой. Нет, никакой боли я не ощутила – только удивление, и не тому, что эти двое, один привлекательнее другого, наконец вместе, а тому, что Кейти понадобилось так много времени, чтобы добиться своего.

Почувствовав, что зашла слишком далеко, я отогнала мысль прочь, как и тогда, при разговоре с Сарой. Думать о Мэтте – значит возвращаться к нашему краткому роману, который так грустно закончился, и к тому, что привело к разрыву. А о последнем я не позволяла себе думать никогда.

* * *

Городская застройка постепенно уступала место полям и открытым пространствам, и внутреннее напряжение все больше и больше усиливалось. Я постаралась запить его паршивым, горьким, как хина, кофе, которое купила в вагоне-ресторане, и сосредоточиться на цели поездки. Я еду ради Сары, это ее день, ее праздник, и нельзя, чтобы он был испорчен. Она не должна переживать из-за моих чувств по поводу возвращения домой. Домой? Почему я так подумала? Неужели я до сих пор считаю Грейт-Бишопсфорд своим домом? А на самом деле? Вот уже пять лет, как я там не живу – формально, значит, нет. Однако назвать так какое-нибудь другое место я тоже не могла. Во время длительного периода реабилитации мы переехали на север Девона; папа и сейчас живет там. Но это был его дом, не мой, хоть я и провела в нем почти два года. Скорее на эту роль может претендовать моя маленькая лондонская квартирка, но она с самого начала воспринималась как временное пристанище. Я и выбрала-то ее только из-за близости к метро, а не потому, что она мне чем-то так уж понравилась. Да и вообще сложно по-настоящему привязаться к съемному жилью над захудалой прачечной, в не самом престижном районе Лондона. Следовало, конечно, переехать после первого же повышения зарплаты, а уж после второго – точно, но я уже привыкла и чувствовала себя комфортно, пусть обстановка и не отличалась особым стилем. В шутку я говорю, что живу среди антиквариата – что в общем-то правда, по крайней мере в отношении возраста вещей.

* * *

Два часа пролетели куда быстрее, чем мне хотелось бы. Бесполый голос в динамике произнес: «Следующая станция – Грейт-Бишопсфорд», и на меня вдруг накатила тревога – я почувствовала, что готова к встрече с прошлым ничуть не больше, чем прежде. Вагон, дернувшись напоследок, замер, и я поднялась с места, чтобы достать с полки чемодан.

– Позвольте мне, – произнес мужской голос сзади.

Прежде чем я успела что-то сказать, сильные руки потянулись кверху и без труда сняли мой невеликий багаж. Я повернулась, чтобы сказать «спасибо», и заметила поспешно спрятанное выражение сочувствия при виде моего шрама. Поблагодарив легкой улыбкой, я уже привычным движением наклонила голову так, чтобы волосы вновь закрыли изуродованную половину лица. Прятать ее было легче, чем мириться с реакцией людей – те либо теряли вдруг дар речи, либо, наоборот, принимались расспрашивать, а я много лет назад приняла решение не вспоминать о случившемся. Вот что, пожалуй, больше всего страшило меня сейчас; трудно представить, что за несколько дней со старыми друзьями разговор ни разу не коснется катастрофы, изменившей жизнь каждого из нас.

У вокзала я взяла такси: хотя пешком до гостиницы всего ничего, путь пролегал мимо моей старой школы, а я еще не была готова к встрече с воспоминаниями, которые она могла пробудить. Устроившись в кожаном салоне автомобиля, я всю дорогу упрямо не отрывала взгляда от пола и собственных коленей.

Гостиницу я до этого видела только снаружи, и номер, чистый и совершенно безликий, никаких ненужных ассоциаций не вызывал – уже хорошо. За каких-то три минуты я распаковала вещи и бросила взгляд на радио-будильник у кровати. Время близилось к обеду, и я подумала, не спуститься ли перекусить в лобби-бар, но в последний момент спасовала и заказала сандвичи в номер.

– Постепенно, маленькими шажками, – ободряюще сказала я своему отражению в зеркале на туалетном столике. – Не нужно торопиться, и тогда все будет в порядке.

Отражение посмотрело на меня с сомнением. Господи, если я сама себя убедить не могу, как же мне продержаться эти семьдесят два часа?

Поев, я набрала с мобильного Сару – сказать, что уже на месте. В ее голосе я уловила облегчение – значит, все-таки боялась, что не приеду. Мне стало стыдно: надо быть сильной, хотя бы ради подруги.

– Заходи прямо сейчас, зачем ждать до вечера, – тут же предложила она. Ее энтузиазм поневоле заставил меня улыбнуться. Я надеялась, что Дейв понимает, как ему повезло и с каким замечательным человеком он связывает свою жизнь.

– Чуть попозже, – пообещала я. – Завтра я уж точно буду в твоем полном распоряжении – успеем обо всем потрепаться, прежде чем ты станешь солидной замужней матроной и тебе будет не до глупостей.

Она только страдальчески застонала и выдала пару энергичных выражений, солидной матроне уж точно не приставших.

– Я вообще-то собиралась сегодня прогуляться немножко, – добавила я. – Хочу попробовать встретиться с воспоминаниями лицом к лицу.

– Составить тебе компанию?

Я снова улыбнулась. У нее наверняка хлопот полон рот, но скажи я сейчас «да» – и она все бросит, лишь бы помочь мне.

– Нет, сама справлюсь. Думаю, лучше мне одной. Все равно голова что-то болит, – подняв ладонь, я помассировала лоб – в этом я не соврала, – свежий воздух мне не повредит.

– Только ты недолго – не забудь, вечером девичник.

– Можно подумать, ты позволишь мне забыть! Дурацкие шляпы и караоке будут?

– За кого ты меня принимаешь? – с притворным негодованием откликнулась Сара. – Я же тебе говорила – никаких девчачьих глупостей. Все по-взрослому и со вкусом – просто ужин со старыми друзьями обоего пола, чтобы отметить мое расставание с незамужней жизнью. Кстати, стриптизера ты заказала?

– Ну еще бы, – ответила я и отсоединилась, по-прежнему улыбаясь.

* * *

На улице было куда холоднее, чем я предполагала, – хорошо, что я надела плотное шерстяное пальто, а шею туго охватывал вязаный шарф. Я еще не успела даже подумать хорошенько, как ноги сами понесли меня извилистыми переулками к моему прежнему дому. Противиться я не стала – начать стоило действительно оттуда, с самой легкой точки на моем нынешнем маршруте. Там меня ждали только счастливые детские воспоминания, ничего мрачного и ужасного.

Место старого штакетника заняла стильная кованая изгородь, входная дверь стала ярко-зеленого цвета, однако в остальном дом выглядел по-прежнему. То, что он почти не изменился, согрело мне душу. Разве что садик выглядел более ухоженным – из папы огородник был так себе, – да на окнах я заметила модные деревянные жалюзи вместо прежних уютных занавесок.

Пять лет назад это был единственный дом, который я знала, и его вид вызывал у меня чувство надежности и защищенности, как ни одно последующее жилище. Стоя на тротуаре, я ощущала это место и своим, и одновременно до странности чужим. Меня вдруг пронзила тоска по прошлому – внезапно я осознала, что впервые оказалась здесь после того рокового вечера.

Стремление уехать возникло в те невыносимо долгие, тягучие месяцы, пока я лежала в больнице. Правильное, нет ли – кто знает? Бедный папа пошел бы на все, лишь бы хоть немного облегчить мою боль, а я, едва сознавая себя от горя, неотвязно умоляла увезти меня как можно дальше отсюда. Вещи были собраны, дом спешно продан, и мы переехали в другой город.

Воспоминания вдруг сделались нестерпимо горькими, и я поскорее зашагала прочь. Глаза слезились от налетевшего ледяного ветра – по крайней мере мне хотелось думать, что причина в этом. Наклонившись вперед, я почти бежала. Только на углу я наконец остановилась, колеблясь, куда идти дальше. Я была на распутье – и физически, и морально. Не разрывайся у меня сейчас сердце от печали, я бы, наверное, нашла это даже забавным. Головная боль, притупленная таблетками, вновь напомнила о себе, грозя разыграться с новой силой. Хорошее оправдание, чтобы сойти с маршрута, но я решила, что и без того слишком долго под разными предлогами пряталась от прошлого.

Моя рука судорожно сжала дверной молоток. На миг мелькнул проблеск надежды – может, они тоже переехали? Сара ничего не говорила; за все прошедшие годы мы вообще избегали этой темы. Некоторые раны слишком глубоки, чтобы их бередить.

Женщина, открывшая мне дверь, если и поразилась моему появлению после пяти лет отсутствия, ничем этого не показала. Никак она не среагировала и на мой шрам, хотя не могла его не заметить – длинные пряди моих каштановых волос так и развевались на ветру. Надеюсь только, что и мне хорошо удалось скрыть потрясение от того, как сильно она постарела. Горе оставило на ее лице неизгладимый отпечаток, и даже ласковая улыбка, с которой она приветливо обняла меня, не могла его стереть. Да и ничто не могло. Чувство вины словно ножом пронзило меня. Я – причина того горя. Из-за меня эта женщина потеряла сына.

* * *

День выдался нелегким, и ко времени возвращения в гостиницу от общего напряжения и всех переживаний голова у меня буквально разрывалась. Оказавшись в номере, я первым делом вслепую нащупала в косметичке пузырек с таблетками и, наплевав на инструкцию, всухую проглотила сразу две вместо одной. Дожидаясь, пока лекарство подействует, я набрала ванну и погрузилась в горячую воду с ароматическими солями. К моменту, когда кожа порозовела, мне стало чуть лучше, через полчаса боль начала притупляться и постепенно вернулась к привычному уровню, с которым можно было жить. Как раз подошло время готовиться к сегодняшнему вечеру.

О встрече с матерью Джимми я старалась не вспоминать – то, что она сказала мне, нужно было как следует обдумать, а сейчас я не могла себе позволить такую роскошь. Меня ждало еще воссоединение со старыми друзьями. Мы праздновали знаменательное событие в жизни одного из нас и впервые собирались уже вшестером, а не всемером.

– Маленькими шажками, – пробормотала я снова, усаживаясь перед туалетным столиком и начиная наносить макияж.

* * *

Место для ужина Сара выбрала отличное – престижный ресторан на другом конце города. В школьные годы мы ни разу там не бывали – слишком дорого и изысканно. Я специально подъехала пораньше, за добрых полчаса до назначенного времени, чтобы морально подготовиться. Назвав метрдотелю имя Сары, я отклонила предложение подождать у барной стойки и попросила сразу показать заказанные места.

Меня проводили к большому круглому столу в дальнем углу ресторана. Я села так, чтобы первой видеть тех, кто придет за мной. Правда, взгляд постоянно упирался в зеркальную стену напротив, без чего я прекрасно обошлась бы – в номере достаточно испереживалась, идет ли мне темно-синее платье с глубоким V-образным вырезом. Другого я в поездку все равно не взяла, так что особого выбора не было. Однако я продолжала то и дело поглядывать на свое отражение, каждый раз нервно поправляя волосы, чтобы получше закрыть шрам на щеке.

Первым появился Фил – загорелый, мускулистый, широкоплечий, совсем не такой, каким я его помнила. И сгреб меня стальной хваткой, так, что ребра затрещали.

– Хватит, дай вздохнуть! – взмолилась я.

Рассмеявшись, он отпустил меня и уселся на соседний стул.

– Прекрасно выглядишь, Рейчел. – Я готова была чуть ли не сесть на руку, которая сама собой вновь дернулась к волосам. Фил, однако, продолжал, как ни в чем не бывало: – Сто лет не виделись. Как ты? Живешь все там же, в Девоне?

Я рассказала ему о себе, он поведал мне свою историю – куда интереснее моей. Пока мы болтали, подошли еще двое – Тревор и его девушка, Кейт. Я не знала, что приглашены еще и пары, но, поздоровавшись и получив новую порцию медвежьих объятий, подумала, что со стороны Сары это мудрое решение. Присутствие новых лиц снижало общую напряженность между нами.

Сообразив наконец посчитать количество стульев за столом, я некоторое время гадала, для кого еще один лишний. Ответ вскоре последовал. В ресторан вихрем влетела сама Сара – на губах заразительная улыбка, в руках связка шариков с надписью «Жених и невеста», а следом шел ее возлюбленный, Дейв.

– Кто же приводит жениха на собственный девичник? – шутливо спросил Фил, поднимаясь и протягивая Дейву руку для приветствия.

– Ну а что делать, если он без меня не может?

Я улыбнулась Саре и кивнула на шарики.

– Супер.

– Ага, мне тоже понравились.

– Отличное место, – заметил Дейв, отодвигая стул для невесты и усаживаясь рядом, бок о бок с ней. – Просто шик-блеск.

– Ну еще бы, – подтвердила Сара и, повернувшись ко мне, драматическим шепотом добавила: – Рейч, давай звони, отменяй «развлекательную программу».

Тем временем к Тревору подошел сомелье, и пока завязалось обсуждение – что заказывать, – Сара, наклонившись ко мне, уже всерьез негромко спросила:

– Как ты, солнышко? Только по правде.

– Да ничего, держусь, – тоже вполголоса ответила я. Она озабоченно нахмурилась, и я поправилась: – Все нормально, не переживай.

Ободряюще сжав напоследок мне руку, Сара вновь выпрямилась на стуле.

Первый неловкий момент последовал сразу, как принесли напитки.

– Так, кого еще не хватает? – жизнерадостно спросил Тревор.

Повисла напряженная пауза.

– Мэтт и Кейти сказали, что немного задержатся, – поспешно вставила Сара, стараясь сгладить нечаянную двусмысленность его слов.

Дейв пришел на помощь с длинной историей о недавней стычке с парковщиком, которую сочинил, по-моему, тут же на ходу. Чувствовалось, что с будущей женой у них полное взаимопонимание. Мы еще не отсмеялись, когда я заметила, как взгляды других посетителей устремились куда-то в сторону входа. Я могла сказать, в чем дело, даже не поворачивая головы. Если уж каждый по отдельности из прибывшей пары привлекал взгляды – как я слишком хорошо помнила из проведенного с Мэттом времени, – то вместе они производили просто сногсшибательное впечатление, словно сошедшие с журнальной страницы кинозвезды. От их безупречной, ослепительной красоты буквально захватывало дух. Оба за прошедшие пять лет еще больше похорошели, если только такое возможно. Никогда я не ощущала так остро собственную серость. И пустоту в душе – рядом не сидел человек, который мог бы одним словом, улыбкой разуверить меня в этом. Вот если бы жизнь повернулась по-другому, если бы судьба выбросила иной жребий…

Наряд Кейти был рассчитан на то, чтобы производить эффект. Облегающее фигуру черное платье на завязках вокруг шеи, с разрезом до бедра открывало соблазнительный вид и на грудь, и на длинные загорелые ноги. Волосы – мне они показались светлее, чем прежде, – ниспадали безупречными волнами по обе стороны лица. Но по-настоящему я не могла оторвать глаз от Мэтта – и так было всегда, честно призналась я сама себе. Как и Фил, он стал выше и шире в плечах по сравнению с тем, каким я его помнила. Темный костюм и накрахмаленная белая рубашка выглядели дорого и сидели как влитые – их явно шили на заказ. С лица исчезла мальчишеская пухлость, резче обозначив черты, но глаза, которые, встретившись с моими, немедленно зажглись улыбкой, остались прежними. Я как можно убедительнее постаралась улыбнуться в ответ, хотя ощутила вдруг то же странное чувство, что и рядом со своим старым домом – будто увидела что-то принадлежавшее мне и в то же время уже явно и очевидно не мое.

Последовал очередной раунд приветствий, и я порадовалась, что в суматохе объятий, пожатия рук и радостных восклицаний у меня есть время подготовиться. К тому моменту как Мэтт наклонился ко мне, чтобы поцеловать в щеку, я почти справилась со своей чисто гормональной реакцией на его появление. Кейти чмокнула меня в другую, и на миг я заметила, как что-то странное мелькнуло в ее глазах при виде моего шрама, хотя ни для нее, ни для других он не был новостью. После аварии друзья не раз навещали меня в больнице – пока я всех не прогнала.

Все шло вроде бы гладко, но в то же время вечер, можно сказать, провалился. Внешне каждый играл свою роль как по нотам – старые друзья, собравшиеся отовсюду, чтобы пожелать счастливой паре всего наилучшего, – однако меня не оставляло ощущение, что мы будто второсортные актеры в пьесе с избитым сюжетом. Все говорили правильные слова, в нужные моменты поднимали бокалы и провозглашали тосты, но натужное старание не вспоминать о том дне, когда мы в последний раз сидели так же вместе за одним столом, начисто убивало атмосферу праздника.

Я полагала, что остальные поддерживали связь и регулярно виделись; к моему удивлению, выяснилось, что за пять лет все встречались только по двое-трое, а в полном составе не собирались ни разу. Смерть Джимми и мое исчезновение разрушили взаимное притяжение. Зато в разговоре не возникало неловких пауз, которые не знаешь, чем заполнить. Все наперебой рассказывали, что произошло в их жизни за эти годы, и общая беседа не смолкала ни на минуту. Мэтт, как мы узнали, после университета вошел в семейный бизнес, а Кейти работала в сфере пиара – она говорила кем, но, честно говоря, я не особо слушала. Мое внимание больше привлекал язык ее тела. Каждое движение Кейти с момента, как она села на стул, показывало всем, что Мэтт теперь принадлежит ей. Она разве что не обвивалась вокруг него, пока мы ждали официанта, да и потом тоже. Непонятно было, как она умудряется есть, то беря его под руку, то приобнимая, то еще что-нибудь. Самое странное – я твердо знала, что вся эта демонстрация исключительно для меня. Но чего ради? Мы с Мэттом расстались много лет назад. Правильнее будет сказать – я с ним порвала. После нескольких безуспешных попыток, мучительных для нас обоих, он наконец оставил надежду, что я передумаю, и больше мы не общались. Я совершенно недвусмысленно дала понять, что вычеркиваю его из своей жизни. За прошедшие годы ничего не изменилось, так для чего эти ужимки?

Незаметно исчезла последняя перемена блюд. Официант потянулся с бутылкой к моему бокалу, но я поскорее прикрыла его ладонью.

– Нет-нет, спасибо, мне достаточно.

– Ты за рулем? – осведомился Тревор. Сам он себя не ограничивал и пил все, что нальют.

– Нет, я на такси. – Как ни странно, никто до сих пор не заметил, что за весь вечер я едва пригубила вино. – Просто завтра мне нужна свежая голова, а то, боюсь, Сара меня с ума сведет.

Та изобразила оскорбленное достоинство, и все рассмеялись. Вопрос был исчерпан, моему вранью поверили, хотя на самом деле я просто боялась пить после всех таблеток. И тут же, стоило вспомнить о ней, ослепляющая боль пробудилась с новой силой, будто потревоженный во сне дракон. Я встала, надеясь, что никто не видит, как мне пришлось опереться о стол, чтобы удержаться на ногах.

– Сейчас вернусь, – проговорила я куда-то в пространство и, из последних сил стараясь идти по прямой, направилась к женской уборной.

Даже в туалете здесь царила роскошь. Прерывисто вздохнув от облегчения, я осторожно опустилась на низкую скамеечку, обитую бархатом. Пульсирующая боль за глазами не ослабевала, по краям поля зрения все плыло. Прежде такие приступы бывали у меня всего пару раз, но никогда так неожиданно, как сейчас, чтобы голова буквально вдруг взорвалась от боли. Без сомнения, общее напряжение дня только обострило ситуацию.

Непослушными пальцами я полезла в сумочку за таблетками. Колпачок с защитой от детей никак не поддавался, в спешке я сломала ноготь и едва не расплакалась. Еще две таблетки, проглоченных всухую. Прикрыв глаза от яркого света, я замерла, дожидаясь, пока более или менее приду в себя.

Теперь стало окончательно ясно: нужно было давным-давно лечь на обследование. Само собой это не пройдет. Как ни пугали меня возможные результаты, надо смотреть правде в глаза – с моей головой творится что-то неладное, и от того, что я буду прятать ее в песок, к лучшему ничего не изменится. Есть в этом какая-то ирония на грани черного юмора, подумала я, понять, что последствия травмы никуда не делись, в свой первый и единственный за много лет визит туда, где я ее получила. Только бы дотянуть до конца выходных. В понедельник первым же делом запишусь на прием в клинику, слово даю.

Однако времени прошло уже многовато – как бы Сара не прибежала меня разыскивать. Не хватало еще, чтобы она подумала, будто мое долгое отсутствие как-то связано с поведением Кейти. И уж тем более я не хотела, чтобы наружу вышло мое истинное состояние.

Я встала – к счастью, ноги у меня больше не дрожали и перед глазами не плыло. Сполоснув руки, я намочила фланелевое полотенце из ящичка у раковины и прижала прохладную влажную ткань ко лбу. Когда я почти собралась уходить, дверь открылась и внутрь вошла Кейти.

– У тебя все в порядке? – поинтересовалась она.

Естественный вопрос, но, судя по тону и холодному взгляду, ответ ее нисколько не занимал. И когда она успела стать такой? Она, конечно, всегда была резковата, но мы ведь все-таки подруги, да и чем я заслужила такое отношение? Если на то пошло, за Мэтта она вообще должна мне «спасибо» сказать. Теперь ясно, что она с самого начала на него глаз положила – так пусть радуется, что я сама убралась с дороги. Да и вообще это все было давным-давно, еще в школе, какие сейчас могут быть счеты?

– Да, нормально. Просто устала немного – на работе та еще неделька выдалась, – соврала я.

– Кстати, кем ты работаешь?

Хорошо же она меня слушала, когда я рассказывала.

– Я секретарь.

– А, ну да. Значит, в журналистику не пошла?

Вот тварь. У нее что, вообще мозгов нет? Ведь знает же, из-за чего мои прежние планы полетели в тартарары и почему я так и не поступила в университет.

– Нет, не пошла, – ответила я, надеясь, что яда в моем голосе меньше, чем мне самой представлялось. – Все, видишь ли, изменилось после…

Она кивнула, кажется, слегка пристыженная тем, что так некстати свернула на скользкую тему. Но только я приписала ей хоть какие-то человеческие чувства, как она опровергла мои заблуждения. Демонстративно откинув роскошную гриву волос, Кейти приблизила лицо к зеркалу, будто высматривая несуществующие изъяны. Вид то ли собственного безупречного отражения, то ли моего, изуродованного шрамом, мгновенно вернул ей хорошее настроение. Сделав очевидный вывод, что я ей не соперница, она повернулась ко мне с деланно-простодушной улыбкой.

– Рейчел, только не обижайся… ты не думала к кому-нибудь обратиться, чтобы что-то сделать с лицом? Ты ведь была такой хорошенькой.

«Была», значит? Ну-ну. Я едва поборола желание в ответ захлопать глазками и невинно спросить: «С лицом? А что с ним не так?» – пусть выкручивается. Может, меня и угнетал мой внешний вид, но ни к какому пластическому хирургу я не собиралась. Обойдусь без ее рекомендаций. Объяснять – такая пустышка все равно не поймет. По моему мнению, я заслуживала этот шрам, хотя даже отец и Сара, поднимавшие ту же тему – только с гораздо большим тактом – еще давным-давно, считали, что напрасно я себя казню.

К счастью, в этот момент открылась дверь и в туалет с почти комической поспешностью ворвалась Сара. Окинув нас обеих проницательным взглядом, она тут же оценила ситуацию. В ее глазах вспыхнул памятный мне по ссорам в прошлом огонь, но я чуть заметно качнула головой, и тот нехотя угас. Пара теплых слов в адрес Кейти остались, по счастью, невысказанными.

– Я что-то пропустила, девочки? Вечеринка теперь здесь? – пропела Сара, присоединяясь к нам у зеркала и беря меня под руку – жест солидарности, который понял бы и последний тупица.

Кейти, может, стала и бесчувственной, но не тупой.

– Нет-нет, мы с Рейчел просто заболтались. Давайте вернемся к остальным, – проговорила она, однако все-таки не удержалась, пустила последнюю отравленную стрелу: – Мэтт, наверное, уже беспокоится, куда я подевалась.

Если и так, он и вида не подал, когда мы возвратились к столу.

Усаживаясь на свое место, я уловила обрывок разговора, которого страшилась весь вечер. Сердце забухало в груди, словно кузнечный молот.

– …такая нелепая, трагическая гибель, отличный был парень… – горячо рассказывал Фил Дейву. Тот что-то неопределенно мычал в ответ – Сара, очевидно, его предупредила. – Тот вечер все перечеркнул, все пошло по-другому для каждого из нас.

Молчание, повисшее за столом, служило лишним подтверждением его слов. Не поднимая взгляда от скатерти, я буквально кожей почувствовала, что все смотрят на меня. Я действительно пострадала больше других – и шрам на лице не шел ни в какое сравнение с теми, что остались у меня на душе.

– Ребята, давайте не будем об этом, – попросила Сара.

– Да-да, конечно, не будем, – поспешно согласился Фил.

Я знала, что теперь все многозначительно и сочувственно переглядываются, косясь в мою сторону. Невыносимо потянуло оказаться среди равнодушных стен своего номера в гостинице.

– Не хочу нарушать праздник, – начала я, и в ответ послышался хор виноватых протестов, – и это правда не из-за… Джимми. – Я не сразу смогла выговорить имя. – Просто страшно разболелась голова, так что, если вы не против, с меня на сегодня достаточно.

Сара начала было возражать, но интуиция, приобретенная за годы нашей дружбы, заставила ее передумать.

– Да, солнышко, конечно. У всех был нелегкий день…

Она что, намерена свернуть вечеринку? Мне стало стыдно.

– Нет-нет, Сара, вам расходиться ни к чему. Еще ведь даже кофе не принесли. Я возьму такси до гостиницы. Пожалуйста, не нужно из-за меня прерывать праздник. Прошу.

Я поднялась на ноги. Сара еще колебалась, но тут вмешался Дейв.

– Давай я провожу и поймаю тебе такси, – предложил он. – А Тревор пока закажет всем кофе и бренди, да?

Я благодарно улыбнулась. Неудивительно, что Сара его любит.

– Не надо такси, – вмешался вдруг знакомый угрюмый голос. – У меня машина снаружи, я отвезу Рейчел.

Неожиданное предложение застигло меня врасплох – после приветствия Мэтт за весь вечер ни словом со мной не перемолвился. Прежде чем я успела ответить, он поднялся и небрежно коснулся губами лба Кейти.

– Я недолго, – пообещал он и повернулся ко мне: – Ну, идем?

Я собиралась уже отказаться, сказать, что это ни к чему, что мне проще взять такси, но потом увидела Кейти. Та смотрела так, будто не верила своим ушам; ее лицо выражало смесь ярости и негодования. Это решило все. Я знала, что поступаю некрасиво, но за ней был должок. Зря она так вела себя в туалете.

– Простите, что рано вас покидаю. Увидимся в субботу, на свадьбе. Всем пока.

Я двинулась прочь от стола, и рука Мэтта легонько коснулась моей талии, направляя в сторону от официанта, несшего поднос с кофе. Сзади донесся нестройный хор «пока». Голоса Кейти, однако, слышно не было.

Снаружи стоял бодрящий декабрьский морозец. Мэтт не спешил убирать ладонь, и я подчеркнуто отстранилась, освобождаясь.

– Вон туда, – показал он, направляя пискнувший брелок на что-то низкое и обтекаемое, отблескивавшее черным под ярким светом фонаря.

Мэтт открыл дверцу и слегка придержал меня под локоть, помогая усесться. Сливочного цвета кожаная обивка мягко приняла меня в свои объятия.

– Да уж, с такси не сравнить, – заметила я, когда он занял место за рулем. – Новая игрушка?

Мэтт небрежно пожал плечами.

– Машина принадлежит компании.

– А компания – тебе.

– И что?

Он повернулся ко мне. Хотя двигатель он еще не завел и освещение в машине было выключено, фонарь давал достаточно света. Оказавшись лицом к лицу с Мэттом, наедине с ним в замкнутом пространстве автомобиля, я забыла не только, что хотела сказать, – черт, да еще секунда-другая, я бы и собственное имя забыла! Пришлось поскорее заговорить о другом.

– Кейти, по-моему, не слишком-то обрадовалась тому, что ты предложил меня подвезти.

– Ничего, переживет, – буркнул он.

Кажется, это я тоже зря ляпнула. Однако Мэтт все же развил тему.

– Ты ведь знала – о нас с Кейти? До сегодняшнего дня?

Я как можно равнодушнее пожала плечами:

– Конечно. Сара говорила мне как-то… давно.

– И… ты ничего? Все нормально? – Его голос впервые за весь вечер прозвучал не совсем уверенно, напомнив мне того мальчишку, которого я знала когда-то.

Я замешкалась с ответом чуть дольше, чем нужно, но в конце концов откликнулась как можно беззаботнее:

– Ну да. А что такого?

Резко выпрямившись в кресле, Мэтт завел машину, коротко бросил: «Пристегнись» и на скорости выехал задним ходом с парковки. Кажется, он ждал другого ответа.

Когда мы выехали на дорогу, я снова открыла было рот:

– Я остановилась в…

– Знаю, – грубо оборвал Мэтт.

Отлично – теперь он разозлился. В тот момент я с радостью променяла бы роскошный салон на самое зачуханное, вонючее такси. Я попробовала подыскать какую-нибудь безобидную тему, но ничего не могла придумать. Наше прошлое скрывало слишком много взрывоопасного, чтобы просто мило болтать ни о чем. К тому же мои таблетки еще толком не подействовали, и пятнадцать минут в полной тишине устроили бы меня как нельзя лучше.

Однако судьба не была ко мне так благосклонна. На первом же красном светофоре Мэтт заметил, что я машинально потираю лоб и переносицу.

– У тебя и правда голова болит? Это не предлог? – с сомнением спросил он.

– Да, болит, и еще как, – разозлившись, отрезала я.

– Может, нужно какое-нибудь лекарство? Дальше по дороге будет круглосуточная аптека, можем остановиться.

Неожиданная забота с его стороны застала меня врасплох.

– Нет, все нормально. У меня есть таблетки.

«Только они, по-моему, уже не действуют», – добавила я про себя.

Несколько минут прошли в молчании. Я думала, что все неловкие моменты уже позади, когда Мэтт вдруг вбросил самую настоящую бомбу.

– Мы с Кейти… это ведь не то чтобы серьезно. Пока нам обоим удобно, а там… Ты просто знай.

На секунду я лишилась дара речи.

– Я очень сомневаюсь, что Кейти думает так же, – наконец выговорила я, – судя по ее виду, когда ты взялся меня подвезти. И для чего, позволь спросить, мне нужно это знать?

Он глубоко вдохнул, подыскивая слова.

– Непросто было сегодня с тобой встретиться. И вообще со всеми.

Со всеми, за одним важным исключением.

– Понимаешь, – он невесело усмехнулся, – я весь вечер не мог избавиться от ощущения, что сижу рядом не с той, с кем должен.

Я даже не знала, что на это ответить. То ли чувствовать себя польщенной, то ли оскорбиться тем, что человек, состоящий в отношениях с другой, говорит мне подобное.

– Мэтт, по-моему, на тебя подействовала ностальгия воссоединения со старыми друзьями. Ты спутал прошлое с настоящим. Это было давно, мы тогда были детьми. – Мой голос дрогнул и ослабел. – Произошло страшное, и все изменилось. Мы изменились.

– Да, мы уже не дети, – подтвердил он.

Его рука вдруг без предупреждения потянулась к моей, лежавшей на коленях. Я отдернула ладонь, будто прикосновение обжигало.

– Нет, не надо. Ты не один, ты не свободен… – Увидев, что он хочет что-то сказать, я быстро поправилась: – И даже если бы был свободен, все равно.

Оторвав взгляд от дороги, Мэтт с недоверием посмотрел на меня:

– Ты продолжаешь казнить себя за то, что случилось с Джимми? Господи, скажи, что нет! Пять лет прошло!

– Хоть пятьдесят пять – не важно. – Скольким еще людям мне придется это объяснять? – Если бы он не бросился меня спасать, он все еще был бы с нами.

– Но не было бы тебя.

Я пожала плечами.

– И так ты хочешь вернуть долг? Отгородиться от жизни, как какая-нибудь засушенная старая дева? Опомнись, Рейчел, тебе ведь только двадцать три! – В возбуждении Мэтт прибавлял и прибавлял скорость. – Думаешь, Джимми хотел бы, чтобы ты обрекла себя на одиночество?!

– Ничего я не одинока, – огрызнулась я, вновь превращаясь в надувшуюся девочку-подростка.

– Да? Может, у тебя и отношения были за это время?

Стрела попала в цель, и я, инстинктивно защищаясь, постаралась ответить тем же.

– Нет. – Откинув прядь волос с лица, я открыла уродливый шрам через всю щеку. – Видок не самый привлекательный, а?

Он яростно и длинно выругался. Моя выходка его буквально взбесила.

– Хватит на себя напускать! Не смей все только к этому сводить!

Машина заскрежетала по гравию, влетев на неширокую площадку, и я в изумлении увидела, что мы уже приехали. Мэтт резко затормозил, из-под колес полетели камешки. Вспышка гнева вдруг прошла, утихнув вместе с гулом мотора. Повернувшись ко мне, Мэтт приподнял мне подбородок.

– Этот шрам… – проговорил он, осторожно, почти благоговейно проведя пальцем по извилистой бледной дорожке на коже, – ничего не значит. Настоящая ты – за ним.

Я отстранилась, напуганная внезапной интимностью прикосновения. Это все от усталости, сказала я себе, усталость и боль притупили мое сознание, иначе я ни за что не допустила бы такого. Надо поскорее вернуть Мэтта с небес на землю.

– Твоя девушка другого мнения. Она считает, мне надо от него избавиться.

– Кейти иногда говорит, не подумав. Она сказала так только потому, что боится тебя. И ревнует.

Последнее слово заставило меня выпрямиться в кресле.

– Ревнует?! Но почему?

Его ответ буквально лишил меня дара речи.

– Потому что знает, что по-настоящему я так от тебя и не отказался. В наших с ней отношениях не хватает главного. И будущего у них нет.

Все это зашло слишком далеко. Я оттолкнула Мэтта на спинку сиденья и твердо произнесла:

– У нас его тоже нет. Пожалуйста, не начинай снова. Я не хочу делать тебе больно, и, что бы ни думала себе Кейти, ей я тоже вреда не желаю. Если ты с ней несчастлив – уходи. Только не ввязывай меня. Решай свои проблемы сам, без моей помощи.

– Дело совсем не… – начал он, однако я не дала ему закончить.

– Послушай, Мэтт, не знаю, что ты себе напридумывал, но между нами ничего не может быть, понимаешь? – Я старалась смягчить свои слова – нам еще встречаться до конца выходных. – Где-то в душе я всегда буду… – я замешкалась, чтобы не сказать «любить», – испытывать к тебе чувства. Ты был и останешься важной частью моего прошлого. Но не больше. Несчастье случилось не только с Джимми – оно затронуло всех нас. Я справляюсь с ним так.

– Так ты с ним не справишься. Ты прячешь голову в песок, вот что ты делаешь!

Я промолчала. Такое мне уже говорили. Но вот дальнейшее игнорировать не получилось.

– Ты правда думаешь, что сам Джимми хотел бы этого? Чтобы ты осталась одна? Ради всего святого, Рейчел, он ведь любил тебя, любил так, что жизнью ради тебя пожертвовал!

У меня перехватило дыхание. Боль, разрывавшая голову, отступила на второй план перед причиненной его словами душевной мукой. Мэтта моя реакция поразила.

– Ты что – не знала?! Не видела? У него же на лице все было написано – стоило ему только посмотреть на тебя!

Я больше не могла слышать это – уже во второй раз за день. Ослепнув от слез, я затрясла головой.

– Неправда. Неправда! Мы были друзьями… просто друзьями, – едва сумела прошептать я.

– Ты, может, так и думала. Но не он. Все это видели – не заметить было невозможно.

В моей и без того больной голове все перемешалось.

– Нет-нет, я бы знала! И он ничего такого не говорил… ни разу за столько лет…

В памяти вдруг шевельнулось какое-то воспоминание – ускользающее, неуловимое.

– Из-за чего, по-твоему, он меня на дух не переносил?

– Ничего подобного! – бросилась я на защиту мертвого друга, хотя в глубине души должна была признать, что между ними постоянно возникали стычки.

Сильные руки Мэтта коснулись моего лица.

– Ты принадлежала мне, а не ему. Иногда, наверное, сознавать это становилось невыносимо.

Мое сердце стиснуло от боли – сама того не ведая, я так мучила Джимми. Мэтт не только не помог мне, как, наверное, хотел; оказывается, все было в миллион раз хуже, чем мне представлялось. Я вырвалась из его ладоней, избегая поцелуя.

– Нет, Мэтт, не надо. Нельзя. Это нечестно – по отношению к нему.

Нащупав наконец хитро расположенную ручку, я рывком распахнула дверцу. Внутрь ворвался отрезвляющий холодный декабрьский воздух. Я отстегнула ремень и, прежде чем Мэтт успел среагировать, выскочила из машины. То ли сам поняв, что причинил мне боль, то ли разглядев при свете от гостиницы мое состояние, он примиряюще проговорил:

– Рейчел, прости. Я не хотел тебя расстраивать.

Я потрясла головой.

– Уезжай. Возвращайся к остальным. К Кейти.

Мэтт нехотя кивнул.

– Ты точно в порядке? Выглядишь неважно.

– Все нормально. Просто нужно выспаться, чтобы голова прошла. Завтра будет лучше.

Он все еще колебался, и я нашла откуда-то силы изобразить улыбку.

– Езжай.

Мэтт улыбнулся в ответ.

– Я не сдался, не думай, – произнес он, усаживаясь в машину. – Один раз ты меня отшила, теперь так легко не отделаешься.

– Уезжай, – повторила я почти умоляюще.

Послушавшись наконец, Мэтт развернулся; машина, мигнув напоследок стоп-сигналами, выехала на дорогу и скрылась в темноте. С трудом одолевая три ступеньки на входе в гостиницу, я подумала, что последние слова больше походили на угрозу.

* * *

Открыв дверь ключом-картой и очутившись наконец в своем номере, я с удивлением увидела, что на часах только десять с небольшим. Сбросив туфли, я со вздохом облегчения опустилась на кровать, уложила подушки повыше и выключила весь свет, кроме ночника на тумбочке. Головная боль не утихала – неужели это на всю ночь? Снова глотать таблетки было слишком рано, к тому же так мне не хватит до конца выходных, значит, нужно ограничивать дозу.

Минут пятнадцать я лежала, безуспешно пытаясь избавиться от мучительных мыслей, но события дня не шли из моей бедной больной головы. Я вновь видела глаза Дженет, говорившей о погибшем сыне, о том, как много я значила для него. Слышала, как в шоке отрицаю ее слова и то же беспомощно повторяю Мэтту, когда он их подтверждает. Неужели они оба правы? И все – все, кроме меня, – знали? Неужели я могла быть такой слепой и не замечать главного между нами? Теперь уже никто не ответит на эти вопросы. Вся моя решимость не возвращаться мыслями к Джимми пошла сегодня прахом. Сейчас, как никогда, я нуждалась в нем – хотела услышать его голос, увидеть улыбку, которая оживала в его глазах, стоило им встретиться с моими…

Не давая себе времени на раздумья, я спустила ноги с кровати и лихорадочно стала искать туфли. Поздно? Плевать. Есть только одно место, где я могу услышать ответы и сама сказать то, что хотела.

* * *

Выходя, я заметила удивленное выражение на лице швейцара, буквально двадцать минут назад пожелавшего мне доброй ночи. На улице стало еще холоднее, от ледяного ветра немело лицо. Свернув на тротуар, я быстрым шагом двинулась к конечной точке своего маршрута. Оправданием для столь поздней прогулки могла стать моя больная голова, но на самом деле мне нужно было умерить совсем иную боль. Никакого страха перед тем местом, куда шла, я не испытывала. Да и чего дурного ждать от призрака того, кого ты любил?

На темных улицах мне не встретилось ни души – слишком поздно и холодно для вечернего моциона. Под каблуками похрустывала уже затягивавшая тротуары тонкая корочка льда. Спрятав подбородок поглубже в шарф от кусачего ветра, я с железной решимостью шагала прямо в его безжалостную пасть.

На следующем повороте я невольно притормозила. Улица здесь заканчивалась, и впереди возникла церковь, одиноко стоявшая на вершине холма. Ближе всего к ней располагалось красно-кирпичное здание железнодорожной станции, но и его отделяли добрых две мили. К тому же оно скрывалось за высокой церковной изгородью, и даже днем я бы его не увидела. Такое уединенное положение, вероятно, должно было вызывать ощущение мира и спокойствия, но сейчас, морозной декабрьской ночью, у меня рождались совсем другие чувства.

Уже подходя к поднимавшейся над изгородью арке ворот, я вдруг сообразила, что они могут быть закрыты – и что тогда? Перелезть? Я прикинула высоту – нет, ничего не выйдет. Придется вернуться завтра. Но желание ощутить присутствие Джимми – настоящее, живое присутствие – было таким непреодолимым, что до завтра я, наверное, не дотерпела бы.

Ворота легко отворились, даже не скрипнув смазанными петлями. Странно, я почти не сомневалась, что сейчас в довершение привычного образа раздастся жуткий скрежет. Внутри церковного двора моя решимость слегка поколебалась. Разве не полное безумие – бродить по кладбищу глухой ночью? В фильмах такое поведение героинь всегда казалось мне смехотворным.

Шум проезжающей машины заставил меня вздрогнуть и инстинктивно отпрянуть за ствол большого дуба, чтобы не попасть в свет фар. Я и не подумала, что меня будет видно с дороги, к тому же длинное белое пальто здорово выделялось. Совсем ни к чему сейчас угодить в полицию за самовольное проникновение. Но произошедшее только подстегнуло меня. Едва машина скрылась из виду, как я, отбросив сомнения, решительно двинулась в обход церкви, туда, где с противоположной от входа стороны располагалось небольшое кладбище.

Могил здесь было немного. Основная, более старая часть начиналась дальше, вдоль другой стены, а эта поросшая травой лужайка еще ждала своих обитателей. Небольшое количество новых мест упокоения, вероятно, объяснялось постройкой в соседнем городке большого крематория. Каким-то внутренним чутьем я знала, однако, что Дженет не захотела бы, чтобы сын оказался так далеко. Вряд ли я буду долго искать его могилу, наверняка она здесь самая ухоженная и часто посещаемая.

Мне действительно не потребовалось много времени – я обошла всего с полдюжины гранитных плит с трогательными, проникающими в самое сердце эпитафиями любимым супругам, бабушкам, отцам… Столько горя, столько слез – мерзлая земля была буквально пропитана ими.

Могила Джимми располагалась чуть в стороне и выглядела явно новее прочих. Надгробный камень из белого мрамора ярко блестел под лунным светом. Подойдя, я некоторое время собиралась с духом, прежде чем прочесть надпись:

….Джимми Кендалл

Безвременно ушел из жизни в 18 лет

Нежно любимый сын и преданный друг

Наша память о тебе не умрет никогда…

Из моей груди вырвалось рыдание, полное такой боли, что оно больше походило на крик раненого животного. Колени подогнулись, и я опустилась на холодную траву у могилы. Я надеялась дать здесь выход чувствам, выговориться, но не могла произнести ни слова – все тонуло в накатывавшей волнами, захлестывавшей меня душевной муке. Я верила, что с годами я смирилась с потерей, приняла ее, однако теперь стало понятно: под тонкой тканью притворства скрывалась все та же разверстая, зияющая рана. Не находя слов, я лишь раскачивалась вперед и назад, бессмысленно повторяя имя дорогого мне человека.

Нет, это слишком невыносимо. Я еще не готова – ни физически, ни эмоционально. Прийти сюда было чистым безумием. Не переставая горестно всхлипывать, я начала вставать и вдруг чуть не упала, лишь в самый последний момент успела опереться о заледеневший дерн. Голова внезапно показалась какой-то чужой, слишком тяжелой для шеи. Потом подалась и рука, и я, беспомощно вскрикнув, рухнула лицом вниз на холодную жесткую землю.

Боль распространилась теперь от головы на шею и плечи. Я подумала было, что, падая, ударилась о камень, но ничего похожего под телом не ощущалось. Очень медленно, стараясь не двигать лишний раз головой, я подтянула ладони к груди и попыталась приподняться… Но как я ни напрягала до дрожи в запястьях остатки сил, ничего не получалось. После нескольких бесполезных попыток я поняла, что так встать у меня не выйдет.

Опасность моего положения вдруг предстала передо мной со всей очевидностью. Ночью, беспомощная, разбитая каким-то приступом, одна на кладбище. Никто не знает, что я пошла сюда, хватиться меня тоже некому – по крайней мере до утра. Я могу просто-напросто умереть здесь. Эта страшная мысль пробилась даже сквозь боль, тисками стискивавшую голову. Хоть я и понятия не имела, сколько нужно времени, чтобы замерзнуть насмерть, одно мне было известно твердо: я не сдамся и не погибну без боя рядом с могилой того, кто пожертвовал жизнью, чтобы спасти меня.

Стараясь не обращать внимания на спазмы в голове и шее, которыми отзывалось каждое движение, я потихоньку стала переворачиваться набок. Дело шло с трудом, несколько раз я замирала, чтобы перевести дыхание. Мной двигала не столько даже воля к жизни, сколько осознание того, что будет с отцом, если он потеряет меня, да еще при таких жутких обстоятельствах.

Повернувшись наконец и отдышавшись, я осторожно подняла к груди колени. По крайней мере ниже плеч боль не распространялась, хотя все тело странно онемело, наверное из-за лежания на холодной земле. Нужную позицию я приняла, но дальше было сложнее. Так постепенно уже не получится, а на вторую попытку меня просто не хватит. Упершись рукой, я сделала глубокий вдох, задержала дыхание и титаническим напряжением всех сил перевернулась и встала на четвереньки.

Перед глазами заплясали цветные круги; казалось, еще немного, и я потеряю сознание. Закусив губу, я боролась с дурнотой. Когда она наконец отступила, я осторожно открыла глаза. От радости, что не свалилась в обморок и стою, хоть и на четвереньках, я не сразу осознала, что со зрением у меня творится что-то неладное. С замерзших губ непроизвольно сорвался крик ужаса. Правый глаз не видел вообще ничего, а левым я смотрела словно сквозь трубу – по бокам все пропадало в тумане. И я знала, что это не от горя и не от переохлаждения. Потеря зрения была последним страшным признаком в цепи тех, о которых меня предупреждали и которые я до сих пор так бездумно игнорировала.

Уговаривая себя, что паниковать нельзя, я почти вслепую нашарила левой рукой могильную плиту Джимми и кое-как поднялась на ватные ноги. Телефон я умудрилась оставить в гостинице, так что единственным моим шансом было добраться до дороги. Хватаясь за надгробные камни – владельцы, надеюсь, не обиделись, – я медленно, пошатываясь, двинулась через кладбище.

Поле зрения в левом глазу уменьшалось с пугающей быстротой, как будто трубка, через которую я смотрела, все больше и больше сжималась. Я старалась не думать, что слепота может оказаться необратимой, не поддаваться охватывавшему меня ужасу и изнеможению. Это было непросто – больше всего на свете хотелось лечь и зажмуриться, спрятавшись от наполненного болью кошмара. Каждый шаг давался с огромным трудом. Со стороны я, наверное, походила на только что выбравшегося из могилы зомби.

Последняя плита осталась позади, и мне вдруг смутно послышался какой-то звук вдали. Поезд подъезжает к станции… или это машина? Еще ведь и одиннадцати нет, не так уж поздно. Кто-то вполне может ехать мимо. Но здесь, в тени от церкви, между деревьями разве меня увидят?!

Шум нарастал. Все-таки машина!

– Помогите! – крикнула я. – Стойте, мне нужна помощь!

Я рванулась вперед, взмахнув руками над головой, чтобы привлечь внимание. Это был последний идиотский поступок за этот вечер. Пытаться бежать не лучшая идея, когда едва стоишь на ногах и к тому же почти ничего не видишь. Я полетела головой вперед и отключилась, когда автомобиль только начал взбираться на холм и его фары осветили усыпанное звездами небо.

Глава 3

Очнувшись, я сразу почувствовала острую боль в голове, по-прежнему странно тяжелой и будто увеличившейся в размерах. Я осторожно, едва-едва повернула ее – бинты зашуршали о наволочку подушки. Попыталась поднять руку, но натянулась трубочка, шедшая из запястья. Сзади раздавалось мерное пиканье какого-то аппарата – значит, я под капельницей и на системе жизнеобеспечения. Получается, меня доставили в больницу. Но почему я ничего не вижу? Я попробовала моргнуть, однако веки не слушались, и вокруг, как я ни пыталась, по-прежнему была сплошная темнота.

Что произошло? Меня захлестнула паника. Почему я ничего не помню? Я напрягла память, и в голове замелькали мимолетные обрывки вчерашнего дня. Я у своего старого дома… потом сразу, без перехода, ресторан. Оттуда я отправилась в гостиницу… На такси, наверное? Вошла в номер… и… и на этом все. Дальше зияла ничем не заполненная пропасть.

Я зашевелилась, пытаясь сесть, но мешали трубки и провода. Шум моих бесплодных попыток привлек, однако, внимание еще кого-то, кто находился в палате.

– Ну, я вижу, мы очнулись. Добро пожаловать, Рейчел. Приятно, что вы вновь с нами. Пойду сообщу вашему отцу.

Раздался звук открывающейся двери, и быстро удаляющиеся шаги рассыпали эхо по коридору. Я осталась одна, прежде чем мне удалось выдавить из себя хоть слово и что-то выяснить. Медсестра сказала, что сообщит отцу – по телефону, видимо? Значит, он знает, что я попала в больницу? Меня словно холодом обдало – как это отразится на его состоянии? Он слишком болен, ему нельзя волноваться. Хоть бы мне дали с ним поговорить. Может, если он услышит мой голос, я сумею его убедить, что со мной все в порядке. Только как же это сделать, если я сама не знаю, что со мной? В отчаянии я беспомощно застонала.

– Ну-ну… не надо, не надо. Все будет хорошо.

Уверенные быстрые шаги приблизились к моей кровати.

– Папа? Папа, это ты?

Знакомая теплая загрубелая ладонь накрыла мою, лежавшую на жестких больничных простынях.

– Конечно, я, дорогая.

Я почувствовала на щеке его дыхание, когда он наклонился меня поцеловать, ощутила колючее прикосновение бороды.

– Папа… – проговорила я снова и вместо всего того, что могла и должна была сказать, вдруг неожиданно для самой себя разревелась.

– Ну, ну, ну… – бормотал отец, в замешательстве нервно похлопывая меня по руке. Я как будто видела его растерянное лицо – он никогда не мог выносить моих слез. Чтобы не волновать его лишний раз, я сделала над собой усилие, и поток, лившийся из моих глаз, унялся.

– Как хорошо, что ты здесь, папочка, – всхлипнула я напоследок.

– Хорошо, что ты пришла в себя, милая. Ты не представляешь, как я испугался, когда увидел тебя такой – в проводах, трубках. Столько ужасных воспоминаний.

У него перехватило голос. Еще бы, снова перенестись на пять лет назад, в вечер, когда произошел тот несчастный случай. Я боялась и подумать, каково отцу было тогда, когда он сутками не отходил от меня, лежавшей на такой же вот больничной койке. Только гораздо позже он признался мне, в каком кошмаре жил все те дни, что я оставалась без сознания. Хотя врачи и уверяли его, что просто нужно время, что меня реанимировали прежде, чем могла создаться угроза повреждения мозга, и что я обязательно поправлюсь, папа буквально места себе не находил, пока я не открыла наконец глаза.

Камень упал с его души, однако тяжким грузом лег на мою. Я не поддавалась на уговоры «отложить это на потом», не хотела дожидаться, когда я «буду готова». Да и как можно подготовиться к страшному известию о том, что твой лучший друг погиб, спасая тебя? И вот пять лет спустя отец вновь оказался во власти тяжких воспоминаний, которые меня не оставляли ни на миг.

– Совсем как тогда, после аварии, – мягко произнесла я.

– Аварии? – с недоумением переспросил он. – Нет, милая, это напомнило мне о твоей бедной матери.

Ответ озадачил меня – папа вообще нечасто о ней говорил. Наверное, мысль, что он может меня потерять, всколыхнула былые страхи.

Открылась дверь, послышались шаги нескольких людей.

– Здравствуйте, доктор, – сказал отец.

Он как будто обращался к хорошо знакомому человеку. Когда же они успели? Только теперь я сообразила спросить:

– Я давно здесь?

– Немногим больше тридцати шести часов, юная леди, – ответил доктор.

Его голос звучал успокаивающе, но мне стало только тревожнее. Мой мозг лихорадочно заработал, пытаясь из разрозненных кусочков головоломки собрать цельную картину произошедшего, и вдруг в голове будто искра проскочила. Внезапно я все вспомнила: кладбище, парализующую боль, почти полную потерю зрения… Моя левая рука, не опутанная всякими медицинскими штучками, метнулась к забинтованной голове.

– Меня пришлось прооперировать, да? Из-за болей? И из-за слепоты?

Доктор только изумленно фыркнул в ответ. Что смешного я спросила?!

– Боже упаси, Рейчел, с чего ты взяла, что ослепла?

– Но я ничего не вижу! – чуть не взвыла я.

Снова смех – на этот раз даже папа присоединился.

– Это потому, что у вас на глазах повязки, – объяснила медсестра. – Вы получили небольшие царапины, когда упали, – вероятно, от кусочков гравия. Вот головой вы ударились знатно.

Я повернулась в ее сторону. Что за чушь она несет? То ли не видя, то ли игнорируя выражение на моем лице, она продолжала:

– Доктор Таллок здесь именно за этим – чтобы снять повязки и проверить швы.

– Но я не ударялась головой, – упрямо бросила я. Почему меня никто не слушает?

Рука отца снова накрыла мою.

– Рейчел, успокойся, не надо волноваться. Ты сейчас не можешь как следует все вспомнить, это нормально.

– Я бы запомнила, наверное, если бы упала и ударилась? – резче, чем хотела, сказала я. – У меня страшно болела голова, понимаете? Буквально невыносимо.

– И сейчас болит? – насторожился доктор.

– Сейчас… нет, – ответила я, внезапно осознав, что голова у меня хоть и ноет, но не разрывается на части, как раньше. – Немного только тяжелая…

– Неудивительно. Еще денек-другой, и пройдет. Как сказала медсестра, падение было серьезным.

Я хотела было снова запротестовать, но протянувшиеся сзади руки принялись разворачивать кокон бинтов на голове, в которых я, наверное, походила на мумию. С каждым оборотом давление повязки ослабевало, а моя тревога усиливалась. Момент, когда упал последний виток, обернулся острым разочарованием.

– Все равно ничего не вижу! Я ослепла!

Доктор, которому я, вероятно, казалась уже истеричкой, откликнулся с оттенком раздражения в голосе:

– Позвольте мне хотя бы снять повязку, прежде чем заказывать белую трость, юная леди. Сестра, опустите жалюзи, пожалуйста.

Доктор мне категорически не нравился. Однако я все же повернулась к нему, давая снять с глаз круглые тампоны, и – наконец-то ничто не мешало мне это сделать – заморгала. Из-за опущенных жалюзи в палате царил полумрак, но я все же смогла различить силуэты четырех человек у своей кровати – доктора в белом халате, рядом с ним еще одного, помоложе, медсестры и по другую сторону отца.

– Я вижу общие контуры, – произнесла я со смешанным выражением недоверия и радости. – Нечетко…

– Потерпите немного. Медсестра, думаю, можно прибавить света.

Та повернула пластинки жалюзи, и картинка вокруг буквально на глазах стала отчетливее. Я ясно видела седоволосого доктора, интерна в очках, немолодую медсестру. Мой рот расползся в широкой улыбке, и они ответили мне тем же. Но когда я обернулась к отцу, улыбка замерла у меня на губах. Я будто привидение увидела.

– Рейчел, что с тобой? Доктор! Доктор, в чем дело?

Тот уже был рядом, светил фонариком в глаза, проверяя реакцию зрачков, но я молча вырывалась, не в силах отвести взгляда от отца.

– Рейчел, что случилось? – допытывался врач. – Вам больно? Или со зрением что-то не так?

Да, у меня явно было что-то со зрением. Только не в том смысле, в каком он думал.

– Нет, я вижу нормально. Отчетливо.

– Тогда в чем дело?

– В папе.

– Во мне? – недоуменно переспросил отец.

Мой ответ явно поставил его в тупик. Отлично, не я одна ничего не понимаю. Я постаралась еще раз внимательно оглядеть его, но увиденное по-прежнему не укладывалось в рамки разумного.

– Что же с ним не так? – спросил доктор тоном, который, очевидно, приберегал обычно для повредившихся в уме.

– Рейчел, милая, ты меня пугаешь. Скажи, в чем дело?

– Что не так с вашим отцом, Рейчел?

Я повернулась к доктору и потом опять к единственному на этом свете родному мне человеку. Мне вновь бросились в глаза округлые щеки, ясные глаза – сейчас, правда, затуманенные заботой, – и небольшой животик, который папа когда-то все грозился согнать в спортзале. Ничего похожего на изнуренного раком старика, которого я видела три недели назад.

– В том-то и дело, что с ним все в полном порядке!

Глава 4

Декабрь, 2013

Также пять лет спустя…

Мужчина, видимо, следил за мной уже давно, а я и не замечала. Он мог высмотреть меня еще на переполненной платформе, где все толпились, стиснутые как селедки в бочке. Был вечер пятницы, куча народу уезжала из Лондона на выходные – не мудрено, что в толчее я не смогла уловить на себе пристальный взгляд. Спеша с линии метро на подземную станцию железной дороги в час пик по извилистым, выложенным плиткой переходам, я вообще ничего вокруг не замечала. Под колесики чемодана, который я тащила за собой, все время попадали чьи-то ноги – после пятого раза я и извиняться перестала. Выехать так поздно было огромной ошибкой; лучше бы я отправилась на машине с Мэттом, как он предлагал, прямо с утра. Но у статьи, над которой я работала, горели все сроки, и я никак не могла освободиться раньше.

– Может, мне все же дождаться тебя, и двинем вместе?

Подумав, я отказалась.

– Какой смысл нам обоим опаздывать? Поезжай, а я закончу дела и доберусь экспрессом.

На деле вышло совсем по-другому. Петляя между людьми и волоча за собой злополучный чемодан, я то и дело лихорадочно поглядывала на часы. Времени, чтобы успеть на поезд до Грейт-Бишопсфорда, оставалось все меньше. И так-то повезет, если я окажусь в ресторане раньше, чем подадут десерт. Подталкиваемая чувством вины перед Сарой, я пулей проскочила между двумя джентльменами в деловых костюмах, чуть не сбив их с ног. Один буркнул что-то, мало соответствовавшее его внешнему виду.

– Извините, – пробормотала я, не оглядываясь.

Я снова бросила взгляд на циферблат – поезд отходил меньше чем через двенадцать минут. Придется бежать. Уже когда я опускала руку, на миг на пальце блеснула яркая искорка, отразив свет ламп над головой. Черт! Кольцо! В спешке я совсем забыла снять его и спрятать, как делала всегда, когда ездила на метро. Быстрым движением я повернула бриллиант внутрь ладони, так что снаружи теперь была видна только полоска платины. Мэтт будет в ярости, если узнает. Он вообще не хотел, чтобы я брала такое дорогое украшение с собой в дорогу, но какой смысл в чудесном обручальном кольце, если все время держать его в сейфе?

Каким-то чудом я все-таки успела, буквально в последнюю секунду. Запихнув чемодан на багажную полку, я почти упала на сиденье – ноги после забега по платформе дрожали, а сердце в груди стучало как бешеное. Я пообещала себе, что в следующем году сдержу слово и начну как следует ходить на фитнес, за который отвалила кучу денег, но уже больше трех месяцев там не появлялась. Увы, благие намерения часто погребены под лавиной работы.

Мне еще повезло, что Мэтт находился в таком же положении и прекрасно меня понимал, иначе наши отношения вряд ли протянули бы долго. Постоянные задержки в офисе, отмененные в последнюю минуту совместные планы, работа допоздна и по выходным – все это было хорошо знакомо нам обоим. Когда я думала об этом – когда у меня вообще выдавалась свободная секунда, чтобы подумать о чем-то, кроме работы, – я просто не представляла, как другие умудряются сочетать карьеру и личную жизнь. Негромкий, но настойчивый голос, где-то на заднем плане говоривший мне, что так, как сейчас, быть не должно, я предпочитала игнорировать, утешая себя тем, что это временные трудности и в следующем году все утрясется. Мы с Мэттом начнем жить вместе, найдем себе квартиру… Если, конечно, сможем выкроить время на то, чтобы ее отыскать.

Возможно, не чувствуй я себя в редакции до сих пор новенькой, я бы так не напрягалась. Но каждый раз, когда я думала, что нужно дать себе отдых, в памяти всплывало сомнение в голосе будущего работодателя, прочитавшего в моем резюме о двух годах работы в провинциальной газете. И все же меня предпочли многим претендентам с куда большими – на бумаге, во всяком случае – квалификацией и опытом. Хотя с тех пор прошло восемь месяцев, я до сих пор пыталась доказать – работодателю, а главное, самой себе, – что выбор был сделан правильно. И если это значило приходить первой и уходить последней – пусть так. Во всяком случае, на время.

Только поняв, что вижу ночных уборщиков в здании редакции чаще, чем собственного жениха, я решила наконец дать себе небольшое послабление. И дело было не только в Мэтте – я уже почти полгода не виделась с отцом. То, что я постоянно откладывала поездку в Грейт-Бишопсфорд и дождалась декабря, когда все равно ехать на свадьбу Сары, не делало мне чести.

Поезд прогрохотал мимо станции, и толпа на платформе слилась в разноцветную полосу. Лишь когда вагон вновь нырнул в темноту, я заметила в окне отражение мужчины, сидевшего через проход лицом ко мне. Плотного телосложения, лысеющий, он в отличие от остальных пассажиров не читал газету и не слушал плейер, а пристально смотрел в одном направлении – прямо на меня. Хотя я не подала виду, что заметила его взгляд, он, видимо, понял это, но нисколько не смутился и даже не подумал отвести глаз, как предписывали приличия. Наоборот, вылупился еще сильнее и медленно, показав уродливые, неровные зубы, растянул рот в противной ухмылке.

Холодок необъяснимой тревоги пробежал у меня по спине. Достав из сумки журнал, я инстинктивно отгородилась им и повернулась к окну. Я пролистала то ли десять, то ли двадцать страниц, не видя, что на них, и все это время буквально физически ощущала на себе неотрывное внимание. Взгляды украдкой на отражение в стекле подтверждали, что это не моя фантазия. Мурашки пробежали у меня по шее. В довершение всего один из таких взглядов не остался незамеченным, наши глаза встретились, и мужчина снова медленно и глумливо ухмыльнулся, едва уловимым, быстрым движением облизнув губы.

Тут я не выдержала. Другая на моем месте, возможно, ответила бы таким же прямым взглядом, а то и сказала бы пару ласковых, но я, чувствуя себя полной идиоткой, подхватила пальто, которое положила на соседнее кресло, и почти бегом перебралась в другую половину вагона. Спеша по проходу между сиденьями, сзади я услышала мерзкий удовлетворенный хохоток.

Выбрав свободное место напротив немолодой женщины, погруженной в книгу, я оказалась спиной к противному незнакомцу и больше не видела его отражения. Однако спокойствия мне это не принесло – теперь я нервничала из-за того, что не знала, где он. Просто смешно – из-за чего я так себя накручиваю? Что, мне впервые приходится противостоять нежелательному интересу со стороны мужского пола? Я, конечно, не моя школьная подруга Кейти, но любая привлекательная женщина время от времени сталкивается с непрошеными домогательствами и обычно в состоянии разобраться с ними, большого ума тут не надо. Однако мне почему-то казалось, что намерения незнакомца не совсем попадают в эту категорию.

Хуже поездки у меня еще не было. Я утешала себя тем, что по крайней мере в вагоне полно народу и никакая реальная опасность мне не грозит. Когда вошедший проводник начал проверять билеты, у меня мелькнула мысль заявить о произошедшем. Почти тут же я передумала. Как бы угрожающе ни выглядел мужчина, реальных оснований для жалоб у меня не имелось никаких. Нетрудно было представить себе неизбежную реакцию: «То есть вы хотите сказать, он „как-то странно смотрел“ на вас, мисс? Это все?» Однако, возвращая мне билет, проводник, видимо, сам заметил беспокойство в моих глазах, потому что задержался и окинул меня бдительным взглядом.

– С вами все в порядке? Вид у вас какой-то…

Я мысленно закончила за него: «чокнутый/психованный/совершенно ненормальный». Женщина напротив опустила книгу и бесцеремонно уставилась на меня, ожидая ответа, – какое-никакое развлечение в монотонной поездке. Я не без удовольствия разочаровала ее.

– Нет, все нормально, спасибо. Просто беспокоюсь, что могу опоздать на важный ужин.

– Ну, мы идем точно по расписанию, так что на железную дорогу вы это не свалите, – пошутил он. Я тоже засмеялась, преувеличенно весело и натужно.

Проводник перешел к следующему четырехместному отсеку. Я рискнула бросить короткий взгляд через плечо и успела заметить мощную спину в потертой, выцветшей до рыжины коричневой куртке, поспешно продвигавшуюся к переходу в следующий вагон. Вырвавшийся у меня вздох облегчения не ушел от внимания моей соседки, которая вновь опустила книгу. Коротко ей улыбнувшись, я вернулась к собственному чтению.

Мерный ритм поезда навевал сон, и скоро я опустила журнал, откинулась поудобнее на подголовник и закрыла глаза. Так странно после долгого отсутствия возвращаться домой, а ведь меня еще ждала встреча с друзьями, которых я не видела несколько лет. К сожалению, все наши клятвы не терять друг друга из виду на деле обернулись пустыми обещаниями. Пока мы учились, приезжая на каникулы в конце каждого семестра, выполнять их было нетрудно. Все стало куда сложнее после университета, когда нас раскидало по стране. Только пара человек из нас семерых остались в Грейт-Бишопсфорде, для остальных родной город оказался слишком мал. Карьера и личная жизнь неудержимо тянули нас прочь.

Мой переезд в Лондон был неизбежен, если я хотела чего-то достичь в журналистике. Туда же, в столицу, перебрался и Мэтт, который развивал оставленный ему родителями семейный бизнес – сами они отошли от дел и жили теперь на покое в Испании. Разумеется, я при любой возможности продолжала видеться с Сарой – некоторым узам не страшны ни долгая разлука, ни дальние расстояния. Зато другие, без кого я прежде не мыслила жизни, как-то постепенно исчезли из нее.

Я очень ждала предстоящего вечера и жалела, что из-за работы пропущу первые моменты общей встречи. Ужасно хотелось поскорее узнать, сильна ли наша дружба по-прежнему или былое, как ни жаль, уже не вернешь.

Незнакомец, напугавший меня в начале поездки, так и не вернулся, и мои страхи немного утихли. На остановках я невольно вглядывалась в темноту – не покажется ли на платформе рыжая куртка, – однако так ни разу и не заметила ее обладателя среди сошедших. То, что он скорее всего по-прежнему где-то рядом, отнюдь не придавало мне спокойствия. На одной из крупных станций высыпали чуть ли не все прочие пассажиры, так что я могла его и пропустить. До Грейт-Бишопсфорда оставалось всего несколько остановок, за ним – даже еще меньше, и шансы на то, что пункт назначения у нас один, росли. По спине у меня вновь побежали мурашки.

На месте я собиралась взять такси и отправиться прямиком в ресторан. По-хорошему надо, конечно, заехать в гостиницу и переодеться, но тогда я опоздала бы уже просто неприлично. Мэтта встретить меня на станции я не просила, не хотелось дергать его в разгар вечера. Проще добраться на такси – при условии, что оно там будет.

За десять минут до прибытия я залезла в сумку и выудила оттуда расческу и косметичку. В вагоне нас теперь оставалось всего трое, так что стесняться было особо некого. Бледное флуоресцентное освещение, конечно, подходило не лучшим образом, но все же позволяло хоть немного подправить ущерб, причиненный треволнениями дня. Я слегка припудрила лицо, тронула тенями веки и наложила блеск для губ. Зеркальце в пудренице было слишком маленьким, и я наклоняла его туда-сюда, пытаясь получше оценить общий эффект, когда вдруг заметила мелькнувшее отражение чего-то рыжего.

Меня будто током ударило. Я рывком развернулась на сиденье, почти уверенная, что незнакомец стоит прямо у меня за спиной, но там никого не оказалось. В вагоне были только я и двое других пассажиров, мирно дремавших на своих местах. Я настороженно поднялась. Может, он прячется за спинками? Нерешительно двинувшись по проходу, я поискала взглядом ближайший стоп-кран. Плевать на штраф в двести пятьдесят фунтов – при малейшей опасности я бы не задумываясь рванула ручку и остановила поезд.

Никого, конечно, я не увидела. Пройдя половину вагона, я уже чувствовала себя полной дурой. Наверняка это была всего лишь тень от фонаря или что-нибудь подобное, а мое буйное воображение дорисовало остальное. Никто не поджидает меня, спрятавшись за сиденьями. Если я не намерена обыскивать все вагоны до последнего, то нужно просто забыть об этом инциденте.

С облегчением услышав «Поезд прибывает на станцию Грейт-Бишопсфорд», я поспешила к своему прежнему месту – забрать чемодан – и обратно за остальными вещами. На все про все у меня была минута или две. Едва дождавшись, когда поезд окончательно остановится и откроются автоматические двери, я одной из первых оказалась на платформе. Из другого вагона сошли еще трое, и я, обрадовавшись, что не одна, поспешила, насколько позволял мой чемодан, вслед за ними.

Однако на длинной лестнице я быстро отстала и потеряла их из виду. И в этот самый момент мне показалось, что сзади кто-то есть. Кто-то сошел с поезда вслед за мной и сейчас прятался там, на неосвещенной платформе.

Остаток лестницы я преодолела буквально бегом, чемодан так и колотился по бетонным ступенькам. У билетной кассы я осмотрелась, ища взглядом своих попутчиков или охранника. Никого. От выхода послышался шум отъезжающей машины – видимо, этих троих кто-то встречал. Но почему на самой станции никого нет? Еще ведь всего десять, неужели дежурный уходит так рано?

– Эй? – окликнула я, и дрожь в моем голосе усилило рассыпавшееся по вестибюлю эхо. – Эй, есть здесь кто-нибудь?

Молчание было мне ответом. Ощутив вдруг всю уязвимость своего положения у самого края лестницы, я поспешно отступила подальше от ступенек. Кто бы ни шел сзади, он должен вот-вот очутиться здесь. Я напрягла слух, но так и не смогла различить звука шагов. Одно из двух – либо опять воображение сыграло со мной злую шутку, либо тот, сзади, не хочет до поры показываться мне на глаза, а затаился в темноте и выжидает. Хоть бы первое. Лучше быть жертвой паранойи, чем криминальной статистики. Доказывать себе, что не сошла с ума, я не стала и, почти бегом преодолев вестибюль, пулей выскочила на холод.

Стоянка такси располагалась с торца здания. Слава Богу, дорожка была ярко освещена. Завернув за угол, я увидела, что мне повезло – в парковочном кармане еще стояла одна машина. Двигатель работал на холостом ходу, желтый огонек уютно светил сквозь тьму декабрьского вечера. Я подняла руку, и тут шофер, прибавив газу, отъехал от бордюра.

– Стойте! – беспомощно крикнула я. – Подождите!

Бросив чемодан, я кинулась следом за отъезжающим такси, отчаянно размахивая над головой руками. За темными стеклами не было видно – то ли водитель взял пассажира, то ли просто решил, что сегодня уже никого не дождется, и собрался домой. Понимая, что это бесполезно, я помимо воли пробежала еще несколько шагов и остановилась, только когда огни стоп-сигналов превратились в две красные точки вдали.

Чуть не плача, я поплелась обратно за чемоданом. Больше такси на стоянке не было, и, как я понимала, до утра уже ни одного не появится. Я полезла в сумку за мобильником – оставалось только звонить Мэтту и просить о помощи. Вот только приедет он через полчаса, не раньше. Пальцы, набиравшие знакомый номер, задрожали. Меня пугала отнюдь не перспектива торчать здесь так долго совсем одной – я как раз боялась, что тут не одна.

Дожидаясь ответа, я повернулась лицом ко входу на станцию, чтобы видеть, если кто-то появится в дверях. Гудков почему-то все не было, и я, оторвав телефон от уха, бросила взгляд на экран. Два самых обычных – в любое другое время и в любом другом месте – слова на нем теперь привели меня в ужас. «Нет сигнала».

– Не сейчас, пожалуйста, прошу! – умоляюще простонала я, будто это могло как-то улучшить прием.

Нажав повторный набор, я нервно забарабанила пальцами по телефону. Прошла вечность, прежде чем он выдал то же сообщение. Я подняла маленький серебристый аппарат над головой и медленно закружилась на месте. Впустую. Сделав полный оборот, я вдруг заметила, как в освещенном проеме входа на станцию мелькнула тень. Я застыла на месте, уставившись туда, будто кролик под автомобильными фарами. Буквально не моргая, я смотрела на свет, пока у меня не заслезились глаза. Ошибиться я не могла – в здании кто-то был и, судя по тому, как он прятался, намерения его оставляли желать лучшего.

Зная, что это бесполезно, я все же попробовала еще раз нажать набор. Когда телефон вновь отказался выполнить свое основное предназначение, с досады я чуть не разбила его об асфальт. К счастью, здравый смысл возобладал. Ирония состояла в том, что на станции была куча таксофонов – прямо рядом с лестницей, как раз рядом с ними я и задержалась, поднявшись. Но сейчас я так же не могла вернуться обратно, как не могла усилием воли заставить появиться сигнал. Пора взглянуть правде в глаза – я одна, вокруг темная декабрьская ночь, и где-то рядом, возможно, затаился псих, напугавший меня в поезде и сошедший следом за мной на безлюдной станции.

Я попыталась собрать панически разбегавшиеся мысли. Надо сосредоточиться на том, что можно изменить, на реальной проблеме, а страхи и фантазии оставить на потом. Что мне сейчас нужно? Позвонить – Мэтту, в службу заказа такси, в полицию, наконец. Как это сделать? Правильно поставленный вопрос – половина ответа. Очевидно, найти другой телефон. Несмотря на засилье мобильников, уличные таксофоны в Британии еще вроде бы не перевелись, так ведь? Я, правда, даже не помнила, когда последний раз звонила с такого, но где-нибудь поблизости он обязательно должен быть… Я осмотрела стоянку. Н-да, здесь, конечно, нет. Зачем, если в паре сотен метров, на самой станции, их сколько угодно? Вот только на пути к ним засел маньяк-убийца… У меня вырвался истерический смешок – мое воображение уже перевело неведомого преследователя, которого, возможно, и вовсе нет, в новый статус.

Вдруг я вспомнила – таксофон есть у старой церкви. Раньше, во всяком случае, был. Церковь не так далеко – миля или две, насколько я помнила. Даже если в худшем случае телефонную будку убрали, до города останется всего ничего, а уж там я точно найду откуда позвонить или просто такси поймаю. Четкий план действий сразу притушил мою панику.

Как можно медленнее и тише я начала пятиться к дороге, ведущей в направлении церкви. Везти чемодан на колесиках я не рискнула, просто понесла. Тащить в одной руке и его, и сумку было неудобно, но из другой я так и не выпускала мобильник, каждые полминуты поглядывая на экран в надежде, что сигнал появится.

* * *

Не помню, когда я поняла, что сзади точно кто-то есть. Я старалась ступать как можно тише и смотреть, куда ставлю ноги, и, только решив, что отошла достаточно далеко, прибавила ходу. То и дело оборачиваясь, я ни разу никого не увидела. От станции шло несколько дорог, и угадать, на какой меня искать, было невозможно. Паника, тисками сжимавшая сердце, понемногу начала отпускать, и тут я услышала, как сзади что-то негромко звякнуло и покатилось – будто кто-то случайно задел ногой попавшуюся на дороге бутылку.

Я замерла на месте, вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Фонарей здесь не было – они начинались только от церкви. Густо посаженные по сторонам деревья давали отличное укрытие, особенно при свете одной лишь ледяной луны да россыпи звезд.

Время осторожничать прошло. Я бросилась бежать и тут же услышала за собой эхом тяжелый топот. Слава Богу, звук по крайней мере был не так близко, как мне сперва показалось.

Спортсменка из меня никакая, что лишний раз подтвердила сегодняшняя гонка за поездом, но адреналин иногда творит чудеса. Я не бегала так со школьных времен, однако топот сзади не утихал, оторваться не удавалось. Хотя дистанция между нами пока сохранялась, я знала, что долго поддерживать такой темп не смогу. Модные туфли не предназначались для ухода от погони, и я уже несколько раз оскальзывалась на покрывавшей асфальт ледяной корочке. В одном месте пришлось даже серьезно притормозить, и все равно я чуть не упала. Теряя равновесие, я взмахнула руками, и чемодан со стуком шмякнулся об асфальт. Бросив его на дороге, секунд через двадцать я услышала грохот и пронзительный вскрик. Теперь я по крайней мере знала, насколько опережаю преследователя. Надеяться, что он, например, сломал лодыжку, конечно, не стоило, но сама мысль о его возможной травме придала мне сил.

Я почти взобралась на холм. В лунном свете виднелся шпиль церкви. Еще совсем чуть-чуть!.. Я, правда, была уже практически уверена, что телефона там не окажется – сегодня вечером все против меня. Будка, возникшая вдруг в какой-то сотне метров, показалась мне чудесным миражом. В боку кололо словно шилом, сердце рвалось из груди, но я, окрыленная, помчалась туда быстрее ветра. Топот ног сзади стих, я обогнала преследователя, но нужно еще успеть добежать и набрать три девятки. А там пока еще соединят… Успею ли я позвать на помощь? Смогу ли вообще выдавить хоть слово, задохнувшись от гонки? Чтобы узнать это, оставалось только бежать еще быстрее, и я старалась изо всех сил, продолжая судорожно жать кнопку повторного набора на мобильном.

Я была уже рядом, уже буквально протянула руку к дверце, когда яростный рывок сзади за пальто бросил меня на землю. На этот раз я не успела подставить руки и со всего размаху ударилась головой о заледенелый тротуар. Преследователь, не удержавшись от толчка на ногах, тоже шмякнулся рядом. Не замечая теплой липкой крови, текущей из разбитой головы, я попыталась встать. Двигаться я могла, кости не были сломаны, я даже не чувствовала боли в наверняка напрочь ободранных коленях и локтях. Но подняться мне не дали. Едва я встала на четвереньки, как преследователь мертвой хваткой вцепился мне в лодыжку и повалил. Непроизвольно лягнув назад ногой, я услышала вскрик – каблук угодил в чувствительное место. Руки разжались, и я немедленно попыталась отползти подальше, но не одолела и метра, когда мужчина вновь настиг меня. Его колено уперлось мне в спину. Бормоча под нос ругательства, он навалился на меня всем телом, так что я не могла шевельнуться. Воля к сопротивлению таяла на глазах. Какой смысл бороться – мне все равно не победить, да и сил уже не оставалось. Я почти ничего не видела из-за заливавшей глаза крови, еще немного – и я потеряю сознание.

Грубо задрав рукав моего белого пальто, уже пропитавшийся кровью, преследователь вывернул мне запястье. «Сука!» – прорычал он, и толстые пальцы сдернули мое обручальное кольцо. Давивший на спину вес вдруг пропал. Нападавший исчез, растворился в воздухе.

Так это все из-за кольца?! Из-за чертового бриллианта, который я взяла с собой в поездку и забыла снять?! И я даже не смогу опознать грабителя – я ведь так и не видела его лица. Может, это вовсе и не тот, с поезда.

Тьма вокруг уплотнялась, я будто балансировала на краю черной дыры. Какой-то слабый звук настойчиво зудел где-то рядом, пробиваясь в мое сознание. Сперва я подумала, что это биение сердца отдается в ушах, но потом поняла – звонит телефон. Моя рука так и не выпустила мобильник, и какая-то из бесчисленных попыток достигла наконец цели.

– Рейчел, ты меня слышишь? – Голос, едва слышный, металлически звенящий, доносился откуда-то издалека.

– Спаси… – выдавила я и провалилась в темноту.

Глава 5

В конце концов меня накачали успокоительным. Наверное, другого выхода не оставалось, хотя странно было почти два дня ждать, пока я приду в себя, и потом немедленно отправить обратно в небытие. Я сопротивлялась, упрашивая отца не позволять им, и тревога в его глазах сменилась паникой. Доктор отдавал отрывистые команды сестре, а я все цеплялась за отца, умоляя его объяснить, как он мог так быстро поправиться. Тот молчал и только в растерянности беспомощно тряс головой.

Через какое-то время я ненадолго пришла в себя. В комнате царил полумрак и почему-то толпилась куча народу. Я слышала приглушенный шепот. Голоса казались мучительно знакомыми, но веки, словно налитые свинцом, не желали открываться, и я едва могла различить несколько – четыре или больше – высоких фигур, все как будто в черном. Потом я вновь нырнула в сон.

Второй раз я очнулась уже ночью. Непонятные фигуры исчезли. В палате царила кромешная тьма, единственное пятно света выхватывало придвинутый к кровати стул, на котором, слегка приоткрыв рот, сидя спал папа. Перевернутая книга у него на коленях, пустой поднос на тумбочке красноречиво говорили о том, что он не отошел от меня ни на минуту. Отец слегка всхрапывал во сне, вид у него был усталый и замученный – но, как ни странно, совершенно здоровый. Мне отчаянно хотелось понять, что происходит, однако сил побороть сон у меня не хватало. Прежде чем я успела произнести хоть слово, он снова затянул меня в свои сети.

* * *

Наутро меня разбудил грохот тележки с едой. Я открыла глаза и заморгала от неожиданно яркого солнечного света.

– Отлично, ты как раз к завтраку! – преувеличенно бодро провозгласил папа.

Я медленно повернулась в его сторону, надеясь, что вчерашнее мне просто приснилось, но он по-прежнему был полностью и очевидно здоров. Папа заметил мелькнувшее в моих глазах выражение, и его улыбка слегка увяла. Мне стало стыдно. Я что, действительно предпочла бы видеть его изнуренным неизлечимой болезнью? Да кто я после этого такая?

– Добр’утро, – выдавив из себя ответную улыбку, с трудом промямлила я – в рот будто ваты напихали.

– Как ты себя чувствуешь? Готова съесть что-нибудь?

Я затрясла головой – от одной мысли о еде меня чуть не вывернуло наружу.

– Ча… чаю, – просипела я, едва ворочая распухшим и шершавым языком. – Пожалста, пап, только чаю, – приложив усилие, выговорила я наконец.

Я не оторвалась от простой белой чашки, пока не выпила ее до дна. Все это время отец с видимым удовольствием следил за спокойным, без эксцессов выполнением столь обыденного действия, видимо, полагая его свидетельством моего здравого рассудка. Что, сумасшедшие чай не пьют?

– Попросить еще?

Я кивнула. Может, несколько минут наедине с собой позволят мне хоть немного собраться с мыслями. Однако папа вернулся куда быстрее, так что я не успела даже начать. Осушив вторую чашку, я слегка пришла в себя, по крайней мере физически.

– Как твоя голова, милая?

– Вроде бы лучше. Папа, что происходит?

Вид у него тут же сделался обеспокоенный.

– Происходит? – переспросил он. – О чем ты?

– Перестань. Я серьезно. Что с тобой и почему ты ничего мне не сказал? Какое-то новое чудодейственное лекарство? У тебя ремиссия?

На его лице отразилась душевная мука.

– Рейчел, милая, ты еще не совсем пришла в себя…

Я попыталась сесть на кровати и дернулась от боли – все тело у меня как будто было в ушибах, но откуда они взялись?

– Папа, я все прекрасно понимаю, – проговорила я, стараясь произносить слова медленно и отчетливо – меньше всего мне сейчас хотелось, чтобы меня опять накачали транквилизаторами. – То есть я ничего не понимаю, но не в том смысле. Три недели назад ты выглядел… ну, прямо скажем, просто кошмарно. После химиотерапии на тебя смотреть было страшно – так ты исхудал и ослабел. А сейчас… сейчас вид у тебя настолько здоровый, что это просто не укладывается в голове.

Лицо, так нежно мной любимое, омрачилось, в направленных на меня глазах отца стояли слезы.

– Рейчел, я действительно совершенно здоров.

– Как ты мог так быстро вылечиться?

Это, видимо, было уже слишком. Рука отца потянулась к звонку над кроватью.

– Лучше, наверное, позвать доктора, чтобы он еще раз тебя осмотрел.

– Нет! – выкрикнула я в отчаянии. Кажется, оно отразилось и у меня на лице – папа, грустно покачав головой, опустил руку. Загрубевшие пальцы легли на мою ладонь, успокаивающе поглаживая.

– Я не «вылечился», Рейчел, я никогда и не болел. Я понятия не имею, с чего ты взяла, что у меня рак.

* * *

Пришли медсестры – одна забрала поднос, другая отвела меня в душ. Я была даже рада покинуть палату. Папа почему-то скрывал от меня, что с ним, и мой притупленный мозг, все еще не отошедший от успокоительного, отказывался найти этому хоть какую-то причину.

Помощь медсестры оказалась нелишней. Капельницу сняли еще ночью, так что мне хотя бы не пришлось катить с собой штатив, но самостоятельно ни дойти до выложенной белой плиткой душевой, ни снять халат я бы не смогла. Развязав тесемки и пустив воду, медсестра убедилась, что дальше я справлюсь, и оставила меня одну.

Стоя под тугими струями воды, я постаралась отвлечься от мыслей, однако вопросы без ответов не давали мне покоя. Безобидная вроде бы процедура мытья даже породила новые загадки. Взяв брусок простого белого мыла без всякой отдушки, я начала медленно крутить его в ладонях и только тут заметила ссадины у себя на кистях.

Смыв мыльную пену, я внимательно осмотрела их, поворачивая под струями из душа. На обеих была здорово содрана кожа, как будто я, падая, подставила руки. Но когда и как это случилось, я, хоть убей, вспомнить не могла. Тогда, у могилы Джимми, я упала на траву, а не на что-то твердое. Разве что я ободрала их о какой-нибудь надгробный камень, когда окончательно отключилась… Кстати, кто, интересно, нашел меня и отвез в больницу? Впрочем, этот вопрос оставим на потом – разобраться бы с другими, куда более запутанными.

В крохотной душевой не нашлось даже зеркала, и я не могла рассмотреть, что у меня с головой и лицом. Ободранными оказались не только руки – ссадины и синяки были по всему телу. Где-то я приложилась будь здоров, но где? Сплошные загадки – у меня откуда-то взялись следы жестокого падения, зато папина болезнь прошла без следа. Прямо как в «Алисе» – все чудесатей и чудесатей.

Вытираясь шершавым больничным полотенцем, я не переставала ломать голову, пока вдруг у меня не мелькнула неожиданная мысль. Что, если папа молчит, потому что лечился каким-то нелегальным методом? Сперва я отбросила идею как смехотворную – честнее отца не было человека в мире, он, по-моему, за всю жизнь даже штрафа за неправильную парковку не получил. Однако чем больше я думала, тем логичней мне казалась эта версия, хотя логика выходила, надо признаться, фантастической. Например, дело в каком-то нелицензированном препарате, запрещенном на территории Великобритании, и тогда папа вынужден лгать, скажем, покрывая своего доктора, который проводит секретные испытания нового лекарства.

Я несколько воспрянула духом из-за того, что смогла найти хоть какое-то разумное решение загадки. Наверняка вне стен госпиталя, вдали от чужих ушей, папа раскроет мне секрет. Мне тоже есть в чем ему признаться – в постоянных головных болях. Надеюсь, я смогу наедине переговорить с доктором о симптомах, предшествовавших моему падению.

Появившаяся молоденькая медсестра принесла мне чистый халат и повела назад в палату. По дороге она в очередной раз удивила меня.

– Вы только не волнуйтесь – там пришел полицейский, чтобы поговорить с вами.

Я замерла на месте.

– Полицейский? Поговорить? О чем?

Она странно на меня посмотрела, будто удивленная моей реакцией.

– Ну, им же нужно узнать детали случившегося.

Я, раскрыв рот, уставилась на нее. Детали случившегося? Полиции здесь что – совсем делать нечего, если они собираются допрашивать меня о вторжении на кладбище поздно ночью? Это правда преступление? Я ведь ничего такого не делала, могилы не оскверняла. Не потащат же меня в суд из-за подобной ерунды? Чушь какая-то.

В страшном сне я не могла представить, насколько бредовей окажется действительность.

Полицейский сидел на стуле за дверью. Разговор, видимо, шел обо мне, судя по тому, как виновато смолк папа, стоило мне появиться на пороге. Краем глаза я уловила темную форму на поднявшейся фигуре.

– Рейчел, милая, полиции нужно расспросить тебя, однако беспокоиться не о чем, – посмотри-ка, кого они прислали, – торжествующе проговорил он с видом фокусника, вынимающего кролика из шляпы.

Только тут я повернулась лицом к полисмену, и комната закачалась у меня перед глазами. Оседая на пол в обмороке, сделавшем бы честь какой-нибудь викторианской леди, я успела вымолвить одно лишь слово:

– Джимми!

* * *

В больнице хорошо падать в обморок – там знают, что с тобой делать. Пару секунд спустя я уже пришла в себя, сидя на стуле, который раньше занимал отец, с головой между колен и холодным компрессом на шее, наложенном заботливой рукой медсестры. Я попыталась выпрямиться, но она меня удержала:

– Не торопитесь, подождите немного. – И добавила, видимо, обращаясь к отцу: – Наверное, немного перестояла под горячим душем, сейчас все будет в порядке.

Я очень в этом сомневалась. Отстранив удерживавшую меня руку, я села прямо.

Ни кричать, ни визжать, ни снова терять сознание я не стала, только зачарованно смотрела, не отрывая глаз, на лицо, которое не видела пять кошмарных лет. Приветливая улыбка на нем поблекла под моим немигающим взглядом, сменившись выражением глубокой озабоченности.

– Рейчел? – неуверенно произнес знакомый голос.

Я спросила единственное, что пришло мне в голову:

– Я попала в рай?

Медсестру вопрос развеселил.

– Не слышала, чтобы раньше нашу клинику так называли.

Я не обратила на нее ни малейшего внимания.

– Мы на том свете? Мы умерли?

Медсестра враз замолчала. Взгляд, брошенный отцом на Джимми, ясно говорил: «Видишь? Я говорил, что с ней творится что-то неладное».

Медсестра, оправившись, живо вспомнила о своей профессиональной роли.

– Давайте приляжем, Рейчел. Думаю, вам нужно вернуться в кровать.

Я тем не менее даже головы не повернула в ее сторону, обращаясь только к Джимми.

– Я что, умерла там, у церкви? Рядом с могилой?

Полагаю, только полицейская выучка позволила ему спокойно ответить на этот дикий вопрос.

– Нет, Рейчел, ты не умирала. О какой могиле ты говоришь, кстати?

Мой ответ вполне ожидаемо поколебал его профессиональную невозмутимость.

– О твоей, конечно, чьей же еще?

Не знаю, кто на этот раз нажал кнопку звонка. Не исключено, что я сама. Без лекарственного вмешательства мне сейчас было не обойтись.

Какой-то незнакомый молодой врач вбежал в палату. В быстром диалоге с медсестрой я расслышала «бред», «успокоительное», «анализы». Все это не имело значения. Я по-прежнему не отрывала глаз от Джимми.

Меня уложили, наскоро мазнули спиртом по локтевому сгибу и всадили иглу в вену. Эффект оказался куда мягче, чем вчера. Наверное, они не рискнули опять накачивать чем-то сильным пациентку с травмой головы. Все мышцы расслабились, я будто плыла на пуховой перине, хотя мысли оставались ясными и комната не кружилась перед глазами. Веки сами собой закрылись, однако я не спала, пребывая в каком-то приятном оцепенении.

– Она это серьезно? Она действительно считает меня мертвым?

Голос отца надломился.

– Не знаю, сынок, не знаю. Если уж она думает, что я умираю от рака…

Повисла долгая пауза.

– Видимо, она ударилась куда сильнее, чем все полагали. И вряд ли поможет тебе поймать ублюдка, который напал на нее.

– Я понимаю.

– Ступай. Сейчас начнутся новые анализы, исследования… Я позвоню, когда она… поправится.

– Нет, я останусь здесь.

* * *

Меня перевозили на коляске то в одно отделение, то в другое. МРТ, два дополнительных рентгеновских снимка, еще какие-то тесты, когда к моей голове прикрепляли электроды… Тут я уже пришла в себя, встревожилась и начала задавать вопросы, но в ответ слышала только ничего не значащие фразы мягким, успокаивающим тоном, чтобы не спровоцировать очередную вспышку с моей стороны. Когда меня доставили наконец обратно в палату, там никого не оказалось. Медсестра, помогавшая мне перебраться обратно на постель, сказала, что отец «с остальными» пошли в кафетерий выпить чаю. Что за «остальные», объяснить она не смогла.

Сидя в кровати и не спуская глаз с двери, я принялась гадать, каких еще гостей с того света мне предстоит увидеть.

Наконец гуськом вошли папа, Джимми, а за ними Мэтт, Кейти и Фил. Легкое удивление от вида этих троих еще не прошло, когда Мэтт вдруг оторвался от остальных, стремительно шагнул к моей кровати и, наклонившись, нежно поцеловал меня в губы. Я вздрогнула от прикосновения мягкого теплого рта и непроизвольно бросила взгляд на Кейти. Как ни странно, на ее лице не отразилось и следа ярости.

– Мэтт!.. – прошипела я, предупреждающе указывая глазами в сторону его девушки. Я вдруг вспомнила, как он сказал при расставании у гостиницы, что не намерен снова от меня отказываться. Нашел время и место!

Но по-настоящему я видела сейчас только одного человека, стоявшего в изножье моей кровати. Видимо, он был уже не на службе и успел переодеться, сменив форму на джинсы и темную рубашку. Самое потрясающее – никто в комнате совершенно не удивлялся его присутствию. «Слона-то я и не приметил», что называется. Как могут они так спокойно реагировать на нечто столь очевидно, потрясающе, смехотворно невозможное?!

И тут я поняла. Как я раньше не догадалась? Я ведь столько раз смотрела «Шестое чувство», что некоторые места помнила наизусть.

– Кроме меня, кто-нибудь еще видит в палате Джимми?

На лицах присутствующих отразилось глубокое сострадание, и последовал обмен понимающими взглядами.

– Конечно, дорогая, мы его видим, – ответил за всех папа.

– Нет, пап, кроме шуток. Отвечай как есть. Джимми сейчас стоит в ногах моей кровати, я смотрю прямо на него. Остальные видят его или нет?

В глазах отца отразилась мука, но раньше, чем он смог что-то ответить, «призрак» Джимми, выглядевший совсем как настоящий, присел на постель и мягко взял меня за руку. Продавившийся матрас и теплое прикосновение к ободранной коже у меня на кистях стремительно развенчивали мою теорию.

– Рейчел, просто послушай меня, хорошо?

Я открыла было рот, но Джимми приложил палец – совершенно вещественный и осязаемый – к моим губам.

На главную: Предисловие

Дэни Аткинс Виновата любовь?

Дэни Аткинс
Виновата любовь?