Глава 2
Как спасти труп
Я смотрю, как вращающиеся огни приближаются; место происшествия огораживают длинными рядами машин «Скорой помощи» и желтой лентой. Воют сирены; врачи, медсестры, санитары, выскакивая из машин, мчатся вниз по склону высокого холма, поскальзываясь и оступаясь на бегу. Они окружают «Мерседес», наклоняются над ней; стекло хрустит под их ногами.
– Глоточный рефлекс отсутствует. Готовьте трубку, нужно интубировать трахею…
– Можешь начать с той стороны? Резак сюда… вызывайте пожарных!
– …не надо, давайте разобьем ветровое стекло…
Так они и делают. Выбивают стекло и несут ее вверх по косогору, и никто не обращает внимания на юношу, который следит за происходящим, стоя у покореженных обломков автомобиля.
У него на устах – ее имя.
Потом один из полицейских заставляет юношу отойти в толпу людей, выбравшихся из своих машин, чтобы поглазеть на место аварии, на кровь, на тело. Я устремляю взгляд за оцепление, поверх толпы, и вижу, что на дороге со всех сторон быстро образуются заторы. И сейчас так легко вообразить, что Лиз сидит в своем целехоньком, невредимом «Мерседесе», стоящем где-то в длиннющей веренице машин, и давит на гудок, сыпля ругательствами, которые тонут в грохоте басов, вырывающихся из радио.
Невозможно. Невозможно представить Лиз безжизненной – не живой.
Но дело в том, что слово «живая» теперь не совсем применимо к Лиз Эмерсон. Ее заталкивают в машину «Скорой помощи», и для нее двери закрываются.
– Сердцебиение частое… давление падает. Можешь…
– Нужна шина… сложный перелом верхней части бедра…
– Нет, просто остановите кровотечение! У нее развивается травматический шок!
Вокруг нее все носятся, суетятся, гудят машины, царит паника. А я просто смотрю на Лиз – на ее руки, на ее лицо. Из наспех заплетенной косы выбиваются пряди. Слишком тонкий слой крем-пудры на щеках не затушевывает мертвенность кожи, приобретающей серый оттенок.
Оглядевшись, я вижу три монитора, показывающих пульсацию ее сердца. Маска на ее лице запотевает от дыхания. Но Лиз Эмерсон не живая.
Поэтому я наклоняюсь к ней и шепчу на ухо, снова и снова: не умирай, не умирай. Шепчу, будто она услышит меня, как раньше. Будто она меня послушает.
Не умирай.
