20
Миа
(Бали, февраль)
C ревом пролетев по темной улице, такси резко остановилось.
– Вот, – сказал водитель, дергая ручник, – единственный хостел в Ньянге. До волн – пара минут пешком.
На пластиковом стуле стояла вывеска с названием «Ньянг Пэлас». С потрескавшейся внешней стены облезала краска, а мигающий над входом флуоресцентный светильник собирал тучи комаров. Миа надеялась, что Ной остановился именно здесь. Расплатившись за поездку, она ступила на тротуар, нацепив на плечо рюкзак.
Воздух казался спертым и тяжелым – дневная жара накопилась в высоких стенах окружающих зданий. Кейти чувствовала запах специй и чего-то приторного, напоминавшего жженый мед. Позади послышались шаги, и, обернувшись, она увидела старика, который тащил повозку с украшениями и поделками из ракушек. Заметив ее интерес, он приостановился.
Миа подошла к повозке, и ее внимание привлекли бусы из белых ракушек с жемчужиной. Она взяла их. Бусы оказались легкими и хрупкими.
– Это вы сделали?
– Да.
– Красиво.
Его лицо озарилось широкой улыбкой.
– Да-да, очень красиво. Спасибо. Ракушки с пляжей Бали.
Она вспомнила, как они с Кейти бродили по побережью в поисках ракушек и стеклянных голышиков. Лучше всего было осенью, когда море штормило, и оно выбрасывало со дна на берег разные коряги, обрывки выцветшего троса и гладко отшлифованные волнами камешки. Холодными вечерами, когда в четыре уже темнело, они, сидя по-турецки перед камином, делали из своих ракушечных трофеев ожерелья. И когда бы она потом ни надевала эти бусы – будь они даже спрятаны под шарфом и пальто, – ей казалось, что она носит с собой частичку моря.
– Сколько стоит?
– Пятнадцать тысяч рупий, – с улыбкой ответил он, кивая головой.
Это равнялось одному фунту.
– Я хочу их купить. – Миа сунула в его морщинистую ладонь вдвое больше, пожелав ему доброго вечера, и направилась в гостиницу с болтавшимися на руке бусами.
Стойка регистрации представляла собой обшарпанный столик, стоящий перед входом в комнату владельца хостела.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросила Миа.
Из открывшейся боковой двери появилась женщина в изношенном ночном халате.
– Простите, что поздно. У вас найдется номер?
Ее проводили в убогую комнатенку, где были лишь кровать с москитной сеткой да куцый бамбуковый столик.
– А здесь проживает некто по имени Ной? – поинтересовалась Миа, прежде чем женщина удалилась.
– На террасе, – ответила та, ткнув пальцем в потолок. – Там на террасе веселятся. Или на пляже. Там много костров для туристов.
Миа сбросила рюкзак на пол. Зеркала в комнате не оказалось, и она провела руками по волосам, расплетая спутавшиеся пряди. На ней не было макияжа, и она просто облизала губы и поморгала, увлажняя глаза, чтобы устранить оставшуюся в них после полета сухость.
Выйдя из комнаты, она прошла по глухому коридору, в конце которого тяжелая пожарная дверь вела на наружную лестницу. Ступени откликались металлическим звоном, когда она стала подниматься по ней, крепко держась за поручни.
С террасы доносились музыка и смех, и она замерла, пытаясь вслушаться. Вычленить что-то из общего хора голосов было сложно, но австралийский акцент там определенно присутствовал. При мысли, что она увидит Ноя, ее пульс участился. Несмотря на обиду из-за его исчезновения («Ему ничего не стоило от тебя уехать, Миа»), она надеялась, что он обрадуется ее приезду.
Она благоразумно старалась не думать о Финне, однако сейчас ей почему-то вспомнилось, как он ждал ее в аэропорту. Услышав, как он зовет ее, она обернулась, увидела его стоящим с поднятой, готовой помахать ей рукой. Миа понимала, что должна была что-то сказать – по крайней мере, попытаться объясниться, но все ее чувства сплелись в такой тугой комок, что слова застряли в горле. И она лишь улыбнулась, не разжимая губ, а в глазах стояли жгучие слезы. За долгие годы они улыбались друг другу тысячи раз – это были улыбки радостные и заговорщические, подбадривающие и утешительные, – и она знала, что Финн правильно поймет и эту – просьбу о прощении за то, что она собиралась сделать.
Его лицо словно обмякло, опустилось, осунулось от неверия в происходящее. Миа заставила себя отвернуться и уйти. Ведь если бы она хоть на секунду обернулась, она бы уже не смогла его бросить.
С глубоким вздохом она преодолела последние ступени и оказалась на краю тесной террасы на крыше дома. В воздухе чувствовался запах кокосового масла и марихуаны. Из установленного на перевернутом ящике старенького стереопроигрывателя доносился голос Боба Марли. Кучка людей сгрудилась вокруг низкого столика, заставленного пивными бутылками, с рассыпанной колодой карт, горящими свечками и переполненной пепельницей. У металлического ограждения, за которым Миа были видны мелькающие фары проезжавших по улицам автомобилей, стояли доски для серфинга. Ей представлялось, что позади, если обернуться, она увидит море – темное и не знающее сна.
– Закручивают гайки, – говорил парень с редеющими косичками. – Этот «киви» отбарабанил три месяца – серьезно! – за травку.
Напротив него девушка с голым животом, выгнувшись назад, смеялась над шуткой сидящего рядом с ней парня. Когда она выпрямилась, Миа увидела, что это была Зани.
Внезапно раздавшийся голос переключил ее внимание к краю террасы.
– Посмотрите-ка, кто у нас тут! – Облокотившись на ограждение, Джез полулежал на нем, скрестив ноги, и небрежно держал за горлышко бутылку пива. – Никак приехала искать своего возлюбленного? – Он сделал шаг в направлении Миа, привлекая к ней всеобщее внимание.
Краска поползла по ее шее. Заставив себя посмотреть ему в глаза, Миа спросила:
– А Ной здесь?
Он окинул взглядом террасу:
– Что-то я его здесь не вижу.
Краска добралась до щек Миа, и они запылали. Она надеялась, что в темноте этого никто не заметит.
– Но остановился-то он здесь?
– Наверное, мне стоит отвести тебя к нему в комнату, – сказал Джез, направляясь к ней. Когда он проходил мимо, они на мгновение встретились взглядами, и ее потрясло, насколько его темные глаза были похожи на глаза Ноя. Она попыталась понять, что они выражали – отторжение? негодование? – но он уже прошел мимо.
Миа помедлила, не желая идти с ним, однако перспектива увидеть Ноя заставила ее последовать за ним.
Спускаясь по ступеням с глухим металлическим стуком, Джез брякал бутылкой пива по поручню. Остановившись у подножия лестницы, он повернулся лицом к Миа. После освещенной террасы здесь было непроглядно темно, и не было места его обойти.
– Скажи, Миа, – он произнес ее имя, нарочито растягивая слоги, словно имитируя поцелуй. – Зачем ты здесь?
– Чтобы увидеться с Ноем.
Он глотнул пива.
– Ты что – влюбилась, что ли?
– Это – не твое дело.
Звучавшая до этого на террасе композиция, должно быть, закончилась, и в воздухе повисла тишина.
– Дам тебе один совет, потому что ты мне нравишься. – Он наклонился к ее уху, и она почувствовала его пивное дыхание. – Мотай отсюда.
– Я бы рада, но ты мешаешь мне пройти.
Он расхохотался.
С лестницы послышалась новая песня, звуки которой разносились в ночи.
– Не смотаешься ты – смотается он. Возможно, не сейчас, возможно, через несколько месяцев, но в конце концов смотается. У него это здорово получается.
«Да, – подумала она. – Успела заметить».
Джез открыл дверь в коридор, и они снова оказались на свету. Разговор был окончен. Она попыталась представить Ноя с Джезом мальчишками, пинающими на берегу футбольный мяч или запускающими голыши по гребешкам волн. Интересно, метил ли кто-то из них другому мячом в лицо или угрожал, замахиваясь рукой с зажатый в нем камнем? Она не могла понять существовавшей между ними связи. Казалось, ни один из них не хотел путешествовать вместе, однако нечто невидимое все же удерживало их.
– Полагаю, он и не подозревает о твоем приезде, – заметил через плечо Джез.
– Нет.
– Далеко же придется ехать, если ему не понравится такой сюрприз.
– Понравится, – твердо ответила она, совершенно в этом не уверенная.
– Вот сейчас и узнаешь. – Остановившись перед дверью, он громко постучал в нее костяшками пальцев. – Служба доставки. Я тебя предупредил, Миа, – шепнул он, уходя.
Миа совсем забыла о том воздействии, которое оказывало на нее физическое присутствие Ноя. Он оказался выше, чем ей запомнилось, его широкоплечая фигура заполнила собой весь дверной проем. Его лицо выглядело еще более загорелым на фоне белой футболки с чуть обтрепавшейся горловиной. Ей хотелось припасть губами к его шее, попробовать вкус его кожи.
– Миа? – Он невольно поднял руку ко рту. Темная татуировка слегка растянулась над проходящими по внутреннему сгибу руки венами. – Что ты здесь делаешь?
– Приехала на Бали. Решила тебя проведать. – Она непринужденно улыбнулась, хотя внутри у нее все дрожало от напряжения.
– А где Финн?
Она переступила с ноги на ногу:
– Я приехала одна.
Она заметила, как дернулся его кадык от осознания значения ее поступка: она была здесь ради него.
Ной посторонился, давая ей пройти, но не прикоснулся к ней. Проходя мимо, она ощутила жар его тела.
В комнате горел лишь маленький светильник; потолочный вентилятор гонял теплый воздух. Она узнала его вещи: поношенную зеленую сумку в ногах кровати, сохнущие на карнизе темные шорты для серфинга, доску в углу комнаты с намотанным на плавники шнурком. Обратила внимание на контуры его тела на примятых простынях постели и лежащую на подушке вверх корешком раскрытую книгу. Она чуть наклонила голову, чтобы рассмотреть обложку. «Старик и море». Он ее читал.
Сесть, кроме как на постель, было негде, и, подойдя к окну, Миа сквозь свое отражение в стекле посмотрела на темную улочку внизу. Она услышала щелчок закрывшейся двери, после чего он с глухим стуком прислонился к ней спиной и заговорил тихим голосом:
– Это ошибка.
Она повернулась:
– Не говори так.
– Финн понял это. И поэтому не поехал с тобой, да?
Жгучие слезы подступили к ее горлу. Ей было невыносимо думать о том, что осталось позади, и приходилось сосредоточиться лишь на том, зачем она приехала. Она подняла голову.
– Ты писал мне на почту, Ной.
– Не надо было.
– Значит, ты считаешь, что это в порядке вещей – просто взять и однажды утром исчезнуть, даже не попрощавшись с девушкой, с которой ты до этого занимался любовью на протяжении десяти недель?
– Нам было весело. Мы спали вместе. Но нас ничего не связывало.
– Это было нечто большее.
– Не для меня.
– Не надо заниматься словоблудием. Ты ведь не такой.
– Правда? – Он мрачно посмотрел на нее.
– Да. – Она сделала шаг ему навстречу. – Почему ты написал мне письмо?
Он покачал головой:
– Не надо было.
– Но ты написал. – Она сделала еще несколько шагов и уже стояла перед ним – достаточно близко, чтобы дотянуться пальцами до его щеки. Вентилятор колыхнул длинные пряди ее волос на плечах. – Зачем ты отправил мне письмо?
– Прошу тебя, – едва слышно произнес он. – Ты должна уехать.
Их разделяли лишь несколько дюймов.
– Зачем ты отправил письмо?
Он посмотрел на нее в упор.
– Потому что надеялся, что ты приедешь, – отчетливо прозвучали сказанные им слова.
Она поняла это, как только прочла его сообщение. Между ними что-то было – некая связь, которую она ощутила еще в ту первую ночь их знакомства на Мауи, и она знала, что Ной тоже это чувствовал.
Миа медленно поднесла руку к его щеке и провела ладонью по жесткой щетине. Она ощутила пульсирующее покалывание в кончиках пальцев – там, где они соприкасались с его кожей. Она почувствовала в нем некую печаль, которую пока не могла разгадать. Потом припала ртом к его губам и поцеловала его. Нахлынувшее желание было настолько пылким, что у нее перехватило дыхание.
Он приник к ней, заключая ее в свои объятия так, словно ни за что не хотел отпускать.
Желание, зародившееся где-то глубоко внутри нее, выплеснулось наружу. Их спины, бедра и все изгибы тел блестели от пота. Его дыхание участилось. Ее зубы вдавились ему в плечо. Она судорожно содрогнулась.
Он издал тихий продолжительный стон, и его тело обмякло и потяжелело. Он погрузился лицом в ее волосы.
Она продолжала лежать, слушая его дыхание и жужжание вращавшегося над ними вентилятора. Она чувствовала, как бьется в груди его сердце. «Оно того стоило», – думала она, – ради такого ничего не жалко.
Опершись на локоть, Ной смотрел на нее. Под его неотступным взглядом ей казалось, что он пытался найти в ее лице что-то потерянное. Большим пальцем он убрал с ее виска влажную прядь волос.
– Прости меня, Миа, за то, что я так уехал.
Ной на какое-то время замолчал, но она ждала, чувствуя, что ему хотелось сказать что-то еще.
– Был хороший прогноз, Джез разузнал про рейсы, и мы просто взяли да сорвались. Надо было тебя найти. Чтобы самому тебе все сказать. Но я не знал, что говорить. – Он отвел взгляд. – И чего мне хотелось.
Она сглотнула:
– А теперь?
Он перевернулся на спину, вытянувшись во весь рост. Его живот стал плоским, он положил руки за голову.
– То, что между нами происходит… для меня… уже немало.
Миа понимала. Когда она летела на Бали, она перечитывала в своем дневнике слова написанных ее отцом песен. Во многих из его последних сочинений говорилось о беспомощности пребывания в состоянии влюбленности, и эти тексты приводили ее в восхищение: в них он словно приоткрывал дверь в ее собственное сознание и в точности разъяснял ей, что она чувствовала. Эти песни не были сопливыми романтическими балладами – в них весьма образно говорилось о хрупкости счастья и эмоциональной обреченности. Они настолько запали ей в душу, что она ощутила схожесть их жизней, похожих на две параллельно бегущие железнодорожные ветки.
– И для меня это тоже немало, – отозвалась она.
И вот они были вместе. В моменты безмолвия она пыталась робко представить себе свое будущее с Ноем: вот они вместе путешествуют по Индонезии, гуляют рука об руку по пустынным пляжам, а потом – уже позже – едут в Англию, в Корнуолл, где она покажет ему свое море.
– Я знаю лишь то, что я рад, что ты здесь, – сказал он.
Миа улыбнулась и решила не отвечать, понимая, что этим уже и так все сказано. Повернувшись на кровати, она легла затылком ему на живот и стала наблюдать за вращавшимися лопастями вентилятора. Сквозь шуршания воздуха ей были слышны гул генератора и басовые частоты доносившейся с террасы песни.
– Расскажи мне про Бали, – попросила она.
Он вздохнул, и ее голова качнулась у него на животе.
– Вода потрясающая – чистая, прозрачная, волны катят прямо из Индийского океана. Сейчас тут полно народу. В известных местах везде толпы и много показухи.
– Ты бывал здесь раньше?
– Я целый год жил здесь.
– Когда?
– Когда мне было шестнадцать.
– С семьей?
– Нет. Один.
Она попыталась представить себя шестнадцатилетней, живущей самостоятельно в чужой стране.
– Почему?
– Хотелось простора. Волн.
– Отчаянно.
– Мне так не казалось.
– А как казалось?
– Давно это было, – ответил он и замолчал.
– Бали сильно именился? – Ей не хотелось, чтобы разговор заканчивался.
– Когда я впервые попал сюда, серфинг еще не набрал обороты. Побережья были тихими. Есть такое известное местечко под названием Севен-Пойнт – его показывают во всех фильмах про серфинг, и там все хотят покататься. Лет десять назад добраться туда можно было лишь единственным образом – заплатив одному из местных, чтобы он отвез туда по грязище на скутере. Затем надо было спускаться по веревочной лестнице, а он ждал наверху, пока ты перетаскивал все свое снаряжение. Теперь туда ведет асфальтированная дорога, а на самом верху – кафе, где продают видеодиски со съемками прибоя и мороженое.
– Местным наверняка все это не по душе.
– Кому-то нравится, кое-кто на туризме здорово подзаработал. Но многим такие перемены не по душе. Это очень красивый остров, но его изуродовали девелоперы.
– И сколько ты думаешь здесь пробыть?
– Не знаю. Зависит от многого. – Не уточнив, чего именно, он, в свою очередь, поинтересовался у нее: – А ты? Какие у тебя планы?
– В этот момент я предполагала быть в Новой Зеландии, – ответила Миа, тут же подумав, успел ли Финн на рейс. – Мы с Финном планировали поработать там пару месяцев, чтобы подкопить денег. Однако на данном этапе между нами все несколько подвисло.
Она почувствовала, как Ной сделал глубокий вдох, словно собираясь что-то сказать, но выдохнул, не произнеся ни слова, и положил на ее руку свою. Миа поднесла ее к своим губам и поцеловала запястье в том месте, где начиналась его татуировка. Она внимательно осмотрела волну, заинтригованная выведенными под ее гребешком цифрами. Насколько она поняла, это была какая-то дата. Она провела по цифрам пальцем.
– А что это значит?
– Памятный день, – ответил Ной, убирая руку и намереваясь подняться, Миа пришлось убрать голову с его живота и сесть. – День, когда умер мой брат.
– У тебя был еще один брат? – Она постаралась не выдать своего удивления.
– Джонни.
– Сколько же ему тогда было?
– Двадцать два.
Судя по цифрам на татуировке, он умер одиннадцать месяцев назад.
Ной свесил ноги с кровати и натянул выцветшие на солнце шорты.
Когда он обернулся к ней, она заметила, что его лицо стало суровым и мышца на щеке сжалась.
– Ной, с тобой все в порядке?
Он изобразил губами улыбку:
– Конечно.
Однако его ответ лишь растревожил ее, поскольку подобная мимика напомнила ей саму себя.
– У тебя есть комната? – поинтересовался он.
– Да.
– Пожалуй, тебе пора возвращаться. Уже довольно поздно.
Миа этого ожидала: она никогда не оставалась с ним на ночь, и, судя по всему, сейчас был не самый подходящий момент спрашивать, почему.
Накинув на себя одежду, она двинулась к двери. Ной с ключом в руках последовал за ней.
– Ты куда-то собрался? – обернувшись, поинтересовалась она.
– Воздухом подышать.
Его глаза потухли, и она предположила, что причиной тому стало упоминание о его брате. Чуть задержавшись в коридоре, она попыталась подыскать для него какие-то правильные слова.
Он запер дверь и сунул ключ в карман.
Ей в голову ничего не приходило.
– Доброй ночи, – пожелал он.
Миа проводила его взглядом, – на его опущенной руке мелькала татуировка. Ей вспомнились слова Джеза: «У него это здорово получается».
