Глава 13
В конце марта с каждым днем становилось все теплее, сквозь тающий снег пробивалась травка, напоминавшая колючую щетину на бритой голове. За зиму от носа святой Анны почти ничего не осталось. Вид у нее был настолько тоскливый, что я старалась не смотреть в сторону лужайки.
— Ну, что скажешь? — спросила Саммер.
Папа внизу смотрел воскресный матч «Никс». Мама уехала к Эвелин помогать ухаживать за Шейном — он подхватил ветрянку. По крайней мере я думала, что она уехала по этой причине. С начала моего изгнания из Куинса поток информации оттуда превратился в тоненький ручеек.
В последнее время я не раздвигала занавески, чтобы не видеть унылую лужайку. Однако у Саммер хватило нахальства отдернуть штору, чтобы похвастаться красной розой — татуировкой на лодыжке, сделанной во время их с Кейси поездки в Ки-Уэст на весенних каникулах.
— Прикольно, — кисло сказала я.
Татуировка и в самом деле была клевая, но меня одолевала такая тоска, что скрыть это не получалось.
— На лепестках наши инициалы, — сказала она, указывая на витиеватые буквы «С» и «К». — Правда, романтично?
Кейси остался во Флориде еще на несколько дней, и я знала, что Саммер пришла ко мне только потому, что без него умирала со скуки. В последнее время мы с ней встречались лишь по утрам в «мерседесе» Джефа, и вести разговоры о романтике у меня не было настроения. Уже несколько недель прошло после поездки в Рокфеллер-центр, а Блейк так и не позвонил — хотя бы, чтобы посмотреть мои рисунки.
— Да, — выдавила я.
— А букву «К» я перебью, если мы разбежимся.
Я прищурилась:
— Зачем тогда делать тату, если вы собрались разбегаться?
— Ари, — произнесла Саммер рассудительным тоном, как опытный психиатр. — Шансы, что мы с Кейси счастливо проживем вместе всю жизнь, очень невелики. Ведь так? К тому же я не собираюсь довольствоваться первым встречным. Мне нужен опыт. Решиться на татуировку — это тоже чего-то стоит.
Я внимательно посмотрела на розу на ее ноге, представила, как острой иглой под кожу вводят красные чернила, затем черные и зеленые.
— Больно, наверное? — предположила я.
— Сексом заниматься в первый раз тоже больно, но меня это не остановило.
Я вздохнула. Подумаешь, новость.
— Знаю. Ты рассказывала об этом уже раз пятьдесят.
Она уселась на кровать.
— Ну, просто чтобы ты знала, если у тебя все-таки появится парень.
Я выдвинула стул и села, подавленная и угрюмая.
— Да… Надеюсь, это произойдет до того, как я вся покроюсь морщинами и у меня вырастет горб.
Саммер ахнула и прикрыла рот рукой.
— Прости, Ари, я не это имела в виду. Вечно я ляпну… Я хотела сказать «когда». Когда у тебя появится парень.
Какая разница?!
Глядя, как она застегивает сапоги, я думала о татуировке. О грязных иглах, о СПИДе, о людях в больничных изоляторах, которые чахнут от язв, покрывающих каждый дюйм тела. И уже собиралась спросить, предприняли ли в салоне необходимые меры предосторожности, когда она сменила тему:
— Эта Рейчел Эллис — еще большая стерва, чем ее дочь. «На сцене справа, на сцене слева», — передразнила она Рейчел. — Но моя мать пылинки с нее сдувает — она же нашла нам нового заказчика. Какую-то адвокатскую контору.
— «Эллис и Хаммел», ты имеешь в виду?
Она кивнула:
— Начнем обслуживать их деловые встречи уже с конца весны. Кажется, это в Эмпайр-стейт-билдинг.
Девяносто восьмой этаж, подумала я. И тут же занервничала — Саммер может встретить там Блейка, а вдруг ему захочется подыскать еще одну крашеную блондинку взамен той первой, из Джорджии? Я не конкурентка Саммер Саймон. Лучше бы она не давала мне визитку «Расскажи друзьям» — от нее одни неприятности.
Саммер ушла, и я с облегчением вздохнула. На пороге она столкнулась с мамой — та приехала с пакетом, наполненным зефирными утятами, желейными бобами и яйцами. Вечером мы красили их на кухне.
Бросив желтую таблетку из пасхального набора в чашку со смесью воды и уксуса, я наблюдала, как она шипит. Я уже сделала десяток яиц и собиралась раскрашивать второй. Мама всегда дарила Кирану огромную пасхальную корзину, а в этот раз нужно было готовить еще одну — для Шейна, хотя тому не исполнилось и года, и зубы у него только начали прорезаться.
— Шейну лучше? — спросила я, рисуя мордочку кролика на розовом яйце.
— Да, — сказала мама. — Он в порядке.
В эту секунду я выводила усики и остановилась, потому что ее голос прозвучал странно. Словно она что-то пыталась от меня утаить.
— Что ж, — произнесла я в надежде, что мое изгнание в праздники закончится, — на следующей неделе я его увижу.
— Ариадна, — пробормотала мама, — видишь ли, в чем дело…
Так я узнала, что не еду на Пасху в Куинс. Мама вела себя так, словно в этом не было ничего страшного — подумаешь, разок не съезжу. Эвелин похудела на одиннадцать фунтов с моего дня рождения, у нее чудесный психиатр, и все мы желаем ей выздоровления, не так ли?
Мама опять выступала в роли инспектора манежа. Я кивнула и вновь принялась за рисование, потому что больше не хотела говорить об Эвелин. Да и что толку? Пожалуйся я, что даже мама меня ни во что не ставит, — и буду выглядеть избалованной, капризной неженкой. Мне было не до желейных бобов и крашеных яиц, но я все же выложила их в пасхальные корзинки для Кирана и Шейна. Мальчики не виноваты в том, что у них такая эгоистичная мать.
* * *
В понедельник я пожаловалась Ли, что отмечать Пасху мне придется в одиночестве. Ничего другого не оставалось. Поговорить с мамой я не могла, к отцу никогда не обращалась, а Саммер было некогда. Теперь она редко обедала в Холлистере, Кейси всегда забирал ее после занятий, и она постоянно ходила на встречи с методистами — уговаривала разрешить ей посещать дополнительные уроки следующей осенью, чтобы окончить школу в январе, а не в июне. Ли собиралась уезжать, и Саммер, возможно, тоже, хотя мне казалось, что она и так уже отдалилась от меня. «Какая тебе разница, обедаю я в кафетерии или нет? — заявила Саммер на прошлой неделе. — У тебя есть Ли».
— Понятно, — сказала Ли, сидя за одной партой со мной на планерке перед уроками.
Я удивилась, что она пришла так рано. Футболки «SUNY Oswego» я не видела на ней уже несколько недель. Сегодня она слегка подкрасила губы, надела блузку из белого кружевного шитья и цепочку с амулетом-стрелкой. Утро было солнечным, и она выглядела куда веселее меня.
— Тогда приходи на Пасху к нам.
— Не хочу навязываться, — ответила я.
Она принялась теребить амулет.
— Не говори глупости. Ты вовсе не навязываешься. У нас полно еды… Соберется вся семья. Я правда хочу, чтобы ты пришла. Даже пришлю за тобой машину. Приходи, а?
В ее голосе проскользнуло отчаяние. Она сидела близко ко мне со смешанным выражением надежды и печали на лице, и я кивнула только для того, чтобы ей не пришлось больше упрашивать. И потому, что знала, каково это — быть непопулярной, и как важно иметь хотя бы одну подругу, а еще потому, что вся семья Ли включала и Блейка.
— Не расстраивайся попусту, Ариадна, — сказала мама в следующее воскресенье.
Мы с ней стояли на крыльце, а папа загружал в машину пасхальные корзинки.
— Я и не расстраиваюсь, — ответила я, потому что так было нужно.
Родителям казалось, что пропустить один несчастный пасхальный обед — это сущая ерунда: они в детстве и не такое терпели. «Дети в наши дни такие избалованные». Мама рассказывала, что ее отец почти каждый день спозаранку напивался пьяным, а папиной матери приходилось по выходным выносить за больными утки.
Поэтому я сделала вид, что мне все равно.
Чуть позже приехала машина, и меня отвезли на Восточную семьдесят восьмую улицу, где усадили за обеденный стол в тесном семейном кругу. Мистер Эллис восседал во главе стола, с другого конца — Рейчел. Рядом со мной — Ли, напротив нас — Блейк и Дэл. Я удивилась, до чего уютно мне было за пасхальным обедом в чужой семье.
— Передай-ка мне вон то, дорогуша, — попросила Рейчел, указывая на одноразовую алюминиевую форму для запекания.
Ее южный акцент сегодня был особенно заметен. А обед — не то, что прием в пентхаусе. Никаких горничных. Никакого лука-порея и десертов на открытом огне. Мы ели картофельный салат, свиные отбивные и листовую капусту, хотя о таком блюде я услышала впервые. Рейчел все приготовила сама. Обычная семейная встреча, похожая на ту, что в это же самое время проходила в Куинсе. Я украдкой посматривала на Блейка — как раньше на Патрика.
Блейк ел гораздо больше, чем в прошлый раз. Он накинулся на картофельный салат, на его тарелке осталось аж четыре косточки от отбивных. За едой мы с ним болтали о школе и об отметках, и в какой-то момент в разговор вмешался мистер Эллис.
— Высший балл на промежуточном экзамене по введению в торговое право, — горделиво произнес он и похлопал Блейка по плечу с такой силой, что тому, наверное, было больно.
Рейчел всплеснула руками:
— Поздравляю, племянник! Тебе полагается добавка пирога из колибри. — Она посмотрела на меня. — Надеюсь, у тебя нет аллергии на колибри, милая?
Колибри… Крохотные существа с тонкими клювиками и проворными крылышками. «Колибри относится к семейству Trochilidae. — Так, кажется, говорил нам один из учителей биологии. — Единственная птица, способная летать задом наперед». Что-то я не слышала, чтобы колибри употребляли в пищу, но, возможно, на юге все по-другому. Деликатес какой-нибудь…
— Тетя Рейчел, — взмолился Блейк, — не надо с ней так.
Ах, это всего лишь шутка! Рейчел ушла на кухню и вернулась с тортом, покрытым сливочным сыром и обсыпанным дроблеными орехами пекан. На вкус торт был великолепен. Когда Блейк отрезал себе второй кусок, мистер Эллис поднялся из-за стола.
— Мне пора, — сказал он. — На следующей неделе суд, и меня ждет работа.
Рейчел скривилась:
— Ты слишком много трудишься, Стэн. Почему бы не поручить часть работы твоим помощникам?
Он вновь похлопал Блейка по плечу:
— Этот мальчик будет работать со мной все лето. Другой помощи мне не требуется.
Рейчел предложила проводить его до машины, добавив, что на улице прекрасная погода и нам не мешало бы прогуляться после такого плотного обеда. Блейк и Дэл покачали головами, зато Ли вскочила со своего стула и взяла меня за руку.
— Пойдем, Ари, — сказала она.
Мне не хотелось никуда идти. Я рассчитывала остаться здесь, с ее кузенами, и высвободила руку.
— Иди, Ли. Прогуляйся.
Она снова расстроилась, как тогда, в Рокфеллер-центре. Ее настойчивость слегка меня раздражала, и чтобы она не заметила этого, я встала и отправилась в туалет. Когда я оттуда вышла, они с Рейчел и мистером Эллисом уже исчезли.
Я вернулась в столовую и села за стол вместе с Дэлом и Блейком. В комнате витал мускусный аромат от напитков или мужской парфюмерии, или от табака, и мне нравился этот запах.
— Это неприлично, — сказал Дэл, закуривая сигарету. — Я об отце. Кто работает в Пасху?
Блейк провел рукой по волосам и выпрямился.
— Ты прекрасно знаешь, у него дела.
— Да. Так много дел, что нет времени даже заглянуть ко мне в клуб. Уже три месяца, как он открыт, а отец так ни разу и не пришел. Ты, кстати, тоже. — Выпустив изо рта струю дыма, Дэл отодвинул стул и задел стену, что, по-видимому, взбесило его. — Что за дерьмовая квартира! Не мог подыскать им что-то попросторнее?
— Дэл, — строго произнес Блейк, — в комнате дама. Не выражайся.
«Ничего страшного, — подумала я. — У нас в семье все выражаются, но все равно спасибо, Блейк. Мне приятна твоя забота».
Дэл пробубнил извинение, а Блейк сказал, что мистер Эллис и так оплачивает аренду и все счета Рейчел и Ли, неужели этого недостаточно?
Дэлу, похоже, так не казалось, потому что он поморщился и стал убирать со стола. Я смотрела на него и пыталась найти зеленый цвет в его глазах, но видела только серый.
— Ты будешь заступаться за отца, даже если он перережет им горло, — изрек он и ушел в кухню, откуда вскоре донеслись звуки льющейся воды, зашуршала фольга — он выкидывал формы в мусорное ведро.
Блейк тяжело вздохнул:
— Прости. Еще одна семейная неурядица.
«Ничего, — подумала я, — семейные неурядицы мне не в новинку». А потом вспомнила, с какой болью Дэл говорил о «Cielo», и мне стало его жалко.
— У твоего брата замечательный клуб… Я была на открытии.
— А у меня не получилось.
Блейк запустил руку под воротничок сорочки и потер плечо. Наверное, оно болело от шлепков мистера Эллиса. Мне удалось мельком увидеть голую кожу и серебряную цепочку на шее. Потом Блейк слегка повернулся, и я заметила что-то темное у него на спине возле плеча.
— Так сколько тебе лет, Ари? Как Ли, да?
Он перестал тереть плечо, убрал руку из-под рубашки, и моя попытка разглядеть пятно так и не увенчалась успехом.
— Да, — ответила я.
Он улыбнулся:
— Так, значит, ты достаточно взрослая для фильмов категории «R»?
— Угу.
Интересно, к чему он клонит?
— Не хочешь сходить со мной на такой фильм?
Я не верила своим ушам — Блейк только что пригласил меня на свидание! Неожиданно Пасха принесла мне удачу.
Он позвонил вереду вечером. Я, устроившись на диване, корпела над домашним заданием по алгебре, когда мама с озадаченным лицом пришла из кухни в гостиную.
— Это тебя, — сказала она. — Какой-то мальчик.
Кто-то из мальчиков осознанно набрал мой номер! Новость, казалось, сразила ее наповал, и меня это взбесило. Пока я разговаривала с Блейком, она толклась в кухне: открывала и закрывала шкафы, делала вид, что ищет корицу. Обыскала холодильник, проверила сроки годности на упаковках с молоком, сметаной и сливочным маслом, хотя прекрасно знала — продукты свежие.
В субботу вечером все зашло еще дальше. Я услышала, как подъехала машина, и опрометью кинулась из своей комнаты вниз, крикнув по дороге: «Приду не поздно». Надеялась, что мать останется в доме, но не тут-то было. Уже у обочины у меня над ухом раздался ее сиплый голос:
— Не познакомишь меня со своим другом?
«Исчезни, исчезни, исчезни! — думала я. — Блейку двадцать лет, у него чудесный черный кабриолет. Подумай только, в какое неловкое положение ты меня поставишь».
Блейк вышел из машины и пожал ей руку. Затем он ответил на все ее вопросы, каждый раз прибавляя слово «мэм». «Да, мэм». «Нет, мэм». «Учусь в Нью-Йоркском университете, мэм». Ей это ужасно понравилось. Я видела в зеркало, как она махала нам на прощание, пока Блейк отъезжал от дома.
— Прошу прощения, — сказала я. — За нее.
В «корвете» пахло кожей и пластмассой и какими-то еще веществами, которые придают салону аромат новой машины. Коробка передач была ручная, и меня восхитило, как мастерски Блейк переключал скорости.
— Об этом не волнуйся, — ответил он. — Я ее понимаю. Когда у меня родится дочь, я буду устраивать допрос каждому, кто подойдет к ней ближе, чем на сотню ярдов. Еще, пожалуй, куплю детектор лжи и какое-нибудь орудие пытки.
Я рассмеялась. Неловкость исчезла. Я пришла к выводу, что Блейк не похож на тех парней, с которыми водилась Эвелин до встречи с Патриком. Они нетерпеливо сигналили под окнами, закатывали глаза после встречи с мамой и вяло жали папину руку. Ни один из них ни разу не произнес слова «мэм». Интересно, хорошие манеры Блейка — тоже южные штучки, как и испеченный Рейчел «пирог из колибри»?
Мы поехали в кинотеатр на Манхэттене, где он придерживал передо мной все двери, а после ужинали в ресторане «Маленькая Италия». Столы в нем были накрыты скатертями в красно-белую клетку, а официант называл меня «синьориной».
Блейку, похоже, там понравилось. И мне тоже. Еда была замечательная, обстановка не торжественная и без особых изысков, для меня — в самый раз. Мы сидели за столиком недалеко от входной двери, и я чувствовала апрельскую прохладу, слышала, как шелестят на ветру листья, и смотрела на припаркованный на другой стороне улицы «корвет» Блейка.
— У тебя замечательная машина, — сказала я.
Он пожал плечами. Официант только что принес две вазочки с шоколадным мороженым, и Блейк взялся за ложку.
— Отец подарил на Рождество. Пустая трата денег.
Я не знала, что ответить, поэтому промолчала, тоже взяла ложку и обвела ею вокруг мороженого. Блейк спросил, есть ли у меня парень.
— Нет. Некоторое время я кое с кем встречалась, но уже все в прошлом.
Это была абсолютная ложь, но не могла же я признаться Блейку, что сегодня мое первое настоящее свидание. Почему-то он мне поверил и произнес:
— Я тоже.
Я кивнула и представила его девушку — крашеную блондинку из Джорджии. Как она пытается сделать уютным свой передвижной домик, развешивая «музыку ветра» и сажая у крыльца цветы в пластиковых контейнерах. Вообразила, как они с Блейком занимаются любовью на раскладном диване, а по железной крыше барабанит дождь. Повезло ей, хоть и живет в фургоне.
— С кем ты встречался? — поинтересовалась я, притворившись, что ничего не знаю.
— С одной девчонкой из Джорджии.
Я старательно изобразила удивление:
— Из Джорджии?.. Ты часто туда ездишь?
— Раньше ездил. Там живет бабушка. У нее маленький домик в глуши, под огромными дубами — их посадили еще до Гражданской войны. — Он откинулся на стуле и улыбнулся, глядя в потолок. — Тоже хочу когда-нибудь поселиться в таком месте.
— Ты ведь живешь в пентхаусе! — рассмеялась я.
Принесли счет. Он кинул на стол несколько купюр.
— Моему отцу там нравится, — заявил он, засовывая в рот мятный леденец. — И Дэлу. По мне, так лучше жить в вашем районе.
В нашем районе мы оказались снова час спустя. Уже стемнело, и Блейк припарковал «корвет» у моего дома. В животе запорхали бабочки. Вспомнилось, как раньше, когда Эвелин сидела в машине у очередного бойфренда, мама мерила шагами гостиную и приговаривала что-то вроде: «Она заработает себе гингивит!» или «Только бы соседи не увидели».
Я смотрела в окно и надеялась, что соседям сегодня будет на что поглазеть, когда рука Блейка коснулась моего подбородка. Глядя на него, на его прямой нос и идеальные губы, ощущая, как его пальцы медленно движутся вверх и вниз по моей коже, я думала: «Ну давай же, не спрашивай. Просто сделай это».
Он прижался губами к моему рту, и это оказалось куда приятнее и нежнее того глупого поцелуя в горах Катскилл. Он крепко обнял меня за плечи, поглаживал мои волосы, не лез куда не следует лезть на первом свидании и не привередничал.
— Садись сюда, хочешь? — предложил он.
Конечно! Больше всего на свете. Приглашение было таким соблазнительным, а голос — таким нежным, что у меня по коже побежали мурашки. Я кивнула, а Блейк, улыбнувшись, обнял меня за талию и притянул к себе. Потом я оказалась у него на коленях, мне нравилось вдыхать аромат его лосьона и оставаться в его объятиях. Он поцеловал меня снова, на этот раз крепче и дольше. Я чувствовала вкус мятных леденцов «Лайфсейвер» и думала, действительно ли можно увидеть крошечные голубые искорки, если раскусить их в темноте.
— Ты очень красивая, — произнес он на прощание.
Правда? От этих слов я не шла, а плыла по лужайке. Трава вмиг стала гуще и зеленее, а святая Анна больше не казалась старой и одинокой. Ее платье было ярко-синим, а шаль засверкала золотом. Похоже, сегодня у нее и у малышки Марии выдался удачный день.
