В тот час, когда мама накрывала белой скатертью стол, а бабушка резала хлеб к обеду, и произошли эти очень странные, удивительные, невероятные события. Именно в это время Карик и Валя уже летели высоко над городом в неизвестный мир, где поджидали их необыкновенные приключения.

— Вот и обед, — ворчливо сказала бабушка, — а ребята где-то собак гоняют. И где они — ума не приложу!.. Никогда не приходят вовремя… Раньше, когда я была маленькой…

— Ах, — сказала мама, — они и не завтракали даже. Голодные, наверно, как волки.

Она подошла к открытому окну, легла на подоконник.

— Кари-и-и-ик! Ва-а-а-аля-я! — закричала мама. — Идите обедать!

— Ну как же, — заворчала бабушка, — так они и спешат. Им, поди, не до обеда теперь. Ты обедать их зовёшь, а они, может быть, в затяжные прыжки играют. Им, может, не обед нужен, а «Скорая помощь».

— Какие ещё затяжные прыжки? Да и зачем им «Скорая помощь»?

— Да мало ли что может случиться с непослушными детьми, — сказала бабушка.

Она взяла клубок шерсти, вытащила из кармана фартука вязальные спицы и длинный, недовязанный шерстяной чулок. Спицы засновали в её руках, вытягивая из клубка толстую шерстяную нитку.

— Ты Валерика знаешь? — спросила бабушка.

— Какого Валерика?

— Да один он у нас во дворе… баловник. Сынок управхоза. Ведь что надумал… Достал где-то большой зонтик, устроил из него парашют и сиганул с балкона пятого этажа, как воздушный десантник.

— Ну и что?

— А ничего особенного. Зацепился штанами за трубу и повис вниз головой. Висит и орёт. Вызвали, конечно, «Скорую помощь». Врач посмотрел и побежал звать пожарную команду. С полчаса, наверное, висел… Ну, сняли, конечно. А он уж весь синий. Еле дышит. Врач ему и массаж сделал, и укол, а надо бы его ремешком полечить, чтобы не баловался больше. Вот какие они озорные теперь… Когда я была маленькой…

— Ах, — сказала мама, — Карик и Валя не будут прыгать с зонтиком, да и зонтика-то у нас нет.

— Ну, знаешь, ребята могут придумать что-нибудь и похуже зонтика. Вот в соседнем дворе один безобразник изобрёл подводную лодку. Сколотил её из бочки и опустился в яму с водой. Хорошо ещё, что погружение это дворник заметил. Еле откачали озорника. А то недавно ещё трое космическую ракету запустили. Одному зубы выбило, а двум другим…

— Нет, нет, — замахала руками мама. — Не надо! И слушать не хочу… Ну что вы, в самом деле, пугаете меня.

И она снова подошла к окну и снова крикнула:

— Карик! Валя! Идите обедать!

— Когда я была маленькой… — начала бабушка.

Мама отмахнулась нетерпеливо.

— Да вы уж сколько раз рассказывали об этом. Они не сказали вам, куда собираются пойти?

Бабушка сердито пожевала губами.

— Когда я была маленькой, — сказала она, — я всегда говорила, куда иду. А теперь такие дети растут, что хотят, то и делают… Хотят — на Северный полюс едут, а то и на Южный… Или, например, передавали недавно по радио…

— Что, что передавали? — поспешно спросила мама.

— А ничего! Утонул какой-то мальчик! То и передавали.

Мама вздрогнула.

— Ну, — сказала она, — это… это вздор! Карик и Валя не пойдут купаться!

— Не знаю, не знаю, — бабушка покачала головой, — купаются они или не купаются, не скажу, а только давно пора обедать, а их все нет и нет. Где они?

Мама провела ладонью по лицу. Не говоря ни слова, она быстро вышла из столовой.

— Когда я была маленькой… — вздохнула бабушка.

Но что делала бабушка, когда была маленькой, мама так и не узнала: она уже стояла посреди двора и, щуря глаза от солнца, оглядывалась по сторонам.

Посреди двора, на жёлтой песочной горке, лежал зелёный совочек Вали, рядом валялась выцветшая тюбетейка Карика. И тут же, вытянув все четыре ноги, грелся на солнышке рыжий толстый кот Анюта. Он лениво жмурился и так вытягивал ноги, словно хотел подарить их маме.

— Где же они, Анюта?

Кот сладко зевнул, взглянул на маму одним глазом и перевернулся лениво на спину.

— Ну куда же, куда они делись? — бормотала мама.

Она прошлась по двору, заглянула в прачечную и даже посмотрела в тёмные окна подвала, где лежали дрова.

Ребят нигде не было.

— Ка-ари-ик! — ещё раз крикнула мама. Никто не отозвался.

— Ва-а-аля! — закричала мама.

«Ав-ав-гав-гав-гау-у!» — взвыло где-то совсем рядом.

В боковом подъезде сильно хлопнула дверь. Во двор, волоча за собой гремящую цепь, выскочила большая остромордая собака овчарка.

Жирный кот Анюта одним прыжком взлетел на поленницу дров.

«Тссс! — зашипел он, поднимая лапу. — Прош-ш-шу не ш-ш-шу-уметь!»

Собака гавкнула сердито на Анюту, с разгона взлетела на горку и стала кататься по песку, поднимая густые столбы пыли, потом вскочила, отряхнулась и с громким лаем бросилась на маму.

Мама отскочила в сторону.

— Назад! Нельзя! Пошёл прочь! — замахала она руками.

— Джек! Тубо! К ноге! — раздался из подъезда громкий голос.

Во двор вышел, переваливаясь, толстый человек в сандалиях на босую ногу, с дымящейся папиросой в руке. Это был жилец четвёртого этажа — фотограф Шмидт.

— Ты это что же, Джек? А? — спросил толстяк строго и погрозил толстым пальцем.

Джек виновато вильнул хвостом.

— Экий дурень! — засмеялся фотограф.

Притворно зевая, Джек подошёл к хозяину, присел и, звеня цепью, старательно почесал задней лапой шею.

— Хорошая погодка сегодня, — приветливо улыбнулся толстяк, обращаясь к маме. — Вы не собираетесь на дачу? Самое время теперь — грибки собирать, рыбу ловить.

Мама взглянула на толстяка, на собаку и недовольно сказала:

— Опять вы её, товарищ Шмидт, без намордника выпустили. Ведь она же у вас настоящий волк. Так и смотрит, как бы кого цапнуть.

— Это вы про Джека? — удивился толстяк. — Ну что вы! Мой Джек и ребёнка не тронет. Он смирный, как голубь. Хотите погладить его?

Мама махнула рукой.

— Ну вот, только и дела у меня, что собак гладить. Дома обед стынет, в комнатах не прибрано, а тут ещё ребят дозваться никак не могу… И куда пропали, — не понимаю. Ка-а-арик! Ва-а-аля! — снова закричала она.

— А вы приласкайте Джека, попросите его хорошенько. Скажите ему: «Ну-ка, Джек, разыщи поскорее Карика и Валю». Он их мигом найдёт.

Шмидт наклонился к собаке, потрепал её по шее.

— Найдёшь, Джек?

Джек тихонько взвизгнул и, неожиданно подпрыгнув, лизнул фотографа в губы. Толстяк отшатнулся, брезгливо плюнул и вытер губы рукавом.

Мама засмеялась.

— Напрасно смеётесь, — сказал Шмидт. Кажется, он очень обиделся. — Мой Джек великолепная ищейка. Дайте ему понюхать какую-нибудь вещь Карика или Вали, и он найдёт их, где бы они ни были. Это же премированная ищейка. Он идёт по следам человека, как паровоз по рельсам. Дайте ему что-нибудь игрушку ребят, рубашку, тюбетейку — и вы сами увидите, какой он замечательный следопыт.

Мама нерешительно пожала плечами, однако, подумав, наклонилась, подняла с земли зелёный совочек Вали и тюбетейку Карика.

— Ну что ж, — сказала она, — пусть понюхает. Это — вещи моих ребят.

— Прекрасно! — потёр руки Шмидт. — Замечательно! Очень хорошо!

Он сунул под нос Джека совочек и тюбетейку.

— Ну-ка, Джек, — скомандовал Шмидт, — покажи, как ты умеешь работать. Ищи, Джек! Ищи, собачка!

Джек взвизгнул, пригнул голову к самой земле и, вытянув хвост, побежал по двору широкими кругами.

За ним бодро мчался фотограф.

Добежав до поленницы дров, Джек остановился и вдруг, подпрыгнув, встал на задние лапы, а передние положил на поленницу. Нос Джека очутился перед мордой кота Анюты.

«Р-р-ра-аз-зо-ор-р-р-ву!» — зарычал Джек.

Кот вскочил, изогнулся в дугу и, сверкнув зелёными глазами, зашипел, как змея: «Меня? Ш-ш-ш-али-ш-ш-шь!»

Джек попытался схватить его за хвост. Кот ощерился и закатил Джеку такую оплеуху, что бедный пёс завизжал от боли и от досады, но тотчас же оправился и с громким лаем снова кинулся на Анюту. Кот зашипел ещё громче, поднял лапу и закричал на своём кошачьем языке: «Пош-ш-ш-шёл вон! Заш-ш-ш-ш-шибу!»

— Ну-ну, довольно, Джек, — сказал сердито фотограф. — Не отвлекаться! — И он так сильно натянул поводок, что собака присела на задние лапы.

— А теперь ищи!

Сердито тявкнув на кота, Джек побежал дальше. Он обежал весь двор, остановился у водосточной трубы и, шумно втягивая ноздрями воздух, посмотрел на хозяина.

— Понятно! Всё понятно, Джек! — кивнул головою фотограф. — Ты хочешь сказать, что они сидели тут и, наверно, играли с Анютой? Прекрасно! Но куда же они пошли отсюда? Ну? Ищи, ищи, собачка!

Джек заюлил, завертелся волчком, поскрёб лапами землю под трубой, потом с громким лаем помчался к парадному подъезду.

— Ага, ага, вы видите? — крикнул Шмидт. — Он уже напал на след.

Шаркая сандалиями, фотограф вприпрыжку побежал за собакой.

— Если найдёте ребят, пошлите их домой! — крикнула мама и направилась через двор к воротам.

«Наверное, они в соседнем дворе», — подумала она и, уже не обращая внимания на Джека и его хозяина, вышла за ворота дома.

Натягивая с силой цепочку, Джек тащил толстяка по лестнице вверх.

— Тише, тише! — пыхтел толстяк, еле поспевая за собакой.

На площадке пятого этажа Джек на секунду остановился, взглянул на хозяина, потом, отрывисто тявкая, бросился к дверям, обитым клеёнкой и войлоком. На дверях висела белая эмалированная дощечка с надписью:

Пониже была приколота записка:

Джек с визгом подпрыгивал, царапая когтями клеёнчатую обивку двери.

— Тубо, Джек! Тут просят стучать, а не визжать.

Фотограф Шмидт пригладил ладонью причёску, обстоятельно вытер платком потное лицо, потом согнутым пальцем осторожно постучал в дверь.

За дверью послышались шаркающие шаги.

Щёлкнул замок.

Дверь приотворилась. В щели показалось лицо с мохнатыми седыми бровями и жёлто-белой бородой.

— Вы ко мне?

— Простите, профессор, — смущённо сказал фотограф, — я только хотел спросить вас…

Но не успел толстяк договорить, как Джек вырвал из его рук поводок и, чуть не сбив профессора с ног, бросился в квартиру.

— Назад! Джек! Тубо! — закричал Шмидт.

А Джек уже громыхал цепью где-то в конце коридора.

— Извините, профессор, Джек так молод… Разрешите войти. Я сейчас же уведу его обратно.

— Да, да… Конечно, — рассеянно сказал профессор, пропуская в квартиру Шмидта, — войдите, пожалуйста! Надеюсь, ваша собака не кусается?

— Очень редко! — успокоил профессора Шмидт.

Фотограф переступил порог. Закрыв за собой дверь, он сказал негромко:

— Тысяча извинений! Я на одну минутку… У вас, товарищ профессор, должны быть ребята… Карик и Валя! Из второго этажа…

— Позвольте, позвольте… Карик и Валя? Ну да! Конечно. Прекрасно знаю. Очень славные ребята. Вежливые, любознательные…

— Они у вас?

— Нет! Сегодня их не было у меня.

— Странно! — пробормотал толстяк. — Джек так уверенно шёл по следу…

— А может быть, это вчерашний след? — вежливо спросил профессор.

Но Шмидт не успел ответить. В дальней комнате звонко залаял Джек и тотчас же что-то загремело, задребезжало, зазвенело, как будто на пол упал шкаф или стол с посудой. Профессор вздрогнул.

— Да ведь он перебьёт всё! — закричал он плачущим голосом и, схватив Шмидта за рукав, потащил за собой по тёмному коридору.

— Сюда! Сюда! — бормотал он, толкая дверь.

Как только профессор и фотограф переступили порог комнаты, Джек кинулся хозяину на грудь, взвизгнул и с лаем бросился назад.

Он носился по комнате, волоча за собой цепочку, обнюхивал книжные шкафы, вскакивая на кожаные кресла, вертелся под столом, бестолково бросался из стороны в сторону. На столе звенели, подпрыгивая, колбы и реторты, качались высокие прозрачные стаканы, дрожали тонкие стеклянные трубочки.

От сильного толчка качнулся, сверкнув на солнце, микроскоп.

Профессор еле успел подхватить его. Но, спасая микроскоп, зацепил рукавом сияющие никелем чашечки каких-то сложных весов. Чашечки упали, подпрыгнули и со звоном покатились по жёлтому паркетному полу.

— Что же ты, Джек, — угрюмо сказал фотограф, — оскандалился? Лаешь, а зря. Ну? Где же ребята?…

Джек наклонил голову набок. Насторожив уши, он внимательно смотрел на хозяина, стараясь понять, за что же его ругают.

— Стыдно, Джек, — неодобрительно покачал головой фотограф, — а ещё ищейка! С дипломом! За кошками тебе гоняться, а не по следу идти! Ну, пошли домой! Извините великодушно, товарищ профессор, за беспокойство!

Фотограф неловко поклонился и шагнул было к двери. Но тут Джек словно взбесился. Он схватил своего хозяина зубами за брюки и, упираясь лапами в скользкий паркетный пол, потащил к столу.

— Да что с тобой? — удивился толстяк.

Повизгивая, Джек снова принялся бегать вокруг стола, а потом прыгнул на диванчик, который стоял перед открытым окном. Положив лапы на подоконник, он коротко, отрывисто залаял.

Шмидт рассердился.

— Тубо! К ноге! — закричал он, хватая собаку за ошейник, но Джек упрямо мотнул головой и снова бросился к дивану.

— Ничего не понимаю! — развёл руками фотограф.

— Наверное, мышь за диваном! — попробовал догадаться профессор. — А может, корка хлеба завалилась или кость? Я ведь часто и обедаю тут. — Он подошёл к дивану, отодвинул его от стены.

Что-то зашуршало и мягко шлёпнулось на пол.

— Корка! — сказал профессор.

Джек рванулся вперёд. Он протиснулся между стеной и отодвинутым диваном, завертел хвостом и, кажется, схватил что-то зубами.

— А ну, что там у тебя? Покажи! — крикнул фотограф.

Джек попятился, мотнул головой, круто повернулся к хозяину и положил к его ногам детскую стоптанную сандалию.

Фотограф растерянно повертел находку в руках.

— Кажется, детская обувь, так сказать…

— Гм… Странно, — сказал профессор, разглядывая сандалию, — очень странно!

Пока они вертели в руках находку, Джек вытащил из-за дивана ещё три сандалии: одну такую же и две поменьше.

Ничего не понимая, профессор и толстяк смотрели то друг на друга, то на сандалии. Шмидт постучал согнутым пальцем по твёрдой подошве одной сандалии и неизвестно для чего сказал:

— Крепкие! Хорошие сандалии!

А Джек между тем вытащил из-за дивана синие трусики, потом ещё трусики и, прижав их лапой к полу, негромко тявкнул.

— Это ещё что такое? — совсем уже растерялся профессор.

Он нагнулся и протянул к трусикам руку, но Джек, оскалив зубы, так зарычал, что профессор поспешно отдёрнул руку.

— Какой у него, однако, неприятный характер! — смущённо сказал профессор.

— Да, он у меня не очень вежливый! — согласился фотограф.

Он взял трусики, встряхнул их и, аккуратно сложив, передал профессору.

— Прошу!

Профессор покосился на Джека.

— Нет, нет, не надо, — сказал он, — я и так всё вижу… Ну да… Ну да… Вот и метки!.. «В» и «К» — Валя и Карик! — И потрогал пальцем белые буквы, вышитые на поясах трусиков.

Толстяк вытер ладонью потное лицо.

— Ванна в квартире есть? — деловито спросил он.

— Нет, — сказал профессор, — ванны нет! Но если вам нужно вымыть руки, то…

— Да нет, — запыхтел толстяк, — вымыться я и дома могу. Я думал, что они разделись и купаются в ванне. Понятно?

— Да, конечно, — кивнул головой профессор. — Впрочем, не совсем понятно.

— Видите ли, — важно сказал фотограф, — если ребята сбросили трусики — значит, они решили искупаться. Что это ещё они могут делать без трусов и без сандалий? Ничего не понимаю! — развёл руками Шмидт.

Он широко расставил ноги, заложил руки за спину и, опустив голову, долго смотрел на жёлтые квадратики паркета, потом выпрямился и сказал уверенно:

— Ничего! Мы их найдём! Они здесь, профессор! Они просто прячутся! Будьте уверены! Мой Джек никогда не ошибается.

Профессор и фотограф обошли все комнаты, заглянули на кухню и даже осмотрели чулан.

Джек уныло плёлся за ними.

В столовой толстяк открыл дверцы буфета, сунул голову под стол, а в спальне пошарил руками под кроватью. Но ребят в квартире не было.

— Куда же они спрятались? — бормотал фотограф.

— А по-моему, — сказал профессор, — они не приходили сегодня.

— Вы думаете? — задумчиво переспросил Шмидт. — Думаете, что их не было? А ты как думаешь, Джек? Здесь они или нет?

Джек тявкнул.

— Здесь?

Джек тявкнул ещё раз.

— Ну, так ищи! Ищи, собачка!

Джек сразу повеселел. Он бросился назад и снова привёл профессора и Шмидта в кабинет. Тут он опять прыгнул на подоконник и стал громко лаять и визжать, как бы уверяя своего хозяина, что ребята ушли из квартиры через окно.

Шмидт рассердился:

— Да что с тобой сегодня, Джек? Уж не думаешь ли ты, что ребята прыгнули во двор с пятого этажа? Не хочешь ли ты сказать, что они улетели, как мухи или стрекозы?

Профессор быстро повернулся к фотографу, схватил его за руку.

— Что такое? Какие мухи? Нет, вы понимаете, что вы говорите?

Фотограф развёл руками и смущённо улыбнулся.

— Да вот мой Джек так думает!

Профессор схватился руками за голову.

— Какой ужас! — прошептал он, бледнея. Фотограф взглянул на профессора и пробормотал испуганно:

— Что с вами? Вам нехорошо? Вылейте воды!

Он шагнул было к столу, на котором стояли графин с водой и стакан, но профессор вдруг закричал так, будто наступил босыми ногами на раскалённое железо.

— Стоп! Стоп! Ни с места!

Испуганный фотограф застыл с поднятой ногой, не смея шевельнуться, и даже перестал дышать.

Профессор стремительно протянул руку к столу, схватил стакан с бесцветной жидкостью, торопливо поднёс его к глазам и посмотрел на свет. Потом быстро выхватил из кармана большую лупу с чёрной костяной ручкой.

— Не двигайтесь! — крикнул он Шмидту. — Пожалуйста, не двигайтесь! И собаку держите покрепче! А лучше возьмите её на руки! Прошу вас!

Перепуганный толстяк растерянно поглядел на, профессора и, не спрашивая его больше ни о чём, сгрёб собаку в охапку, крепко прижав её к животу.

«Кажется, старик с ума спятил!» — подумал он.

— Так и стойте! — крикнул профессор. Держа перед глазами лупу и согнувшись в три погибели, он принялся внимательно осматривать квадратики пола один за другим.

— И мне долго придётся стоять, профессор? — робко спросил фотограф, с тревогой следя за странными движениями профессора.

— Ставьте ногу сюда! — крикнул профессор, указывая пальцем на ближайшие квадратики паркета.

Шмидт неловко поставил ногу и так крепко прижал к себе Джека, что тот забился на руках и тихонько взвизгнул.

— Молчи! — прошептал Шмидт, со страхом следя за профессором.

— Теперь — вторую ногу! Ставьте её сюда!

Толстяк безропотно повиновался. Так, шаг за шагом, профессор довёл онемевшего от удивления фотографа до дверей.

— А теперь, — сказал профессор, широко распахнув двери, — а теперь уходите, пожалуйста!

Дверь захлопнулась перед носом Шмидта.

Со звоном щёлкнул французский замок. Толстяк выпустил из рук Джека и, теряя сандалии, кинулся вниз по лестнице, тяжело дыша, поминутно оглядываясь.

Джек с громким лаем мчался за ним.

Так они добежали до отделения милиции.

А к вечеру во двор въехала машина с красными полосами по бортам. Несколько милиционеров выскочили из машины, вызвали дворника, потом поднялись на пятый этаж, где жил профессор Енотов.

Но профессора дома не оказалось.

На дверях его квартиры висела приколотая блестящими кнопками записка: