5. Первые дни в тюрьме

День Павел отлеживался. На ночь Крыса взял его в свою камеру. Кроме китайца и русского, в камере больше никто не ночевал, топчаны-нары пустовали, хотя в большинстве других камер зэкам приходилось спать на полу вповалку, как говорится, — и в тесноте, и в обиде.

На второй день Павел рассказал Крысе историю своего знакомства с боевой системой саваж. Китаец слушал внимательно, переспрашивал часто, просил русского показывать атакующие движения старофранцузских бродяг, пробовал повторять их, и, наконец, у Крысы все получилось. То есть — у него сразу получился идеально правильный наскок, но Мастер на то и Мастер, чтобы добиваться не просто идеальной, а мастерской правильности.

У Мастера получился наскок гораздо более сильный, быстрый и резкий, чем у того человека, который показывал Павлу это движение, и китаец наконец-то улыбнулся удовлетворенно. Улыбнулся как ребенок, получивший желанный подарок. Оживился, разговорился. Сказал, что особому статусу в островной африканской тюрьме всецело обязан искусству циньна. За что его упекли в тюрьму, Крыса не сказал, а Павел благоразумно не спросил. Всякий русский сызмальства знает — вопрос «за что» не подлежит обсуждению на тюремных нарах. Китаец красочно описал, как появился впервые в тюремном дворе и, подобно Павлу, ответил насилием на агрессию. Изувечил по меньшей мере дюжину блатных. Многие из изувеченных вскоре скончались, их выбросили на корм рыбам. К трупам охрана здесь относится как к параше, как к неизбежным отходам бытия, и за кровавые разборки здешних зэков не наказывают, скорее наоборот — охранников на втором ярусе-галерее развлекают зрелища разборок.

В истории наказаний имел место прецедент, когда в гуманном СССР построили спецзону для опущенных. И, оказавшись на той зоне, бывшие низы тюремной иерархии сразу же выстроили полное подобие той самой иерархической пирамиды, от которой их должна была спасать спецзона. Также и здесь — дюжину авторитетов Крыса поломал, обороняясь, и авторитетные места тут же заняли блатные мастью пожиже прежних. Блатные нувориши предпочли стерпеть присутствие желтого костолома, мстить ему не стали. Таким образом Крыса сделал первый шажок к особому статусу.

Второй семимильный шаг он сделал после того, как рядовые охранники поведали высоким чинам администрации о появлении в тюремной иерархии экзотического бойца-костолома, на которого, к немалому расстройству скучающих вертухаев, более никто не решается наезжать. Высокие чины коротали время на острове, в том числе и за просмотром фильмов по видео. А после успеха в середине 80-х кинофильма «Кровавый спорт» на видео и киноэкранах в ту пору вовсю эксплуатировалась тема смертельных боев на продажном ринге. И нет ничего оригинального в том, что тюремные администраторы решили организовать забаву, подобную киношной.

Поначалу спарринг-партнеров для китайца выбирали из вновь прибывавших арестантов. Отобранного «счастливчика» вели, минуя тюремный двор, в административный дворик, куда приводили и китайца. «Счастливчику» обещали послабление режима, если он убьет китайца, а некоторым легковерам так вообще сулили свободу. Крысе ничего не обещали и не сулили. Мудрый китаец калечил «счастливчиков» не сразу, устраивал шоу, но побеждал всегда, и вскоре на спарринг-партнеров Крысы перестали делать ставки даже самые глупые зрители. И тогда устроители боев стали рекрутировать соперников для искусного китайца из числа крутых отморозков в портовых притонах, которым не только сулили деньги, но и выдавали аванс. Заработал вполне серьезный тотализатор. Китаец сменил тактику — отборных бойцов убивал максимально быстро, в считанные секунды. Поглазеть на побоище, сделать ставки — на количество секунд, которое продержится соперник узкоглазого, — приплывали на остров представители местного бизнеса и политической элиты. А умный китаец выторговывал доппаек для себя и дополнительную хавку для зэков-авторитетов в качестве гонорара за выигранные бои.

— Я существую здесь настолько нормально, насколько это возможно здесь, — сказал Крыса и добавил: — Пока. — Китаец прикрыл глаза и помолчал. И еще добавил: — Пока у них еще остается надежда, что однажды найдется тот, кто меня одолеет, — он открыл щелочки глаз, внимательно поглядел на Павла. — Понимаешь?

Русский кивнул в ответ. Их общение, как и в первый раз, происходило в тени, которой чурались чернокожие заключенные. Только на сей раз циновка русского была тоже сложена вчетверо, так, чтобы на ней было удобно сидеть.

— Скоро у них не останется надежды, — констатировал китаец, пристально глядя в лицо Павлу, — но я подарю им новую. Я буду тренировать тебя, русский. Я скажу об этом, и тебя станут лучше кормить. Пока ты ешь мой хлеб, пьешь мою воду, но затраты окупятся. Ты заменишь меня на ринге, русский. Хорошо я придумал?

— Не знаю... — смутился Павел. — Я надеюсь, что меня со дня на день заберут отсюда наши, я...

— И твоя надежда умрет вскоре, — перебил китаец. — У тебя нет выбора, русский. Если я перестану быть твоим покровителем, черные убьют тебя, белый. Не бойся, русский. Тебе будет просто учиться. Вокруг много черных, на которых можно отрабатывать технику. Тебе будет позволено ломать второсортных черных без всякой к ним жалости. Первосортным это даже нравится. Тем более, это позабавит охрану.

— Нет! — Павла передернуло, едва он представил этот учебный процесс. — Нет, если бы я и согласился, если в у меня не было выхода, я бы все равно не смог. Это ведь садизм какой-то, фашизм. Я бы не смог ради...

— Ты бы не смог, — вновь перебил китаец. — Согласен, ты, нынешний, не сможешь ломать беззащитным кости, рвать им мышцы и пережимать вены. Для того чтобы выучиться, тебе придется убить себя нынешнего. Как принято говорить у вас, у белых: нужно продать душу. Тебе есть ради чего продавать душу? Подумай. Это должна быть ЦЕЛЬ. Просто выжить — это не ЦЕЛЬ. Найди другую ЦЕЛЬ, ради которой стоит выжить. Которая стоит души. Думай.

Китаец поднялся с циновки и ушел. Оставил русского одного. Оставил думать. Одинокий белый отщепенец, и правда, пытался придумать цель, достойную того, чтобы сделаться циничным учеником-костоломом. Однако безуспешно пытался.

Вечером этого же дня охранники со второго яруса-галереи приказали «козлам» загнать всех, кроме белого, в камеры. А белому было приказано на ужасном, еле понятном английском, подойти к той памятной решетке, что отделяла тюремный двор-загон от остального мира.

Вечером в форт-тюрьму прибыл сотрудник Советского консульства.

Администрация устроила встречу сотрудника и узника в тесной комнатушке с окном без стекла. За проемом окна огненно-красное солнце окуналось в безбрежные зеленые воды. Из окна дуло свежестью. Продувало комнатушку, где на каменном полу стояли стол, два стула и два охранника. Стулья разделяла фанерная столешница. Один охранник встал у окна, другой остался возле двери. Оба держали уродливые карабины наперевес. За столом сидел коротко стриженный, спортивной конституции солидный мужчина, одетый в белоснежную рубашку, при галстуке, в угольно-черных брюках и штиблетах. На столе лежал строгий черный кейс. Мужчина сидел спиной к окну, Павел присел напротив. Лицо сотрудника консульства походило на маску, глаза напоминали льдинки, и голос у него оказался под стать — голос робота, лишенного всяких эмоций.

— Меня зовут Сергеем Сергеевичем, — представился робот-соотечественник, открывая кейс. — Ознакомьтесь, Лыков. — На стол перед Павлом легли бумажные листки, испачканные линиями рукописных текстов. — Ознакомьтесь с показаниями ваших сослуживцев. Читайте.

Павел придвинул поближе первый попавшийся под руку листок. Естественно, читать не хотелось. Хотелось душевного разговора с русским человеком, однако роботоподобный земляк к таковому разговору не располагал.

Павел опустил голову и узнал почерк Ситникова. Именно этим почерком было написано множество записок, которые школьник Леха перебрасывал через ряды парт другу Пашке.

Павел пробежал глазами по строчкам и в недоумении разинул рот. Павла передернуло, он щелкнул челюстью, стиснул кулаки, выпрямил спину и, гордо расправив плечи, заявил человеку напротив:

— Это подлог!

Павел отодвинул кулаком листок со знакомым почерком. Заметил, как нехорошо смотрит на его кулаки охранник у окна, и заставил себя разжать пальцы.

— Спокойнее, Лыков, — Сергей Сергеич остался невозмутим. — Перед вами ксерокопии показаний, собственноручно написанных вашими сослуживцами. Согласно показаниям, вы затеяли драку в злачном заведении, куда уговорили зайти компанию сослуживцев. В показаниях старшего помощника капитана, Самсонова Анатолия Михайловича, записано: «Вынудил зайти». Вы затеяли драку и с особой жестокостью убили племянника мэра этого города. Между прочим, города — побратима Новороссийска. Хорошо еще, что не сына мэра. Обычно племянник и сынок вместе таскаются по кабакам... — вдруг, совершенно внезапно, сухая речь земляка размякла. Да и сам Сергей Сергеич вдруг весь размяк. Плечи опустил, уперся в столешницу локтями, узел галстука ослабил. И лицо перестало быть маской, морщинки на лице обозначились. И лед в зрачках растаял. — Ты крепко влип, парень. Дружки твои сдали тебя за милую душу со всеми потрохами. Михалыч, ваш старпом, тебя, парень, вообще закопал. Вообще тебя похоронил. Ты почитай, почитай, что он пишет. Не хочешь? Ну, так я тебе перескажу. Он пишет, что давненько подозревал матроса Лыкова в употреблении наркотиков.

— Что?!.

— То, дорогой, то самое. Навет называется, навет чистой воды. Он пишет, что ты сдернул с судна, и вся компания побежала тебя, дорогой, догонять. Только в центре города тебя, дорогой ты мой, догнали. Чтоб тебя, наркомана-истерика, успокоить, согласились, он пишет, зайти в кабак, где...

— Глупость! Как бы я смог сбежать с корабля?! Тем более, добежать до центра! Все было совсем по-другому!

— Как? Как все было, парень? Колись, дорогой. Я-то как раз тебе друг. Я — твой последний друг, парень. Я-то как раз мечтаю эту суку, Михалыча вашего, прищучить. И корысти ради, чтоб в моем личном «Деле» запись соответствующая появилась о раскрытии преступника, и вообще, за державу обидно. Я-то догадываюсь, как все у вас было, что и почему вышло, но мне нужны твои письменные показания. В том числе и для того, чтоб тебе, парень, помочь. Напишешь все откровенно, и я тебя отсюда вытащу, обещаю. Через два, максимум, три дня улетишь на Родину.

— Улечу? Почему — улечу?

— Потому что «Академик Келдыш» отчалил согласно графику вместе со всей компанией тебя продавших.

— Отчалил... — Павел смял щеку пятерней, взъерошил волосы, вздохнул надрывно. Его душила обида. — Отчалил... Сергей Сергеевич, вы из КГБ?

— Ха!.. — усмехнулся земляк. — Официально я занимаюсь в этой долбаной Африке юридическим крючкотворством. — Сергей Сергеич мотнул головой, указав подбородком на охранника за спиной Павла. — Гориллы по-русски ни бум-бум, и все же не стоит лишнего языком трепать, согласен?

— Понятно, — согласился Павел. В душе его, в душе, которую так недавно зэк-китаец собирался купить, зарождалась надежда. Та самая надежда, которой китаец предрекал скорую кончину.

— Давай-ка, парень, я с ходу, прямо сейчас, начну тебе помогать собраться с мыслями. Я буду тебе говорить, что и как у вас было, по моему мнению, а ты вноси коррективы, исходя из фактов. Давай?

— Давайте.

— Михалыч попросил вас пособить. Просил вынести с борта... Хм-м... Скажем, ящик. Что-то тяжелое. Я прав? Вы нужны были в качестве грузчиков?

— Да. Мы тащили коробку. Тяжелую и картонную, заклеенную скотчем.

— О'кей. Вы перли коробку по закоулкам порта в обход таможни и всего такого прочего. Так?

— Михалыч сказал, что в коробке банки с икрой.

— Ха!... А вы, ха, ему и поверили на слово.

— Да, поверили...

— О'кей! По лабиринтам порта, в обход кордонов вас вел проводник?

— Ага. Негр. Сейчас... Вспомнил! Михалыч называл его Кулумбой. Да, точно. Его звали Кулумба.

— Хай будет Кулумба. Не суть важно пока. Пока в общем и целом разбираем ситуацию. Старпом с ним расплатился? С Кулумбой?

— Когда он нас вывел? Нет. Кулумба остался ждать. Он должен был провести нас и обратно. Он вывел нас к автомашине — микроавтобусу. Мы загрузили коробку и поехали.

— Ясно. Машина довезла вас до... Неважно. Скажем, до некой постройки, и вы внесли ящик вовнутрь. Внесли, и Михалыч выставил вас за дверь.

— Откуда вы знаете?

— Ха!... Опыт, дорогой. Опыт у меня, ха, богатый. Скажи-ка, почему микроавтобус уехал? Отчего бы ему не отвезти вас обратно до Кулумбы? Было бы логично, не находишь?

— Михалыч тоже удивился и рассердился немного, когда вышел, а тачки нету. Обругал негра-шофера, назвал раздолбаем и успокоился. Ничего, сказал, прогуляемся чуть и поймаем такси.

— Старпом вышел довольный?

— Да, очень. Сиял, как маковый цвет. Я запомнил, он вышел и сказал: «Дело сделано, аллес зер гут!»

— Ясно. Он получил бабки за... ха! За икру. Старпом, кэп, док и еще многие с «Келдыша» в этом деле замешаны. Под серьезную статью вас, лопушков молодых, подписал Михалыч. Яснее ясного — он в этом деле основной, а не курьер-шестерка. Тутошние деляги шестеркам деньги не доверяют. Такие здесь обычаи, иметь кэш только с главными в деле. Сдается мне, Михалыч, когда гориллы его и двоих твоих дружков повязали, улучил момент, провел в африканском обезьяннике политинформацию, поведал твоим дружкам, под какой статьей они реально сидят. Под расстрельной, чтоб ты знал, статьей. Сдается мне, он всю выручку с дела полицаям слил — и чтоб отмазаться, и чтоб валюту с рук сбросить от греха. А тебя, парень, отдали в жертву. Из тебя сделали козла отпущения. На тебя навешали всех собак. Тебе, Лыков, отвечать за убитого племянника мэра, соображаешь? Дружкам твоим и старпому светит на родине приличный втык, да и только. Тебе же, Лыков, судьба париться в этом долбаном островном цугундере, пока не сдохнешь. Если я не вмешаюсь. А я вмешаюсь, если ты все-все сейчас подробно-подробно напишешь. Во всех мельчайших подробностях, какие помнишь. Интересуют меня прежде всего подробности про Михалыча. Опиши, как он вас уговорил, как вышел обрадованный с валютой...

— Я не видел у него валюты, — перебил Павел. — Он вышел довольный и очень, а что вышел с деньгами, так этого я не видел.

— А ты напиши, что видел толстую пачку американских долларов, ясно? Дурак, я ж тебе добра желаю! Знаешь, что? Давай, ты сначала напишешь черновик, я взгляну, скажу, где и как усилить, где акценты расставить, и ты все набело накатаешь с учетом моих корректив. Договорились?

Они договорились. Переписывать черновик пришлось в потемках — охранник утомился стоять у окна и присел на каменный подоконник, заслонив краешек солнца, все еще выступающий над океанскими водами. Второй охранник дремал и даже похрапывал, усевшись прямо на пол, под дверью.

Прощаясь, поправляя узелок галстука, Сергей Сергеевич в который уж раз пообещал вытащить Павла из тюрьмы денька через два-три. На сей раз он вновь говорил, как в самом начале беседы, сухо, голосом робота. И лицо его снова превратилось в маску, едва защелкнулись замки кейса с бумагами. Руки на прощание он не подал. Правой рукой он держался за ручку кейса. Сильно держался.

Прошел день...

Другой...

Минула неделя...

Спустя два месяца Павел согласился на предложение терпеливого, умеющего ждать китайца. За два месяца успела состариться и умереть надежда, и родилась ЦЕЛЬ, ради которой русский парень Паша Лыков продал душу китайскому дьяволу по кличке Крыса...