…Земля была бурого цвета, цвета засохшего ржаного хлеба. С корявого клена, хилого и тонкого, как больной подросток, порыв зябкого осеннего ветра сорвал красно-желтый листок, подбросил его вверх, покрутил в сером, набухающем дождем небе и плавно опустил в грязную, дымящуюся пасть свежевырытой могилы.

Через несколько мгновений суровые, в меру пьяные могильщики опустят тело моего двоюродного брата на почти двухметровую глубину. Свежеструганые доски гроба сомнут, расплющат мертвый кленовый лист.

Но пока гроб еще открыт. Брат лежит чистый и серьезный, в черном парадном костюме.

Я раньше никогда не видел его в костюме, даже на фотографиях. По-моему, брат не любил пиджаков. Обычно он ходил в свободного покроя пуловерах, зимой в свитерах, летом в рубашках. Хотя при его работе, в общем-то, полагалось ходить именно в таких строгих темных костюмах. А может быть, это совсем не обязательно? Не знаю. О жизни средней руки клерков, чиновников городского хозяйства, я привык судить по фильмам 70 – 80-х годов. Чем вообще конкретно занимался мой брат? Даже этого толком не знаю.

Кажется, он отвечал в этом маленьком заштатном городишке то ли за водопровод, то ли за газ. Во всяком случае, о чем-то подобном говорил в прощальном слове толстый, синюшно выбритый пожилой господин – мэр города или один из его замов. Я так и не понял, кто есть кто в скорбной стайке ответственных работников, исправно пришедших сказать последнее «прости» своему безвременно ушедшему коллеге.

– У него было больное, но доброе сердце… он себя не жалел, весь отдавался работе… даже семьи не завел к сорока годам… первыми уходят лучшие…

И т. д. и т. п.

Все, пора прощаться. Сейчас крышку гроба забьют блестящими новенькими гвоздями, и я больше никогда не увижу Федора Храмова, сгоревшего в борьбе за горячую воду в зимний период. Или за бесперебойную подачу газа в квартиры граждан? Вот черт! Надо же, заклинило в такую минуту. Газ или водопровод? Не помню, хоть режь меня!

– ТЕЛЕФОН, ИДИОТ! – Брат сел в гробу и посмотрел на меня с нескрываемой укоризной. – Телефон! Я отвечал за телефонизацию, болван!

…Телефон звонил, отчаянно надрываясь как минимум минут пять. Я вскочил с постели. В глазах еще стоял, точнее, сидел усопший родственник. Я несколько раз сильно тряхнул взлохмаченной головой, прогоняя сон, и наконец соизволил снять трубку с беснующегося аппарата.

– Алло, Ступин, это я, Коля Малышев! Сема, ты где был? Я тебе все утро звоню, сейчас уже полдвенадцатого, а ровно в три часа…

– Слушай, Коль, ты, часом, не забыл, что я ездил хоронить брата?

– Ну…

– Баранки гну! Прилетел сегодня в пять утра, домой добрался к семи. Спать лег в полдевятого. Дурак, что вообще не отключил этот долбаный телефонный аппарат! Я же вам говорил, засранцам: оттуда до Москвы добраться – легче на Северный полюс слетать. Объяснил на пальцах, блин: в день приезда меня лучше не трогать, а ты…

– Ну извини, но только…

– А ты меня не перебивай. Раз уж дозвонился, то дослушай по крайней мере, что я о тебе думаю! Ты, Коля…

– Я – сволочь, гад, змей подколодный, пряник лысый, свинья волосатая, жертва аборта и кандидат в спидоносы. Доволен? Теперь – ты меня не перебивай. Все я про твои напряги помню и, кабы не экстраординарные обстоятельства, хрен бы стал звонить. Но, Семушка, покуда тебя два дня не было, тут случился маленький ай-яй-яй. Слушай внимательно и вникай. Вчера на нас основательно наехал некто Скелет…

– Подожди, а как же Матрос со своими пацанами?

– Я просил не перебивать. Буквально в день твоего отъезда, ближе к вечеру, к помещению, арендованному охранной фирмой «Питон», подъехал автобус с двумя десятками бравых омоновцев. По утверждению очевидцев, руководитель вышеупомянутой фирмы Матросов Сергей Иваныч, он же Серега Матрос, неоднократно привлекавшийся, но ни разу не отбывавший, через три часа покинул свой офис с печалью на лице и стальными браслетами на запястьях – и сел-таки наконец, для начала, в омоновский автобус. Следом за ним, уже в другой автобус, втиснулась вся матросовская бригада. Все тридцать шесть хорошо тебе известных бритоголовых головорезов.

– Красиво излагаешь.

– У тебя научился. Слушай дальше. Весь следующий день мы только тем и занимались, что рвали на себе волосы. Особенно тяжело пришлось Мишке Коробову. И не столько потому, что он лыс, как бильярдный шар, а потому, что в утро злополучного для «Питона» дня Мишутка лично передал господину Матросу причитавшуюся трехмесячную дань за якобы охрану нашего краснознаменного спортивно-оздоровительного клуба восточных единоборств «Дао»…

– Хватит ерничать, Николай. Я все понял. Один рэкетмен сел, назавтра возник другой. Денег, естественно, нет. Мало того, до конца не ясно, действительно ли этот Скелет принял от Матроса район или желает срубить по-быстрому «капусту», пока не появится настоящий хозяин. Так?

– Ну, ты прозорливец, Семен Андреич! Снимаю шляпу. Не понимаю только, на фига ты у нас ведешь рукопашный бой? Тебе бы директором вместо Коробова. Тем более что рукопашный бой в перечень восточных единоборств вообще не вписывается.

– Ладно, мастер Шаолиня, хорош базарить. Насколько я помню, в твоей первой фразе мелькнуло что-то про три часа?

– Ну и память у вас, Семен Андре…

– Я сказал «хорош»! В конце концов я не из круиза вернулся, а с похорон, и шутить, знаешь ли, сегодня не расположен.

– Извини, Сем, я не со зла все секу. Я просто хотел тебя немного отвлечь, если честно. Сам недавно бабку хоронил, понимаю, как тебе…

– Все, спасибо. Оценил. Теперь давай наконец по делу. Итак, сегодня в три часа Скелет забил «стрелку», правильно?

– В десятку! Веселый Роджер прибудет в пятнадцать ноль-ноль. Все тренировки на сегодня уже отменили. На «стрелку» приду я, естественно, Коробов, каратисты Вася с Пашей и, хотелось бы, ты.

– А Петьку-культуриста не зовете?

– Ты еще Оленьку-бухгалтершу вспомни! Петька же псих. Нам чего, драка нужна? Нужно потрепаться, потянуть время, недельку-две, понюхать, поспрошать. Если Скелет – авторитет в натуре, придется платить. Если фуфло – пошлем подальше. Может, Матрос еще отмажется, кто знает.

– Хорошо. Кончаем базар. Пойду ополоснусь в душе, приму на грудь пол-литра кофея и еду к вам. Пока.

Я поспешил положить трубку, чтобы не ввязаться в очередной виток разговора. На часах двенадцать с минутами. Пока помоюсь, пока перекушу да переоденусь, пока выведу из гаража свою старушку «копейку» – в родной клуб «Дао» успею впритык. И то если в пробку не попаду.

Снова вспомнился покойный брат. Федор, мягко говоря, не одобрял мое увлечение спортивно-оздоровительной работой с населением.

Тренерством я занимаюсь уже пять лет. До этого я был инженером, а дальше можно и не рассказывать. Стандартная схема: перебои с зарплатой, потом закрытие предприятия «у целом», поиск работы по специальности, потом поиск вообще хоть какой-то работы. Затем одна, вторая, третья работа – и наконец счастливая встреча в метро с Колей Малышевым, знакомым по прошлой жизни.

Во времена оны я, молодой специалист, сидел за кульманом в конструкторском бюро, а этажом ниже юноша Николай ксерил чертежи. Сошлись мы случайно. Вместе ходили в ДНД. Помните? Добровольная народная дружина. Раз в месяц гуляешь с красной повязкой на рукаве по улицам любимого города с шести до одиннадцати (реально – с шести до восьми) вечера, потом получаешь три дня отгулов к отпуску.

Задача дружинника проста, понятна и прямолинейна, как памятник Гагарину на одноименной площади: ни во что не ввязывайся. Если уж невтерпеж, можешь приволочь в опорный пункт любого из попавшихся на дороге мертвецки пьяных мужиков.

Как-то раз невтерпеж стало Николаю. Пожалел алкаша. На улице мороз, пурга, а бедный поклонник Бахуса, полуприпорошенный снежной крупой, замерзает, лежа на скамейке, аки ямщик из песни. Кинулся Малышев его поднимать, а тот возьми и достань из-за пазухи увесистый такой топорик.

Как выяснилось позже, новоявленный Раскольников трудился раздельщиком туш на мясокомбинате, откуда и прихватил после плодотворной (в смысле количества выпитого плодово-ягодного) смены казенный инвентарь с целью серьезного вечернего разговора с тещей. Думаю, раздельщик спросонья перепутал тещу с Николаем. Если бы я вовремя не перехватил занесенный для удара топор за отполированное мозолистой рукой хозяина древко – то… страшно подумать, что. До сих пор бы мне работать продавцом газет на переходе в метро «Октябрьская».

На другой день после инцидента с топором благодарный Николай потащил меня в ресторан – праздновать, как он выразился, свой второй день рожденья. И, будучи уже в изрядном подпитии, начал приставать: как, мол, у меня так ловко получилось обезоружить взбесившегося некрофила-тореадора. Вроде и стоял я в пяти шагах, почти спиной, и руки держал в карманах, и вдруг раз! – мужик уже лежит слева, а топор еще летит вправо.

Я честно признался – три года отслужил в десанте, приврал, что воевал в Анголе, и посоветовал Малышеву брать с меня пример, а именно: не злоупотреблять алкоголем вкупе с никотином – и заниматься спортом.

Коля скептически осмотрел свою тщедушную фигуру, бледно отражавшуюся в мутном ресторанном зеркале, – и выразил сомнения на предмет «заниматься спортом».

Тогда я рассказал ему о карате. О тщедушном коротышке – основателе стиля «Сетокан». О том, что главное – не природные качества, а боевой дух и филигранная техника. О том, что…

В общем, о том, о чем сегодня может прочитать двухчасовую лекцию каждый второй двенадцатилетний пацан.

Надо заметить, что на дворе стоял 1978 год, и про искусство «пустой руки» широкие массы знали в основном по фильму «Гений дзюдо». Естественно, Николай слушал раскрыв рот. Разве мог я тогда предположить, что мои разглагольствования за ресторанным столиком в корне изменят жизнь этого человека?

Однако вскоре Николай Малышев начал фанатично тренироваться, но не в подпольной секции карате у сенсея-самоучки, нет! Неведомо как Коля отыскал безобидного с виду вьетнамского студента, на деле оказавшегося настоящим, без дураков, мастером кунг-фу.

Учил ли вьетнамец Колю истинному искусству боя или морочил голову показной красивостью? Как вам сказать… Судите сами – к чему заезжему иностранцу готовить из восторженного юнца профессионального убийцу? Однако через пару лет тренировок Николай окончательно порвал с ксероксом, устроился куда-то сторожем и тренировался, тренировался, тренировался…

Неудивительно, что в период перестроечного расцвета восточных единоборств Малышев оказался почетным членом множества новоявленных федераций и ассоциаций. Потом ажиотаж схлынул, и Коля с еще несколькими приспешниками осел в скромном спортивно-оздоровительном клубе «Дао», куда не преминул пригласить меня «зайти как-нибудь на минутку» во время нашей исторической встречи в метро.

Я с благодарностью принял приглашение, в тот же вечер кинул в сумку кроссовки да старый спортивный костюм и поехал по наскоро записанному на обрывке «Московского комсомольца» адресу.

Малышевский клуб мне понравился с первого взгляда. Одноэтажное кирпичное строение во дворе, сильно смахивающее на жилконтору времен хрущевской оттепели. Кругом тополя, кусты сирени. Двор старый, большой, до домов топать и топать через полузаброшенную детскую площадку, а подъезд к клубу, можно сказать, шикарный – справа и слева уютные заборчики двух детских садиков, заасфальтированная площадка-тупик, гарантия того, что близживущие частники не поставят сюда свои автомобили: далековато от домов и не видно из-за зелени – мечта угонщика.

Здание оказалось действительно жилконторой, коммунальные службы занимали весь первый этаж. А вот в подвальчике (узкая крутая лестница вниз, отдельный вход) отыскался вполне прилично оборудованный спортзал, пара раздевалок и кабинетик-кроха с табличкой: «Администрация. Клуб „Дао“.

При моем появлении Малышев несколько растерялся. Признался, что не ждал так скоро, и, не зная, чем меня занять, предложил посмотреть тренировку. Я поблагодарил, но попросился не посмотреть, а поучаствовать. Коля, пряча глаза, объяснил, что, дескать, сейчас занимается «продвинутая группа».

Я прикинулся веником и снова стал проситься, сетуя на неразмятые старые кости, игриво напоминая про случай с топором и последующую просветительскую беседу в ресторане – между делом переодеваясь в костюм лыжника-ветерана.

В общем, Николаю ничего не оставалось, как сдаться под напором моей тупой наглости и отправить меня в задние ряды учеников.

Разминку я просачковал, во время отработки базовой техники смылся в уборную и возник снова к моменту работы с партнером.

Разбились на пары. Мой партнер наносит серию ударов, как учили. По идее, я должен пасть поверженным. Либо, в лучшем случае, заблокировать атаку. Но все получается не так, как задумано. Падаю не я, падает партнер – и, что интересно, на первом же атакующем движении. Элементарно: он бьет меня правой в корпус, я отвечаю тоже правой в корпус. Он начинает свой удар раньше меня, а я свой раньше заканчиваю.

Пробуем еще раз, еще раз, еще. Партнер у меня, судя по всему, парень неплохой, тренируется не первый год и растянут классно. То ногой норовит залепить в ухо, но моя нога быстрее. То локтем, и опять я быстрее. То… стоп! После очередного – кажется, десятого – падения наши игры властным окриком прекращает Николай Павлович Малышев.

Мастер уверенно подходит ко мне и, желая показать нерадивому ученику, как надо делать лоха в лыжном костюме, очень красиво и изящно, как в кино, прыгает с места и норовит угодить мне в лоб сразу двумя немытыми пятками. Я успеваю отклониться, схватить его за лодыжки и мягко подстраховать расслабленной ногой, не дав грохнуться затылком о деревянный пол. Все.

Тренировка закончена. Ученики скромно переодеваются и уходят домой. А посрамленный мастер до двух часов ночи мучит меня всякими приемчиками и набивает себе шишки. Я же свеж и бодр. Ни одного синяка, ни одной царапины.

С двух ночи до четырех утра Коля пристрастно меня допрашивает: где и кто меня научил так драться. Ну, ради Будды, расскажи!

Полпятого я раскалываюсь. Служил в десанте, воевал в Анголе, был у нас комбат-батяня. Батяня-комбат учил, как руками (голыми) калечить солдат (вражеских).

Коля снова предлагает поспарринговать, часто и больно падает. Я щедро демонстрирую свою технику. Объясняю все предельно просто. Главное – быть чуть быстрее, самую малость расторопней противника. Николай пытается повторить за мной. Теоретически у него все получается, а вот на практике – опять падения на пол, синяки и шишки.

В десять утра, покидая гостеприимный зал, как бы между прочим прошусь на работу. Преданный, восхищенный взгляд Малышева – взгляд средневекового лучника, которому дали пострелять из гранатомета, – не оставляет сомнений: я принят.

Затем было сначала осторожное, а потом задушевное знакомство с формальным директором клуба Михаилом Коробовым, бывшим боксером, а ныне обладателем черного пояса какого-то малоизвестного стиля карате… братание с его учениками, по совместительству тренерами детской группы Васей и Пашей… дружба с культуристом Петром по кличке Первый, инструктором вольной монгольской борьбы (кого только не встретишь в столицах!) и бурная ночь с приходящей бухгалтершей Олечкой…

Как только Николай выправил мне через знакомую федерацию корочки инструктора у-шу, я приступил к тренировкам. Смешно, но за пять лет моей практики ни одну из проверяющих нас комиссий не смутило то, что инструктор гимнастики у-шу ведет секцию рукопашного боя.

Брат Федор посетил мою тренировку лишь однажды. Полтора часа проскучал в углу на скамеечке, а когда мои ученики подались восвояси, подошел ко мне и сказал:

– Знаешь, Сема, тебе уже под сорок, а, ей-богу, как ребенок! Ну чем ты занимаешься, подумай! Демонстрируешь прыщавым подросткам и толстым дядькам освобождение от захватов, да? Учишь экзальтированных дамочек бить коленкой в пах хулигану? Как будто найдется такой хулиган, который на них позарится.

– Знаешь, Федь, – ответил я несколько смущенно, – мне за это деньги платят. Жить-то надо.

– Это понятно, я не о том. Конечно, солидному мужику в твои годы более подобает мять ягодицей теплое начальственное кресло, но – как сложилось, так и сложилось. Не судьба, значит. Я про то, что боец-то ты неплохой. Поверь, я в этом деле кое-чего соображаю, три года спецназа за плечами. А твои так называемые ученики обращаются с тобой как с парикмахером. Семен Андреич, это хочу, того не хочу… Тьфу, смотреть тошно. И Семен Андреич приплясывает перед ними. Ах, вы этого не желаете? И не надо, извольте, другой приемчик покажу. Противно: мечешь бисер перед свиньями.

– Кто платит оркестру, тот заказывает музыку. Банально, конечно, но такова се ля ви.

– Ты прав, братик. Но уж если ты решил зарабатывать на жизнь кулаками, то… – Федор сделал многозначительную паузу, – имеются такие оркестры, в которых солисту за пару красивых нот платят пару тысяч баксов.

– Ты про криминал?

– Избави бог. Есть в Москве один такой элитарный спортклуб «Атлетик». Тамошний директор Сергей Дмитриевич Акулов, в простонародье Акула, придумал о-о-очень забавный бизнес…

В тот же вечер Федор познакомил меня с Акуловым. Маленький, юркий, подвижный, как юла, Сергей Дмитриевич задолго до официального признания практиковал под крышей своего шикарного клуба (бассейн, качалка, солярий) то, что сегодня называется боями без правил.

Бои проходили подпольно. Нет, не из-за особой жестокости. Просто Акулов устроил маленький тотализатор. Все было обставлено чинно и благородно. Бойцы выступали под красивыми псевдонимами, словно породистые рысаки. Чем больше побед, тем больше платят за каждый выход. За победу в финале – отдельная плата. Никакого шельмования, никаких подтасовок. Публика собиралась солидная, поднаторевшая в аферах государственного масштаба и, как следствие, крайне подозрительная относительно какой-либо, пусть малейшей, нечестности по отношению к себе.

Меня Акулов рассматривал довольно долго и с откровенным скепсисом. Староват я был, по его мнению, для гладиаторских игрищ.

Помог Федор. Шепнул Сергею Дмитриевичу на ушко пару цифр – и я был допущен в святая святых, на ристалище.

Помню, я был немало удивлен, что мой братец, мелкий чиновник из захолустного региона, вхож в «высшие эшелоны финансовой олигархии». Так, кажется, газетчики именуют златозубых, лоснящихся благополучием мужчин, скрывающих под бриллиантовыми кольцами синие наколки-перстни. Завсегдатаи зубодробильной рулетки обращались с Федором как с равным. Мне с арены это было прекрасно видно…

В тот вечер я удостоился звучного псевдонима Бультерьер. И заработал за полтора часа мордобоя пять тысяч долларов, аплодисменты зрителей и в придачу постоянный ангажемент в акуловском заведении.

Бои Акулов проводил не часто. Раз в квартал. Посему я решил совмещать кровавые баталии с работой в качестве скромного тренера в клубе «Дао». Тем более волей-неволей приходилось постоянно держать форму. Естественно, коллег по спортивно-оздоровительной деятельности в денежную изнанку своей жизни я посвящать не стал. Ссадины и кровоподтеки после боев всегда можно было списать на случайную травму от чрезмерно старательного ученика.

Так и жил последние годы: при работе, при деньгах, причем при хороших деньгах – спасибо Федору Храмову, моему двоюродному брату, которого я вчера похоронил.

На часах 14.05. Я хорошо выбрит, сыт, одет и готов ехать на «стрелку» со Скелетом. Жаль, что не выспался. По иронии судьбы, именно сегодня вечером в акуловском заведении очередные «танцы». Нужно не забыть взять с собой черное кимоно.

Это Акулов придумал для меня такой сценический костюм: черное кимоно, черные штаны, черный пояс и морда бультерьера, шитая блестящими «золотыми» нитками на спине. Он же, Акулов, придумал для меня и еще троих ветеранов титул «бессмертный». Вряд ли сам сочинил. Наверное, содрал идею с телепередачи «Что? Где? Когда?».

Ежели «бессмертный» выступает против новичка-гладиатора – ставки, конечно, идут по мизеру. Исход заранее ясен. Но если двоих «бессмертных» стравливают друг с другом – вот тут начинается настоящая игра.

Интересно, что-то будет сегодня вечером? Хорошо бы выйти в финал. Деньги ох как нужны, поиздержался я изрядно, практически до нуля. Покойный братец оказался должен каждому второму чинуше из своего окружения. Долги, само собой, пришлось отдавать мне.

Ну все, пора бежать, напоследок подхожу к зеркалу, поправляю волосы. Из зазеркалья на меня смотрит невыспавшимися глазами среднестатистический худощавый блондин не первой молодости, обычная такая, ничем не примечательная физиономия.

Аккуратно закрываю дверь на все замки и, не дожидаясь лифта, сбегаю по лестнице. В дырочках почтового ящика что-то белеет. Газет и журналов я не выписываю. Наверно, это очередные рекламные листки.

Кручу ключиком, дергаю металлическую дверцу. В моем почтовом ящике лежит открытка. Простенькая почтовая карточка. С одной стороны печатными буквами написан мой адрес, с другой выведено всего одно слово: «СОГЛАШАЙСЯ».

Почерк я узнаю в ту же секунду. Характерная, с закорючкой, буква «с», знакомая галочка над «и кратким». Почерк брата Федора, тело которого, упакованное в деревянный ящик, вчера на моих глазах засыпали землей.

На открытке нет никаких почтовых штемпелей. Следовательно, ее кто-то опустил, придя специально для этого сегодня утром.

Возвращаясь ночью из аэропорта, я, твердо помню, бросил взгляд в сторону почтового ящика. Там было пусто.

Что меня меньше всего удивило, так это манера изложения. То есть полное ее отсутствие. Брат любил подобные штучки. Не раз и не два я получал телеграммы с одним-единственным словом: «Приеду», «Поздравляю»… Были и открытки, точно такие же почтовые карточки, только с множеством марок и штемпелей. Одно слово на открытке от Федора – это норма. «Добрался», «Спасибо», «Позвони». Констатация факта, реже – руководство к действию.

Я невольно остановился возле галереи почтовых ящиков, привалился плечом к шершавой облупившейся стенке и надолго задумался.

Разные мистические умозаключения я отбросил сразу. Точнее, постарался перевести их на физический уровень, чтобы они не мешали общей канве рассуждений.

Допустим даже, Федор восстал из гроба, тронутой тлением рукой надписал открытку, сел в самолет или на помело – и утром, а может быть, и десять минут назад, бросил послание в почтовый ящик. Что это меняет? Абсолютно ничего! Мне предложено «согласиться». С кем? С чем? Не ясно. Однако предложено в такой форме, что не откажешься. Не каждый же день получаешь распоряжения с того света.

Значит, сегодня меня кто-то спросит: «Хочешь?» – и я буду обязан сказать «да». Во всяком случае, так рассчитывает отправитель. Если я скажу «нет» – занавес опустится, спектакль не состоится. Или состоится, но уже без меня.

Если я соглашусь, как предложено (приказано?), – я сыграю некую предначертанную мне неизвестным режиссером роль и впишусь в заранее заготовленный сценарий.

Возможно, другой на моем месте поступил бы благоразумно. Сказал «нет». Сам Федор, к примеру. Но пославший открытку слишком хорошо меня знает. Понимает, зараза, что авантюрист и сорвиголова, пошляк, циник, балагур и бабник Сема Ступин мгновенно заглотит крючок, согласится на раз. Вот тут-то у меня есть козырек. Он или они УВЕРЕНЫ, ЧТО ХОРОШО МЕНЯ ЗНАЮТ. Убеждены, что МОГУТ МЕНЯ ПРОСЧИТАТЬ.

Существует еще один пикантный момент. Есть у меня привычка – хорошая ли, плохая ли, но привычка. Я страсть как не люблю держать дома всяческие семейные документы, фотографии, бумаги. Все, кроме, естественно, самого насущного (свидетельство о рождении, диплом и т. п.), мгновенно уничтожаю, предаю огню. И в первую очередь почтовые отправления родственников. Прочитал, спалил. Нечего копиться макулатуре по ящикам письменного стола.

Напрашивается очевидный вывод: мои московские друзья, тот же Коля Малышев, никак не могут подделать залихватский почерк двоюродного брата. Хотя и этот вариант с чистым сердцем отбрасывать нельзя. Что я, в конце концов, знаю о своих коллегах, кроме того, что они хотят, чтобы я о них знал?.. Однако, вероятнее всего, что указание «соглашайся» исходит из окружения Федора. Или же от нашего общего родственника. На похоронах были почти все братики, сестрички, тети, дяди. Целая орава. Многим покойный помог деньгами. Однако честь отдать его собственные посмертные долги, как нечто само собой разумеющееся, выпала именно мне. Наверно, потому, что я столичный житель, к тому же при работе. Забавно. А может, не было у Федора никакого инфаркта миокарда? Мало ли какие причины способны загнать человека в гроб…

Тряхнув взбаламученной головой, я решительно отлепился от стенки и побрел к выходу из подъезда. Мозг услужливо подбросил еще пару версий, замешанных на аббревиатурах ФСБ, МВД, ГРУ.

Увлеченный своими невеселыми размышлениями, я вышел из дома, добрался до гаража, вывел машину – и с ужасом услышал шипящий, леденящий душу звук. Так и есть: колесо спустило. Теперь – сто процентов – к урочному часу не успею на «стрелку».

Мелькнула еще одна вполне безумная мысль: Скелет! Скелет все подстроил, чтобы мы – я, Николай и приспешники – согласились платить ему рэкетирскую дань. А колесо зачем прокололось? Неужто для демонстрации мистического Скелетова могущества? Да, воистину от трагического до комического один шаг. Сначала висельник рассказывает анекдот, потом шагает с табуретки. В хохоте зрителей тонет изящное ми-бемоль хрустнувших шейных позвонков.

Однако шутки шутками, а придется топать назад в квартиру. Во-первых, нужно сжечь поганую открыточку, во-вторых, достать из кладовки «запаску», то бишь запасное колесо, а в-третьих, переложить свои шмотки в другую спортивную сумку…

К зданию клуба я подъехал ровно в 15.20. Бросилась в глаза незнакомая иномарка у входа, черный «БМВ». Передняя дверь открыта. Облокотившись на руль, сидит наголо бритый водитель. Рядом топчутся два типа характерной наружности.

Урок я узнаю сразу. Проведенные в Сибири детство и юность научили. Мы с матерью после смерти отца жили у деда на заимке. Там-то я и увидел в первый раз мелкую зэковскую шелупонь – и узнал, что такое Страх. Настоящий Страх с большой буквы.

Я припарковался шагах в пяти от «бээмвэхи». Урки тут же закончили базар и не спеша двинулись в мою сторону. Тот, кто написал открытку, считает, что хорошо меня просчитал. Ладно, сейчас, для разминки, устрою маленький нелогизм.

Уголовники – люди серьезные. Драка с уголовниками на улице – совсем не то, что спортивный, пусть даже полуспортивный поединок. Соперник в боях без правил не полоснет бритвой, не ткнет заточкой, да и в глаз пальцем вряд ли ударит.

Не знаю, правда или вранье, но мне рассказывали байку про знаменитого Попенченко, боксера-легенду конца пятидесятых – начала шестидесятых годов. Якобы его избила, чуть ли не убила обычная ленинградская шпана. Дали сзади по голове, Попенченко отключился, после чего его неподвижное чемпионское тело неумело, но долго пинали ногами в тяжелых башмаках фабрики «Скороход».

Урки замерли в полутора шагах. Встали грамотно. Один прямо напротив, другой сбоку-слева, почти за спиной. Водила замер чуть поодаль, шагах в трех. Тот, что напротив, глядя мне в лицо, глаза в глаза, не разжимая губ, длинно сплюнул. Противная желтая харкотина повисла на моих джинсах. Я невольно улыбнулся. История повторяется дважды, повезет, если второй раз она повторится в виде фарса.

Мальчик боялся. Он давно перестал бояться всего, что связано с тайгой, хотя поначалу пугался жутко. Но потом привык. Привык к страху – и страх ушел. Теперь он мог спокойно переночевать в лесу. Где-нибудь на ветке, чтобы не бояться… нет, по-другому: НЕ ОПАСАТЬСЯ зверей. Страх – враг, чувство опасности – совсем другое. Это чувство помогло ему выжить.

– Ну че, чурка старая, – громко заорал один из пришельцев. – Где тут у тебя баба прячется? Показывай. Желаю отыметь ее во все дыры.

– Не ссы, чухонец, – прохрипел второй, – и тебя политурой угостим, у нас на химии политуры много, а баб мало, секешь?

– А ну-ка, малый, иди сюда, гладкий мой. Я таких, как ты, люблю, розовеньких…

– Ну че в сенях стоим? Отвали-ка, чурка, на хрен, а то зашибу!

Вот один, опершись руками об пол, пытается подняться, дед почти нехотя наступает ему на руку, как таракана давит. Трещат суставы. Второй, упавший навзничь, резко вскакивает, достает из кармана телогрейки нож. Дед бьет его ладонью по руке – нож улетает в сторону. Еще одно короткое движение ладонью – удар по носу, – и нападающий вылетает на улицу. Третий на четвереньках ползет к двери, дед не спеша достает откуда-то из-за пазухи знакомый мальчику револьвер. Стреляет, сбивает с уползающего шапку.

Через минуту от троицы не осталось и следа. Они убежали. Мальчик поражен. ОНИ УБЕЖАЛИ… Три страшных человека. Хотя нет, уже не страшных. Мальчику уже их ЖАЛКО.

– Я сломал пальцы на руке, я сломал пальцы на ноге, я сломал нос, зачем? – спрашивает дедушка.

– Если бы я просто побил, они бы пришли еще, тогда пришлось бы убивать. Я сделал им вред, но вред, который я сделал, – пустяк по сравнению со смертью. Я спас их от них же самих. Спас тебя, себя, твою мать. Я сделал мало, но многого добился. Я взял твой страх и подарил его – им. Они долго будут помнить мой подарок, ты тоже…

– Че лыбишься, петушок? – Урка смотрел на меня колючим, презрительным взглядом. – Те по кайфу, когда на тя харкают?

– Да ты че! – улыбнулся я еще шире. – Кому ж это по кайфу? Неприятно, конечно, но стерплю пока. Я вообще-то к Скелету на «стрелку» приехал. Он там, внизу? – Я кивнул в сторону железной двери, ведущей в подвал, в недра родного клуба.

– Обшмонай его, Монах, и нехай хиляет, – подал голос второй уголовник, сбоку-слева.

– Пушка, перо, вонючка есть? – спросил мой первый собеседник.

– Не-а, ни пистолета, ни ножа, ни газового баллона, ничего нет. Можешь проверить. – Я поднял руки – не высоко, а так, что ладони оказались на уровне лица.

Оба урки слаженно и быстро обшлепали мою одежду.

– Чисто. – Второй уголовник, тот, что находился сбоку, сразу же расслабился и, шаркая ногами по асфальту, поплелся к черному «БМВ». Стоящий чуть поодаль шофер не спеша последовал его примеру.

– Я не въезжаю, сучонок, чего ты все лыбишься? – Монах продолжал стоять у меня на пути.

– Смешно мне, Монах, вот и улыбаюсь. Обшмонали вы меня, конечно, капитально, а оружия не нашли.

– Не понял. – Монах напрягся, схватил отворот моей куртки татуированной пятерней. Я замер в позе «руки вверх, ладони пустые». – Шуткуешь, фофан! Какое еще оружие?

Монах дернул меня за отворот куртки. Мои пальцы почти касались его лица. Сейчас он ударит меня лбом по носу. Старый, но безотказный прием.

– Погоди драться, – я чуть отстранился. – Не видишь, сдаюсь я и оружие свое держу на виду. Разуй глаза, вот мое оружие. Видишь, какой у меня пальчик? – Мой указательный палец описал возле багровеющей небритой физиономии сложную кривую. – Пальчик длинный, твердый, чем не оружие?

Монах открыл вонючий рот. Он хотел что-то сказать, что-то исключительно нелицеприятное, но я решил прекратить дискуссию и сильным, резким движением вогнал свой указательный палец в ноздрю уголовнику.

Вообще-то я человек небрезгливый, но, положа руку на сердце, признаюсь – мне было неприятно. Ковыряться в носу само по себе дурной тон, а уж совать пальцы в чужие носовые отверстия и подавно. Одна отрада – Монаху было еще неприятнее, к тому же ему было очень больно. Настолько больно, что он через пару секунд потерял сознание вследствие болевого шока.

Один – ноль.

Следующие в очереди – те двое у машины. Ага, уже не у машины. Уже бегут ко мне. Среагировали они, надо отдать им должное, быстро и расторопно. Не успел Монах живописно застыть, уткнувшись окровавленной рожей в мои ботинки, рядом оказался второй уголовник.

Махнул перед моей физиономией рукой. Ладонь открыта, меж плотно сжатых пальцев прячется лезвие бритвы. «Жиллетт» – лучше для мужчины нет! Перехватываю кисть, фиксирую. Носком ботинка бью в колено, подтягиваю ногу, второй удар – каблуком в пах. Два – ноль.

Шофер чуть притормозил, осадил прыть, замер в полутора шагах в позиции борца вольного стиля. Ноги широко расставлены, корпус почти параллельно земле, руки в стороны.

Делаю маленький шажок навстречу. Нервишки у водителя не выдерживают, и он бросается вперед, в бой. Пытается взять меня «на колган». То бишь боднуть головой в живот.

Я читал в одной умной книжке, что подобный маневр – один из первых приемов кунг-фу, описанных китайскими мастерами столько-то тысяч лет назад. Правда, в то время бойцы делали ставку на специальный шлем, увенчанный острыми бычьими рогами. Должно быть, шлем страховал нападающего и от встречных ударов. Шофер, само собой, без шлема, и поэтому мое вовремя выставленное колено отправляет его в глубокий нокаут. Три – ноль. Чистая победа.

Напоследок обшариваю поверженные тела. У Монаха за поясом обнаруживается пистолет «ТТ» китайского производства, в магазине четыре патрона. Самое то, что нужно для предстоящего разговора со Скелетом.

Я снимаю пистолет с предохранителя, передергиваю затвор, загоняя патрон в патронник, и с оружием в руке направляюсь к дверям родного клуба.

Спускаясь по узкой крутой лестнице в полуподвальчик, слышу знакомый голос Миши Коробова:

– Хорошо, мы согласны, платить будем. Единственное, о чем прошу, отсрочьте первый… э-э-э, как бы выразиться поточнее, э-э-э… взнос! Да, взнос. Отсрочьте первый взнос на неделю.

– Который тут Скелет? – С этой ковбойской фразой, держа пистолет перед собой, я решительно выхожу на публику.

Скелета срисовал мгновенно. Тощий, длинный пахан по-хозяйски топтался в центре зала. Рядом еще один визитер. Судя по всему, телохранитель. Здоровый бугай. Такому, должно быть, подкову согнуть – раз плюнуть.

Мои сослуживцы сидят на скамеечке возле шведской стенки. Я так понимаю, Скелет настоятельно предложил им сесть и, прохаживаясь, будто школьный учитель перед нерадивыми учениками, прочитал краткую лекцию на тему экономики. Отличник Михаил Коробов смысл лекции уловил и поспешил сделать надлежащие выводы в устной форме. Но тут появился я со своей наглой репликой.

– А это что за фраер? – Скелет удивленно повернулся ко мне.

Бугай-телохранитель сунул руку за пазуху.

Я выстрелил. Телохранитель схватился за плечо.

Хлопок выстрела прогремел под низкими сводами спортзала подобно взрыву авиационной бомбы, несказанно удивив всех собравшихся, особенно раненого телохранителя.

Неудивительно. Бугай привык к полному подчинению быдла. Быдло – это мы все, во всяком случае, большая часть населения, и я в том числе. Мы бессловесны и покорны. Мы – овцы. Нас надо стричь. Пускай мы и малость оголодавшие овцы, с редкой, плешивой шкурой, но пока есть еще слабый подшерсток, сгодится и он, а потом можно содрать кожу. Овцы все стерпят, на то они и скот. А если скот вдруг оказывает сопротивление – вывод один: он взбесился, заболел, его необходимо срочно забить на мясо в назидание остальному стаду.

– Да я тебя, падла… – раненый телохранитель, морщась от боли, двинулся на меня.

Я выстрелил второй раз. Прострелил второе плечо. Бугай замер на месте, побледнел и гулко рухнул на пол.

– Стой смирно, Скелет, – я направил пистолет на дернувшегося было уголовника, – стой и слушай. Они будут тебе платить. А я нет, понял?

Скелет молчал, но его взгляд был красноречивей любых слов. Как он меня ненавидел!

– Подними эту падаль, – я ткнул стволом в сторону телохранителя, – и вали отсюда.

– Ты чьих будешь, сокол? – процедил Скелет, не двигаясь с места.

В обычном мире среди обычных людей определение «сокол» – синоним таких понятий, как «герой», «бесстрашный», «гордый». Для уголовников «сокол» – прежде всего птица, то есть пидор. Еще пидоров называют Манечками.

Я выстрелил в третий раз. Пуля чиркнула Скелету по тощей ляжке, оставив рваную красную полоску.

– Я буду сам по себе, Манечка! Быстро делай, что говорю, следующий раз отстрелю яйца.

– Отмороженный, – констатировал Скелет, поморщившись.

Понятие «отмороженный» позволяло блатному авторитету сохранить лицо. Что взять с отморозка? Можно пока и подчиниться, а потом замочить. Пренепременно замочить, вопрос чести.

– Ребятки, быстро, помогите дяде вынести на воздух раненого друга, а я пойду, у меня еще дела.

Я вышел из зала, пятясь, ни на секунду не теряя с прицела Скелета. Завернул за угол и быстро помчался по лестнице.

Слава богу, никто из моих друзей не успел подать реплику! Крайне важно, чтобы Скелет со товарищи воспринимал меня отдельно от остальных тружеников спортивно-оздоровительного заведения. Они хорошие, они ни при чем. Они согласны платить. Враг только я.

Не сомневаюсь, ребята перевяжут бандитские раны. Еще и посочувствуют увечным, меня поматерят. Парадокс, но овцы всегда чуточку мазохисты. Им выжигают клеймо, а они преданно смотрят в глаза мучителю. Самое смешное – не получи я сегодня открытку, тоже пришел бы покорно на «стрелку» и послушно подставил шею под ярмо, руководствуясь принципом «не мною правила заведены, не мне их ломать».

Похоже, безобидная открыточка с одним-единственным словом в корне изменит мою жизнь. С того момента, как я взял ее в руки, какая-то часть сознания, отдельный участок мозга постоянно просчитывает возможные варианты, отрабатывает гипотезы, строит умозаключения. Постоянно, чем бы я ни занимался. За рулем машины, во время драки, стрельбы – компьютер за лобной костью ищет решение замысловатой головоломки с запашком свежевырытой могилы.

Кое-что я уже начал понимать. Мозаика постепенно складывается. И картинка получается скверная.

Я не спеша вел машину по знакомым переулкам. Домой ехать нельзя: того и гляди заявится в гости Скелет. И еще нужно пистолет выбросить, хотя бы вон в тот канализационный люк с открытой крышкой.

На часах 15.40. Умудрился поссориться с урками за неполных пятнадцать минут – и уже минут семь кручу баранку. Ничто не достается так быстро и дешево и не ценится потом так дорого, как враги. А в моей нынешней ситуации один хороший, матерый новый враг полезнее десятка добрых старых друзей.

15.42, к Акулову ехать рано. Гладиаторские игрища у меня начнутся ровно в 21.30. В запасе как минимум пять часов. Прекрасно было бы пару часов соснуть в теплой постельке. Вполне могу себе позволить. Есть такая постелька в двадцати минутах езды. Очень уютная постелька в исключительно гостеприимной квартирке. Хозяйку зовут Виктория. Виктория Александровна Могилатова.

В детские и юношеские годы одногодки величали ее Могилой. Кличка сама собой напрашивалась, от фамилии, но имела второй смысл. Виктория была удивительно сексапильна, могила для мужиков. Такой она осталась и по сей день. Больше того, к своим тридцати приобрела еще больше шарма.

Видел я ее фотографии десятилетней давности. Фигура – та же, прическа, но – взгляд другой. С годами Виктория научилась пользоваться своим взглядом с неописуемым эффектом. Сколько оттенков, сколько намеков, тонов и полутонов! Это что-то! Молодой самурай делает мечом вроде бы те же самые движения, что и его наставник, но даже не посвященный в хитросплетения фехтовальной техники сразу же почувствует разницу между просто специалистом и истинным мастером.

Виктория Могилатова на исходе второго десятка сражала мужчину одним движением томных век.

Мы познакомились в клубе «Атлетик». Я блистал на арене боев без правил. Вика восседала с мужем – старым, крючконосым, но фантастически богатым – в первых рядах зрителей.

Она та-а-ак на меня смотрела, что я чуть было не проиграл схватку сопляку самбисту.

По окончании убийственных забав нас представили. С муженьком под руку Могила явилась ко мне в раздевалку. Оказывается, она на меня поставила. Много поставила и выиграла еще больше. Довольный муженек потрепал меня ласково по щеке. Через неделю он умер. Инфаркт. И я тут совершенно ни при чем. Через две недели Вика заявилась ко мне домой. Вся в черном, живое воплощение траура и печали. Места обитания гладиаторов Сергей Дмитриевич Акулов не сообщал никому и ни за что, но Вика умудрилась узнать мой адрес легко и непринужденно. Один взгляд, трепет ресниц…

Тем памятным вечером Виктория Александровна меня изнасиловала. Соитие госпожи из сословия патрициев – и голодного раба. Больше в моей берлоге Могила не появлялась, но я получил высочайшее соизволение «заезжать иногда».

Не хочется хвастаться, исключительно ради правды-матки сообщаю: кое-чего в женской природе я понимаю, особенно в анатомии. Есть на теле у представительниц слабого пола определенные точки, не имеющие никакого отношения к пресловутым эрогенным зонам. Умелое воздействие на них в определенные дни и часы лунного цикла дает поразительные эффекты.

К Вике я заезжал именно в такие дни и часы. В результате месяцев через шесть мы поменялись ролями. Я стал патрицием-властелином, она – добровольной рабыней.

Своим новым высоким положением я пользовался исключительно ради удовлетворения животных инстинктов, в социальные же аспекты жизни богатой вдовы не вмешивался. Таким образом, за несколько лет нашего тесного общения Могила еще дважды побывала замужем – но скоротечно, между делом. Эпизодические мужья, не вылезающие из заграниц, абсолютно не мешали нашим регулярным встречам.

Поэтому и сегодня, подъезжая к элитарному Викиному дому, я даже не удосужился предварительно позвонить. Уверен, Могила будет рада меня видеть. И не только видеть, ведь сегодня полнолуние!

Черт побери, до чего же интересно протекает моя жизнь за последние сутки! Послание от усопшего брата, уголовник по кличке Скелет, женщина-вамп по прозвищу Могила. Ни дать ни взять фильм ужасов!

Вика открыла после первого звонка, будто ждала под дверью. Черный шелковый халатик на голое тело, легкий макияж, тщательно уложенные волосы.

– Я слышала, у тебя брат умер!

Подошла, обняла, прижалась щекой. Само сочувствие. Женщина-скорбь.

– Я его помню. Такой черноволосый, глаза чуть раскосые. Совсем на тебя не похож.

Вопрос или утверждение? Скорее вопрос.

– Мы сводные братья. Моя матушка вышла замуж за его отца, когда мне исполнился год. Познакомились и через неделю поженились.

– Ты не рассказывал, что у тебя был отчим.

– Я тебе много чего не рассказывал. Пойдем в спальню.

– Ты хочешь…

– Еще как! И хорошо бы нам поспать часок, договорились?

Но сон мне предстояло еще заслужить. Отработать по формуле – сон за секс.

Виктория изящно подошла к великолепному сексодрому под парчовым балдахином а-ля Людовик Четырнадцатый. Передернула плечиками. Халатик упал к ее ногам.

Хороша, стерва! Вроде бы фигура не идеал, но тянет к ней, как кобеля к течной суке. Посмотрела мне прямо в глаза. Ведьма! Я лихорадочно разделся. Плоть требовала разрядки. Прах к праху, плоть к плоти.

– О-о! Да вы, сударь, оказывается, не тот, за кого себя выдаете.

Виктория села на кровать, облизала губы кончиком розового языка.

– В каком смысле, мадам?

Я шагнул к ней. Положил руки на голову, прижал ее блудливое лицо к своему животу.

– Вы не человек, вы, сударь, единорог!

Мягкий язычок проворно побежал в нужном направлении. Я расслабился, закрыл глаза.

Партнерша мягко, но настойчиво повалила меня на розовые кружевные простыни, ненавязчиво намекнула движением тела – работай. Сон за секс.

Покорная моим рукам, Виктория приняла нужную позу, с точки зрения любителя-эротомана совсем невыгодную для страсти. Такой позиции нет ни в «Кама-сутре», ни в прочих подобных псевдоэзотерических пособиях. Искусству любви, господа, не выучишься по немецким видеофильмам и бульварным книжонкам. Тантра-йога – это не просто трах до самозабвения, до потери контроля над собой, до выхода в астрал, единения с Абсолютом. Тантра-йога – закрытое учение, отшлифованное веками практики, тысячелетиями проб и ошибок.

Мои пальцы скользят по ее телу, ищут и находят нужные точки на запястьях, на щиколотках, под лопаткой. Я нашептываю ей в ухо мантру Кали, богини смерти, ибо любовь есть смерть разума. Толчком войдя в нее, я замираю в ожидании момента для одного-единственного движения, способного свести женщину с ума, убить или доставить ей нечеловеческое, дьявольское наслаждение. Интуитивно я чувствую нужное мгновение, выгибаю спину и сразу же расслабляюсь. Лишняя пара секунд может стоить моей подруге доброго десятка лет жизни.

По телу Виктории побежала мелкая дрожь, сменившаяся мощными конвульсиями, с ее губ срывается звериный вопль счастья. Женщина предельно напряглась и наконец обмякла, будто тряпичная кукла.

Засыпая, я пробегаю пальцами по ее животу. Снова крик, еще одна порция блаженства. Выражаясь грубым языком циников-медиков – остаточные явления. Через пару минут мадам Могилатова кончит еще раз, уже самопроизвольно, но к тому времени я буду спать. Надеюсь, без сновидений…

Проснулся в восемь, как по будильнику. Вика на кухне. Приятный запах свежесваренного кофе.

– Вставай, соня, – заглянула в спальню, – пора на работу, крушить черепа и ломать коленные чашечки. Кстати, для разминки не желаете ли чашечку кофейку?

Встаю, одеваюсь, выхожу на кухню.

– Откуда тебе известно, что сегодня вечером у меня «танцы»?

– «Танцы» с волками? Как романтично! Акулов вчера заходил, деньги клянчил.

– Дала?

– Даю я только тебе, и то не деньги. Презренный металл из рук дамы ты, моралист доморощенный, брать отказываешься.

– Не съезжай с темы. Что-то раньше Акулов к тебе в дом не захаживал.

– Ревнуешь?

– Ревную!

– А когда я у него в клубе на шейпинге попой кручу, не ревнуешь?

– В клубе, помимо твоей, крутится еще с полсотни попок, однако в гости директор клуба пришел почему-то к тебе одной.

– Попка попке рознь!

– Логично по-женски. Не понимаю только, к чему он проинформировал вас, миледи, на предмет сегодняшнего побоища. Знает о нашей пылкой любви и крепкой дружбе?

– Ни фига он не знает. У него с долгами напряженка. Просил перезанять. Клялся, что сегодня отдаст. Ожидаются, дескать, крупные ставки. Битва двух «бессмертных». Грифон против Бультерьера.

– Спасибо за информацию.

– Не стоит благодарности, мистер Бультерьер.

– Что вы, что вы, принцесса. Мы, собаки, существа благородные, в долгу не привыкли оставаться в отличие от акул. Кстати, не желаете поставить пару тысяч баксов на Бультерьера?

– Иди к черту! Может быть, я волнуюсь. Лягнет Грифон моего Бульку лапкой по детородному органу, что буду делать?

– Восстановительно-оральную терапию.

– Пошляк!

Вот так мило болтая, мы тихо, по-семейному пили кофе на кухне. А часики тик-тик-тикали.

Пора прощаться. Никакого предложения я от дамы сердца (сердца ли?) не получил. Оно и понятно. «Соглашайся» на почтовой карточке к Вике отношение если и имеет, то косвенное. Между тем день на исходе, и, кроме как в клубе «Атлетик», больше негде предложить Семену Андреевичу Ступину согласиться на… на что? Скоро узнаю.

– Викуша, детка, мне пора. Ты не против, если я сегодня после мужских забав переночую у тебя?

– Когда я была против, милый?

– Молодец, девочка. Обещаю щедро расплатиться за постой – натурой. Сольемся в экстазе и побезумствуем. Нет, не сейчас! Проводи лучше до дверей. Чмокни в щеку, пожелай удачи. Нет, я же сказал, только в щеку.

В машину я сел, благоухая элитарной дамской парфюмерией. Через пару кварталов напоролся на гаишника. Хозяин дороги учуял тонкий запах. Оскалился в улыбке и, жестом фокусника принимая от меня десятидолларовую бумажку, пробурчал:

– Помаду со щеки сотри, лихач!

«Новорусский» клуб «Атлетик» встретил меня, как всегда, радушно. Служебная стоянка, черный ход «для своих» возле мусорного бака, слабо освещенный коридор, весь уставленный ящиками со стеклотарой. Изнанка красивой жизни.

Те, кто платит, подъезжают на «мерсах» к сверкающему неоном входу и давят ворс ковров стильной подметкой эксклюзивного башмака. Те, кому платят, паркуют «жигуль» на задворках и месят грязь ботинками с кривыми набойками из «Металлоремонта».

– Семен, дорогой! А я уже занервничал, вот-вот начнем! – Навстречу выбежал Сергей Дмитриевич Акулов. – Да, чуть не забыл, выражаю свои соболезнования по поводу кончины.

– Спасибо, – перебил я довольно бесцеремонно.

– Понял. Живые должны жить. – Акулов чуть помялся и продолжил: – Тогда по делу. Сегодня пять схваток… Первые две отборочные, затем с их победителями работаешь ты и Грифон. Потом финал. Ты как, в форме?

– Будете стравливать нас с Грифоном? – ответил я вопросом на вопрос, чуть отстранив Акулова плечом и намереваясь зайти в раздевалку.

Акулов осторожненько встал между мной и дверью, отечески приобнял и зашептал в ухо:

– Да ты его сделаешь! Я не сомневаюсь. Знаешь, сколько получишь? За все про все десять штук! Только просьбочка у меня одна…

Акулов замялся, воровато зыркнул глазками по сторонам и продолжил:

– Сделай его основательно, ну, сломай ему что-нибудь или кровь пусти…

– Это за какие же грехи вы так Грифа не полюбили, Сергей Дмитрич?

Не могу сказать, чтобы я был особенно удивлен, просто было интересно.

– Понимаешь, Семен Андреич, – еще тише зашептал в самое ухо Акулов, – в прошлый раз один очень влиятельный клиент поставил против Грифона солидную сумму и проиграл…

– Ладно мне впаривать-то! Небось поставил пару штук «на травму» и надеешься сорвать куш. Так, Акула?

– Тише! Тише говори! – Акулов засуетился, оттаскивая меня в глубину коридорчика. – Семен, ну я прошу тебя…

– Что, совсем хреновые дела?

– Долги, Сема, долги проклятые! Я тебе отстегну еще треху за работу, хорошо? Соглашайся, Семен!

После слова «соглашайся» меня передернуло. Неужели? Нет! Бред, пустое совпадение. Или…

– Не хочешь калечить, не надо! – продолжал бубнить Акулов, по-своему истолковав мое секундное замешательство. – Тогда выруби его с первого удара. Сможешь?

– Пять штук.

– Договорились! – Акулов неожиданно быстро согласился с в общем-то довольно наглой цифрой, но тут же поправился: – Вырубишь сразу, на круг кину пятнашку. Не получится – плачу семь. По рукам?

– По рукам, по ногам, по почкам, по голове… Ладно, СОГЛАСЕН! Теперь можно идти переодеваться?

– Давай, Сема, иди, иди, дорогой, ни пуха. Само собой, Гриф не в курсе наших с тобой планов. Ну, ты понимаешь.

– Еще бы. Еще как понимаю! Иначе бы не согласился. Я не камикадзе.

– Я и сам, если честно, трясусь маленько. Но обстоятельства… Первый и последний раз, Сема, для меня…

Уклонившись от дружеских объятий, я двинулся в раздевалку. Вырубить Грифона с первого удара… Ха! Как будто Гриф – мальчик сопливый.

В принципе участники боев не должны встречаться друг с другом. Даже переодеваемся мы каждый в своей комнатушке. Никаких секундантов, никаких посредников.

Одно время Акулов пытался даже надеть на бойцов маски, но быстро отказался от этой идеи. Во-первых, захотят найти нужного человека, опознают по фигуре. Во-вторых, в маске работать неудобно. Да и кто кого будет искать? Сговор между участниками? Вряд ли. Хлопотно, просчитывается на раз. Махинации с тотализатором? Не та публика.

Наш зритель скорее развлекается на боях, чем делает деньги. Это как игра в преферанс по копеечке. Для Семена Ступина пятнадцать тысяч баксов – сумма, за которую он с радостью рискнет здоровьем и даже жизнью. А для какого-нибудь Сидора Матрасыча из «Нефтегазинтернэшнл» пятнашка – мелочь на карманные расходы.

Однако Сидоры Матрасычи и могут, и умеют обижаться, ежели поймают воришку, залезающего в карман с мелочишкой. Все участники и устроители это прекрасно понимали и старались не нарушать раз и навсегда установленного неписаного правила.

По моим наблюдениям, неписаные правила вообще редко нарушаются где бы то ни было.

Легко могу себе представить, что бы произошло, если бы Сидор Матрасыч вдруг узнал, что его дурачат по-крупному. Ох, кровушки бы было!

Все нюансы-финансы я понял еще в свой первый визит к Акулову, о чем уже упоминал. Но нет правил без исключений. Или лучше так: не было бы исключений – не было бы правил… в боях без правил. Каламбур!

Вопреки всему мы как-то совершенно случайно столкнулись с Грифоном на улице. Узнали друг друга мгновенно. Молча пожали руки, потоптались рядышком – и рванули в кабачок пивка попить.

К чести нашей, весь вечер держали приличную дистанцию. Я его звал не иначе как Грифон, иногда чуть фамильярно – Гриф. Он обращался ко мне – Бультерьер, реже – Буль. Никаких подробностей о личной жизни и настоящих фамилиях. Обычный мужской треп о машинах, о ценах, о бабах – без уточнений и подробностей.

Единственное, что было спрошено и сказано по делу, – это тема «где ты учился драться». Я привычно наплел про десант и Анголу. Грифон же подробно, как по писаному, рассказал свою правдивую историю. Рос, мол, хилым парнем, пошел заниматься боксом. Его побили на первой же тренировке по всем правилам. Он затаил злобу и продолжил занятия, но поставил перед собой не совсем стандартную задачу. Гриф не столько хотел научиться классическому боксу, сколько искал в нем «дырки».

Довольно скоро он понял, что боксеры абсолютно не обращают внимания на ноги. Пару месяцев втихаря учился обрабатывать каблуками колени, изобретал свою оригинальную технику, руководствуясь единственным критерием – эффективностью.

Между тем на ринге Грифона продолжали избивать. Не столь азартно, как в первый раз, но с завидной регулярностью.

И однажды после тренировки, в тихом дворике, Гриф сполна рассчитался со своими обидчиками. Двоим поломал ноги, одному отшиб гениталии.

Больше боксом он не занимался. Больше он вообще ничем не занимался, кроме как поисками уязвимых мест в разнообразных боевых системах. Хаживал на тренировки карате, кунг-фу, самбо, таэквондо и т. д. и т. п.

Стоит сказать еще, что был Гриф примерно моих лет, чуть помладше. Невысокий, кряжистый и поразительно сильный. С трудом верилось, что когда-то этот человек-медведь слыл хилым юношей…

Я уже успел облачиться в черное кимоно и пару раз махнуть руками для разминки, как раздался вежливый стук в дверь.

– Вы позволите?

На пороге стоял Аркадий Михайлович. Завсегдатай боев, мой ярый поклонник и обожатель. Говорил же я про исключения из правил! Именно таким исключением и был мой гость.

– А я на вас поставил, – улыбнулся визитер. – Многие говорят, Грифон сделает Бультерьера, но я тверд в своих симпатиях.

– Уважаемый Аркадий Михайлович, – как можно мягче сказал я, – вы же знаете, правила не позволяют участникам поединков контактировать со зрителями.

– А ну их, правила! И вообще, мое предложение остается в силе. Визитка у вас есть. Звоните в любое время.

– Мы уже говорили на эту тему…

– Соглашайтесь, Буль, не пожалеете!

Что? СОГЛАШАТЬСЯ? Неужели открытка – дело холеных наманикюренных рук Аркадия Михайловича? Между прочим, вполне возможно! Насколько я в курсе, мой поклонник не только «голубой», но и страшно обеспеченный, а следовательно, вполне способный удовлетворить любой свой каприз, не считаясь с любыми затратами. Гнусно осознавать, что я являюсь чьим-то извращенным капризом.

Эх, господа, кабы узнала широкая общественность, какое количество слабо замаскированных представителей сексуальных меньшинств обитает на самом верху политического и финансового Олимпа – вот был бы скандальчик! Воистину Москва – третий Рим.

Вопрос из учебника истории: почему Антоний сделал столь головокружительную карьеру? Ответ: потому что его толкали в зад самые влиятельные мужи Римской империи…

И еще, памятуя недавнюю встречу со Скелетом, очень хотелось бы знать, как древнеримские уголовники относились к мужеложству. Ну да Зевс с ними, с историческими изысканиями. Пора подумать и о своем месте в истории. А истории со мной последние сутки происходят презабавнейшие…

Везет тебе, Ступин. «Новая русская» дама по имени Виктория на тебя запала. «Новый русский» петух тебя возжелал. В пору менять псевдоним Бультерьер на прозвище Казанова.

Неожиданно в дверной проем влезла озабоченная акуловская физиономия.

– Аркадий Михайлович! – притворно сердито возмутился Акулов. – Дорогой! Ну нельзя же так, мы же уже не раз дискутировали с вами по этому поводу, есть же правила!

– Ах, опять какие-то правила! – театрально закатил глаза игривый петушок. – Уже нельзя и удачи пожелать приятному человеку…

– Бультерьер, на выход. – Акулов нехорошо, с подозрением зыркнул в мою сторону. – Пора работать!

– Иду, иду, – пробурчал я. – Ну-ка расступитесь, освободите проход… мужчины.

От комического до трагического один шаг. Меня ждала арена гладиаторских боев. Москва – третий Рим…

…Бои происходили в специально оборудованном зале. Раньше здесь скорее всего была волейбольная площадка, а теперь вместо давешних трибун выстроили невысокий подиум, уставили его мягкими креслами. И столиками, заваленными снедью. Оборудовали нечто отдаленно напоминающее боксерский ринг, огражденный вместо канатов стальной сеткой. Сколько раз я царапал об эту сетку спину? Пятнадцать, двадцать, больше? Уже не помню.

В финал, как и ожидалось, мы с Грифоном вышли легко и непринужденно. Я на первой же минуте отправил в нокаут не в меру буйного каратеку прямым в челюсть.

Гриф поймал шею своего противника «в замок» и мощно впечатал физиономией в дощатый настил. Публика вяло поаплодировала и приготовилась лицезреть битву титанов.

Букмекеры проворно сновали по залу, принимали ставки. Шуршали зеленые купюры, откупоривались дорогие бутылки, щелкали зажигалки, но, как только главные участники шоу вышли на арену боевых действий, все звуки притихли, будто перед грозой.

В наступившей тягостной тишине гулко прогудел гонг. НАЧАЛИ!

Грифон принял классическую оборонительную стойку. Вес тела на правой, опорной ноге, свободная нога чуть выставлена вперед, легко касается носком пола. Руки согнуты в локтях, правая прикрывает солнечное сплетение, левая контролирует подбородок.

Одет он был в борцовское трико, ярко-синее в красную полоску, выгодно подчеркивающее его мускулистую атлетическую фигуру.

Я остался стоять, как и стоял до гонга. Ноги прямые, на ширине плеч, руки свободно висят вдоль тела. Позиция, нормальная для комплекса утренней гимнастики, но парадоксальная для боевых искусств. Я откровенно провоцирую противника на атаку.

За все годы боев я впервые веду себя подобным образом. Как правило, атакую первым под звуки гонга, и Гриф это прекрасно знает, отсюда и его оборонительная стойка.

Коротким прыжком Гриф приблизился ко мне на дистанцию удара ноги – и замер. Я не шелохнулся. Затылком почувствовал прокатившийся волной по залу шепоток.

Удивлены господа. Противник попытался поймать мой взгляд. Не удалось. Глаза у меня опущены. Фиксирую Грифона исключительно боковым зрением.

Гриф дернулся всем телом. Резко и неожиданно. Ложный выпад, проверка моей реакции. Кулак пролетает сантиметрах в двадцати от лица, и Гриф отпрыгивает на безопасное расстояние.

Я недвижим как статуя. Подходи и бей куда хочешь. Видишь, весь открыт! Толково принять удар на корпус в таком положении невозможно, уйти вовремя с линии атаки – тоже. Ну что же ты, друг? Атакуй!

Соперник атаковал. Неуловимое движение ступней – и натренированное закаленное тело летит в мою сторону, как пушечный снаряд. Заученно вильнуло бедро, выстрелила вперед рука, кисть сжата в кулак.

Я не реагирую, стою как пугало. Как манекен.

В последнюю долю секунды Грифон не выдерживает. Его кулак уже коснулся моей груди, осталось довернуть и довести плечом, но вместо этого противник расслабляет руку, готовясь к защите.

У меня получилось! Гриф попался!

Расчет мой прост и рискован: не может столь опытный мастер, как Грифон, даже теоретически допустить возможность, что его не менее опытный противник, то есть я, покорно подставится под удар. Подсознательно он постоянно ждет невероятно хитрой контратаки. В моем абсурдном бездействии ищет логику и, не найдя ее, ломается, инстинктивно защищается.

Мастера сгубило мастерство… Пацан с двухлетним стажем занятий боксом или карате не мудрствуя лукаво рубанул бы мне от души – и победил наглеца, а специалист Грифон сам себя перехитрил.

Я ловлю невероятно короткое мгновение, когда Гриф расслаблен, – и взрываюсь, как пружина. Из моей позиции ничего мало-мальски технически грамотного сделать невозможно, но этого и не требуется. Главное – его внезапной слабости противопоставить молниеносное напряжение. «Попасть своим выдохом в его вдох» – как говорят дзюдоисты.

По инерции Гриф налетает на мое мгновенно окаменевшее тело. Встречное движение – мой локоть попадает ему в ребро, кулак в челюсть, колено в бедро, лоб в лоб. Будто морская волна налетела на утес.

Зал синхронно ахнул. Наверное, со стороны показалось, что Грифон напоролся на оголенные провода под напряжением вольт четыреста. Моего противника отбросило метра на полтора, и он растянулся на полу в нелепой позе оглушенного человека.

Прибежал штатный врач Сергей Сергеевич, отличный специалист на завидном окладе, а я медленно пошел в раздевалку.

Зрители о нас сразу же забыли. Они подсчитывали доходы и потери, звонко чокались бокалами. Кто-то кого-то поздравлял, кто-то кому-то соболезновал.

За Грифа я был спокоен: через пару минут очнется. Серьезных травм у него нет, ну а синяки пройдут. Как утверждает монгольская поговорка – «бойца украшают шрамы, а борца синяки».

Я не спеша переоделся, ожидая Акулова с вожделенной валютой. Сергей Дмитрич появился чуть позже обычного.

– Поздравляю, Семен. Филигранная работа! А сейчас еще одна просьба…

– Деньги, – грубо перебил я.

– Да, да, конечно. – Акулов вытащил из-за пазухи пачку. – Пересчитывать будешь?

– Я тебе верю, кровосос.

– Нет, ты лучше пересчитай. Здесь ровно на две штуки больше оговоренной суммы.

– С чегой-то вдруг такая щедрость?

– Один человек очень хочет с тобой пообщаться. Минут несколько. И заранее оплачивает разговор по международному тарифу, чтобы ты, гордец, вдруг не заупрямился.

– Неужели «голубенький» Аркадий Михайлович?

– Нет, не он. Совсем другой персонаж. Насколько я могу догадываться, тебе хотят сделать интересное предложение. Предложить работу. И две штуки – это задаток.

Ну, наконец-то! Честно скажу, немного от сердца отлегло. Аркадий Михайлович ни при чем, и «интересное предложение», с которым мне настоятельно рекомендовано согласиться, к мужским нежностям отношения не имеет.

Кстати, с чего это вдруг я решил, что открыточку мне подбросил тот, кто будет мне делать предложение? Ведь первая мыслишка, когда получил послание, была в корне иной.

Гражданин Икс предлагает, гражданин Игрек желает, чтобы я согласился. Причем Икс может и не знать о существовании Игрека. Хотя не исключен вариант, что Икс и Игрек – одно лицо.

Тьфу! Совсем запутался. Нет, блин, все-таки как все чертовски хорошо просчитано. Конечно же, я «соглашусь». Как бы я ни ерепенился, банальное человеческое любопытство возьмет верх. Соглашусь, а там посмотрим. Есть у меня козыри в рукаве, то-то кто-то удивится.

И, если уже быть до конца честным с самим собой, я почти разгадал загадку. Решил формулу с бесконечным числом неизвестных и одним покойником, но только мозг никак не хочет соглашаться с полученным результатом. Надеется серое вещество, что произошла ошибка.

Но для подтверждения ошибочности – опять-таки придется согласиться. Замкнутый круг!

– Ну, Буль, давай. Прячь денежки и пошли со мной.

Голос Акулова прервал мои размышления.

– Далеко идти?

– Этажом выше, в мой кабинет.

Мы вышли. У порога раздевалки столкнулись с доктором Сергеем Сергеевичем. Эскулап вел под руку ощутимо прихрамывающего Грифона.

Заметив меня, Гриф улыбнулся краешком разбитой губы и негромко произнес:

– Спасибо за науку, Буль.

Акулов недовольно крякнул, подхватил, в свою очередь, под руку меня – и прибавил шагу.

Я успел ободряюще кивнуть Грифону. Мы друг друга поняли, мастер всегда поймет мастера. Гриф был искренне мне благодарен, без подтекста и намека на месть. Впредь Грифон не повторит допущенной ошибки.

Около дверей своего кабинета Акулов остановился.

– Заходи один. И повежливее, Сема, я тебя прошу.

– Не боись, Акула, за две тыщи баксов расшаркаюсь по полной программе.

Я вошел со словами:

– Добрый вечер. Простите, не знаю, как вас величать.

На мягком кожаном диванчике подле уютного журнального столика сидел молодцеватый рослый господин, отдаленно напоминающий Пал Палыча Знаменского из архаического телесериала.

– Зовите меня Пал Палыч.

Ого! Товарищ с юмором. Знает о своем сходстве и не иначе относится к нему с хорошей долей иронии.

– Позволите сесть в кресло, Пал Палыч?

– Будьте любезны, Семен Андреич… Странно у нас начинается диалог, словно в Дворянском собрании.

– Работодатель мой, месье Акулов, велели быть вежливым.

– Понятно. Однако давайте оставим лицедейство до лучших времен и поговорим о деле.

– Я вас слушаю.

– Хочу предложить вам одну аккордную работенку. Не особо простую, зато денежную.

– Поконкретнее можно? Насчет «денежной» – задаток я взял, но, если что, могу и вернуть.

– Конечно! Один миллион долларов.

– Шутить изволите? Две тыщи задатка и девятьсот девяносто восемь потом?

– Мы же договорились оставить лицедейство, правда? Я вам предлагаю миллион.

– Я должен убить президента?

– Давайте все же вести разговор в серьезном тоне.

– Простите, но подобные суммы мною с трудом воспринимаются серьезно.

– Понимаю вас, но тут важна точка зрения. Вообразите, что я приду с подобной суммой в конверте на прием к министру почти любого департамента. Меня же на смех поднимут.

– Да, согласен. Газетки иногда почитываю. Министр вас с подобной взяткой вряд ли воспримет всерьез.

– Ну вот, видите! А для вас миллион – это состояние. Правда?

– Истинная правда, Пал Палыч.

– Вот и хорошо. Не скрою, нам нужен рукопашник вашего уровня. Возможно, придется помахать кулаками, но не это главное. Если вы согласитесь, придется поставить жирный крест на предыдущей жизни. В Москву вы больше не вернетесь. Вас ожидает Запад, миллион долларов и почти полная безопасность.

– Про «почти полную безопасность» можно подробнее.

– Можно, но после. Я и так с вами откровенен, Семен Андреич, на грани допустимого. К тому же деньги и Запад с почти полной безопасностью вас ожидают далеко не сразу. Сначала придется пройти маленький конкурс, своеобразный экзамен. Сережа Акулов вас рьяно рекомендовал как отменного специалиста, да и сам я сегодня удостоился лицезреть ваши подвиги и справочки про вас заранее удосужился навести. Но упомянутый мною экзамен может закончиться для вас, уважаемый, и летальным исходом. Я просто обязан это сказать.

– В чем же меня будут экзаменовать?

– Не волнуйтесь. Ничего особенного сверх того, что вы проделали сегодня вечером на потеху публике, от вас не потребуется. Да, и кстати – Акулов знает только то, что мне требуется отменный рукопашник. Две тысячи якобы задатка придуманы специально для него. Думаю, Акулов воображает нечто из серии «рогатый, богатый, но скупой и трусливый муж мечтает увидеть соперника с разбитым носом».

– Ха, «лимон» баксов – и вдруг не договоримся!

– Миллион и новая биография, не забывайте.

– Помню. Один вопрос. Про экзамен я понял. Допустим, я его прошел, что после?

– Работа. Простите, но об этом я вам сейчас ничего не скажу. Кроме того, что работа займет не более полутора часов плюс полгода подготовительный период.

– Ясно. И если я сейчас соглашусь, то?..

– То из этого кабинета мы выйдем вместе, никаких посторонних контактов, сядем в мою машину – и для вас начнется другая жизнь. Подчеркиваю: сколь долгой она будет, зависит только от вас.

– Ну а если я пройду экзамен, выполню работу – и после вы меня шлепнете?

– Ваше последующее благополучие, правда, несколько стесненное – заметьте, НЕСКОЛЬКО, – вписывается в наши планы. Более того, если вы перестанете существовать во время или после выполнения работы, мы понесем колоссальные убытки. И хватит об этом, я и так чересчур болтлив.

– А если мы выйдем отсюда и вы меня…

– Я похож на маньяка? Если бы мне нужны были люди, скажем, для садистских забав или охоты на человека, то кругом полно бомжей. Если же я псих-гурман, помешанный на, скажем, боях без правил ДО СМЕРТИ, то, простите, могу подобрать бойца помоложе и повыносливее вас. Нам нужен человек именно вашего возраста, именно с вашими способностями и биографией. Поверьте, не ради пустых забав. Впрочем, можете мне не поверить и отказаться.

– Времени на размышление у меня, конечно же, нет?

– Я в вас заинтересован, но не настолько, чтобы уламывать до утра. Вы хороши, но не уникальны, милейший. Ваш сегодняшний соперник, например, соответствует моим требованиям не менее, если, простите, не более, чем вы! Надеюсь, две тысячи, заплаченные за беседу, гарантируют ваше молчание касательно ее содержания. Заметьте, если вы расскажете про миллион, то, во-первых, вам никто не поверит, во-вторых, поползут слухи, и их источнику, то есть вам, гарантированы очень серьезные неприятности. Ну что, будем прощаться?

– Дайте подумать хоть минуту.

– Хорошо. Одна минута.

Я откинулся в кресле, прикрыл глаза. Надеюсь, Пал Палыч заметил, как я нервничаю, хотя внутренне я был абсолютно спокоен и даже рад.

Кончились загадки, ребусы, формулы. Начинается БОЛЬШАЯ ИГРА. Мне, пешке, предложено пройти в ферзи. Гроссмейстер искренне считает меня пешкой.

Вот будет сюрприз, когда я сделаю самостоятельный ход конем.

– Итак, Семен Андреич, минута прошла. Ваш ответ.

– СОГЛАСЕН.