– Граждане пассажиры! Храни вас боже! Приехал в Москву делать операцию, денег не хватает, подайте кто сколько сможет. Спасибо, храни вас боженька!

– Эгей, убогий, ходи сюда! Почему я тебя не знаю? Кто на Кольцевой работать разрешил?

– Моя графиня с Дирижером договаривалась.

– Какой такой Дирижер? Не знаю я никакого Дирижера. На Кольцевой Батя банкует.

– Пошли выйдем на «Новослободской», там всегда двое ихних дежурят. Промеж себя и разберитесь.

– Стальной, ты слышал? Мы где едем? Ништяк, как раз «Новослободская». Выходим, убогий, показывай.

– Вона они на скамеечке сидят.

– Это которые?

– Вона те, лысый и усатый, они под Дирижером ходят.

– Срисовал. За мной, Стальной! Не жуй сопли! А ты, убогий, тута жди. Мы быстро.

Для сладкой парочки на скамейке мы явились полной неожиданностью. Сели с двух сторон, поприжали ребят, они и глазом моргнуть не успели.

– Мы Батины, – представился Серый, – я Серега, а вот он – Стальной, слыхали?

– Не понял базара, пацаны, – процедил сквозь зубы Лысый. – Борзые, да? Рогов давно не ломали?

– Ништяк, поехали наверх, пободаемся. Стальной, приглядывай, чтоб не сдернули.

К скамеечке подошел дежурный милиционер. Вежливо спросил у Усатого:

– Иван Олегович, я нужен?

– Пока нет, Коля, иди гуляй. Вот с козликами побазарим на воздухе, потом будешь нужен, вызовешь для них «Скорую помощь».

Милиционер понятливо кивнул и молча ретировался, а мы, все четверо, постреливая друг в дружку глазами, пошли к выходу.

На ступеньках эскалатора Усатый спросил:

– Чьи хоть вы будете, такие борзые?

– Батины мы, я ж уже говорил! – обиделся Серега. – Батя всю Кольцевую держит.

– И давно? – прищурился Лысый.

– Кольцевая всегда была за Батей.

– Ну вы борзые!

– Пошли, пошли, вона туда, на стройку. Стальной, не отставай!

Наша дружная компания поспешила спрятаться от взглядов досужих прохожих за деревянным забором, окружившим очередную грандиозную московскую новостройку. Здесь никто на нас не обратит внимания. Местные работяги привыкли к постоянным разборкам на своей территории и воспринимают их философски, то есть с полным безразличием.

– В общем, слушайте сказку, пацаны, – начал Серега откровенную беседу. – Раньше Кольцевую держал Гарик, потом ваш основной Гарика потеснил, теперь вы держите, но и Гарик, и вы держите только ларечников с газетчиками и шмар, а мы всегда держали убогих, выезжаете? Нищета за нами!

– Кто так решил? – спросил Усатый.

– Всегда так было, скажи, Стальной!

– Ку-ку! – Обогнув забор, на территорию стройки вошла группа мордоворотов числом человек этак десять.

– Кто тут на наших наезжает?

Центровой новоприбывших зло уставился на нас с Серегой.

– Мент стукнул, тот, что в метро подходил, – шепнул я Сереге.

– Вы чего шепчетесь там, отморозки? – Центровой подошел к нам вплотную. – Оружие с собой носите?

– Нет, ни к чему нам, – ответил я.

– Верю на слово. Пошли-ка за мной, на машине прокатимся, тут недалеко.

Пока мы шли к поджидающей нас на улице колонне подержанных иномарок, Лысый отвесил Серому смачный пендель. Серега молчал, будто язык проглотил.

Меня посадили в голубую «Тойоту», на заднее сиденье, зажали с боков парой благоухающих дорогим мужским парфюмом амбалов. Куда сел Серега, не знаю. Я не оглядывался.

Кортеж иностранной рухляди минут за сорок домчал нас до Сокольников. Тут все вышли и толпой двинули под сень деревьев. Меня снова объединили с Серегой. Шли мы с ним бок о бок в глубину лесопарка, прекрасно понимая, что, вполне возможно, сейчас нас будут кончать.

– Все, козлики, пришли. Тут, на этой полянке, и потолкуем, – сказал Центровой, останавливаясь.

Глухомань, насколько это возможно в Сокольниках. Город шумит вдалеке, вокруг безлюдно. Еще бы! Любой прогуливающийся по парку прохожий, завидев толпу молчаливо бредущих жлобов, сразу же поспешит поближе к цивилизации. И менты в том числе, что они, не люди, что ли? Им тоже пожить охота, как и нам с Серегой.

– Пацаны, позвоните вашему главному, пусть он с нашим Батей свяжется… – залепетал Серега и тут же схлопотал по шее от Лысого. Замолчал.

– Ребята сказали, тебя Стальным зовут. Это правда? – Центровой с интересом меня разглядывал, полностью игнорируя личность моего напарника.

– Стальной Кулак меня зовут.

– Ух ты, как страшно, – рассмеялся Центровой. Был он росточку среднего, как и я, но заметно выделялся среди табуна окружавших его быков.

Все в нем, и стать, и выправка, выдавало бывшего спортсмена. Скорее всего боксера. Спину горбил характерно, нос, если внимательно присмотреться, видно, что был сломан, на верхней губе маленький шрамик.

– Слушай, Стальной Кулак, а почему у тебя такое страшное имя, можешь сказать?

– Могу. Дрался я в этой жизни много и успешно, вот и назвали люди.

– Каратист, что ли?

– Верно, каратист. А если правильно говорить, то каратека. Черный пояс.

В глазах у Центрового блеснула злая искорка. Ура! Я выбрал правильный психологический ход. Настоящие боксеры-спортсмены в большинстве своем каратистов не жалуют и никогда не упускают случая набить им морду. Каратеки в нашей (да и не в нашей тоже, чего греха таить!) стране на девяносто процентов сплошные пижоны, все больше философствуют, а тренируются так себе. Их спортивно-оздоровительная физкультура не идет ни в какое сравнение с серьезной подготовкой боксеров-профи. А посему исход схватки боксер – каратека почти всегда предрешен.

– Пацаны, давайте по понятиям разберемся… – снова попытался взять слово Серый, но получил от Усатого ногой в живот, согнулся и тоскливо замолчал.

– Слушай, Кулак, – продолжил Центровой, – давай с тобой подеремся. Один на один. Я против тебя. Кто победит, за тем и Кольцевая.

– Я бы с радостью, но я вопросов, за кем что числится, не решаю. Я человек маленький.

– Скажи лучше честно, что зассал.

– Нет, отчего же сразу зассал? Хочешь, давай подеремся. Если моя возьмет, ты… Хотя ты уже не сможешь… Кто-нибудь из твоих позвонит вашему основному, и пусть они решают вместе с нашим Батей, как дальше жить. Договорились?

– Догомонились!

– Землячок, а не получится так, что я тебя завалю, а мальчики твои за это на меня сильно осерчают?

– Не писай, Кулак! Западло им честную сделку ломать.

– Очень хорошо! Значит, договорились: как только ты скопытишься, меня и моего друга сразу же отпускают, да?

– Да-да! Хватит языком чесать, давай начнем.

А погода стояла великолепная! Лето в самом разгаре, солнышко в зените, птички поют, травка зеленеет…

Пленившие нас с Серегой ребятки шустро очистили полянку от сучковатых веток, бутылочных осколков и прочего мелкого мусора, после чего вольготно рассеялись по краям, развалились на мягкой траве, закурили.

Я и мой спарринг-партнер вышли на середину. Я остался в чем был: кроссовки, джинсы, футболка. Центровой же рубаху снял и, голый по пояс, разминался, поигрывая мускулами.

– Ну начали, что ли? – предложил я.

– Давай, – кивнул боксер, принимая характерную стойку.

Давай так давай! Встаю в «позицию воздуха». Ноги широко расставлены, руки разведены в стороны, ладони открыты. Вот он я – весь перед тобой, бей – не хочу. И он ударил. Нокаутирующий апперкот в подбородок. Не меняю позы, отклоняюсь назад, кулак пролетает мимо. Следующий боксерский удар – прямой в солнечное сплетение. Простой смертный от такого тычка сразу же докажет, что он действительно смертен. Я – другое дело. Принимаю удар на грудь, одновременно бью обоими растопыренными ладошками по лопоухим ушам своего противника. Не очень сильно. Так, чтобы оглушить, а не убить. Он подобного финта не ожидает. Он уверен в своем прямом с правой, привык, что боксерский мешок после подобного удара отлетает далеко вперед, так что можно успеть до его возвращения сделать пару вздохов, помнит, как коллеги-спортсмены, получив от него коронный прямой в корпус, падали на канаты, но я-то не боксерский мешок и не спортсмен! К тому же стою я не просто так, а в «позиции воздуха»…

Фокус прост: я не подставлялся под удар, а как бы сам ударил своей грудью летящий навстречу кулак. Ладошками по ушам тоже надо бить умеючи. Нужно собрать ладонь лодочкой и во время контакта с целью резко растопырить пальцы – эффект будет в прямом смысле потрясающим…

Моего противника слегка пошатывало. Наверное, сейчас у него пред глазами летали черные мухи, а в ушах жужжали комары.

– Вот почему меня называют Стальной, – изрек я, обращаясь к притихшей публике. Вышел из боевой стойки, демонстративно повернулся к противнику спиной. Оглушенный боксер бросился на меня, честно признаюсь, неожиданно. Оклемался на удивление быстро, молодец! Но я успел почувствовать затылком его движение. Помог третий глаз.

В Гималаях третьим глазом называется область в районе переносицы, там, где, согласно учению йогов, находится чакра аджна. Мой дед учил меня, что третий глаз расположен у человека на затылке. Якобы раньше у людей там действительно был самый настоящий глаз, но в процессе эволюции он исчез, однако остались рудиментарные нервные окончания и их можно развить, научиться «видеть» затылком. Я учился долго, упорно и очень старательно. Как известно, и зайца можно научить играть на барабане, если учить правильно. Меня учили правильно…

Я развернулся на пятках, выбросил вперед руку. Предплечьем блокировал удар в лицо и послал свой кулак точно в нос противнику.

Когда я отдернул руку, носа у Центрового уже не было. Вместо носа посередине физиономии красовалась огромная красная клякса с белыми вкраплениями раздробленных хрящиков.

– А вот поэтому меня называют Стальной Кулак!.. Чего вы сидите? Вашему шефу срочно нужно в больницу, а вы разлеглись тут на травке, рты пораскрывали!.. Пошли, Серега, нам с тобой тоже пора…

Соратники побитого боксера деловито засуетились. На нас с Серым старательно не обращали внимания. Я их понимаю. С одной стороны, гнусно чувствовать свою команду побежденной, с другой – страшно. Меня боятся. Выстрелить в спину западло, а драться на равных слабо.

– Чего притих, Серега?

– Мне говорили, что ты крутой, Тихий рассказывал, но я не въехал. Прости, Стальной, я тебя не за того держал, наезжал не по делу…

– Не шестери, Серый! Я не крутой. Крутые – это те, кто в авторитете, а я рядовой боец, такой же, как и ты.

– Ну да! «Такой же»! А то я не видел, как ты ихнего бугра разукрасил. Как в кино. Тихий нес, будто ты у него на глазах десяток бакланов положил, теперь верю.

– Не десяток, а всего лишь троих. К девке пристали, трахнуть хотели. Мы с Тихим мимо шли, одного я, наверное, пришил, он на меня с пером кинулся, его же перышко я ему в глаз и вставил.

– Страшный ты, Стальной, – как-то по-детски потупившись, очень тихо произнес напарник Сергей. И куда только подевалась его обычная хамоватость? – Зверюга ты…

– Я не страшный, я справедливый. А то, что зверюга я, это точно подмечено. С волками жить – по-волчьи выть. Слыхал такую поговорку?

За приятной беседой я и не заметил, как мы вышли из лесопарковой зоны. Еще полчаса назад Серый бы распорядился: «Стальной, давай тачку лови!» Теперь сам побежал тормозить частника. Служит, собака.

Не люблю я бандитов. Гонору полные штаны, а как пуганешь, сразу же готовы подметки лизать. Пугать только нужно уметь. Особенно мне противны бандиты из моего ближайшего окружения. Знаете, кто такой крысиный король? Это крыса, которая выжила, закрывшись в бочке вместе с другими крысами. Сожрала себе подобных и выжила. Мы все, те, кто под Батей, крысиные короли. Нас выдернули из каши грязных нищих тел и поставили командирами над вчерашними братьями по несчастью. Ох, с каким наслаждением я бы разодрал глотку тому, кто на вершине этой пирамиды, неведомому и недосягаемому Императору Дна!

Рассуждая без эмоций, как математик над формулой, должен признать – идея создать империю бомжей гениальна. Большинство бандитских группировок нищую Москву просто не замечают, брезгуют. Конкуренция нулевая, власть абсолютная. Недовольных подданных можно карать без всяких проволочек, не опасаясь ни мести соплеменников, ни соответствующих государственных органов. Полная, беспредельная власть над никому не нужными, включая их владельцев, телами.

Кстати, не так давно под нашим бандитским патронажем оказалась группа религиозных деятелей, опять же сорганизованная из бывших бомжей. Сдается мне, что хозяева мира оборванцев не остановились на всевластии телесном и возжелали властвовать еще и над душами своих подданных.

– Стальной! Я тачку поймал, поехали.

– Поехали, Сережа.

– У тебя бабки есть?

– Немного, но на тачку хватит.

Денег я практически не видел. Получал мелочь на карманные расходы. Мог купить себе жвачку, сигареты, жетоны на метро. Заплатить частному извозчику – почти предел моих финансовых возможностей. Зато нас бесплатно и хорошо кормили, раз в неделю разрешали выпить, но в меру, и опохмелка на следующий день категорически запрещалась. Вместе с нами в качестве секс-обслуги, а по совместительству уборщицы и поварихи, жили молодые ядреные девки, естественно, бывшие бомжихи. В общем, коммуна, от каждого по возможностям, каждому по потребностям. Первобытный коммунизм в действии.

Сам собой возникал законный вопрос: «А что дальше?» Ну отмыли бомжа, подлечили, отпахал на благодетелей болезный какое-то время и чего? А ничего! По моим наблюдениям, коммунары работали года два, никак не более. Потом они погибали при очередной разборке. Всегда можно найти для бойца задание, которое прямехонько приведет его на кладбище, точнее, к неприметной яме в подмосковном лесу, без холмика и без креста. Были и отдельные особо одаренные счастливцы, сделавшие карьеру. Наш бригадир Батя тому пример.

Подозреваю, раньше Батя был военным. Атмосфера житья в казарме ему по вкусу. Перед начальством трепетен, для «подчиненных» – отец родной. И другой жизни ему не нужно, он счастлив сегодня, ему хорошо. Скорее всего бандитов-долгожителей выбирал в первую очередь, по психологическому принципу. Отсеивали таких, как Батя, – исполнительных, благодарных, истинно покорных и покладистых. Всех прочих пользовали и устраняли. Мельница селекции работала безостановочно. Ряды рекрутов пополнялись ежедневно. Медленно, но верно росло число «бессмертных» – отборных, беззаветно преданных гвардии.

Помимо воинов, есть в Империи и другие касты. Лично встречался «по работе» со сталкерами столичных помоек и свалок. Образованные люди, между прочим, искусствоведы-эксперты. Знавался я и с дамой-стилистом. (Раньше ее звали Машкой Триппер, а теперь она ведает экспортом девочек-сироток в заграничные бордели.) Лично присутствовал при сделке, когда одного отмытого и откормленного механика по автомобилям продавали рабом в автосервис в Ташкент. Представители иных сословий проживут дольше, но я воин, я обречен, и это замечательно!

Погиб Семен Ступин, его искали, но не нашли. Исчез бомж Десант, преобразился в бандита по кличке Стальной Кулак. Канет в Лету Кулак, и воскреснет обыватель Игорь Игоревич Козловский, благо паспорт сего гражданина России с моими фотопортретами на нужных страничках давно припас еще Сема Ступин, и дожидается документ своего часа в надежном тайнике рядом с увесистой пачкой американских банкнот и кое-каким полезным скарбом. Сомневаюсь, чтобы какая-либо спецслужба, государственная или мафиозная, смогла отследить цепочку Ступин – Десант – Стальной. И морально, и физически, и ситуационно я созрел для новой жизни, осталось дождаться подходящего момента для очередной героической гибели…

– Правильно, внучек! Все правильно ты рассчитал. – Дедушка присел рядом, заглянул мне в глаза. – Я тоже после того, как покинул Острова, несколько раз сбрасывал шкуру. Умирал от тифа в лагере на Колыме, был похоронен в вечной мерзлоте вместе с двумя десятками настоящих покойников. Потом в Карелии утонул в болоте. Там я жил узбеком, да вот незадача – приехал поохотиться в карельские леса настоящий узбек, партийный бонза. Мне пришлось утонуть, и мой сын остался сиротой. Потом я сгорел в Ростове, после этого подорвался на мине при переходе советско-китайской границы. Как видишь, я прошел сквозь пять стихий, прежде чем нашел тебя…

– Эй, Стальной, – Серый аккуратно тряс меня за плечо, – просыпайся, приехали.

Я открыл глаза. Еще секунду видел перед собой лицо деда, потом оно стаяло, слилось с серой стеной хрущевской пятиэтажки.

Расплатившись, мы вышли из машины, привычно направились в знакомое, пропахшее кошками парадное, поднялись на пятый этаж. Вот и наша дверь. Официально тут прописан неведомый мне пенсионер. Мы квартиру снимаем. Подолгу на одном месте мы не живем. Меняем квартиры как перчатки. Иногда, как сейчас, существуем в тесноте, а бывает, жируем в хоромах.

Ключей у нас с Серегой не было. Позвонили, дверь открыл «дневальный». Сегодня дежурил Тихий.

– Где Батя? – с порога начал Серый. – Срочно нужен, нас чуть не пришили.

– Нету Бати дома, – ответил Тихий шепотом. У него было больное горло, и громко разговаривать он не мог. Отсюда и кличка.

– Позвони ему на сотовый, доложись.

Серый побежал в кухню звонить, а я прошел в единственную комнату. Не комната – сплошные кровати. Нас тут помещалось аж семеро быков плюс три телки.

– Стальной, трахнуться хочешь? – На раскладушке возле окна дремлет Оленька, эта всегда готова.

– Жрать хочу, курить хочу, трахаться лень.

– Сейчас накормлю. – Ольга потянулась, встала и абсолютно нагая пошлепала на кухню. Фигурка у нее – финиш. Вот только руки все в ранах. Кололась раньше, теперь только трахается.

Через пятнадцать минут мы с Серым трескали на кухне пельмени, запивали пивом. По случаю жаркого лета пиво разрешалось в умеренных дозах. Не пил только Тихий. Он был в полной завязке, закодированный. Капля любого пойла могла его убить. Тихий пришел к нам из бригады Лома. Там все были трезвенники, оттягивались исключительно посредством девочек. Месяц назад всю бригаду Лома замели менты, один Тихий ушел и был направлен к нам для дальнейшего прохождения разбойничьей службы.

После обеда я сел смотреть видак, пиратскую копию отечественного фильма «Брат-2». Отличный фильм, великолепная пародия на бандитское житье-бытье.

Серега, ничуть меня не стесняясь, трахал на соседней койке Ольгу. Пришли из супермаркета Галя с Мариной. Галя готовила ужин, Марина прибиралась. Тихий развлекался игрой в тетрис. Тихий на тетрисе малость двинутый. В общем, обычные серые будни солдат Армии Дна на отдыхе.

Батя и остальные пришли к вечеру. Поужинали, потом Батя прогнал всех из кухни. Нас с Серегой попросил остаться и подробно еще раз рассказать про дневной инцидент. Серый уже ввел Батю в курс дела по телефону и теперь живописно смаковал детали.

Батя слушал внимательно. Большой пузатый мужик лет пятидесяти, ему действительно очень подходит кличка Батя. Лицо добродушное, нос картошкой – миляга. Если бы сам не видел, никогда бы не поверил, что добродушный Батя может хладнокровно, с улыбкой расстрелять нарушившего его приказ подчиненного.

– Вот чего… – изрек Батя, дослушав до конца. – …Я после твоего, Серый, дневного телефонного доклада сделал звоночек и выяснил одну неприятность. Стальной ихнего бугра замочил. Сова, так звали покойника, скончался по дороге в больницу. Череп ты ему расколол, Стальной.

– Стальной по понятиям махался. Разве ж он виноват, что этот ихний таким хлюпиком оказался?

– А ты за Стального не заступайся, не шестери. Я на Кулака баллонов не гоню. Только завтра вам, ребята, в метро нельзя. Поедете с бригадой Антона работать, с утра машина придет.

– Есть! А кто такой Антон?

– Антон, Серега, бригадир вроде меня. Он недавно троих своих прикопал, теперь нуждается в людях.

– А чего делать будем, не знаешь, Бать?

– Не интересовался. Антон вам все сам объяснит. Я не пойму – ты что, Серый, боишься?

– Не, что ты! Я к тому, что если стрелять придется, так я не умею.

– Не боись, стрелять не придется… Ладно, пошли спать, завтра вставать рано.

Сегодня была моя очередь спать с Галей. Я ее совсем не хотел, но нужно держать понт, жить в образе. Ведь кто такой Стальной Кулак? В меру туповатое, очень сильное животное, угрюмое, неразборчивое и похотливое. Таков мой имидж на сегодняшний день.

Галка лежала подо мной бревном, удовольствие минимальное. Туда-сюда, сюда-туда, раскладушка монотонно скрипит, справа Батя храпит, слева Серый елозит на Ольге. Воняет мужским и женским потом, жирные комарики норовят пристроиться на моих голых ягодицах – порнография!

Ночью мне снова снился дедушка. Он метал в меня ножи, а я их ловил за лезвия. Обычно дед еще при этом клал мне на плечи коромысло с двумя под завязку полными ведрами и строго следил, чтобы не пролилась ни одна капля. Во сне никаких ведер не было, поэтому ловить ножи было легко и приятно.

Будильник затараторил в пять часов утра. Батя приоткрыл один глаз и распорядился:

– Стальной с Серегой, на выход, машина в полшестого подъедет. Галка с Ольгой, ко мне. Ольга рядышком, Галка в ноги, быстро!

Наскоро одевшись, побрившись, помывшись и хлебнув кофею, мы с Серегой вышли на улицу. Еще шести нет, а уже припекает, что-то последние годы в Москве летом, как в Африке. Неужели действительно климат на планете меняется в натуре?

Смешно! Я даже мыслю как бандит, и мои внутренние монологи в последнее время пестрят словосочетаниями «по типу того» и «в натуре», а уж блатные и полублатные словечки просто родными стали. Вжился в образ на зависть последователям системы Станиславского.

Ровно в половине шестого утра рядом с нами затормозил крытый фургон с надписью «Хлеб» на борту. Узнал я его сразу же. Тот самый фургончик, куда меня полгода назад пытались загрузить в компании других бомжей с Ленинградского вокзала.

В кабине рядом с шофером сидит милицейский капитан.

– Вы Серый и Стальной? – Мент широко улыбнулся, подмигнул.

– Ну мы… – удивленно уставился на милиционера Сергей.

– Полезайте в кузов! Шустренько, опаздываем!

Мы обошли фургон сзади, постучали в запертые железные створки-двери. Нам открыли, протянули руку.

В фургоне вдоль стен-бортов сидели трое мужиков примерно нашего неопределенно-среднего возраста.

– Я Антон, – представился худощавый коротышка. – Оружие есть?

– Не носим, – зло буркнул Серега.

– Зря. На охоту едем, пистоли не помешали бы.

– Кого будем стрелять? – спросил я.

– Не стрелять, ловить. Бомжей будем ловить. Сегодня заказали взять четыре штуки, поздоровее и поживее.

– А на хрена они нужны? – спросил Серый с неподдельным любопытством.

– Не твоего ума дело! – огрызнулся Антон.

– Ладно тебе, Антон, не напрягай ребят, – лениво вмешался в беседу сидевший рядом с Антоном мужичонка. – Мы, ребята, часто их ловим. Сегодняшних повезем за город в собачий питомник. На них будут собак притравливать, охранных.

Фургон подскочил на выбоине. Все дружно заматерились.

– Скоро, блин, приедем, – констатировал Антон. – Я эту кочку помню. До Плешки осталось минут семь езды. У вас, ребята, с документами порядок?

– У меня удостоверение, что грузчиком работаю в мебельном магазине. У Стального справка беженца из Казахстана.

– Хлипкие бумажки, – сморщился Антон. – У наших всех паспорта… Ладно, посидите в машине, потом бомжар вязать поможете. Там в углу найдете веревку и пластырь…

Автомобиль дернулся и остановился.

– Все, мы пошли. – Антон демонстративно достал из кармана мятых брюк газовый «вальтер», засунул пистолет за пояс под полу брезентовой ветровки. – Без оружия нельзя. Бывает, некоторые просекают, в чем дело, и сопротивляются. Зимой вон Зуба один замочил…

Трое разбойников выпрыгнули из машины. Мы остались вдвоем в приятном полумраке.

– Как думаешь, Стальной, на хрена мент в кабине?

– Если тормознут гаишники, в фургон не полезут, мент отбрешется. Или если Антон пальнет с перепугу, мент опять же отмажет.

– А-а… Складно придумано.

– Трус ты, Сережа.

– Не был бы трусом, давно бы в земле гнил.

– А что, любишь жизнь?

– Не то чтобы люблю, привык…

Скучали в одиночестве мы недолго. Через полчаса вернулся Антон со товарищи и с четырьмя немытыми оборванцами. Бомжей повязали в пять минут. Они почти не сопротивлялись. Один попробовал шуметь, получил от Антона кулаком в живот и захлебнулся криком, остальные вообще воспринимали происходящее с философским безразличием на небритых бледных лицах. Помню, я читал про то, как отбирают лошадей для скачек. Хлещут бедного конягу кнутом и смотрят: сломается, значит, негоден, дергается, бунтует – то, что надо. Боятся лошадки кнута, а страх ведет к повышению адреналина в крови. Адреналин либо заставляет сопротивляться, бороться до самого конца, до последнего вздоха, либо туманит мозг, вводит в состояние ступора. Это чисто индивидуальная особенность каждого живого организма. Одни – жертвы, другие – воины.

– Все, поехали. – Антон стукнул кулаком по обитой дюралем стенке, отделяющей нас от кабины водителя. – Путь неблизкий, за город пилить, потом еще разгружать их…

Ехали долго, много курили, старались перебить характерный запах от сваленных на полу тел. Серега мой заскучал. Дымил не переставая, папиросу за папиросой. Примерял, наверное, на себя участь пленников. Закончить жизнь в компании разъяренных псов-людоедов – перспектива та еще…

Я же лениво рассматривал Антона и его банду. Точнее, блестящие желтые цепи на толстых шеях. Интересно, что начальство при всем своем финансовом аскетизме не поскупилось на бандитскую бижутерию. Конечно, цепуги не золотые, но свою знаковую функцию выполняют, сигналят ментам и обывателям – не подходи, перед тобой бандит, бойся его, трепещи. В нашей бригаде побрякушки не котировались. Батя украшений не признавал. Армейская косточка глубоко сидела в его простецкой натуре и активно протестовала против любого гражданского антуража.

Машину потряхивало. Город остался позади, едем по грунтовке. Я приподнялся, заглянул в маленькое самодельное неуставное окошечко-иллюминатор на фургонном боку – источник света и свежего воздуха. Вокруг за окошком зеленый частокол леса, почти дремучего.

Вдруг ни с того ни с сего машина резко затормозила. Я чуть не свалился на Серегу, что сидел рядом. Хлопнула дверь водительской кабины, в окошке мелькнула серая фуражка.

– Антон! Отопри! – Мент-экспедитор колотил кулаком в задний борт фургона.

Я был рядом и не мешкая откинул внутренний засов. Обе створки заднего борта разом распахнулись. Яркий дневной свет слепил привыкшие к полумраку глаза.

– Чрезвычайное происшествие! – крикнул мент за бортом, активно жестикулируя серой рукой с трубкой спутникового телефона в кулаке. Коррумпированный служитель правопорядка пребывал в состоянии крайнего возбуждения. – Папа звонил! Они в шести километрах к северу от нас, на них напали! Наши держат пока оборону, отстреливаются. Всем, кто рядом, приказано прибыть на подмогу!

Милиционер высказался и галопом побежал обратно в кабину. Через секунду машина сорвалась с места, будто на старте «Формулы-1». Задние незапертые створки захлопнулись, снова открылись и снова хлопнули, словно оконные рамы в бурю.

– Антон, кроме твоего пугача, оружие есть еще? – прокричал я сквозь грохот незапертых дверей и гул мотора.

– Нету! Только ножи…

Братцы-разбойнички засуетились, насколько это было возможно, сидя в кузове прыгающего по ухабам взбесившегося грузовика. Автодорожные неудобства мешали сосредоточиться на предстоящих боевых действиях, отвлекали, вселяли ложный оптимизм.

– Все в кайф, братья! – заорал раскрасневшийся, как после бани, Антон. – Поможем, и Папа нас поднимет! В авторитет войдем!

Как известно, в России две беды. Обе я имел счастье наблюдать лично на данном историческом этапе своей многотрудной жизни: под колесами убегает в неведомую даль раздолбанная дорога, а напротив радуется предстоящему кровавому делу законченный раздолбай. Гармония по-русски, почти идиллия!

– Стальной! Там будут стрелять? – Серега искал взглядом мои глаза. Перепугался парень, того и гляди бухнется в обморок от избытка адреналина в организме.

– Нет, Серый. Стрелять не будут, будут цветочки собирать…

– А мы как стрелять будем, у нас же пушек нету?.. – Серега проигнорировал мою глупую шутку. Ему вообще не нужны были мои ответы, он беседовал сам с собой, бредил.

– Из пальца будем стрелять, Сережа! Вот на том свете над нами после посмеются ангелы!.. Или черти, скоро увидим.

Я был в восторге. Пребывал в состоянии приятного пьянящего возбуждения. Судьба подарила мне шанс! Лучшей возможности уйти со сцены, героически погибнуть на глазах множества заинтересованных и знаменитых зрителей просто невозможно представить. Пройдет каких-нибудь жалких полчаса – и я свободен! Стальной Кулак сделался достоянием истории, и в бандитских скрижалях зафиксируют его честную смерть на поле брани, точно так же, как девять месяцев назад зафиксировали в милицейских протоколах кончину Семена Ступина.

Первые одиночные выстрелы заставили шофера свернуть с дороги. Автомобиль спешил на звук стрельбы, словно мартовский кот на крики течной кошки. Фургон мчался по необычному для Подмосковья сосновому редколесью. Жалко, киношникам неведомо это место, могли бы экономить на командировках в Прибалтику. Чуточку воображения – и за ближайшем поворотом можно увидеть свинцовую гладь Балтийского моря. Водитель у нас был отменный. Крутил слалом между сосновых стволов с лихостью мастера спорта международного класса. Не водитель – шофер! Разница огромадная, ее вам растолкует любой шофер, если вы с таковым повстречаетесь и не оскорбите виртуоза баранки позорным обращением «водитель».

Совсем рядом, чуть впереди, затрещала автоматная очередь. Машина вильнула. Тупой звук удара, сдавленный крик, и я с удовольствием наблюдаю, как сзади за нами уткнулся носом в сухие сосновые иглы мертвый автоматчик в черном комбинезоне.

– Бомжам веревки разрежьте, – командует Антон, – пусть бегут, отвлекают на себя внимание.

Стратег, мать его! Гуманист хренов! Небось думает: «Дам людям шанс выжить». Между тем связанные в фургоне бездомные имеют гораздо больше шансов выжить, чем бегущие под пулями.

Еще один автоматчик. Сзади справа. Шофер его не заметил. Черный комбинезон отделяется от рыжеватого соснового ствола, вороненый ствол «калашникова» выплевывает порцию свинца вслед машине. Не попал. Деревья хоть и редкие, но защищают. Стволы принимают на себя пули, спасают нас от преждевременной гибели.

Сдается мне, мы прорываемся через окружение. В центре круга, образованного вооруженными людьми в черном, должен окопаться Папа. Кто он, этот Папа? Очередной офицер Империи нищих или сам Император? Не знаю. Да и знать не хочу. Я не Дон Кихот. Я не сражаюсь с ветряными мельницами. Представится случай, с удовольствием прикончу Императора, но его трон тут же займет другой диктатор. Можно бороться с Системой, но победить ее герою-одиночке не под силу.

Автофургон подпрыгнул на кочке, вильнул носом и замер как вкопанный. Мы, пассажиры, дружно повалились на грязные доски пола.

Я первым выпрыгнул из машины, сразу же отскочил, укрылся за толстым сосновым стволом и огляделся по сторонам.

Редколесье кончилось, впереди ярко-зеленый мох, утыканный низкорослыми кривыми деревцами. Матово блестят на солнце перламутровые лужицы. Болото. Справа от меня, метрах в сорока, два громадных черных джипа, рядом с ними рассыпалась по земле горстка людей. Отчетливо вижу пятерых с оружием на изготовку – двое с короткоствольными компактными автоматами, у остальных пистолеты. Все ясно. Папу со свитой гнали в лес, зная, что болото их остановит. Цель акции отнюдь не тотальное уничтожение, Папу вознамерились взять живьем. План просчитан отменно, на пятерку с плюсом. Здесь, в глуши, можно не спеша поиграть в тактику и стратегию. Внезапное появление на игровом поле автофургона «Хлеб» – чистая случайность, досадная, но поправимая.

«Наши» выбирались из машины долго и неумело. Когда почти все сгрудились серой массой подле заднего борта, заработал вражеский автоматчик. Упали четверо бомжей, схватился за простреленное горло Антон.

– Бегом! Туда, к своим! – заорал милицейский капитан. Только сейчас капитан узрел наконец черные джипы и поспешил взять под свое крыло уцелевшую часть нашего маленького отряда.

Все побежали, и я побежал. Неслись толпой, табуном, послушно повторяли маневры лидера-капитана.

Снова заработал автомат. Рухнул рядом Серега. Пора бы и мне погибнуть, пришло время.

Слева аккуратная воронка, до половины наполненная гнилой водой под покровом зеленой болотной растительности. Падаю в воду. Без брызг и всплесков. Скатываюсь по краю воронки, подныриваю под зеленую пленку на поверхности, надежно фиксирую тело под водой, благо можно зацепиться ногами за кстати обнаруженный топляк, и аккуратно высовываю на воздух нижнюю часть лица.

По-японски это называется «кицунэ-гакур» – «лицо в ряске» – один из так называемых «способов использования воды». Метод маскировки, при котором ниндзя полностью скрывается под водой, оставляя на поверхности лишь рот и нос, обложенный болотной ряской.

Теперь меня с двух шагов не заметить. Было дело, играли мы с моим дедушкой в прятки. Во время этих поучительных игрищ на свежем воздухе я и освоил метод, которым сегодня не преминул воспользоваться.

Теперь основная моя задача – ждать. Скорее всего ждать придется долго. Когда там, «на земле», настреляются вволю и угомонятся, выберусь из воды, броском уйду километров на десять в глубь леса, подальше от места кровавых разборок, и затаюсь до ночи. Просохну, отдохну, и все! Я свободен!

Трупы погибших никто пересчитывать не будет. Сам работал в похоронной команде, знаю.

Примерно полчаса или около того вокруг было достаточно спокойно. Стреляли далеко справа, и я в своем укрытии оказался вне зоны боевых действий. Но вскоре ситуация в корне изменилась. Выстрелы гремели все ближе и ближе, мое чуткое ухо улавливало уже не только свист пуль и вопли раненых. Я слышал совсем рядом шорох листьев под ногами бойцов, их негромкие, напряженные голоса, клацанье затворов. По злой иронии судьбы, я оказался в эпицентре перестрелки. Решающий штурм осажденной стороны происходил буквально над моей мокрой головой, и все бы ничего, да вот незадача – обороняющиеся пустили в дело свой последний резерв – гранаты.

Первая граната рванула шагах в десяти от моего подводного убежища. Сдавленные стоны раненых, потом хруст веток под толстыми подошвами тяжелых башмаков, шум свалившегося на землю тела, плеск воды, и миниатюрная волна накрыла мою полупритопленную физиономию. Некто из уцелевших после взрыва залег на краю облюбованной мною воронки. Использует поросший мхом край ямы как бруствер. Грязные ноги утопил по щиколотку в воду буквально в трех-пяти сантиметрах от моего лица. Как я ни старался, все же хлебнул затхлой болотной водицы. Чудом сдержал кашель.

Следующий взрыв грянул далеко от меня. Вторая граната предназначалась противоположному краю кольца блокады.

Под ухом затараторил «калашников». Мой сосед по яме открыл огонь. Бил по «нашим» короткими, прицельными очередями. И тут я почувствовал всплеск вязкой болотной жижи. Нечто тяжелое залетело в яму. Не нужно блистать эрудицией, чтобы догадаться – в воронку забросили гранату.

Я среагировал мгновенно. Оттолкнулся ногами от зыбкого дна, вложил в это движение максимум сил и энергии. В детстве дед заставлял меня прыгать вверх с кучи песка. Первый год тренировок вообще ничего не получалось, в конце обучения я запросто выпрыгивал на пару метров вверх, и не просто так, а с грузом на плечах. Никаких секретов и фокусов, просто десять лет практики. Терпение и труд все перетрут.

Однажды я познакомился в пивном баре с дядькой, запросто гнущим медные пятаки, будто бы они сделаны из фольги. На вопрос пьющей пиво публики, как он этому научился, силач ответил: «Бери больше, неси дальше». От себя могу добавить: «…и как можно чаще, но под присмотром опытного инструктора».

Я пробкой выскочил из воды, успел упасть на землю, откатиться за одинокий сосновый ствол.

Граната взорвалась.

Вверх взметнулась туча брызг, зеленая болотная вода вперемешку с кровью и мелкими частями тела автоматчика.

Затылком, третьим глазом, чувствую опасность. Подпрыгиваю, отталкиваюсь пятками от сосны. Кручу сальто в душном, жарком воздухе. Свинец уродует мокрую кору дерева. Мокрую от воды, пропитавшей мою футболку. Секунду назад толстый ствол спас меня от осколков и теперь получил как бы в наказание порцию свинца.

В полете разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, приземляюсь на ноги. Автоматчик в черном комбинезоне передо мной на расстоянии вытянутой руки. Морда потная, удивленная. Привык парень наблюдать подобные моим финты исключительно на экране телевизора в дешевых гонконговских боевиках, где псевдониндзя влетают в кадр, оттолкнувшись от невидимой подкидной доски.

Еще один прыжок. Сдвоенный удар ногами в лицо автоматчику, приземляюсь на спину. Самортизировал локтями, оттолкнулся ладонями и встал на ноги. Парень в черном комбинезоне лежит передо мной со сломанной шеей. Забираю у покойника автомат. Теперь я вооружен, впрочем, и раньше, строго говоря, я не был безоружным. Любая часть моего тела умеет мгновенно превращаться в оружие. И любое оружие, попавшее в мои умелые руки, тут же становится частью тела в полном соответствии с принципом «кэм-тай-ити-йо» – «оружие и тело едины».

Глаз замечает впереди черные спины, указательный палец давит на спуск, заостренные свинцовые цилиндрики со свистом рассекают воздух, люди в черных комбинезонах корчатся в предсмертных судорогах. Неужели им не было жарко в своих балахонах? Оделись единообразно, чтобы в пылу боя не перепутать своих и чужих, про то, что лето на дворе, не подумали. Ничего, скоро остынут, закоченеют… Мне их не жалко, нет! Не я первый начал. Я попал в экстремальную ситуацию и веду себя соответствующе. Эмоции здесь неуместны. Нет плохих и хороших, есть те, что останутся жить, и те, которые останутся лежать на земле с остекленевшими глазами…

Как выяснилось, я оказался за линией оцепления, и моя огневая поддержка дала осажденным шанс вырваться из круга черных комбинезонов. Я расстрелял весь магазин одной непрерывной очередью. «Черные» не таились. У «наших» кончились патроны. Граната, вспугнувшая меня, была последней.

Я уложил девятерых «черных» и теперь наблюдал, как три перепачканные, растрепанные фигуры стремглав мчались в мою сторону. Рывок, достойный олимпийцев-легкоатлетов. «Наши» спешат вырваться из окружения. Впереди давешний милицейский капитан, следом двое незнакомцев.

Один – здоровенный двухметровый лось в когда-то белоснежном пижонском летнем костюме, на толстой шее неизменная золотая цепуга, другой – маленький, лысоватый, одет скромно: серые брючки, парусиновые туфли да неопределенного цвета рубашка с короткими рукавами.

Бегуны совсем рядом. Мент глядит на меня шальными глазами, узнает, пытается улыбнуться, сказать что-то типа того, что я молоток, но сил у него на слова не хватает. Милиционер показывает мне оттопыренный большой палец и налетает на меня, обнимает, виснет на плечах. Ни дать ни взять – «встреча на Эльбе», соитие Первого и Второго фронтов. Рядом тормозит Здоровяк, с ходу выдыхает вопрос: «Ты кто?..» На большее сил у него не хватает. Здоровяк жадно хватает ртом воздух, его широкая грудь ходит ходуном в бешеном ритме.

Третий участник забега падает рядом на колени, задыхается, захлебывается хриплым кашлем курильщика со стажем.

Интересно, чему они радуются? Вокруг-то еще полно стрелков. Минута-другая – и организуется погоня. А если «черные» замешкаются, я убью этих троих. В мои далеко идущие планы спасение соратников-бандитов никак не вписывается.

– Где остальные? – спросил Здоровяк, малость отдышавшись.

– Какие остальные? – удивился я.

– Да он не из гвардии, он Батин! – воскликнул радостный мент и наконец-то выпустил меня из своих дружеских объятий.

– Эгей! – громкий оклик сзади.

Оглядываемся дружно, всем квартетом. Из глубины леса, со стороны, свободной от противника, к нам спешит живописная группа. Человек двадцать, может, больше. По лесу ходить обучены, перемещаются плавно, почти бесшумно. Все вооружены миниатюрными изящными «узи», все голые по пояс. Разделись для того же, для чего противник обрядился в черные комбинезоны, – чтобы отличить своих от чужих.

– Наши! – радостно пискнул тщедушный обладатель залысин.

– Мы сумели связаться с гвардией, – объясняет мне мент. – Но если бы не ты, друг, нам конец! Патроны и гранаты кончились, бежать некуда…

Вот так! Лопухнулся я, как наипоследнейший салажонок. Ослабил бдительность и проморгал свою столь вожделенную свободу. Я, конечно же, слышал, как сзади кто-то тихо, крадучись приближается. Стоял я спиной к дереву, пули в затылок не опасался. Пребывал в полной уверенности, что на подходе резерв «черных», и наметил уже путь для бегства. Думал, сейчас отправлю к праотцам своих «друзей» и растворюсь в лесу. Очень хорошо придумал – одного, допустим, Здоровяка, бью так, чтобы он перед смертью поорал погромче. Жестоко, но отвлекающий фактор прекрасный. Люди в черном не стали бы выяснять, кто и зачем пустил кровь беглецам, приняли бы свершившийся факт как данность. Теперь же, на глазах у «своих», ничего не выйдет.

Гвардейцы перешли на бег и поравнялись с нами ровно через минуту. Половина, не останавливаясь, побежала дальше, остальные взяли нас в кольцо. Снова блокада, на этот раз с целью охраны.

– Как Папа? – спросил командир бандитской гвардии, тот самый, что кричал «эгей».

– В норме, – ответил Здоровяк и заботливо склонился над все еще коленопреклоненным коротышкой. – Папа, вы в норме?

– Живой, – прохрипел коротышка с залысинами.

– Вставайте, Папа, я помогу…

Ну вот и довелось мне лицезреть Императора нищих.

Это безусловно он – Император. Не генерал, не министр Империи, а ее Властелин, Владыка. Так подсказывает мое шестое чувство, оно меня редко подводило, и я привык ему верить.

Под охраной десяти полуголых мужиков наша компания ветеранов сегодняшнего вооруженного конфликта покинула театр боевых действий. На осиротевшую сцену вышли новые актеры, более пригодные для игры с одетыми в черное партнерами.

Марш-бросок в щадящем темпе длиною в два километра – и мы на дороге. Стандартный российский лесной тракт, каких тысячи. Милая сердцу пастораль так и просится на полотно живописца. Справа сосенки, слева березки, между ними песчаная колея и десять черных автомашин марки «Волга» рядышком стоят, в затылок друг другу.

Папа, Здоровяк и мент расслабились. Уверены, что на сегодня страсти-мордасти для них кончились. Один я начеку. Не нравится мне, как командир гвардейцев-коммандос переглянулся с парочкой-троечкой подчиненных. Я утроил бдительность, и, как оказалось, не зря.

Четверо из наших охранников внезапно открыли огонь. Палили в своих коллег, практически в упор. На очереди мы, безоружные в центре круга, очевидно, как дважды два! Не уверен насчет дальнейшей судьбы Папы и остальных, однако я точно пойду в расход.

Ближе всех ко мне стоит командир-перевертыш. Прыгаю прямо на него. Ногой выбиваю из руки палача «узи», хватаю командира обеими руками за шею, рывок на себя, мах бедром, и я уже твердо стою на земле, прикрытый полуголым телом, словно живым щитом.

Гвардейцы растерялись. Произошло непредвиденное, бойцы не знают, что дальше делать. Секундная задержка стоит им жизни.

Нельзя думать в бою! Некогда прикидывать, выбирать меньшее из зол, нужно действовать, реагировать на изменение ситуации мгновенно, рефлекторно.

Именно так реагирует Здоровяк. Его пудовый кулак сбивает с ног одного зазевавшегося гвардейца, бьет в грудь другому. Гвардеец номер два успевает выстрелить, пуля жалит Здоровяка в бок. Поздно! Удар достиг цели, гвардеец падает.

Чуть подпрыгнув, Здоровяк обрушивается на поверженного, мощное колено ломает ребра противнику, руки ищут и находят «узи». Я же тем временем ломаю шею командиру и толкаю его на последнего невредимого пока гвардейца.

Мертвый командир получает от своего подчиненного порцию свинца в живот. А я уже рядом, и ребро моей ладони быстрее его мысли. Парень умирает стоя. Я расколол ему череп.

Наконец-то пришел в себя мент, бросился на того гвардейца, что опрокинут первым ударом Здоровяка. Милицейский капитан менее ловок, но удачлив, он напарывается носом на инстинктивно выставленную руку и в то же время, совершенно случайно, попадает противнику носком ботинка в промежность. На помощь менту приходит Здоровяк. Короткой очередью из «узи» добивает последнего живого гвардейца.

Хронометраж последних событий: предатели расстреливают верных Папе людей – четыре секунды, расправа с предателями – восемь секунд. Итого – двенадцать секунд.

За это время героини телеэкрана не успевают прорекламировать свои чудесные прокладки, зато пятеро бандитов успели угробить пятерых братков и позорно погибнуть следом за ними. Не перестаю удивляться скоротечности нашей бренной жизни и смерти. Воистину: «Не думай о секундах свысока…»

Однако хватит философствовать. Может быть, сейчас замочить до кучи оставшихся бандитов вместе с их Папой и уйти? Нет, нельзя. Совсем рядом вереница машин, в каждой из них по шоферу. Они, похоже, «за нас». Ишь, как переполошились. Услышали стрельбу, прибежали. Суетятся вокруг, Здоровяку рану перевязывают. (Рана, кстати, пустяковая. Пуля чиркнула по ребрам. Крови на рубль, вреда на копейку.) Десятерых шоферов мне уложить слабо – не успею. С минуты на минуту могут вернуться бандиты-гвардейцы, посланные на отстрел бандитов в черных комбинезонах. И совершенно непонятно: они-то за кого? Запутался я совсем в этих бандитских разборках! Глупостей боюсь наделать. Дед говорил: «Не знаешь, где водоворот, – плыви по течению». Так и поступлю.

– Суки все! – неожиданно высоким голосом завизжал Папа.

Только что Папа пребывал в состоянии глубокой апатии ко всему происходящему, Император вошел в ступор еще там, на болоте, и надо же – прорвало! Шок сменился истерикой.

– Никому не верю! Ты можешь машину вести? – это он Здоровяку. – Не можешь? А ты? – это уже мне. – Можешь?

Я никак не прореагировал, но Папу сей факт не смутил, и я получил короткий однозначный приказ:

– Пошли в машину! Только ты и я! Больше никому не верю!

– Папа, мы же его почти не знаем… – Здоровяк подозрительно покосился в мою сторону.

– А эту суку продажную ты хорошо знал? – Папа пнул ногой безжизненное тело командира гвардейцев. – Хорошо?! Ну, отвечай!

Здоровяк опустил глаза. Папа зло сплюнул сквозь зубы, демонстративно повернулся к Здоровяку спиной и деловито зашагал вдоль колонны автомашин.

– Делай, как он сказал, – обращаясь ко мне, велел Здоровяк. – Поедете вдвоем в головной машине. Мы следом. И гляди у меня, акробат, если с Папой что случится, я тебя из-под земли достану!

Я понятливо кивнул и кинулся догонять отца народов, населяющих московское дно. В затылок мне с нескрываемой ненавистью смотрела маленькая толпа бандитов. Для них я новоявленный фаворит, они завидуют и ненавидят. Малейший повод, случайная промашка с моей стороны, и я покойник.

Папа ждал меня, сидя в салоне «Волги». Он немного остыл, успокоился. Когда я сел рядом, недовольно покосился на мои все еще мокрые одежды.

– Как зовут-то тебя, супермен?

– Стальной.

– С сегодняшнего дня, Стальной, ты мой личный телохранитель, поздравляю!

– Спасибо.

– Не за что, заслужил.