Глава 2
Она – телохранитель
Здание, принадлежавшее концерну «Никос», расположилось на одинаковом расстоянии и от Кольцевой автодороги, и от Садового кольца. Здание некогда принадлежало министерству, которое переехало ближе к кольцу Бульварному накануне президентских выборов 96-го. Улучшив свое положение на схожей с мишенью столичной карте, говоря образно: угодив в престижное яблочко условной мишени, министерские работники расплачивались кто долгими часами в автомобильных пробках, а кто и печальной необходимостью добираться до работы на метро. С точки зрения автовладельца старое министерское здание располагалось в гораздо более удобном месте. Особенно после пуска отдельных участков так называемого «третьего транспортного кольца».
Всякий раз, садясь за руль своего верного механического коня надежной породы «Форд», Зоя мысленно благодарила работодателей из «Никоса» за то, что у них хватило ума облюбовать местечко для штаб-квартиры концерна аккурат между спальными и деловыми районами мегаполиса. Сворачивая где надо во дворы, объезжая чреватые автоосложнениями перекрестки, наращивая, где можно, скорость и сбрасывая ее, где это неизбежно, в общей сложности Зоя тратила на дорогу до службы не более часа в любое время года и суток, в любой день недели.
Сегодня у нее выдался выходной, но пришлось завести мотор «Форда» ровно за час до того времени, когда должно очутиться на служебной автостоянке подле многоэтажной башни с эмблемой «Никоса» вместо крыши. Ровно в 6.00 утра женщина вставила ключ с пластмассовым брелоком в щель замка зажигания, а уже в 6.42 заглушила мотор. Сегодня обычная пунктуальность обошлась боком. Вереница автомашин должна отправиться к крематорию в 7.00, но, конечно, в действительности траурный забег начнется чуть позже, и, значит, как минимум полчаса придется скучать в машине. Можно, разумеется, выйти, подняться в офис и поскучать там, но неохота.
– Неудачно день начинается, – констатировала Зоя, откинулась на спинку сиденья и включила автомагнитолу, запустила CD-диск с записью последнего альбома «Пинк Флойд».
Откровенно говоря, Зоя вовсе не стремилась поучаствовать в символических проводах коллеги Степанцова в пресловутый «последний путь». Говоря строго, Федор Степанцов не являлся ее «коллегой». Пусть и числился Федя в штатном расписании концерна в той же должности, что и Зоя, – «телохранитель», но на деле выполнял всего лишь декоративные функции пугала. Будь ее воля, Зоя сейчас бы спала в мягкой постели, а не дремала в жестком кресле, однако Евгений Владимирович Пушкарев, возглавляющий службу безопасности «Никоса», велел участвовать в проводах всем подчиненным ему сотрудникам, свободным сегодня от несения службы, вот и пришлось Зое приехать, угробить утро ради траурных формальностей.
Зоин «коллега» Федор Степанцов помер исключительно глупо – переборщил со стероидами и загнулся в качалке под многопудовой штангой. Коэффициент интеллекта – IQ – усопшего Феди измерялся в сотых долях, а масса бицепсов с трицепсами тянула на центнеры. В прошлом году Федор Степанцов занял призовое место на чемпионате Москвы и области по бодибилдингу и на другой же день после церемонии награждения приперся в кабинет начальника Пушкарева с категорическим требованием повысить и без того нехилый оклад. Мол, я, призер, получаю меньше какой-то бабы! Доколе, дескать, будет продолжаться эта вопиющая несправедливость! «Какой-то бабой» Степанцов обозвал, разумеется, Зою, ибо других телохранителей женского пола в «Никосе» просто не было.
Мудрый Пушкарев не стал объяснять тупому амбалу, что должен иметь высокооплачиваемый телохранитель помимо выдающегося здоровья и чего он или она должен или должна уметь. Пушкарев не стал говорить, что «какая-то баба» на самом деле уникальный кадр, что ее присутствие рядом с охраняемой VIP-персоной легко шифруется под сопровождение босса симпатичной секретаршей, что Зоя несет реальную службу, а призеры вроде Феди нужны только для антуража, что она стреляет великолепно с обеих рук, а у качка палец не чувствует курка, что... Короче, Евгений Владимирович Пушкарев, вместо того чтобы попусту тратить время, согласился прибавить к зарплате призера требуемую сумму, но только в том случае, если Федя «сделает» эту «бабу» на ринге.
Дуэль между алчным бодибилдером и «какой-то бабой» состоялась в спортзале, оборудованном в подвале здания штаб-квартиры концерна «Никос» при изрядном стечении свободной от охранной деятельности публики. Зое претило участвовать в воспитательном мероприятии, да еще и в качестве главной воспитательницы, но Пушкарев сказал: «Надо. Дабы остальным неповадно было». И она подчинилась.
Умора, как они смотрелись в паре, Зоя Сабурова и Федя Степанцов. Она – хрупкая женщина под метр шестьдесят с красивой фигурой и смазливым личиком, можно сказать, «девушка», еще вполне можно, хоть ей и тридцать с хвостиком. Он – двухметровый громила поперек себя шире, с мордой, которую принято характеризовать расхожей фразой: «Кирпича просит». И действительно кажется, что, кроме как кирпичом, с его морды не собьешь выражение уверенного в своей физической мощи дебила.
«Слон», – думала она.
«Моська», – ухмылялся он.
Так, с ухмылкой на губах, он и полетел. В буквальном смысле – полетел. Из центра ринга за канаты. Замахнулся на Зою, а она, пока он замахивался, шагнула навстречу, и будто волна пробежала по ее хрупкому телу, и ее мягкие ладони, как бы сбрасывая, отпуская эту волну, толкнули его рельефный торс по направлению вперед и немного вверх. И он полетел, словно мячик...
...Зоя родилась недоношенной и, как утверждали доктора, с неизлечимой болезнью крови. Ее мама преподавала физику в вузе, а папа был инженером. Не «работал инженером», не «занимал инженерную должность», а именно был. Как принято говорить в похожих редких случаях: он был инженером от бога.
Вскоре после рождения дочери удрученному ее болезнью отцу предложили отправиться в длительную командировку за рубеж, в дружественный Вьетнам, и он не смог отказаться. Во-первых, ему посулили денег, во-вторых, и это главное, предстояло внедрять во вьетнамскую жизнь его же авторские инженерные разработки. Папа уехал на целый год, младенец Зоя осталась с мамой и бабушкой.
Во Вьетнаме русский специалист неожиданно серьезно занемог. Очень серьезно, речь шла о жизни и смерти. Дипломированные медики пытались ему помочь, но тщетно, и тогда вьетнамские товарищи отвезли слабеющего не по дням, а по часам инженера в деревню близ Ханоя, к местному знахарю.
Знахарь, играючи, поставил на ноги ценного специалиста, а русский через переводчика поведал светилу народной медицины Востока о дочурке с болезнью крови и спросил у светила совета. Светило покачало лысой головой со смешной бороденкой а-ля Хо Ши Мин и заявило: девочка избавится от «дурной крови» в том случае, если ее ежедневно кормить свежими трепангами.
Где в СССР водятся трепанги? Разве что на Дальнем Востоке. Но отец больного ребенка посчитал, что проще продлить контракт с зарубежными нанимателями и вывезти семью во Вьетнам, чем переезжать из Москвы во Владивосток.
Таким образом, совсем-совсем маленькая советская подданная Зоя Сабурова оказалась в братском Вьетнаме. Папа работал не покладая рук, мама сидела с дитем и каждый день ходила на рыбный рынок за дешевыми – по донгу за штуку – трепангами.
И случилось чудо – девочка избавилась от неизлечимой болезни. Однажды доктор из советского посольства взял у малышки очередной анализ крови и ахнул – нормальная кровь нормального ребенка, никаких патологий.
Счастливый отец повез дочь к деревенскому знахарю со смешной бородкой. Папа щедро наградил знахаря, а тот, довольный, пожелал осмотреть девочку и нашел, что у нее «слабое хи».
«Хи» по-вьетнамски – это то же самое, что «ки» по-японски или «ци» по-китайски. Это – «внутренняя жизненная энергия».Знахарь посоветовал научить девочку «тайки-куэн», что в переводе означает «кулак великого предела». И не стоит бояться грубого «кулак» в сочетании с романтическим «великого предела». Да, тайки-куэн – это прежде всего один из видов единоборств, придумали его китайцы, на их языке он называется «тайдзи-цюань». Да, техника тайдзи-тай-шоу, что означает «толкающие руки», является грозным оружием, но упражнения по методикам «великого предела» – это еще и самый короткий, самый эффективный и самый безопасный путь гармонизации жизненных сил.
Недаром Великий Кормчий, товарищ Мао, собрал когда-то лучших мастеров тайдзи и повелел создать комплекс упражнений для оздоровления нации.
Недаром созданный по указу Мао комплекс из двадцати четырех плавных движений хитрые западные капиталисты позаимствовали у Красного Китая и заставляют его разучивать тружеников передового капиталистического производства.
Недаром в СССР в разгар перестройки тайдзи-цюань приобрело ажиотажную популярность и... Впрочем, вьетнамский дедушка советовал обучать Зою «великому пределу» в те времена, когда Горбачев целовался с Брежневым... Однако, раз уж зашла речь о тайдзи в СССР, признаемся честно – у отечественных фанатов сего мягкого стиля кунг-фу ни здоровья, ни боевых навыков не прибавлялось, как бы они ни фанатели, поскольку не было у нас Учителей, сравнимых – хотя бы сравнимых! – по классу мастерства с Наставником, коего порекомендовал Зоиному папе знахарь из деревушки в окрестностях города Ханоя.
Знахарь поведал, где в Ханое практикует Настоящий Мастер, разрешил при знакомстве с Мастером сослаться на себя, светлейшего, и вскоре мама начала водить малышку Зою на занятия к старику-китайцу.
Он был «хуатяо», Зоин Учитель, то есть китаец, живущий за пределами Поднебесной. К хуатяо коренные жители Вьетнама относятся так же, как российский интернационал к евреям. В том смысле, что кто-то относится к ним адекватно, а кто-то наоборот. Поначалу китайский Мастер просто побоялся – пуганый был – отказать семье советского специалиста, тем паче что русский сослался на авторитетного знахаря из числа национального большинства. Потом Мастер проникся к белой девочке любовью и жалостью. Узкоглазые люди вообще очень чадолюбивы. Затем девочка начала крепнуть и делать первые успехи, и он стал жалеть ее еще больше. Мастер разглядел в ней искру недюжинного ума, он знал, что умным жить в этом мире гораздо труднее, чем всем остальным, отсюда и острая, щемящая жалость, пронзающая иглой его доброе сердце.
Мастер плюнул на табу, на запреты делиться секретами Искусства «великого предела», которые веками оставались достоянием его семьи, и научил малышку притворяться простой, становясь сложной, добиваться своего, соглашаясь со всем, казаться побежденной, когда выигрываешь, и победительницей, когда поражение неизбежно.
Он учил ее без слов. Его вопросами были пассы «толкающих рук», ее ответами – понимание сути его движений. Он учил ее находить в себе все ответы на любые вопросы. Его наука походила на игру, на веселую забаву взрослого с малышом. За малостью лет девочка не осознавала, чему ее учат и что ее вообще учат чему-то. Но она училась, и он ее учил.
Думала ли мать девочки, с умилением наблюдая за «игрой» старого китайца с малышкой, что много-много лет спустя, после смерти Зоиного отца, после Зоиного неудачного замужества, после того, как Зоин институтский диплом станет никому не нужным в новой России, привитые китайским Мастером навыки подсознательного понимания бытия помогут Зое Михайловне Сабуровой найти сытое место в диких московских джунглях конца двадцатого века? Нет, конечно, ни о чем подобном ее мама не думала, глядя на улыбающегося китайца и смеющуюся маленькую дочурку.
А думал ли бывший спецназовец, учредивший «курсы по подготовке частных телохранителей», что серьезная девушка с высшим техническим образованием, одна из первых откликнувшаяся на его рекламное объявление, окажется лучшим, самым талантливым и самым усидчивым курсантом?
А телохранители по найму из отставных оперов-комитетчиков, думали ли они, что смазливая бабенка с несерьезной справкой об окончании анекдотических курсов, пришедшая наниматься в только что организованное Охранное агентство, вскоре будет приглашена в суперконцерн «Никос», единственная из всего агентства?..
...Бибикнул клаксон, впритирку к Зоиному «Форду» припарковался «Мерседес» Евгения Владимировича Пушкарева. Начальник перелез из водительского кресла в соседнее, опустил стекло на правой автомобильной дверце, Зоя выключила музыку и тоже опустила прозрачную преграду.
– Доброе утро, красавица, – пророкотал басом начальник.
– Шутите? Какое же оно «доброе»? Не на танцы ехать собираемся.
– А я гляжу, ты разоделась как на бал.
– Темно-синий брючный костюм, по-вашему, не годится для крематория?
– Лучше б черный и построже.
– Евгений Владимирович, в четырнадцать ноль-ноль я обязана быть вместе с сыном на цирковом представлении. У отца моего ребенка сегодня премьера номера. Ребенку обещано на нее попасть.
– Намекаешь, что на поминки ты...
– Не пойду, хоть режьте. Заезжаю к маме за дитем и в цирк.
– Из крематория в цирк... М-да, угораздило тебя, Сабурова, родить от клоуна.
– Хуже – от фокусника. Любовь зла, Евгений Владимирович, и она, злорадствуя, маскирует козлов под принцев. Спасибо небесам хотя бы за то, что мой сын унаследовал от своего папаши цвет волос и только... Евгений Владимирович, а кто это? Вон тот, гориллообразный?
Пока они беседовали, из дверей здания «Никос» начался исход сотрудников, которые ожидали условленного времени в офисных помещениях службы безопасности. Всех, кроме одного великана, Зоя прекрасно знала.
– Это, Сабурова, новенький. Взят на должность покойника Феди. Чемпион Москвы по бодибилдингу, между прочим. Первое место в этом году взял.
– Он знал Федю?
– Может, и видел на соревнованиях по культуризму. А может, и не видал покойника ни разу в жизни. Я велел новичку поприсутствовать, чтоб посмотрел, какое шикарное поминальное мероприятие мы закатим, чтобы сразу понимал – мы семья, по-иностранному – «мафия».
– Вы циник, Евгений Владимирович.
– А ты разве нет?
Для скорбящих сослуживцев подали автобус. Специально для тех, кто оставляет личные авто на служебной стоянке в связи с желанием отравиться алкоголем на поминках. Таковых желающих оказалось большинство. Автобус с эскортом из дюжины легковушек тронулся, разумеется, чуть позже назначенного часа, ожидая опаздывающих. Дорога предстояла неблизкая, для прощания с Федором Степанцовым «мафия» арендовала загородный крематорий, самый дорогостоящий и престижный из представленных рынком ритуальных услуг.
Выстроенный целиком из мрамора в тиши подмосковных лесов, вдали от шумных автострад и населенных пунктов, по-домашнему небольшой крематорий обслуживал максимум три группы скорбящих в сутки – утром, днем и вечером. И никакого конвейера, и никаких встреч между группами, все четко, все продумано до мелочей. Основная фишка эксклюзивной кремации заключалась в том, что усопшего сразу же после церемонии прощания предавали огню, как предают земле умершее тело на кладбищах. А наивысшим техническим достижением дельцов престижного ритуала являлось ноу-хау под названием «бездымный процесс». То есть – ни единой зловещей трубы над мраморной постройкой не торчало.
Автобус и кортеж легковых автомобилей припарковались на просторной, охраняемой автостоянке. Более никакого транспорта на стоянке не наблюдалось, а значит, родственники покойного задерживались. Скорбящие сослуживцы пошли по ухоженной сосновой аллее, поднялись по мрамору ступенек, расположились в зале для ожидания. Родственники прибыли вскоре, и церемония началась без промедлений.
Гроб с покойным нарядным Федей Степанцовым лежал на постаменте посередине круглой залы. У подножия постамента теснились венки, с потолка свисало, распластавшись над открытым гробом, нечто черное и бархатное. Играла оригинальная траурная музыка – квартет музыкантов на подиуме за гробом исполнял сочинение современного композитора, написанное по заказу владельцев этого, конкретного крематория. Скорбящие теснились полукругом у стен. Отменно поставленным голосом с профессиональным трагизмом солидный церемониймейстер средних лет толкал речь о невосполнимой утрате.
Зоя покорно слушала церемониймейстера, старалась не смотреть в сторону родственников и мысленно прощала Феде все обиды и сама просила у усопшего прощения, пока в речь церемониймейстера и в ее мысленный монолог не вклинился шепот Евгения Владимировича.
Как-то очень естественно, бочком-бочком, не привлекая к себе особенного внимания, господин Пушкарев переместился поближе к Зое, как-то очень ловко, будто смахивая скупую мужскую слезу, нагнулся к ее уху и прошептал:
– Сабурова, я, старый пень, совершенно запамятовал поговорить с тобой о главном. Слушай, Сабурова, твой подопечный прилетает завтра в девять, с утреца, да?
– Может быть, после поговорим? – прошептала Зоя, оглядываясь украдкой. Нет, никто не заметил, что они с начальником шушукаются в самый-пресамый неподходящий момент. Пока никто.
– А чего время зря терять? Или тебе интересно слушать речугу этого попугая? Или музыка понравилась?
– Вы циник.
– Ага, первый циник на деревне. Слушай, Сабурова, встретишь завтра Николая Маратовича, вверни ему по дороге из Шереметьева, мол, Пушкарев хотел бы пробиться в течение дня к нему на прием, а то к Маратовичу очередь вплоть да четверга будущей недели и...
И тут прогремел взрыв! Рвануло в гробу под лопаткой у покойника. Не то чтобы оглушительно, но звучно. Не так, чтобы особо мощно, однако боковины гроба покорежило и верхнюю половину мертвого тела Феди Степанцова подбросило. С перепугу упал на пол ничком церемониймейстер и закрыл затылок руками. Кинулись врассыпную музыканты. Завизжали женщины из числа родственников.
А мертвое тело Степанцова тем временем продолжало гнуться в окоченевшей пояснице.
– Родственников на улицу! – заорал Пушкарев. – Савельев, обеспечить родственникам медпомощь! Корастылев, останься, осмотришь, сам понимаешь что, сам знаешь на предмет чего. Смирнов, к администрации, узнай, кто подходил к гробу и когда, всех задержи! Наумов и Александров отвечают за порядок на парковке! Родственников в автобус! По машинам свободные и ждать остальных!
Поднаторевшие на ниве безопасности сотрудники выполняли приказы начальника быстрее, чем он успевал их отдавать. Одни бросились открывать двери, другие окружили стайку шокированных родственников. Спец по компьютерам и взрывному делу (редчайшее сочетание) Корастылев шагнул к гробу. Смирнов побежал к запасному выходу, к дверце, за которой скрылись музыканты. Только новичок, чемпион по бодибилдингу, принятый на работу вместо Степанцова, стоял столбом с отвисшей челюстью и, вылупив бельма, таращился на своего предшественника.
Меж тем покойник выпал из гроба с изуродованными боковинами, свалился с постамента, лег на венки, выставив на обозрение спину.
Наряжали мертвеца в морге для обеспеченных в фирменный костюмчик, пошитый специально для усопших на практичном Западе, где резонно полагают, что не фига зря переводить ткань и прикрывать те части отжившего тела, которые все равно никто, кроме кочегаров крематория, никогда не увидит.
Зрелище обнаженной спины цвета хозяйственного мыла с рваной раной промеж лопаток вызвало у гориллообразного чемпиона столбняк.
– Мужчина! – Зоя подскочила к остолбеневшему бодибилдеру, взяла его за грудки, встряхнула. – Мужчина, очнитесь!
– А?..
– Чеши отсюда, я сказала! Бегом, марш! – Зоя подтолкнула чемпиона к выходу и в два прыжка оказалась рядом с ожидающим бомбежек церемониймейстером на полу. – Вставайте и на выход, церемония окончена! Быстро вставайте с пола, простудитесь.
– Больше взрывов не будет? – задал наивный вопрос профессиональный Харон, убирая руки с затылка, отрывая от мраморных плит перекошенное гримасой ужаса лицо.
– Не знаю, – соврала Зоя.
На самом деле она была уверена – бояться нечего. Это же очевидно, как дважды два: цель злоумышленников – превратить трагедию в фарс, хотели бы большего – заложили в гроб не пукалку, а чего посерьезнее.
Вопрос, как они сумели засунуть в гроб пукалку?.. И кто эти чертовы «они»? Кто эти юмористы хреновы?.. И зачем понадобилось устраивать кощунство?.. Как? Кто? На фига?..
Размышляла о злободневном Зоя Сабурова, сидя за рулем «Форда» на парковке в начале аллеи, ведущей к мраморному крематорию. Пушкарев велел взять ситуацию под контроль и ждать. Те, кому было велено, исполняли приказы начальника, свободные не суетились, не мешали людям работать.
«Ловкости устроителям сегодняшней пародии на теракт не занимать, – думала Зоя, изредка поглядывая на часы. – При желании они могли бы начинить труп тротилом, и взрывоопасное чучело человека рвануло бы в топке крематория. Выдержали бы несущие опоры мраморного строения? Могли бы и не выдержать. И что тогда?.. Тогда был бы скандал огромных масштабов... А что мы имеем на настоящий момент?.. Скандальчик, который останется между нами, между «Никосом» и хозяевами крематория. Обеим сторонам не нужны лишние разговоры... И каков вывод?.. Он очевиден – нас запугивают, нам демонстрируют ловкость и решительность... И цинизм за гранью всякой морали... Черт! Черт побери, уже одиннадцатый час, мы с Лешкой в цирк опаздываем!..»
Небо сжалилось над материнскими проблемами Зои, вдалеке сосновой аллеи нарисовались Пушкарев, Смирнов, Корастылев и двое служителей крематория. Все, кроме Пушкарева, были нагружены ворохом пальто, шуб и полушубков. К автостоянке тащили верхнюю одежду сотрудников «Никоса» и скорбящих родственников, каковая была ими оставлена в смежном с основным круглым залом помещении.
«Сейчас Пушкарев отправит родственников и две трети подчиненных восвояси, – легко догадалась Зоя и повернула ключ в замке зажигания. – Для следственно-розыскных мероприятий я Пушкареву ни на фиг не нужна, – Зоя плавно тронула «Форд», выруливая к дороге на волю, опустила стекло в автомобильной дверце. – Ну а для меня в настоящий момент время дороже норкового манто...»
Плавный вираж, «Форд» притормаживает, загородив путь Пушкареву и носильщикам верхней одежды, Зоя высовывается в открытое оконце:
– Евгений Владимирович, разрешите мне...
– Езжай, Сабурова.
– Смирнов! Макс, прихвати в офис мои меха, хорошо?
– О’кей, Зоя Михайловна.
– Евгений Владимирович, если что – мой мобильник включен и всегда под рукой...
Рев стосковавшегося по лихой езде мотора, и верный механический конь мчит умелую наездницу из Подмосковья в Черемушки, где у Зоиной мамы гостит внучек Алешенька. Домчались с ветерком и мелкими проблемами, за неуемную прыть четырехколесного коня наезднице пришлось отдать постовым ГИБДД на въезде в столицу хрустящую денежку с портретом американского президента.
Бабушка и внучек дожидались наездницу Зою у парадного, как и было велено вечно опаздывающей одинокой матерью с редкой профессией посредством мобильной телефонной связи. Два слова бабушке своего сына, одевание «ремня безопасности», специально подогнанного до размеров маленького человека, на ребенка, и снова педаль газа в пол, и вновь гонки.
В окрестностях цирка «Форд» появился без десяти два. Пальтишко, шарфик и шапочку четырехлетнего Леши мамаша закинула на заднее сиденье автомобиля, дабы сэкономить минуты, необходимые на получение номерка в гардеробе. За руку с ребенком пробежались по холодку, Зоя протянула билетерше заранее приготовленные билеты и снова бегом, через фойе, по лестнице, в зрительный зал. И, рассыпаясь в извинениях, вдоль коленок более дисциплинированных зрителей к своим местам. Едва сели – цирковой оркестр заиграл туш, и Зоя с превеликим облегчением вздохнула – успели, слава всем богам! Она сдержала слово, данное маленькому человеку, самому для нее дорогому человечку на всем земном шарике, своему сыну...
Начало цирковой программы Зое не запомнилось совершенно. Как только она перевела дух, мысли ее умчались вдаль от манежа, мысленно она вернулась в крематорий и всей душой посочувствовала Пушкареву, который вынужден был объясняться с родственниками покойного, решать, как поступить с Фединым телом, как быть с поминками, с чего начинать расследование инцидента. Конечно, Евгений Владимирович уже принял все нужные решения, уже тащит на себе груз ответственности, но...
Но вот конферансье, ужасно, кстати, похожий на церемониймейстера из крематория, объявил:
– Выступает лауреат четвертого международного конкурса артистов оригинального жанра Алексей Сабуров!
Зазвенели литавры, сын дернул Зою за рукав и прошептал:
– Мама, а я тоже Алексей Сабуров.
– Да, и ты тоже, – кивнула мама. – Не отвлекайся, слушай дядю во фраке.
Сынок собрался было полюбопытствовать, что такое «фрак», однако литавры уже отзвенели, и конферансье провозгласил праздничным баритоном:
– У нас на манеже... – Конферансье взял эффектную паузу, барабанщик заиграл дробь. – Папа Карло!
Маленький Леша Сабуров встревожился:
– Мама! Мама, мой папа не карлик!..
– Разве ты забыл сказку про Буратино?
– Я помню! У Буратино был папа карлик, а мой папа...
– Лешка, не морочь мне голову! Смотри – вон твой папа выходит с бородой из ваты и в драных штанах. Смотри-смотри!..
Из-за кулис вышел артист Сабуров в костюме Деда Мороза, с которого сняли шубу, валенки и оторвали полбороды. Очевидно, именно таким художник – постановщик номера представлял себе столяра Карло из сказки бессовестного плагиатора Толстого (тоже, между прочим, Алексея).
Вслед за весьма спорным образом батьки Карло на арену выскочила Мальвина. Девочка с голубыми волосами, вся из себя в кружавчиках, выглядела далеко не девочкой, а дешевой шлюхой из второразрядного притона. Третьим выбежал пудель, самый настоящий, о четырех лапах, публика догадалась, что это Артемон, однако особо глазастые взрослые недоумевали, отчего Артемон сука, когда, согласно сказке, должен быть кобель.
Черт знает почему оркестр заиграл «Янки дудл». Под звуки народной американской музыки пахан Карло, шлюха Мальвина и сучка Артемон сделали круг почета по арене. «Кончится тем, что дирекция стационарного цирка прогонит моего бывшего за откровенную халтуру к чертовой матери в шапито», – не без злорадства подумала Зоя, пытаясь вспомнить, сколько пятилеток тому назад состоялся четвертый международный конкурс артистов оригинального жанра, на котором иллюзиониста Сабурова премировали дипломом.
Дирижер взмахнул палочкой, оркестр резво сменил тему, зазвучала мелодия ретрошлягера из репертуара Аллы Борисовны про маленького волшебника, эдакого Гарри Поттера застойных времен, с которым даром мучился самый известный маг. Помнится, двухгодовалый Леша, впервые услыхав эту песенку в детской телепередаче, спросил у Зои: «Мама, а «даром» – значит бесплатно?»
Под звуки веселенькой, некогда популярной мелодии чернорабочие сцены, именуемые вежливым словом «униформисты», выволокли из-за кулис картонное бревно, на манер того, что носил по Красной площади Ленин, и бензопилу типа тех, что так любят маньяки из американских ужастиков.
Иллюзионист Сабуров, он же папа Карло, взял в руки пилу, дернул за пусковой рычажок, и – В-Ж-Ж-Ж – пила запела и пахнуло бензином.
Униформисты положили картонное бревно посередине арены, Мальвина сделала книксен, пуделиха встала на задние лапы, а фокусник Сабуров, размахивая смердящим и жужжащим инструментом, приготовился выпиливать Буратино.
Оркестр стих, шлюха Мальвина захлопала невероятно длинными накладными ресницами, изображая испуг, гавкнула пуделиха, и фокусник полоснул бешено вращающимися зубчиками по картону. И раздался глухой, как из гроба, крик. Кричал спрятавшийся в бревне Буратино. Кричал так, будто его и правда режут по живому. А из-под зубьев пилы вместе с картонной трухой вдруг полетело что-то бурое и липкое.
Фокусник Сабуров отшатнулся от бревна, бросил на арену жужжащую пилу. Позабыв об изяществе, Мальвина подпрыгнула, ойкнула и схватилась руками за разукрашенное гримом личико. Поджав куцый хвост, припустила за кулисы пуделиха, ей навстречу бежали озабоченные униформисты и побледневший конферансье.
– Нестандартный ход, – расслышала Зоя вальяжный комментарий взрослого зрителя, сидевшего рядом выше. – Оригинальное режиссерское решение номера, но не для дневного детского представления.
– Деда! Деда, а... А он Булатину... Он Булатину насмелть залезал?.. – спросил вальяжного дедушку внучек, задыхаясь от радостного восторга.
Чего ответил сведущий в режиссуре деда кровожадному внуку, Зоя уже не расслышала, потому что рядом с ней отчаянно зарыдал сынишка Леша.
Лешка рыдал навзрыд, галдели, кто радостно, кто испуганно, дети, вставали с мест и уводили особенно впечатлительных малышей родители. Из оркестровой ложи удивленно взирали на круг арены дирижер и оркестранты, из-за кулис подглядывали циркачи и должностные административные лица, униформисты ловили самопроизвольно вращающуюся, жужжащую бензопилу. Фокусник Сабуров мял лицо ладонями, Мальвина сдернула с головы фиолетовый парик и кричала: «Врача! Позовите врача», конферансье, склонившись над бревном, добавлял: «И носилки! Врача и носилки! Срочно», а в сумочке у Зои завибрировал мобильник.
«В крематории трагедия превратилась в фарс, в цирке фарс превратился в трагедию...» – подумала Зоя, одной рукой приобняв рыдающего сына, другой доставая трубку мобильника.
– Алло.
– Зоя Михайловна?
– Да, с кем я разговариваю?
– С Семеном Андреевичем.
– С каким Семеном Андреевичем?
– А что, вы знакомы с несколькими?.. Ха! Это я шучу. Я большой любитель крепкой шутки. Скажите-ка, Зоя, что вам больше понравилось: утренний фокус с покойником или неудавшаяся выдумка вашего бывшего супруга с Буратино?
Зоя сильнее прижала к себе сынишку, огляделась по сторонам. Нет, ни одного подозрительного типа с мобильником возле уха не увидела.
– Але, Зоинька! Вы меня слышите?
– Кто вы?
– Вы бы знали, дорогуша, как мне надоел этот скучный вопрос! Я ведь уже представился, запамятовали? А кто я в более глобальном, так сказать, смысле, вы скоро узнаете. Ваш шеф, Евгений Владимирович Пушкарев, безусловно, скоро, очень скоро возьмет мой след.
– Что вам от меня нужно?
– Вот это вопрос по существу! Для начала мне нужно, чтобы вы вернулись к личному транспортному средству марки «Форд». Мне нужно для начала, чтобы вы покинули помещение, где имеются иные средства связи, кроме вашего мобильника. Я не хочу, чтобы вы сразу, прямо сейчас, связались с шефом службы безопасности «Никоса» и доложили о моем звонке. Сядете в машину, закончим разговор, вы подумаете и решите, стоит ли вообще разглашать факт нашего приватного общения, договорились?
– Знаете что, Семен Андреич, я не...
– Тс-с, дорогая! Будьте паинькой, ладно? В конце концов, вы же не одна, правда? С вами ребенок, о нем подумайте.
– Угрожаете? – Зоя вновь внимательно огляделась. Сняла руку с плеча сына, свободную от мобильного телефона руку, нащупала в сумочке рукоятку пистолета.
– О, да! Да, Зоя Михайловна, угрожаю! А что мне еще прикажете делать, чтобы добиться от вас понимания?
– Хорошо... – Пистолетную рукоятку пришлось отпустить, чтобы снова обнять ребенка за плечики. – Хорошо, Семен Андреич, мы уходим... Леша, вставай! Леша, мы уходим!..
– Не слушается мамку пацан?.. Але, Зоя! Вы куда пропали?
– Я на связи, – поспешно откликнулась Зоя, пробираясь к фойе. Сумочка с оружием болталась на лямке, перекинутой через ее плечо, свободной рукой Зоя тянула вслед за собой зареванного Лешку. – Идем, Леша... Алексей, быстрее!..
– Зоинька, вы особенно не переживайте, ладно? Вы лучше мне посочувствуйте – дабы добиться от вас понимания, я провел такую адовую работу, врагу не пожелаю! Вчера целый день шатался, сегодня чуть свет примчался в крематорий, оттуда опрометью в цирк, и все ради того, чтобы произвести на вас, на вас одну, впечатление... Зоя, что вы сейчас делаете?.. Але, Зоя?
– Иду к выходу.
– Вместе с беби?
– Вместе.
– Отлично! А что творится на арене?
– Долго рассказывать.
– И не надо. Вы уже на подходе к фойе?
– Почти.
– Поспешите, пожалуйста.
– Мы спешим.
– Зоинька, поверьте – в машину вы сядете вместе с сыном живые и здоровые, я повторяю – моя цель...
– Я поняла – шантаж.
– Умница! Вы вышли в фойе?
– Да, мы идем к выходу.
– Зоинька, я очень надеюсь, что вы не задержитесь возле вахты на выходе, чтобы попросить жестом у вахтеров бумажку и написать, типа, вы вынуждены болтать по мобиле с негодяем, который...
– Мы прошли вахту, выходим на улицу.
– Поспешите к машине, на улице холодрыга.
– Мы на улице. Вы за нами наблюдаете?
– Возможно.
– Мы идем к машине. Если вы...
– Тс-с, Зоинька! Никаких «если»! Подойдете поближе к «Форду», увидите, что один из «дворников» прижимает к лобовому стеклу белый бумажный прямоугольник.
– Вижу прямоугольник.
– Возьмите его. Это фотография. Сейчас вы видите ее изнанку. Берите фото и садитесь в машину... Да! И, пожалуйста, поберегите нервы вашего беби, сделайте так, чтобы он не увидел, ха, лицевой, так сказать, стороны фото.
– Спасибо за заботу о моем ребенке.
– Ха! А вы мужественная женщина, Зоинька.
– Не оскорбляйте меня. Женщина должна быть женственной.
– Браво! Я вами восхищаюсь. Вы уже в машине?
– Садимся. – Зоя отпустила Лешку, достала из сумочки ключи с брелоком сигнализации, открыла дверцу. – Леша, залезай... Лезь, живо... Алексей, достань с заднего сиденья свои вещи и одевайся... Алло, вы слушаете?
– Внимательно прислушиваюсь, уловил хлопок дверцы. Вы за рулем, сынуля хнычет рядом, не желает одеваться...
– Не хнычет, а плачет. А я... Я любуюсь фотографией...
На цветном, стандартных размеров фото запечатлена физиономия четырехлетнего Лешки, единственного сына Зои Сабуровой, который сейчас утирает слезы в кресле рядом с водительским. На фото Лешка мертвый. В детском лобике дырка от пули с запекшейся по краям кровью. Кожа у ребенка на фотографии с синеватым оттенком, глаза закатились...
– Але, Зоя!
– Я вас слушаю.
– Мне нравится металл в вашем голосе. Как вам фото?
– Цифровое изображение, обработанное на компьютере и распечатанное на цветном лазерном принтере в стандартном формате фотографии. Ничего особенного.
– Браво, Зоинька! Ни одной истерической нотки! Однако признайтесь честно – вам страшно?
– Чего вы от меня добиваетесь?
– Веры! Я хочу, чтобы вы поверили, что компьютерные фантазии, коими вы в данную минуту любуетесь, могут воплотиться в действительность. Я сумел пошутить в крематории, напакостить в цирке, достать номер вашей мобилы, фото вашего беби, я сумею и воплотить...
– Хватит угроз. Допустим, я испугалась. Дальше что?
– Вы, конечно, можете рискнуть и попытаться спрятать ребенка, скажем, за границей...
– Но вы и там его достанете, я поняла. Что дальше?
– Я уловил нотку иронии в вашем мелодичном голосе. Она, эта нотка, мне не нравится. Помните, в самом начале нашей беседы я обмолвился, типа, Пушкарев скоро нападет на мой след? То была отнюдь не случайная оговорка. Смею надеяться, что уже сегодня к вечеру мудрейший Евгений Владимирович Пушкарев будет в курсе, что Семен Андреич наехал на вашу фирму. Я могу и приврать, но, ежели вы от него узнаете мои тактико-технические характеристики, вам будет гораздо проще простить себя за маленькую уступку кровожадному Бультерьеру...
– Кому?
– Бультерьер – моя кличка. На меня делали миллионные ставки, мне вылизывали ботинки, мною пугали генералов спецназа, я... Но будет хвастаться. Пусть Пушкарев вам обо мне все расскажет. Я засветился специально, чтобы вы поняли... Гм-м... как бы выразиться поизящней... Ага! Придумал! Согласитесь, Зоя, умный боец-легковес априори не станет тягаться силами с Майком Тайсоном, правда?
– Я польщена. Вы потратили море энергии, чтобы напугать слабую женщину. Будем считать, что я трепещу от ужаса. Чего вы добиваетесь? Что я должна сделать?
– НЕ сделать! Вы НЕ должны завтра поутру ездить в Шереметьево-2, НЕ должны встречать Николая Маратовича Казанцева, вице-президента концерна «Никос». Вам нужно отказаться от участия завтрашним утром в охране тела господина Казанцева, милая вы моя телохранительница. Вы...
– Как же, по-вашему, я...
– Стоп! Дайте мне закончить, пожалуйста! Вы поведаете Пушкареву об инциденте в цирке, покажете ему фото и... Да хотя бы заявление об уходе напишите, ваши проблемы, как вы откажетесь от завтрашних должностных обязанностей... Но! Одно веское «но»! Про текущий телефонный разговор, чур, молчок!
– Зрители в цирке видели, как я ответила на звонок, как...
– Полноте вам, Зоя! Кто станет их допрашивать?
– Хотелось бы знать, как вы проверите – доложила я о вашем звонке Пушкареву и не вышла завтра на работу, или...
– Зоинька! Зайчик мой, я уверен – вам многое хотелось бы знать, однако знать вам положено только то, что меня ОПАСНО обманывать, СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО... Как там Лешка? Плачет или уже успокоился?
Зоя посмотрела на сына. Леша устал источать слезы. Малыш сердито надул щеки и сосредоточенно боролся с одежками. Глядя на нахохлившегося малыша, пытающегося одеться, Зоя лихорадочно соображала: «Я отказываюсь завтра встречать Казанцева, и?.. И меня заменят. Кем?.. – Перед внутренним взором Зои промелькнул воображаемый список с фамилиями коллег. – Кто-то из наших – сообщник этого суперкрутого негодяя с собачьей кличкой?.. И его осведомитель...»
– Алле, заинька! Как пацан?
– Взрослеет на глазах.
– Молодец!.. Зоя Михайловна, я еще раз убедительно прошу молчать о нашем с вами телефонном общении. Засим, как говорится, разрешите откланяться. Душевно надеюсь, что материнские чувства победят эфемерное чувство долга. Пока, моя радость. Берегите сына, он у вас славный.
В трубке запикало. Зоя отключила телефон, тут же подал голос ребенок:
– Мама, почему...
– Лешка, – перебила сына встревоженная мама, – ты у меня мальчик или девочка? Ты, Леша или Глаша?
– Я мальчик! – обиделся Лешка. – Я не девчонка, я мальчик!
– Вот и докажи маме, что ты парень, – сказала Зоя, помогая ребенку закончить трудный процесс облачения в верхнюю одежду. – Сиди тихо, как волчонок в засаде. Не мешай маме думать. – Зоя взялась за ремень безопасности. Специально подогнанная эластичная лента зафиксировала малыша в кресле.
– Мам, а кто тебе звонил?
– Дед Пихто.
– А кто такой...
– Дед Пихто – брат Деда Мороза. Спрашивал, какой подарок подарить Лешке на Новый год. Сказал, что болтунам подарков не привезут.
– Неправда, я слышал...
– Леш, давай-ка рот на замок, как договорились.
– Мама, а куда мы поедем?
– Пока не знаю, – откровенно призналась Зоя, поворачивая ключ в замке зажигания.
– Я не хочу обратно к бабушке!
– Леша, мы ведь договаривались – ты молчишь, как рыбка.
– Как волчонок!
– Да, как волчонок...
По уму, надо бы отвезти его обратно к бабушке да там и оставить. Чтобы шантажист, если он следит за Зоей, поверил – она сдалась, он ею манипулирует, цель достигнута.
«Что может случиться завтра по дороге из Шереметьева с вице-президентом Казанцевым? – думала Зоя, тронув авто, вписываясь в плотный и пестрый столичный транспортный поток. – Его убьют?.. Похитят?.. Предатель-телохранитель убьет Казанцева и скроется с места преступления?.. Предатель вместе с машиной и вице-президентом выедут из Шереметьева и исчезнут?..» Перед мысленным взором Сабуровой вновь возник список возможных замен. Фамилии тех, кто поедет завтра встречать Казанцева, если она откажется. Около дюжины фамилий. Пушкарев остановится всего лишь на одной из кандидатур. Невозможно, чтобы у шантажиста была целая дюжина сообщников. Значит, шантажист как-то позаботился о том, чтобы выбор пал на нужного ему человека. Как?..
Вверенный заботам Зои вице-президент Казанцев возвращался из загранкомандировки, куда летал без телохранителя. Николай Маратович справедливо полагал, что в Брюсселе специфические услуги Зои Сабуровой ему не понадобятся. Второе лицо в концерне, Николай Маратович Казанцев относился к вопросам личной охраны со здоровым юмором и часто говаривал: «Да кому я нужен, ответственный за бюрократию?» В отличие от президента «Никоса» Казанцев практически не участвовал в политико-финансовых игрищах, довольствуясь ролью высокопоставленного исполнителя.
Зоя взглянула в зеркальце заднего вида. Есть слежка?.. Не поймешь – слишком много четырехколесных объектов на дороге. Зоя перестроилась в крайний правый ряд, крутанула руль на первом же повороте.
Следом за «Фордом» свернули «Москвич» и «Запорожец». Зоя прибавила скорость, еще поворот, еще, и «Форд» едет по кривому сонному переулку один-одинешенек. Зоя вздохнула с облегчением, как вдруг сзади возник в меру потрепанный, натужно тарахтящий мотором «Опель».
Зоя сбавила ход, готовая пропустить «Опель», да не тут-то было! Шельмец «Опель» отказывался перегонять «Форд» с женщиной за рулем. Водила в «Опеле» гнал тарахтящего автоконька, точно во что бы то ни стало решил протаранить впередиидущий «Форд».
Переулок изогнулся дугой, Зоя вывернула руль, плавно вписалась в поворот, а настырный «Опель», поворачивая, наддал газу и действительно чуть не врезал передним бампером в задок «Форда».
Поворот пройден, следующий метрах в полутораста, выскочить, что ли, на свободную встречную полосу и тормознуть?.. Пожалуй, это выход – пускай кретин-водитель ее таки перегонит, гонщик чертов, чтоб его черти съели... Черт!
Черт подери! Едва Зоя повернула руль, как из-за поворота навстречу вылетел «мерс»! Быстрее назад! Обратно в свой ряд! У водилы в «Опеле» есть еще пара-тройка секунд, чтобы тормознуть и избежать... Но кретин в «Опеле» ни фига не притормаживает!.. Черт возьми, да он же специально подставляется!..
– Лешка, держись!..
Как ни старалась Зоя, а ее «Форд» все-таки зацепил крыло настырного «Опеля». Визг тормозов, и все три машины встали. Прижался к обочине «Форд», за ним, метрах в шести, остановился ушибленный «Опель». Встречный «Мерседес», проехав пару десятков метров, ухитрился развернуться на сто восемьдесят градусов в тесноте переулка и замер сзади за «Опелем». Ухари в «Опеле» гнали «Форд» и, ясен перец, поддерживали с «мерсом» в засаде мобильную связь, а в результате налицо и пострадавшие и свидетели. Все разыграно как по нотам.
Разумеется, Зоя могла и не останавливаться, однако, черт их знает, устроителей ДТП, вдруг за поворотом еще какой-то сюрприз?..
– Леша, как ты? – Зоя наклонилась к ребенку. – Все нормально, сын?
– Мама, мы попали в аварию?!
– Нам, мальчик, устроили аварию плохие дяди.
– Мама, дяденьки нас...
– Спокойно, малыш. Мама все уладит, – улыбнулась Зоя, накинув на плечо тоненький ремешок изящной дамской сумочки. «Молния» расстегнута, доступ в шелковое нутро ридикюля открыт, а там, помимо мобильника, бумажника, помады и пудреницы, лежит приятно тяжеленький скромных размеров «ППС» – «пистолет специальный самозарядный», широко известный в узком кругу специалистов под шифром «Вул».
– Я на минутку, малыш. – Зоя открыла автомобильную дверцу, ступила каблучком на холодный асфальт, поправляя ремешок сумочки на правом плече.
А из «Опеля» уж вылезла четверка коротко стриженных мужиков и двинулась, корча злобные рожи, к «Форду».
– Твою мать! Ты мне тачку, бля, помяла! – заголосил возглавляющий делегацию лопоухий мужик.
– Слышь-ка, мать! Ты попала, бля, круто! – заявил отстающий на шаг от лопоухого мужичок с золотым зубом.
– На штуку баксов по крайняку! – объявил сумму «попадалова» мужик с кривым носом.
– Водить научись! – посоветовал замыкающий шествие мужичонка.
Мужики из пострадавшего «Опеля» подходили к Зое, а из «Мерседеса» вылезали свидетели «попадалова», оцененного в одну тысячу американских долларов. Свидетели – точь-в-точь той же масти, что и негодующая четверка, дураку ясно – все это мужичье из одной компании. Скорее всего Зоя нарвалась на таганскую братву, поднаторевшую устраивать «попадалово» лохам-автолюбителям, на пиратов с большой дороги, этаких реальных каскадеров, чисто конкретных.
Случайно нарвалась или по воле шутника-шантажиста? Этот вопрос мучил Зою, вынуждал быть собранной, готовой к любым неожиданностям.
– Глянь! Сама глянь – крыло теперь рихтовать, красить! – Подходя к «Форду», лопоухий замедлил шаг.
Кстати, невооруженным взглядом видно было, что вышеупомянутое крыло братишки правят да красят раз по пять на дню.
– Ща ментов выпишем, ваще на пять штукарей влетишь! – заверил золотозубый со знанием дела.
Вполне возможно, между прочим, что менты на ближайшем посту ГИБДД в доле с каскадерами и их реально «выписать» в шесть секунд.
– На хер ментов! – примирительно махнул рукой кривоносый. – На хер ей права терять. Штукарь нехай отслюнявит и катится. Свидетелей – полна улица, менты, в натуре, ее еще и посадят! На хер нам бабу в цугундер сажать, а? Разве ж мы звери какие?
Свидетелей – Зоя огляделась – вокруг не видать. За исключением штатных в «мерсе». Переулок тих и безлюден. Это настораживает, как и то, что не слышно шума моторов за поворотом.
– Мелкого с собой возишь, дура! – Замыкающий делегацию «братков» мужичонка заглянул в салон Зоиного «Форда». – Пацаном, блин, рискуешь!..
Про ребенка это он зря высказался. Реплика прозвучала более чем двусмысленно: то ли имелось в виду, что дура-баба рискует ребенком, так как недостаточно классно управляется с автомобилем, то ли прозвучала угроза втянуть «мелкого» в конфликт.
Зоя привыкла всегда исходить из худшего.
– Спокойно, граждане. – Она, особенно не спеша, сунула руку в сумочку, взялась за рифленую пистолетную рукоятку. – Сейчас все разрулим, как говорится...
Куцый ствол скомкал шелк подкладки, тонкий женский палец нажал на спуск.
«Вул» тем и ценен, что стреляет практически бесшумно. Еле слышный хлопок, и цилиндрическая пуля массой 9,3 грамма проделала дыру в модной женской сумочке, пролетела мимо лопоухого, золотозубого, горбоносого и раздробила голень горлопану, который посмел вякнуть про ребенка.
Горлопан ойкнул, ахнул, споткнулся на ровном месте, присел на корточки, схватился за раздробленную кость, отвлек на себя внимание «братков», и когда те подняли глаза обратно на Зою, то, к неописуемому всеобщему удивлению, увидали дырочку в ее сумочке и женскую руку, из этой сумочки выскользнувшую, и пистолет в этой твердой, холеной руке, и пальчик с маникюром, готовый снова спустить курок.
– Спокойно, мужчины, – скорее попросила, чем потребовала Зоя. – Спокойно, не то баба-дура, в натуре, перестреляет вас всех к чертям собачьим. Всем стоять «смирно», кто пока может. Всем смотреть и слушать. Номерные знаки моего «Форда» запомнили? По ментовской базе пробьете, кому принадлежит тачка, и, как полагается, заявите претензию. Забьем «стрелку», устроим толковище по понятиям, выясним, кто, чего и сколько кому должен. Въезжаете в тему?
– Базаров нет... – промямлил лопоухий, загипнотизированный дырочкой на конце ствола.
– За что брателлу? – спросил золотозубый, указав жестом на раненого.
– Обижаешься, что он, а не ты маслину схавал? – ответила вопросом на вопрос Зоя, с показной беззаботностью убирая пистолет в сумочку со свежей дырочкой.
Золотозубый промолчал, молчал и кривоносый, и свидетели из «Мерседеса» застыли, точно на картине Репина «Не ждали».
– За мной не ехать, – строго велела Зоя, без лишней суеты уселась в водительское кресло, аккуратно прикрыла автомобильную дверцу, положила руки на руль, озябшие ноги на педали.
«На девяносто девять и девять десятых процента эти козлы всего лишь случайные бандиты с большой дороги, а не рядящиеся под них соратники шантажиста, – подумала Зоя, свернув за угол извилистого переулка и никаких сюрпризов там не обнаружив. – Эх, да чего мелочиться?! На все сто процентов это просто козлы. Мелкота с Таганки. – «Форд» выехал из переулка на улицу с деловито снующими автомобилями, спешащими прохожими и огнями рекламы. – Все на свете ерунда, суета сует и томление духа, но за Лешку, черт побери, страшно... Слава богу, я сумела обуздать страхи и сразу их всех не уложила. А могла бы и перестрелять всю бригаду, дура-баба...»
– Мама!
– Что, сынок?
– Мама, я боюсь...
– Не бойся, сынок. Все будет хорошо, парень. Мама рядом.
– Мама, куда мы едем?
– Сын, я решила, что нам с тобой надо съездить ко мне на работу.
– Зачем?
– Холодно, я заберу свою шубку...
