Глава 1
Черная пятница для лоха
– Витя! Пора вставать…
Виктор открыл глаза. По подушке были разбросаны чьи-то ярко-желтые крашеные волосы. На него смотрела какая-то незнакомая уже немолодая женщина. На припухших тяжелых веках расползлись синие подтеки туши.
– Витенька, сделай мне кофе, пожалуйста… – игриво попросила она, потянулась и не лишенным грации движением сбросила с себя одеяло. Перед его изумленным взглядом предстало большое рыхлое тело. – Ты так смотришь на меня, Витя, будто первый раз видишь…
– Ты кто? – прошептал Виктор.
Вообще-то он хотел задать этот вопрос громким, веселым голосом, вроде как он шутит, но – не вышло. Язык шершаво скреб по сухому нёбу, а горло предательски хрипело.
– Ну ты и нажрался вчера! – задорно взвизгнула незнакомка. – Неужели ничего не помнишь?
– Не-а, – выдавил он из себя, чувствуя, как под черепом прокатилась волна тупой, тошнотворной боли.
– Как мы к тебе пришли, помнишь?
– Нет…
– А как в кабаке куролесили?
– Не-ет…
– А как мы по дороге в кабак встретили шефа с его прошмандовкой, тоже не помнишь? Ты еще рванулся к нему, а я тебя не пустила! Ну-ка, вспомни, мы же до того только чуточку винца тюкнули. Вспомнил?
В мозгу будто взорвалась граната. Он вдруг вспомнил все и сразу. Или почти все…
Вчера им первый раз выдали зарплату. Первые деньги на новой работе. И все четверо дружно решили это дело отметить. Черт его знает, как остальные, но Виктор до последней минуты не верил, что получит деньги. Даже когда Мышонок принародно созвонился с Костей и объявил: «Едут за зарплатой». Виктор был уверен, что ему если и заплатят, то наверняка меньше, чем было обещано. Строго говоря, платить ему было пока вообще не за что. Да, в течение месяца он исправно являлся на службу ровно к десяти утра и уходил не раньше шести вечера. Ну и что? Времена социалистической трудовой дисциплины безвозвратно канули в Лету. Теперь за присутствие на службе либо вообще не платят, либо платят такие копейки, что и сказать стыдно. Теперь платят за работу. А что он сделал за месяц? Практически ничего. Отладка одного-единственного компьютера не в счет. Специалист его класса подобные пустяки вообще не считает работой, но другой работы просто не было. Мышонок все грозился, что вот-вот завтра завезут аппаратуру и начнется пахота. Но наступало завтра, и ничего… Снова тоска, убийство времени за пустой болтовней да бесконечными чаями…
– Витя, сделай кофе, я же прошу!
– Хорошо, сейчас сделаю.
Он вылез из-под одеяла, сел на постели. Перед глазами все на секунду смешалось, поплыло, закружилось. Виктор несколько раз сморгнул, вздохнул глубоко и встал на ноги… Ничего, он думал, будет хуже. Ходить можно, и даже не шатаясь. Вот только очень хочется пить. И еще хоть что-нибудь на себя накинуть, а то холодно, колотун, да и неловко как-то…
Люстра в комнате сияла всеми четырьмя лампочками, похоже, вчера ее не удосужились погасить. Электрический свет тускло отражался от развешанных по стенам клинков старинных мечей и кинжалов, безжалостно высвечивал матовые грязные потеки на пыльном и грязном паркете. Как ни странно, возле кровати не было никакой одежды, хотя, по логике, она должна быть именно здесь. Где же они вчера раздевались? Неужели в прихожей?
– Вить! Ну давай быстрее… А помнишь, как ты вчера меня в лифте раздевал? Я кричу: подожди, хоть в квартиру войдем, а ты накинулся, как маньяк, помнишь?
– Не помню.
Наплевав на мурашки, бегающие по телу, и природную стыдливость, Виктор в чем был, а был он в чем мать родила, пошел на кухню. Там свет не горел. В предрассветном сумраке кухня сияла обманчиво девственной чистотой. Значит, они вчера как пришли, сразу в постель и… Что было дальше, он не помнил, но легко мог догадаться.
Чувствуя тревожную дробь сердца, Виктор открыл холодильник. Ура! Пиво было на месте. Все шесть бутылочек, купленных позавчера по дороге с работы и не выпитых, потому как друг Игорь обещал зайти ближе к ночи, но продинамил.
«Балтика. № 6. Темное». Это счастье! Он зубами сорвал пробку с первой бутылки и жадно припал к горлышку. Каждый новый глоток отдавался тупой болью в затылке, но Виктор знал, что после четвертой бутылки полегчает. И муть в глазах, и тошнота в горле, и головная боль – все исчезнет бесследно. Таково счастливое свойство его организма – пиво его вылечивает от похмелья мгновенно и окончательно, без всяких последствий и побочных эффектов.
– Я кофе просила, а он тут пиво хлещет! – Женщина возникла в темном проеме кухонных дверей размытым белым пятном. – Черт с ним, с кофе! Пивком угостишь или как?
– Извини, Катя, на… – Виктор взял очередную запотевшую бутылку, хрустнул зубом о пробку, – пей на здоровье.
– Зубкам-то не больно пробки открывать?
– Не-а, я привык.
– Ну-ну… Кайф какой! Обожаю пиво… Скажи, Скворцов, а трахаться ты тоже привык раз в году или иногда позволяешь себе раз в шесть месяцев бабу повалять?
– С чего ты взяла, что я раз в году трахаюсь?
– С того, что ты меня всю ночь мучил, будто только вчера с Северного полюса вернулся после рекордно долгой зимовки.
– Может быть, я половой гигант…
– Ну да! А то я гигантов не видала! Я, Скворцов, женщина опытная и за свои сорок холостых весен перепробовала множество разнообразных самцов, так что разбираюсь в этом деле… Ты, кстати, не комплексуй, что мы переспали. Знаешь, как в анекдоте: трах-тарарах – еще не повод для знакомства.
– Я и не комплексую…
– Брось, Скворцов, я все вижу и понимаю. Спец по компьютерам ты, может быть, и классный, а мужик… Тебе лет сколько?
– Тридцать пять.
– Ну вот! А в постели ведешь себя, как старшеклассник, и пить не умеешь, и вся квартира у тебя увешана детскими игрушками.
– Это ты о чем?
– Это я про те побрякушки, что у тебя в комнате на стенках болтаются.
– Знаешь, Катерина, сколько стоят «эти побрякушки»? Это коллекционное оружие, поняла? Настоящее. Средневековое. Двадцать лет собираю…
– Вот ты и признался! Тебе на самом деле не тридцать пять, а пятнадцать. Постаревший мальчик. В доме только железки на голых стенах, стопка приключенческих романчиков на дедушкиной этажерке, компьютер на обеденном столе да койка, между прочим, – полуторка… Ладно, не обижайся, шучу я так. Злая я баба, стерва по жизни, понял?
– Да уж, язычок у тебя, Екатерина…
– Что? Мой умелый язычок тебе не понравился, милый? Хо-хо. Ишь как раскраснелся, детка… Ладненько, я в душ пошла. Ровно в десять хочу быть на работе, согласно соответствующему пункту в контракте. Знаешь ли, милый, в наше время научные сотрудники вроде меня такими работами, как наша, дорожат.
– Не спеши, я вызову нам такси. С такой зарплатой это себе можно позволить.
– Нет уж, милый Витя, ты сегодня опоздаешь, и пусть ни Мышонок, ни Сева – никто не знает, что ночь я провела в твоей постели, договорились?
Не дожидаясь ответа, она протянула ему пустую бутылку из-под пива, резко повернулась, вильнула полными бедрами и скрылась в ванной.
«Корова! – злорадно подумал Виктор. – Глаз на Всеволода положила, замуж хочет, а трахаться – со мной. Жена профессора на болту у слесаря…»
В их маленьком научном коллективе Всеволод Аристархович Твердислов был ученым номер один. Когда он, разговаривая с кем-то, начинал сыпать заковыристыми терминами, Виктор и правда ощущал себя кем-то вроде слесаря. Тем более что и внешне он заметно отличался от ученых коллег. Несмотря на свой средний рост – метр семьдесят восемь, он был на голову их выше, к тому же имел пышную черную шевелюру без намеков на лысину, отличные белые зубы и какую-никакую мускулатуру. Попав в эту только что организованную лабораторию, он сам себе напоминал этакого балбеса-здоровяка, выпускника техникума, неведомо как угодившего в компанию соискателей Нобелевской премии – дабы было кому и розетку починить, и лампочку вывинтить, и чайку высоколобым коллегам вскипятить.
Всего сотрудников у них было четверо: профессор Твердислов, доктор Екатерина Петровна, кандидат наук Кирилл Мышкин и он, Виктор.
Профессору было около шестидесяти. Этот маленький, юркий и говорливый человечек весьма кичился своими якобы кавказскими корнями и отчаянно стыдился круглой, аккуратной лысинки на затылке. Виктора Твердислов уважал за страсть к холодному оружию. Он и сам вечно таскал в карманах всевозможные перочинные ножики, мотивируя это тем, что «горец без кинжала, как орел без крыльев». Помимо этой слабости, была у Всеволода Аристарховича и другая. Из разных отрывочных разговоров Виктор понял, что седовласого профессора поперли с должности завкафедрой некоего престижного вуза за связь с юной студенткой. У студенточки оказался очень влиятельный и высокопоставленный папашка, тремя годами младше пожилого воздыхателя своей единственной и несравненной дочурки.
Безработного профессора отыскал Кирилл Мышкин, его бывший аспирант, которого за глаза (и в глаза частенько тоже) все звали не иначе как Мышонок. Он и правда напоминал маленького серого мышонка, вороватого и пугливого. Кирилл никогда не смотрел собеседнику в глаза, крайне редко менял одежду, ходил в каком-то безликом сером костюмчике и постоянно грыз ногти. Профессор был первым, кого Мышкин завербовал на работу в свою странную лабораторию. Вторым стал Виктор.
Как-то, месяца полтора назад, позвонил ему один полузабытый знакомый и сообщил, что некто Кира Мышкин ищет специалиста-компьютерщика экстра-класса – работать в частной научно-исследовательской лаборатории. Виктор как раз сидел на мели: накануне он отдал почти все свои сбережения за венгерский боевой молот-чекан конца шестнадцатого века, и как назло не подворачивалось никаких выгодных заказов. К тому же его заинтриговала эта формулировка: «частная научно-исследовательская лаборатория»…
Мышонок ему при первой встрече не понравился. Особенно эта его отвратительная манера грызть ногти и приглаживать мокрыми от слюны пальцами глубокие залысины. Говорил Мышкин как-то тихо и путано, не мог четко объяснить, чем, собственно, будет заниматься создаваемая им лаборатория, кто финансирует предприятие, а главное – зачем. На ироничный вопрос Виктора: «Наркоту будем делать?» – Мышонок ответил не сразу, несколько обалдев от такого предположения. Придя же в себя, клятвенно заверил, что никакого криминала не будет, просто один богач желает спонсировать его, Мышкина, научные исследования в области биологии клетки и поставил условие – собрать маленький коллектив специалистов экстра-класса. Платить меценат грозился хорошо, но требовал «железной дисциплины». Виктор невольно усмехнулся: мол, он-то как раз спец «по железу», а не по дисциплине и давно уже «свободный художник». Компьютерщики четко делятся на две касты – одни занимаются «железом», то бишь начинкой машин, электроникой, другие – исключительно программированием. Виктор представлял собой бесценное исключение: он одинаково хорошо сек и в программах, и в электронике. Последние годы он успешно «рубил» разовые заказы и даже не вспоминал, куда подевал свою трудовую книжку. Но когда Мышонок назвал сумму ежемесячного оклада, обалдевший Виктор тут же заявил, что «за такие деньги готов и в сортир ходить по звонку строевым шагом».
И вот целый месяц он честно приходил в лабораторию к десяти и маялся без дела до шести. Особенно тоскливо было первую неделю. В ученой болтовне Твердислова с Кириллом он ровным счетом ничего не понимал, от бесконечного курения драло в горле, а мочевой пузырь разбух от бесчисленных чашек чая. Но вот в коллективе появилась Екатерина, «двойной доктор», как она сама себя называла, – врач и доктор медицинских наук. С ее приходом стало чуть веселее. Твердислов очень забавно к ней клеился, а она всячески ему подыгрывала. Но все равно ученые мужи и дама большую часть рабочего времени трепались на научные темы, отчего Виктор сатанел.
Всего лишь раз в течение этого томительного месяца их посетил таинственный благодетель Константин Николаевич Поваров – молодой, не старше тридцати (а скорее всего чуть за двадцать), красивый, холеный парень. Он смеялся, балагурил и успокаивал общество: «Я понимаю, что, пока нет оборудования, вы не можете плодотворно работать, но и этот месяц я вам полностью плачу – потом наверстаете. А пока займитесь фундаментальной частью проблемы. И, ради всего святого, простите мне мою молодость. Я понимаю, она вас смущает, но вспомните, господин Голиков полком командовал, будучи значительно меня младше, а его внук под литературным псевдонимом деда возглавил правительство, будучи немногим меня старше. К тому же открою маленький секрет: я всего лишь ваш скромный куратор, за мной стоит одна солидная фирма, до поры пожелавшая сохранить инкогнито и крайне заинтересованная в исследованиях биологии клетки, причем самыми революционными методами…»
Говорил Костя много, складно, но как-то все вокруг да около. Твердислов что-то мямлил про расплывчатость научной задачи, Екатерина, ухмыляясь, спрашивала, когда же все-таки поставят оборудование и реактивы, а Костя только посмеивался, похлопывал по плечу профессора, целовал ручки доктору и подмигивал Виктору. Он производил впечатление на редкость обаятельного, вполне искреннего и хорошо воспитанного парня. Шутки его были безобидны, а уважение к ученым казалось неподдельным. Только вот Мышонок его побаивался. Это заметили все, и стервоза Екатерина, не удержавшись, съязвила на тему «кошки и мышки» и «бесплатного сыра», отчего Кирилл смутился, а Константин Николаевич залился чистым, детским смехом…
Надо ли удивляться, что когда наконец Мышонок приехал от Кости с деньгами, да еще и с презентом – бутылкой баснословно дорогого вина, все, приняв по рюмочке, дружно решили двинуть в ближайший ресторан.
Так же неудивительно и то, что осатаневший от общения с учеными светилами Виктор, увидев на подходе к ресторану усаживающегося в белый «Мерседес» Костю, да еще в обществе очаровательной девушки, кинулся здороваться с молодым меценатом, мечтая зазвать его с ними в ресторан. Вот тут-то его и удержала Екатерина. Разумеется, она заботилась вовсе не о репутации Виктора в глазах «благодетеля». Просто подруга Кости была ослепительно красива, и Екатерина вовсе не желала весь вечер наблюдать, как мужики за ее столиком пялятся на «эту прошмандовку».
Костя и его спутница благополучно уехали на роскошной машине и, к великому сожалению Виктора, не заметили топающих вслед по тротуару научных работников.
Виктор вспомнил, как за распитием первой бутылки коньяка под цыпленка табака Мышонок объяснил, отчего им на пути с работы в кабак повстречался Константин Николаевич. Оказалось, он живет совсем рядом с помещением, которое снял для лаборатории. Проживает вдвоем с матушкой в просторных трехкомнатных хоромах (кстати, и сам Мышонок жил неподалеку, буквально в пяти минутах ходьбы. Виктор однажды был у него, чинил компьютер и очень позавидовал столь удобному местожительству. Самому-то ему приходилось добираться до службы на метро и двух автобусах). А вот «эту Костину деваху» Мышонок тоже видел впервые, хотя и бывал в гостях у шефа не раз и не два. Зато выяснилось, что девицу где-то видела Екатерина. Где именно, Виктор так и не понял. Докторша что-то рассказывала про ведьм, колдовство и любовные привороты, а стремительно хмелеющий Виктор под общий смех пытался разобраться, «при чем тут ведьмы с наворотами», потом прекратил бесплодные попытки, а после третьей бутылки, на сей раз уже не коньяка, а водки, пригласил Екатерину на медленный танец…
Что было дальше, он, как ни старался, вспомнить так и не смог. Предпоследнее смутное видение – серьга у нее в ухе и его шепот в это ухо про то, как она его «околдовала». Последнее – «колдунья» в позе наездницы верхом на его животе, жалобный скрип несчастной старой лежанки и сладострастные стоны похотливой русской бабы, которая, ежели припрет, и с конем может, и в горящей избе не прочь… – Витя! – крикнула она из ванной. – Принеси мою сумочку и шмотки! Пожалуйста!
Виктор послушно пошел искать одежду, на ходу допивая последнюю бутылку пива.
Шмотки действительно оказались разбросанными по полу возле входной двери. В прихожей у Виктора стоял массивный дубовый шкаф, где размещалась вся его одежда. Похоже, вчера спьяну он искренне хотел разыскать в шкафу чистое постельное бельишко, но так и не смог. Створки шкафа оказались открытыми, а рядом с женским бельем на полу грудой лежали простыни, пододеяльники вперемешку с десятком его носков и трусов.
«Мне, наверное, вообще нельзя пить, – с досадой подумал Виктор. – Хорошо, еще буйствовать вчера не начал, а то ведь запросто мог и Мышонку ни за что ни про что морду набить, и старика Твердислова помять…»
– Витя! Ты чего, спать лег?!
– Да иду я! Иду!
Он наскоро натянул на себя что под руку попалось и, собрав в охапку ее одежду, отнес весь ворох в ванную, не забыв положить сверху модную сумочку.
Потом, разбирая груды тряпок на полу, Виктор с удовольствием обнаружил в кармане потертой кожаной куртки вспухший от долларов бумажник и пошел прятать деньги. Он едва успел сунуть их в томик Фенимора Купера и поставить его обратно на этажерку, как в комнату вошла Екатерина.
– Ну, любовничек, как я выгляжу?
– Быстро ты оделась, однако…
– Школа! Однажды, когда еще в институте преподавала, забавлялась со своим дипломником у него дома, вдруг – кто-то ключ поворачивает в двери. А он только что с меня трусики стащил, представляешь? Я голая, он одетый, и в квартиру дверь открывается! Мальчик в отпаде, а я ему: иди задержи домочадцев на пару минут. За тридцать секунд полностью оделась, представляешь? И тут в комнату вбегает его мамаша и кричит что-то про шлюх, про триппер, а меня увидела – так и отпала… Потом чинно баловались кофейком с конфетами, и я рассказывала смущенной мамашке про то, какой ее сынок перспективный студент…
«А ведь они с Твердисловом достойная парочка, – подумал Виктор. – Тот любит молоденьких девочек, эта – молоденьких мальчиков, полная половая совместимость».
– Ну все, Витя. Сейчас только мордаху чуть подкрашу и на работу, а ты, как и договорились, опоздаешь на полчасика. О'кей?
– Ладно…
– Чудесненько, милый! Давай-ка я тебя последний разик поцелую и побегу! Ну, подойди к тете, не бойся, мальчик…
Как только она ушла, Виктору отчаянно захотелось курить. Он все обыскал, но сигареты будто корова языком слизала. Даже в пепельнице не было ни одного приличного окурка. Чертыхаясь, он с трудом зажег истлевший почти до фильтра хабарик «Мальборо», собрался уже затянуться, и вдруг совсем некстати зазвонил телефон. От неожиданности столь желанный источник дыма выпал из пальцев и рассыпался на полу мелкими искрами.
– Зараза! – Виктор с силой раздавил пяткой поганый окурок, подошел к телефону. – Алло! Слушаю!
– Ты чего это злой такой?
– Это кто?
– Не узнал? Богатым буду, ты, кстати, тоже…
– Кто это?!
– Да я, я! Игорь.
– А-а. Привет…
– Привет. Ничего, что я так рано? Хотел до десяти обождать, но…
– Ничего. В принципе, ты меня случайно застал, по идее, я уже должен двигать на службу.
– Что я слышу?! Скворцов пошел служить! Сенсация!
– Зашел бы позавчера, как договаривались, я бы тебе все рассказал, и пивка бы попили.
– Извини, старик, я собирался, но вдруг одна Лялька подвернулась… Пиво-то как? Живо?
– Выпил.
– Жалко… А я тебе, знаешь ли, по делу звоню, хочу одну халтурку предложить.
– Сколько платят?
– Как в прошлый раз.
– Нет! За копейки я больше не горбачусь. В прошлый раз сделал для тебя исключение, а теперь извини.
– Не спеши отказываться, Витя, время терпит до понедельника. Подумай хорошенько. Деньги смешные, зато полная надега. Сто процентов, что не кинут.
– Нет, Игорь, на меня не рассчитывай.
– Слушай, сегодня у нас что, пятница?
– Ага. Тринадцатое число. Черная пятница.
– Ну вот, тем более не спеши. Я тебе перезвоню вечером в воскресенье, да?
– Звони, но вряд ли я передумаю.
– А ты сначала подумай, потом передумывай. Тебе что, деньги не нужны?
– Сейчас нет.
– Крутым стал, да?
– Вроде того… Извини, Игорь, я спешу, давай прощаться.
– Так я перезвоню в воскресенье? Или подъеду, поговорим…
– Хорошо, приезжай или звони. Все, пока, я побежал.
Виктор повесил трубку. Конечно же, послезавтра Игорь «забежит». Зря он с похмелья проболтался, что при деньгах, Игорь теперь будет просить в долг, отказать старому другу трудно, а дать – все равно что подарить. Хотя, если подумать, можно и неприятных разговоров избежать, и себя не обидеть. Ведь теперь вполне можно позволить себе купить у Игоря тот самый боевой топор – бердыш семнадцатого века… Собственно, не кто иной, как друг детства Игорь, послужил первопричиной его страсти. У Игоря была богатейшая коллекция, собирать старинное оружие начал еще его дед, явно увлекавшийся боевыми топорами. Были в ней и двойные арабские топоры с почти круглыми выпуклыми лезвиями-полумесяцами и украшениями в виде колокольчиков, с помощью которых воины привлекали к себе внимание во время битвы, и боевые молоты-чеканы, так называемые «попугаи», прозванные так за длиннющий «клюв», который при ударе вклинивался в места сочленений пластинчатого рыцарского доспеха, и томагавки, точнее, топорики первых переселенцев-англичан. Настоящие же индейские томагавки делали из дерева, и они чем-то напоминали бумеранг с более крутым изгибом.
Естественно, мальчик Витя страшно завидовал мальчику Игорю – наследнику такого фантастического по детским меркам богатства. И когда Витин отчим подарил ему на пятнадцатилетие настоящий «кинжал милосердия» (такими добивали раненых воинов на поле брани), Виктор впервые назвал Николая Павловича папой. Где Николай Павлович добыл кинжал, так и осталось загадкой. Витя часто спрашивал об этом, но тот все отшучивался: «Подрастешь, расскажу». Так и не рассказал. Витя ушел в армию, и ровно через год родители погибли в автомобильной катастрофе…
Сидя на кушетке с телефонным аппаратом на коленях, Виктор привычным взглядом окинул свою коллекцию. Собственно, собирал он, что называется, «ассортимент». Абсурдно, с точки зрения настоящего коллекционера, но Виктор никогда не контрился на одном каком-то веке, стране или типе оружия. У него был свой принцип – разнообразие. Хотелось иметь всего много, и чтобы самое разное…
«Надо бы пыль с клинков смахнуть. Вон «кинжал милосердия» аж серый от пыли. Стыдно, Скворцов! – поморщился Виктор. – И вообще, надо убраться в квартире… как-нибудь… Но в первую очередь – покурить!»
Он тряхнул головой (знал, что, разглядывая свои сокровища, часто теряет ощущение времени), взглянул на часы. Ого! Пора бежать, а то не то что на полчаса, а и вовсе только к обеду на службу поспеет. Хорошо, хоть деньги на такси теперь есть…
К счастью, частника удалось поймать почти сразу, как только он купил в ларьке вожделенную пачку сигарет. Покуривая на заднем сиденье «Жигулей», Виктор прикинул, что в принципе опоздает минут на сорок, никак не больше. Хорошо все-таки, когда есть деньги. Не надо ждать автобуса, потеть в метро. Махнул рукой, и все! Стальной конь несет тебя, куда скажешь, превращая обычные часы утомительной езды в муниципальном гужевом транспорте в приятные минуты лихой скачки на хорошем скакуне. Правда, вот через центр быстрее пешком пройти… Кстати, завтра, в субботу, надо бы прошвырнуться по центру: обновить гардероб, холодильник затарить… Все как будто складывается хорошо, но почему-то есть ощущение ошибки. Что-то он сделал не так. Точно! Забыл позвонить в ментуру, поставить квартиру на сигнализацию. Вот умора: вчера вечером на автопилоте отзвонился ментам, снял квартиру с охраны (как – не помнит, но ведь ночью в дверь никто не ломился и телефон молчал), а сегодня так захотелось курить, что из квартиры пулей вылетел, даже шнурки толком не завязал.
«Ладно, – подбодрил себя Виктор, – дверь на ключ я закрыл, помню отчетливо, будем надеяться, коллекцию никто за день не сопрет… Как будто хоть раз за все эти годы кто-то ее пытался умыкнуть. Кому она вообще, кроме меня, нужна? Десятку таких же фанатов, постаревших мальчиков?.. Приду, нужно будет подколоть Екатерину, что, мол, Твердислов с его тягой к перочинным ножикам и любовью к киевскому «Динамо» тоже мальчик».
– Погодка-то, а? Разгулялась!
– Извините, что? – Виктор повернулся к водителю.
– Первый день солнца, говорю. Весна… Дальше куда ехать? Вот она, твоя улица.
– К тому вон магазину, пожалуйста, под вывеской «Товары для дома».
– Продавцом работаешь?
– Нет, не продавцом. Здесь больше нет магазина, вывеску снять не успели.
– А что тут теперь? Обменный пункт?
– Научно-исследовательская лаборатория.
– Иди ты! То-то, я гляжу, витрины закрашены… Слушай, дружище, раз ты ученый, может, тебе медь нужна, пятьдесят метров телефонного кабеля есть. Дешево!
– Спасибо, не надо.
– А ртуть не нужна? У меня теща на химзаводе пашет, там ртути – залейся. – Нет, у нас биологическая лаборатория.
– Бездомных собак принимаете?
– Нет, извини. На вот пятнадцать баксов за проезд. Нормально? Не обидел?
– Нормально… Жалко, что собак вам не нужно, а то я бы помог, задешево…
Шутя расставшись с двумя зелеными бумажками, Виктор вылез из автомобиля, взглянул на часы. 10.35. Очень хорошо.
Он не спеша подошел к дверям бывшего магазина, привычно подумал о необходимости капитального ремонта помещения и о том, что, в принципе, это не его дело.
Помещение, которому суждено было стать вотчиной ученых, до сих пор сохранило некоторые черты торговой точки, но успело приобрести и некоторую наукообразность. На бывших прилавках выстроились в ряд пузатые колбы, реторты и прочие экзотические емкости с кислотами и всякой химической дрянью. В углу повесили огромную грифельную доску, рядом поставили компьютер и массивный электронный микроскоп. В другом углу начали строить вытяжку, а посередине торгового зала установили огромный, длиннющий стол, вечно заваленный бумагами и залитый чаем. Однако пока сохранялось ощущение инородности научно-исследовательских аксессуаров в огромной прямоугольной комнате, где совсем недавно каменный пол ежечасно топтали десятки покупателей. Впрочем, эта картина диковинного интерьера за месяц приелась, и Виктор перестал удивляться ее нелепостям.
Он потянул на себя ручку двери. Не заперто. Значит, пришли еще не все. У них повелось: кто придет последним, закрывает дверь на засов.
«Конечно, не все, – улыбнулся он, – я, например, еще не на работе».
С улыбкой на лице он и вошел в помещение лаборатории.
– Добрый день, я опоздал, изви… – Он начал произносить заготовленную фразу, но слова застряли в горле.
Первое, что бросилось в глаза, – распростертое у самого входа мертвое тело Екатерины.
Она лежала на спине, нелепо раскинув руки в стороны и неестественно согнув ноги. Широко открытые глаза с удивлением смотрели в потолок, ядовито-желтые волосы утопали в темно-багровой лужице крови.
Виктор сразу понял, что она мертва, хоть и увидел покойника впервые в жизни. Когда погибли родители, он служил в армии, сообщение о трагедии пришло слишком поздно, и на похороны он опоздал. Родителей хоронила двоюродная тетка, до сих пор здравствующая, а других близких родственников у него не было (когда хоронили бабушку, Вите было пять лет, мама берегла психику ребенка, и мертвую бабушку ему не показали). На кладбище, на могилу родителей, Виктор время от времени ходил. Там он, конечно же, встречался с похоронными процессиями, однако не мог заставить себя воспринимать виновников этих мрачных торжеств как мертвых людей. Кладбищенские покойники казались ему куклами, наряженными манекенами. В общем, дожив до тридцати пяти лет, он сегодня впервые увидел мертвого человека, и это его потрясло.
Час назад она целовала его этими застывшими сейчас губами, трепала волосы вот этой рукой, этими самыми скрюченными пальцами.
Еще сегодня утром то, что лежит возле его ног, было сексуально озабоченной женщиной, и ночью он хотел ее…
Виктор почувствовал, как по спине пробежали мурашки, к горлу подступила тошнота. С огромным трудом он заставил себя отвести взгляд от мертвой Екатерины и увидел вдалеке, подле грифельной доски, еще одно неподвижное тело.
Судя по фигуре и костюму, это был мужчина. Лежал он, как и Екатерина, на спине, ногами к входной двери. Лица его не было видно, мешал большой толстый живот, зато Виктор разглядел, что безжизненной рукой он все еще сжимал большой черный пистолет.
Виктору захотелось развернуться, хлопнуть дверью и выбежать на улицу, но совершенно неожиданно для себя он поступил иначе. Он перешагнул через тело Екатерины и быстро, даже не подошел, а подбежал к мертвому мужчине, искренне удивляясь, зачем он это делает, и в то же время чувствуя странное упоение от охватившего его ужаса – как в детстве, когда страшно войти в темную комнату, но ты все равно входишь.
Костюм и фигура мертвеца оказались совершенно незнакомыми, и, наверное, именно поэтому хотелось заглянуть в его лицо. Виктор вытянул шею, увидел большое розовое ухо в обрамлении ежика коротко стриженных седых волос. Чтобы разглядеть лицо, нужно было либо нагнуться, либо обойти труп с другой стороны.
Виктор нагнулся, но того, что принято называть человеческим лицом, он не увидел. У трупа не было глаз, вместо них зияли две пустые глазницы, полные кровавого месива, вместо носа торчал корявый желтый хрящик, сразу под ним начиналась коричневая десна, из которой торчали неровные желтые зубы. Кожа лоскутами спадала со лба и щек, имела грязно-серый оттенок, и о том, что это именно кожа, а не лепестки каких-то экзотических водорослей, Виктор догадался не сразу.
Как ни странно, это изуродованное лицо испугало его гораздо меньше, чем мертвое тело Екатерины. Он как будто вообще не испугался, просто все происходящее в какой-то момент показалось нереальным, отрывками ночного кошмара, галлюцинацией…
– Витя…
Виктор судорожно оглянулся.
– Ви…тя… – В другом углу комнаты, прислонившись спиной к стене, сидел Твердислов. Профессор был все в том же щеголеватом светлом пиджаке, что и вчера. На груди, чуть выше кармашка с платочком под цвет галстука, Виктор заметил аккуратную темную дырочку, из которой вниз к раскинутым ногам тянулась тонкая кровавая струйка.
В два прыжка Виктор покрыл расстояние, отделяющее его от профессора.
– Всеволод Аристархович! Вы ранены? Всеволод Аристархыч!
Шок от увиденного сменился истерикой. Виктор присел на корточки рядом с профессором и зачем-то потрогал ладошкой его голову, так, как это делают, когда хотят узнать, есть ли у человека температура.
– Я сейчас «Скорую» вызову, Всеволод Аристархович! Я сейчас…
– Поздно, Витя… – прошептал профессор. – Поздно «Скорую»… Я же биолог, я знаю…
– Что здесь произошло, Всеволод Аристархович? Что?!
– Мы разговаривали… грубо… Пришла Катя, он ей начал хамить… Я ему по морде… Он меня в живот… Катя ему пощечину, он ей в живот… Я мужчина, понимаешь, Витя, не могу смотреть, когда женщину бьют… Достал нож, а он меня из пистолета, тогда Катя ему кислотой в лицо и бежать, на помощь звать… а он в нее… выстре…ли…л…
Профессор закашлял, изо рта у него потекла розовая слюна. Он взглянул широко раскрывшимися глазами в лицо Виктору, попытался еще что-то сказать, но не смог.
Тело его завалилось на бок, голова безвольно упала на колени Виктору.
Осторожно переложив тяжелую седую голову со своих джинсов на пол, Виктор поднялся и деловито пошел к выходу. Он шел широким, размашистым шагом, стараясь не смотреть по сторонам, и замешкался лишь на мгновение, перед тем, как перешагнуть тело Екатерины.
На улице он машинально взглянул на часы. 10.48. Он пробыл в лаборатории меньше десяти минут, а казалось – часы. Виктор шагал по весенней улице, тупо уставившись перед собой и задевая плечами редких прохожих. Вслед ему неслась ругань, но он ничего не замечал. Голова была совершенно пустая – никаких мыслей, никаких эмоций.
Поворачивая за очередной угол, он вдруг поскользнулся, упал и больно ударился локтем об асфальт. Так больно, что в глазах потемнело. Чертыхнувшись, Виктор схватился за ушибленную руку. Болевой шок вернул ощущение реальности. Он недоуменно огляделся по сторонам и понял, где находится, – совсем рядом с домом Мышонка. Оказывается, покинув лабораторию, он, сам того не замечая, брел к дому своего нанимателя. Мозг на время отключился, но подсознание сработало четко.
Можно, конечно, допустить, что Кирилла тоже убили и его труп лежит где-нибудь в подсобке. Но Мышонка в лаборатории не было, иначе, как обычно, возле дверей стояла бы его обувь. Приходя на работу, Мышонок переобувался в тапочки, объясняя это давно мучающей его подагрой. От которой, как известно, пухнут ноги.
А может, Мышонок точно так же, как и Виктор, опоздал сегодня, увидел, что творится, и побежал за милицией и «Скорой помощью»? Вряд ли, скорее всего он просто проспал с перепоя и не знает еще, что в лабораторию забрался бандит (или вор?), которого, вовремя придя на работу, застали Всеволод Аристархович и Екатерина. Именно так Виктор понял последние слова Твердислова. Нужно было, конечно же, сразу звонить в милицию, а он повел себя как баба. Впал в ступор, убежал… Стыдно. Но что сделано, то сделано. Сейчас он зайдет к Мышонку, и они вызовут милицию. Вон за тем серым зданием торчит двенадцатиэтажка, в ней, согласно прописки, двухкомнатную квартиру на восьмом этаже занимает кандидат наук Кирилл Мышкин. Две минуты ходьбы.
Перешагивая через предательски глубокие весенние лужи, Виктор обогнул серое приземистое пятиэтажное здание и оказался прямо напротив башни. Возле единственного подъезда толпился народ. Бабушки, школьники-прогульщики, хмурые небритые мужики. Виктор внутренне напрягся. Там явно что-то случилось. Как раз возле дома Мышонка. Он прибавил шагу и вскоре смешался с подозрительно молчаливой толпой.
– Куда прешь? – шепнула ему в ухо бабуля, которую он аккуратно пытался обогнуть, пробиваясь в первые ряды народного скопища.
– А что там случилось? – спросил он тоже шепотом.
– Жилец из окна прыгнул…
Виктор посмотрел вверх, увидел разбитое окно на восьмом этаже.
– Разойдись! – К толпе зевак подошел толстый мордатый милиционер. – Кто в отделение звонил? Чего случилось?
Все сразу разноголосо загалдели. Смерть заставляет человека молчать, размышлять о своей неизбежности и невольно оплакивать частенько не столько усопшего, сколько себя самого, тем более если почил не близкий родственник, а всего лишь сосед по дому. Толстяка-милиционера зеваки и свидетели восприняли с большим облегчением. Наконец-то можно отвлечься от грустных мыслей и выговориться.
Они окружили милиционера, ряды поредели, и Виктор сумел разглядеть голые ступни погибшего, две восковые пятки, торчащие из-под коричневых брюк.
«При подагре пить нельзя, – бесстрастно подумал он. – Ноги у него здорово распухли, наверное, вообще не смог ботинки надеть, поэтому и на работу не пришел… О чем это я?! Мышонок не пошел на работу не из-за подагры, а потому, что выбросился из окна… или его выбросили…»
Усилием воли Виктор подавил в себе желание подбежать к милиционеру и все-все ему рассказать. На этот раз его состояние коренным образом отличалось от первоначального, шокового, нахлынувшего на него при виде мертвой Екатерины. Мозг лихорадочно работал, с невероятной скоростью перемалывая всю имеющуюся в распоряжении информацию. Низко склонив голову, Виктор прогулочным шагом удалился подальше от трупа на асфальте, присел в глубине двора на скамеечку посреди детской площадки и закурил. Между тем к двенадцатиэтажке подъехали несколько милицейских машин и карета «Скорой помощи». Серые шинели вперемежку с белыми халатами суетились вокруг погибшего, о чем-то спорили, что-то выясняли. Виктор довольно быстро отказался от идеи тут же вступить в контакт с правоохранительными органами главным образом потому, что его могли посчитать психом. Что он скажет? Я знаю погибшего, я единственный из его сослуживцев случайно остался в живых, потому что опоздал на работу. Хотя, в принципе, деваться некуда, в милицию все равно придется обращаться. Совсем недавно, десять минут назад, он думал, что трагедия в лаборатории – случайность, лишенная какой-либо логики. Но после кончины Мышонка стало ясно: все сегодняшние смерти не просто совпадение, должна быть общая, объединяющая их причина, и она, черт побери, есть. Все произошло из-за этой проклятой высокооплачиваемой работы, из-за чего же еще? Правильно тогда пошутила Екатерина: «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Чем же все-таки они должны были заниматься? Микробиологическими проблемами? Сейчас Виктор в это уже не верил. Он напрягал память, стараясь вспомнить разговоры в лаборатории, зацепиться хоть за что-нибудь. В конце концов, это необходимо для будущего следствия. Кто ему поверит, что он подрядился налаживать компьютерное обеспечение, не удосужившись толком разобраться в конкретных целях и задачах предприятия? Внезапно он вспомнил, как Твердислов рассказывал за чашкой чая о радиоактивных денежных купюрах: дескать, обмен дензнаков в девяносто восьмом году начали из-за того, что годом раньше в подвалах Центробанка обнаружилась масса радиоактивных денег, часть которых давно разошлась по рукам и смертельно опасна для населения. Ну и что? Как это привязать к их маленькой лаборатории из четырех сотрудников? Никак… Память услужливо подсунула другую ученую байку, рассказанную как-то Екатериной. Про «мак-каннибал» – особый сорт мака, выведением которого занимаются израильские ученые. Якобы этот мак полностью уничтожает мак опиумный, и когда он будет выведен и его семена развеют в определенных участках планеты, мафиозные наркобароны обнищают быстрее, чем бывшие граждане России после гайдаровских реформ. Екатерина тогда еще пошутила: представляете, господа ученые, за какую сумму можно продать наркодельцам сорт опиумного мака «антиканнибал»… Опять не то! Обычный, не относящийся к делу треп скучающих ученых. Но ведь, блин горелый, о чем-то они спорили часами напролет, формулы какие-то на доске рисовали, просили оборудование, реактивы… впрочем, «уточнить научную задачу» тоже просили…
«Конкуренты! – осенило вдруг Виктора. – Не суть важно, чего от нас хотел заказчик, важно, что кто-то задумал сорвать заказ и пошел на крайние меры! А заказчик – это Костя, Константин Николаевич Поваров. Надо срочно с ним связаться, он все объяснит и поможет, может, и без милиции обойдется… хотя, если вдуматься, мало вероятно…»
Виктор выплюнул изо рта потухшую сигарету, порылся в карманах куртки и с радостью обнаружил целых два телефонных жетона. Домашний номер Кости он, к счастью, помнил: пару дней назад Мышонок попросил отправить домой Константину Николаевичу факс со сметой будущих расходов. Виктор отправил, и шесть цифр врезались ему в память. Он вообще мог похвастаться идеальной памятью на телефонные номера.
Поднявшись со скамейки, Виктор поспешил уйти с кишащего милиционерами двора. Кажется, недалеко отсюда, в том месте, где он упал и ушиб локоть, есть автомат.
…После третьего гудка трубка ответила чуть надтреснутым грудным голосом пожилой женщины:
– Вы слушаете автоответчик. Сегодня пятница, тринадцатое число. Я специально делаю эту запись для всех, кому вдруг срочно понадобился Костик. Сына нет сейчас дома, но к обеду он вернется. Прекратите названивать, почему не отвечает его мобильный номер, я все равно не знаю. Можете оставить свое сообщение после сигнала. До свидания!
В трубке характерно пискнуло, зашуршало, и, пока Виктор лихорадочно соображал, что же сказать, на другом конце провода сработал «отбой».
С пикающей трубкой в руке Виктор замер, уткнувшись лбом в телефонный аппарат. Голос матушки Константина Николаевича показался ему смутно знакомым. Неожиданно он понял – этот голос чем-то напоминал голос Екатерины…
«Пока Кости нет дома, меня могут убить…» Он вернулся в реальность, опустил в щель таксофона второй жетон и снова набрал номер Константина Николаевича. После очередного предложения оставить сообщение произнес скороговоркой:
– Говорит Скворцов. Мышонок мертв, в лаборатории чрезвычайное происшествие, я сейчас иду туда и вызываю милицию…
К лаборатории он подошел без минуты одиннадцать. Потоптался возле входа, докурил очередную сигарету и, глубоко вздохнув, потянул за дверную ручку.
Дверь не подалась.
Он потянул сильнее.
Безрезультатно.
Тогда он дернул за ручку что было силы и услышал, как звякнул замок.
Дверь была заперта.
У каждого сотрудника были ключи. Обычно тот, кто приходил на работу первым, отпирал замок, а последний уходящий запирал. Замок был простенький, серьезно заниматься запорами и прочей сигнализацией только собирались – вроде бы Мышонок успел договориться на эту тему с какой-то фирмой…
Предательски дрожащей рукой Виктор достал из заднего кармана джинсов связку ключей, отыскал нужный, с третьей попытки попал в замочную скважину, дважды повернул ключ… Замок послушно открылся, дверь подалась, и Виктор вошел внутрь…
Трупа Екатерины у порога не было. Исчезли и тела Твердислова и толстяка с изуродованным кислотой лицом. В лаборатории царили чистота и порядок, а только что вымытый пол никогда еще так не блестел: уборщица, приходившая раз в три дня по вечерам, упражнениями с половой тряпкой особо себя не утруждала.
И тут Виктор понял, что надежды на помощь милиции растаяли, как снег весной. Да, он может позвонить по «02» и все рассказать, но даже если ему поверят, вряд ли его сразу же возьмут под защиту. Да и не поверят они, сочтут за шизика…
Итак, он обречен, и ему срочно нужна защита. Если он и сомневался в этом минуту назад, то теперь понял все с ужасающей ясностью. Уж очень органично укладывалась его абсолютно нелогичная скоропостижная кончина («За что? Я ничего не знаю! Я слесарь! «Шестерка»!») в общую цепочку странных и труднообъяснимых событий. Версия с конкурентами уже не казалась ему убедительной. Конкуренты могли забрать тело незадачливого толстяка-киллера, устроить поджог лаборатории, взрыв, но зачем им, спрашивается, мыть полы? Следы заметали? Глупо как-то, несуразно. Куда проще было бы взорвать все к чертям собачьим – быстро, надежно и смерть ученых объясняет. А так ведь пропавшие тела все равно будут разыскивать…
Хотя… кому они, если разобраться, нужны? Все четверо сотрудников лаборатории – одинокие люди. Случайно или специально, но так уж получилось…
Будучи программистом-профессионалом, Виктор привык во всем находить логику и действовать в соответствии с этой логикой, но сейчас он ничего не понимал. Почва стремительно уходила из-под ног, и оставалась одна-единственная надежда выжить – как можно скорее увидеться с Костей. За ним ведь, как он сам говорил, «солидная фирма», «крыша», под ней Виктор и надеялся спрятаться, пересидеть весь этот кошмар! Больше деваться ему просто некуда…
Минутное оцепенение сменилось лихорадочной жаждой деятельности. Он резко развернулся, галопом выбежал на улицу, громко хлопнув дверями. Запирать их не стал – некогда, счет идет на секунды.
Размахивая стодолларовой купюрой, он бросился наперерез потрепанному черному «Запорожцу». Автомобиль резко затормозил, чудом его не задев.
– Ты, мужик, звезданулся, что ли? – заорал молодой длинноволосый водитель.
– За сто баксов домой меня отвезешь? Тут недалеко, полчаса езды!
– Садись… Тебе быстро надо?
– Очень быстро!
– Тогда гаишникам, если что, ты платишь.
– Согласен! Давай гони!
– Говори адрес…
В машине за двадцать пять минут он выкурил четыре сигареты. Вся его надежда сейчас была на компьютерный компакт-диск, с помощью которого по телефонному номеру можно узнать адрес абонента. Эту штуковину из ассортимента компьютерных пиратов он купил за вполне сносную цену на Митинском рынке. (Находись Виктор в нормальном состоянии, он бы сообразил, что незачем мотаться домой, можно просто позвонить из лаборатории в платную справочную и по номеру телефона выяснить адрес Константина Николаевича Поварова. Но Виктор был крайне возбужден и уже начал делать глупости.)
– Приехали, командир.
– Подожди меня минут пятнадцать, сгоняем в одно место, заплачу еще стольник.
– Далеко поедем?
– Примерно туда же, откуда приехали.
– Странный ты, командир! Ну да ладно, жду пятнадцать минут.
Не дожидаясь лифта, Виктор взлетел на пятый этаж. Открыв дверь, хотел по привычке позвонить «на пульт», снять квартиру с охраны, но вовремя вспомнил, что утром не сдал ее под опеку милиции. Не раздеваясь и не снимая обуви, он прошел в комнату, включил монитор (компьютер он никогда не обесточивал, зная, что это вредно для машины), отыскал среди россыпи лазерных компакт-дисков нужный, сунул его в дисковод и вскоре уже записывал на сигаретной пачке адрес Поварова Константина Николаевича. Памяти он больше не доверял.
Телефон зазвонил, когда Виктор отключал монитор. От неожиданности он подскочил на стуле и чуть было сразу же не схватил трубку, но в последний момент замер в глупейшей позе с раскрытой пятерней, занесенной над телефонным аппаратом.
Обычно днем ему никто не звонил. Приятели названивали вечером, после девяти, реже утром, но днем – никогда. Виктор тупо уставился на трезвонящий аппарат, проклиная себя за то, что не обзавелся определителем.
Ему очень хотелось снять трубку, но он этого панически боялся.
«А вдруг это Костя?! – мелькнула спасительная мыслишка. – Вернулся домой «к обеду», хрен его знает, когда у него обед, прослушал мое сообщение на автоответчике, не дозвонился в лабораторию и вот теперь звонит сюда. Может Костя знать мой номер? Вполне! Я же на него работаю, он мне деньги платит!»
Телефон залился трелью чуть ли не в восьмой раз, и Виктора прошиб холодный пот от предчувствия, что этот звонок последний. Он судорожно вцепился в трубку.
– Алло! Я слушаю!
– Кто у телефона?
Голос принадлежал женщине. Сухой, деловитый, вроде бы смутно знакомый голос.
– Скворцов. Виктор Скворцов!
– Да не кричите так! С пульта вас беспокоят. Почему квартиру не сняли с охраны, когда домой вернулись?! Скажите спасибо, что я вам звоню, а то могла бы наряд прислать, и вам потом штраф платить за ложный вызов.
– Спасибо, но я сегодня не…
– Пить надо меньше, молодой человек! Это я вам говорю не как сотрудник милиции, а как женщина много вас старше.
– Простите, что вы имеете в виду?
– То, что случилось, очень тяжело пережить, я понимаю, но ведь у вас не близкие родственники погибли, ведь нет же?
– Нет…
– Вот и крепитесь. И поменьше пейте! А квартиру вашу я сегодня на охрану не поставлю – во избежание недоразумений… Спать ложитесь, молодой человек! Мой вам совет.
На другом конце провода повесили трубку.
Если исчезновение из лаборатории трупов Виктор мог еще хоть как-то объяснить (пусть даже и с большой натяжкой, но уж, во всяком случае, без метафизики), то этот звонок добил его окончательно. Бездумно уперевшись взглядом в стену, Виктор даже не пытался его анализировать, ибо все это не поддавалось никакому объективному анализу. Бред! Мистика! Пока участки мозга, ответственные за рациональное мышление, находились в нокауте, глаза по привычке пробежали по развешанному на стене оружию и почему-то остановились на «кинжале милосердия». Том самом, который он сегодня утром придирчиво разглядывал после разговора с Игорем. Сейчас с кинжалом было что-то не так, чем-то он отличался от утреннего…
Виктор сильно тряхнул головой, положил наконец трубку на аппарат и протер ладонями глаза.
Не может быть! Утром клинок был весь в пыли, а сейчас блестит… И ни пылиночки… Он встал, вплотную подошел к стене. Точно – пыль с «кинжала милосердия» исчезла. Испанский меч рядом покрыт полупрозрачным пыльным налетом, а кинжал, выкованный для добивания чудом уцелевшего противника, сверкает так, будто его только что выточили.
Виктор снова тряхнул головой.
«Нужно срочно что-то делать, действовать! Или крыша протечет окончательно. Ехать к Косте! И как можно быстрее! Версии и домыслы – все потом! Главное сейчас – встретиться наконец хотя бы с одним конкретным осязаемым и материальным человеком Костей, а уже потом с ним вместе искать мистическую черную кошку в темной комнате. Если она, конечно, в ней есть…»
Прежде чем покинуть свое ставшее вдруг таким неуютным, таким неродным жилище, Виктор заглянул в тайник. Деньги были на месте, в томике Фенимора Купера, зеленели между страниц. Еще на пару минут он задержался в прихожей. Открыл шкаф с вещами, отыскал и сунул в карман подаренный приятелем весьма экзотического вида нож. Это был так называемый «толчковый нож», современный вариант древнего индийского кинжала – куттары. Внешне он напоминал букву Т: на короткое мощное лезвие поперек насажена изящная рукоятка. Если зажать ее в кулаке – лезвие будет торчать между пальцев. С оружием в кармане Виктор почувствовал себя увереннее.
Закрывая стальную дверь, он внимательно осмотрел скважины замков. Никаких следов отмычки. Да и вряд ли отмычкой можно справиться с такими замками. Виктор выбирал их, предварительно проконсультировавшись со спецами, и уверен был в них на все двести процентов…
«Было бы лучше увидеть сейчас царапины вокруг замочных скважин или вмятины от фомки по краям двери! – с грустью подумал Виктор. – Поздновато в тридцать пять лет начинать верить во всякую чертовщину. Чувствуешь себя несколько не в себе. И ведь как назло всякая мистическая дрянь сама в голову лезет!..»
Черный потрепанный «Запорожец» преданно ожидал его у подъезда.
– Командир! Обещал пятнадцать минут, а пропадал полчаса, я уже собрался сваливать!
– Дела были. Давай, поехали.
– Чей-то ты с лица сбледнул, командир? Болеешь?
– Похмелье.
– Тогда кури поменьше, а то совсем сдохнешь.
– Все мы сдохнем рано или поздно.
– Лучше попозже!
– Хотелось бы…
По дороге он изо всех сил пытался вспомнить, почему накануне в ресторане никто из сослуживцев не смеялся над рассказами Екатерины про ведьм и колдовство, зато все очень веселились по поводу полного неведения Виктора в этих вопросах. А ведь вспомнить это сейчас было очень важно. Или это ему только кажется – защитная реакция взбудораженной психики? Подсознание выплеснуло из глубин наименее драматическую загадку последних суток и заставило мозг полностью сосредоточиться на ее решении, дабы мыслительный орган не перегорел, решая загадки более жесткие.
Виктор помнил, что тема колдовства каким-то образом была связана с Костей и его красивой девушкой. Да! Именно с девушкой! Девушкой, которая…
– Все, командир, приехали! – Невинная, обыденная фраза длинноволосого водителя вырвала Виктора из глубин самопогружения.
– Зараза! Я почти вспомнил!
– Что ты вспомнил, командир?
– Да так, ничего… На, держи деньги, спасибо.
– Тебе спасибо. Если надо, я тебя и здесь обожду. Мне твои тарифы понравились.
– Не надо. Отсюда я если куда и поеду, то только на кладбище.
– Не шути так, командир, сглазишь!
– Вроде больше, чем есть, меня уже не сглазишь. Пока!
…Да, это то самое место, где они вчера видели Костю с «колдуньей». Вон там стоял белый «Мерседес», а вот в этом подъезде должна быть его квартира.
Лифт Виктор вызывать не стал. На этот раз даже не потому, что хотел избавить себя от томительного ожидания, – просто не знал, на каком этаже располагается искомая квартира. Он поднимался по лестнице и строил ближайшие планы.
«Если Кости нет, попрошусь у его матери остаться, обождать прихода сыночка. Судя по голосу, дама средних лет, я таким нравлюсь. А если не разрешит, буду ждать на лестнице. Или… Ага, вот и его квартира. Ну… Умел бы молиться, сейчас бы самое время… Вот досада, даже креститься толком не умею. Как там надо – двумя пальцами… или тремя?»
Оставив попытку осенить себя крестом, Виктор трижды плюнул через левое плечо, пригладил волосы рукой и нажал на кнопку звонка.
После второго звонка ярко блеснула бусина смотрового глазка на солидной, обитой черным лоснящимся дерматином двери, и низкий мужской баритон ласково поинтересовался:
– Вы к кому?
Этот голос Виктор слышал впервые, и то, что спрашивающий не хозяин и не случайный гость или еще кто-то, не имеющий отношения к последним событиям, для него сразу же стало очевидным. К подобному повороту он был совершенно не готов и потому, не успев толком испугаться, ответил абсолютно спокойно, причем сказал почти правду:
– Я к Константину Николаевичу, по работе.
– Подождите секундочку, сейчас открою.
«Так же ласково со мной разговаривал когда-то зубной врач из районной поликлиники». Виктор с содроганием вспомнил пройдоху зубодера, который в эпоху тотального дефицита уговаривал пациентов удалять зубы без наркоза – экономил новокаин для частной практики.
Итак, логика подсказывала – нужно срочно бежать. Как можно быстрее скатиться вниз по лестнице, выскочить на улицу и орать во все горло: «Ми-ли-ци-яяя!!!» Но внезапно его захлестнула пьянящая волна отчаянной, безрассудной отваги…
Несколько небрежно, даже лениво он сунул руку в карман куртки, сжал в кулаке поперечную рукоятку куттары и пропустил лезвие между пальцев. Тем временем дверь отворилась и перед ним предстала фигура рослого, атлетически сложенного, аккуратно причесанного мужчины средних лет в строгом черном костюме с хорошим фиолетовым галстуком поверх белоснежной рубашки…
Смешно, парадоксально, нелепо, но факт – Виктор почти обрадовался явно гангстерской внешности незнакомца. Потусторонние кошмары закончились. Нет больше исчезающих трупов, зловещих звонков милиционерши-ясновидящей, привидений, смахивающих пыль со средневековых кинжалов. Перед ним вполне осязаемый амбал, пусть даже и излучающий черную ауру и опасность, но вполне живой и материальный.
– Проходите, пожалуйста. – Амбал развернул плечи так, чтобы Виктор смог протиснуться между ним и дверным косяком. Виктор смело шагнул, и атлет у него за спиной тут же больно стиснул сильными пальцами его правый локоть.
– Дернешься, убью! Руку из кармана медленно вынимай.
В затылок уперлась холодная железяка.
«Пистолет, – догадался Виктор. – Сейчас он увидит нож и выстрелит!» Человек, как правило, не знает, как поведет себя в критической ситуации, если, не дай Бог, в ней окажется. Не знал этого и Виктор. Всю сознательную жизнь он вращался в кругу среднестатистических обывателей, для которых такие категории, как риск, смерть и страх, – нечто крайне эфемерное, нечто из области кино и авантюрных романов. Не умея толком оценить настоящую опасность, наивные обыватели очень часто, оказавшись в нестандартной ситуации, совершают непоправимые, фатальные глупости…
Виктор послушно вытянул из кармана кулак, при этом он старался держать руку так, чтобы амбал не заметил торчащего между пальцами лезвия.
Давление пистолетного рыла ослабло.
– Чего у тебя в кулачишке-то зажато, Скворцов? – Голос человека в черном приобрел насмешливо-снисходительную интонацию.
Этот тип знает его фамилию!!!
Виктор повернулся к амбалу лицом и с ходу полоснул его ножом по груди. Лезвие, скользнув по пиджаку, прорвало тонкую ткань белой рубашки. Продолжая движение, Виктор изловчился так изогнуть запястье, что острие ножа со всего маха воткнулось в предплечье правой руки мужчины. Атлет вскрикнул, и тяжелый серый пистолет выпал из его пальцев.
– Ах ты, сука! – выдохнул он и мастерским апперкотом с левой впечатал тренированный кулак Виктору в подбородок.
Скворцова подбросило в воздух в ту самую долю секунды, когда он уже собрался было праздновать победу – ведь ему так ловко удалось обезоружить здоровенного мужика! Казалось, еще одно движение вроде удара лезвием в плечо – и все, полная виктория…
Затылок глухо ударился об пол, лязгнули зубы, в глазах резко потемнело.
– Получи, сучонок! – Нос тяжелого ботинка врезался Виктору под ребра. – Мало? На еще!
И тут случилось необъяснимое! Дверь распахнулась, и на пороге возник некто плечистый с большой, коротко стриженной головой и оттопыренными ушами. Ушастый с ходу обрушил на темечко мужчины в черном сплетенные «в замок» кулаки, и тот как подкошенный рухнул сверху на полуживого Скворцова. Виктор инстинктивно выставил ему навстречу правую руку.
Лезвие «толчкового» ножа воткнулось в мощную шею чуть ниже кадыка. Еще несколько бесконечно долгих секунд Виктор автоматически продолжал удерживать на вытянутой руке тело смертельно раненного человека. До тех пор, пока не потерял сознание…
…Он очнулся на заднем сиденье автомобиля. Руки были связаны знакомым фиолетовым галстуком. Стопы ног словно приросли друг к другу, слились, как сиамские близнецы. Виктор полулежал, занимая сразу два кресла, а впереди сидели двое, и эти двое совершенно спокойно беседовали. Точнее, один, лопоухий, с короткой стрижкой, что-то рассказывал, а другой, с плешкой на затылке, управлял автомобилем и заинтересованно переспрашивал, уточняя детали.
– …и наш пацан ему перо в горло. Завалил сразу. Рана смертельная.
– А ты?
– Я дверь прикрыл, на всякий случай решил квартиру обнюхать. Гляжу, в ванне еще один мертвяк. По типу, ему опять же горло порезали, от уха до уха, реальный такой разрез, и в ванну сгрузили, чтобы кровью вокруг не пачкал. Въезжаешь?
– Круто! Выходит, наших троих в лоскуты порезал и у себя дома еще двоих!
– Дома одного я помог, а второго он раньше чиркнул. Я дверь открыл, е-мое – спина, хрясть по кумполу, а пацан ножичком его – ррраз! Догоняешь?
– Давно догнал, непонятки только, почему пацан отрубился.
– Ну ты тормоз! Я ж говорю: он его ходулями по ребрам.
– Который?
– Тот, которого я по кумполу, а пацан в горло. Въехал?
– Непонятки, какого члена Липа тер базары за Костю, что лохатый он реально.
– Липу теперь не спросишь… Что, Костя его грамотно сделал?
– Доктор Айболит он, а не Костя, бля буду! Крутой пацан!
Бесконечный разговор продолжался и дальше в том же духе. А Виктор тихо лежал на заднем сиденье и не спешил сообщать о своем возвращении в сознание. Отчасти он даже наслаждался ролью пассивного пленника. Все, что могло произойти, уже произошло, и теперь от него мало чего зависело. Его окутала расслабляющая мышцы и туманящая мозг апатия, полное безразличие к дальнейшей судьбе. Не подготовленная к стрессам психика взяла тайм-аут, к тому же болели мышцы, ныло все тело, жгло в ушибленном затылке и покалывало подбитый подбородок. Не напрягаясь, он вслушивался в беседу двух людей из какого-то чуждого ему мира и с ленцой пытался ее расшифровать. Когда же он, как говорили его попутчики, «въехал в тему», в глазах снова потемнело, словно от очередного удара по голове, безразличие к происходящему мгновенно испарилось, и грудь затрепетала от участившихся до предела сердечных сокращений.
Выходило, что Костя, Константин Поваров, сегодня утром заявился незваным гостем в квартиру, которую снимали трое приятелей этих милых, разговорчивых ребятишек. И убил всех троих, причем убил жестоко и изощренно. Некто по кличке Липа, умер не сразу, а умудрился еще позвонить и произнести в трубку нечто неразборчивое «про Костю», потом заорал страшно, и связь прервалась.
Дружки покойников после звонка Липы всполошились. Двое из них, Плешивый и Лопоухий – они-то, судя по всему, и везли его сейчас неведомо куда, – приехали на квартиру к пострадавшим, где и увидели три истерзанных тела. Чьих это рук дело? Единственная зацепка – невнятное «Костя» в предсмертном монологе Липы. И тогда Плешивый с Лопоухим резонно решили навестить Костика и устранить «непонятки». Как понял Виктор, Костя имел с убитыми общие дела, а эти двое его лично не встречали, хотя и знали о его существовании. Адрес Поварова Лопоухий нашел в записной книжке у Липы. Приехали. Плешивый остался в машине, Лопоухий поднялся по лестнице и весьма кстати оказался возле незапертой двери Константина Николаевича. За дверью он услышал подозрительный шум, приготовился мочить (неважно кого, но мочить непременно) и, как только вошел, сразу же треснул по голове стоящего к нему спиной человека в черном костюме. После чего наспех осмотрел квартиру и обнаружил в ванной труп неизвестного ему мужчины с перерезанным горлом. Проявив недюжинные интеллектуальные способности, Лопоухий пришел к выводу, что его дружков и этого в ванной замочил Костя, тем паче что мужика в черном он «завалил» буквально на глазах у Лопоухого.
«Идиот! – чуть было не крикнул Виктор. – Этого мужика никто не хотел убивать, произошел несчастный случай, я случайно…»
И тут до него наконец дошло, что эти хлопцы на полном серьезе принимают его за Костю!
– Вы ошибаетесь! – Он попытался сесть. – Я не Костя, я другой человек.
– Оклемался? – Лопоухий взглянул через плечо, прищурился. – Лежи тихо, реально все базары перетрем, когда приедем. Въезжаешь?
И он поднял правую руку так, чтобы Виктор увидел зажатый в кулаке пистолет.
– Вы не поняли. Я другой человек, я…
– Зачем разводишь, братан? Не мой уровень тебя объявлять, но реально могу по понятиям обидеться. Волыну срисовал? Въехал в тему?
Виктор не нашелся что ответить. Хотя из сказанного он понял слишком мало, но суть уловил.
Еще десять минут ехали в полной тишине. Виктор не мог определить маршрут, он видел лишь ветки деревьев, крыши домов, к тому же солнце слепило глаза. Надеялся лишь на то, что его не убьют сразу, дадут высказаться. И тогда он сумеет все объяснить, доказать и отыскать реальное подтверждение своим словам. Главное, чтобы они поняли: он и Костя – не одно лицо, а там кто знает, вдруг они ему еще и помогут?
Машина сбавила ход, затормозила, остановилась.
– Так его поведем? – спросил Плешивый.
– Стремно.
– Тогда как раньше? В брезент завернем?
– По типу того. – Лопоухий повернулся к Виктору. – Пацан, глаза закрой.
Виктор хотел спросить зачем, но не успел. Рукоятка пистолета обрушилась ему на голову, и он снова погрузился во мрак небытия.
На этот раз он очнулся с посторонней помощью. Лопоухий попеременно то брызгал водой из стакана ему в лицо, то хлестал ладонями по щекам.
– Во! Открыл глаза! А вы боялись, по типу, я его мочканул!
– Отвали, Ухо, с пацаном я буду базар иметь.
– Давай, Гуля, я без претензий…
Виктору все виделось сквозь пелену и сизую дымку, голоса звучали глухо и далеко.
– Ухо, спиртяги дай.
– Много?
– Стакан.
Стекло лязгнуло о зубы, гортань обожгло. Чтобы не захлебнуться, Виктор сделал большой глоток, закашлялся, из глаз полились слезы.
– Прочухался, Киска?
– Я не Киска… – выдавил он из себя.
– А кто ж ты тогда?
– Виктор Скворцов!
Предметы вокруг медленно принимали четкие очертания. Виктор осознал, что сидит на полу, привалившись спиной к стенке, в какой-то грязной комнатушке. Справа окно без штор и занавесок, слева кушетка, напротив, у дальней стены, большой зеркальный шкаф.
Отражение в прямоугольнике зеркала, врезанного в дверцу шкафа, Виктора озадачило: себя он узнал не сразу. Кто это с лицом, залитым кровью? И вся одежда в крови… Откуда столько крови?
«Господи, да это же я! – ужаснулся он страшной догадке. – Кровь, должно быть, натекла из пробитого горла того, в черном костюме. И кровоподтек на подбородке от его удара. Руки связаны его галстуком. А что с ногами? Шнурки от ботинок связаны. Стало быть, я стреножен, точнее, «содноножен»… Глупость какая…»
– Гуля, он косит, бля буду. Он врубается во все и косит!
– Не гони, Ухо. Пацана колбасит, оно и понятно. Не хер было глушить так малограмотно!
– Гуля, я…
– Заткнись!.. Эй ты, Кот ты или Скворец, мне сейчас до фени! Ты живой реально или чего?
– Живой. – Виктор с трудом поднял голову. Рядом стояли двое. Одного, Лопоухого, он узнал сразу. Второй был постарше. Лицо восточного типа, «кавказской национальности», небритая толстенная шея, как водится, золотая цепочка с крупными звеньями, блестящая черная рубашка, аккуратно заправленная в черные же брюки, естественно, носки и ботинки тоже черного цвета.
«Еще один черный человек», – подумал Виктор тоскливо.
– Живой, а? Говорить можешь? – повторил вопрос черный человек номер два.
– Могу, – неожиданно громко и отчетливо произнес Виктор.
– Меня Гулей зовут, – представился собеседник. – Держи ответ, братан, за что друзей моих порезал? Если по делу, не обижу, только не разводи, все равно правду узнаю. Понял?
– Как он? – В комнату заглянул Плешивый, а за ним еще два каких-то парня. Четверо друзей Гули походили друг на друга, как солдаты одной армии: золотые цепи и перстни, коротко стриженные головы, темная одежда…
– Ушли все! – зло рявкнул Гуля. – И ты, Ухо, вали отсюда. Я с братаном сам разберусь. Если он пером пятерых сделал – мой уровень, не ваш, мои дела! Догнали?
– Без базаров, Гуля. Банкуй! – Ухо покорно побрел из комнаты. – Мы на кухне ждем.
– Понты! Голые понты! – Гуля присел на корточки рядом с Виктором. – Понимаешь меня, брат? Мы сейчас с тобой одни остались, и я вот чего скажу: может, мне тебя и придется порешить, по понятиям, но я тебя уважаю. Этим сявкам, – он кивнул в сторону кухни, – слабо в одиночку на троих пацанов прыгнуть. А ты прыгнул. И хоть я и они – одна братва, а ты – чужой, но я реально тебя уважаю, пидором буду!
– Здесь какая-то ошибка! – прошептал Виктор. Ему снова стало плохо, закружилась голова, пересохло во рту. – Но я могу все объяснить!
– Говори, я слушаю. И помни: в глаза тебе смотрю, если разводишь, лютой смертью сдохнешь!
Виктор говорил долго. Начал с того момента, как впервые встретился с Мышонком, вкратце описал все, что знал и про Костю, и про лабораторию. Живописал события сегодняшнего утра, сознательно, на всякий случай, опуская «мистические» подробности. Несмотря ни на что, выставлять себя психом не хотелось.
Гуля внимательно слушал, хмурился, задумчиво почесывал щетину на подбородке.
– Вот что, Витя, – подытожил он, выслушав до конца, – может, ты и в натуре Витя, базар складный, но доказать не можешь. А ну как ты на самом деле не Витя, а Костя? И дуешь мне в уши, по типу, время тянешь.
– Может быть, тот, в ванной, в Костиной квартире, он сам и есть. Я же трупа не видел…
– Нет. Ухо сказал: тот старый. А Липа нес, что Костя совсем пацан, и ты про то же базар вел. Или забыл?
– Дома у Кости на автоответчике записано мое сообщение, я же говорил. Это доказательство, ведь так?
– Так-то оно так, но туда больше не сунешься – стремно… А где, Витя, твои документы? Паспорт почему с собой не носишь?
– Зачем?
– Тебя что, менты реально не тормозили ксиву проверять?
– Нет, ни разу. – Везет лохам!
– Послушайте! У меня в куртке, во внутреннем кармане, лежат ключи!
– Лежали… Ну? Нашли мы их, дальше?
– Поезжайте ко мне домой! Адрес я скажу и…
– Тише, не гони! Живешь один?
– Да, один, я же рассказывал…
– И прописан один?
– Да.
– Въехал, базарь дальше.
– Ну, в общем, адрес я скажу. Там у меня в прихожей стоит шкаф, на верхней полке, в коробке, все документы. И паспорт там, и ордер, и диплом институтский… Обычно я сдаю квартиру на охрану, но сегодня не сдал, так что можете спокойно заходить и…
– Грамотная тема! Окажешься в натуре Витей, пригодишься Костю искать. Об остальном позже базары поимеем. А если разводишь нас…
– Простите, все хочу спросить, что означает «разводишь»?
– Ты что, пацан, не русский, да? Языка не знаешь? Врешь – вот что означает. Грузишь, в уши дуешь, пургу гонишь, утку дрочишь… въехал?
– Въехал.
В течение следующих десяти минут на глазах у Виктора произошел маленький военный совет. Гуля вызвал все общество из кухни, быстро и малопонятно для пленника ввел в курс дела и велел знакомой Виктору парочке срочно ехать к нему. Его попросили подробно объяснить, где находится дом, как проникнуть в квартиру и каким образом отыскать коробку с документами. Плешивый заверил, что уже через час они будут на месте, а Ушастый пообещал позвонить «по мобильнику». Решено было Виктора пока не развязывать, но и не напрягать. Плешивый на прощание проявил милость к падшему и сунул Виктору в губы зажженную сигарету, за что тот был ему крайне благодарен. А Ушастый, отчего-то заметно повеселев, подмигнул связанному специалисту по компьютерам и с ехидцей в голосе произнес:
– Если ты, пацанчик, реально Скворец, а не Кот, будь готов – опустим на квартиру! Я свидетель, как ты мужика завалил, в элементе могу ментам стукнуть, так что…
– Не гони коней, Ухо! – перебил Гуля. – Успеем лохатому предъяву сделать. В любом раскладе ему полный край. Давайте ехайте быстро!
Бандиты вышли из комнаты, словно забыв о связанном пленнике. Чего о нем помнить, куда он денется? Вещь громоздкая, неодушевленная. Сигарета в зубах Виктора понуро тлела, дым ел глаза, полз в ноздри. Он сидел, опершись о стену, смотрел в никуда, и мысли одна другой трагичней толкались в его внезапно просветлевшей голове.
«Я окончательно и бесповоротно влетел! – Теперь он это осознал совершенно отчетливо. – Кретин! Размечтался, что бандиты помогут. Баран! Захотелось в стадо, где за тебя будет принимать решения другой баран, главный, а ты будешь только подчиняться… А теперь… Заставят подписать дарственную на квартиру, потом пришьют. И в милицию не сунешься. Ведь как ни крути, а это убийство, пусть и не преднамеренное, в состоянии аффекта, но убийство… Да и кто поверит, что убийство непреднамеренное? Свидетель? Но ведь он может рассказать что угодно. Что им угодно. Что к тому же есть нож с моими отпечатками… И еще… Я единственный, кто остался в живых из четырех сотрудников лаборатории, что тоже подозрительно… И работодатель мой, Костя, если верить бандитам, тоже убийца, причем с садистскими наклонностями… Прав Гуля, в любом раскладе мне «полный край»… Ну что, Витя Скворцов, и дальше будешь так вот сидеть и ждать, пока тебя окончательно опустят, или?..»
Виктор взглянул на свои связанные фиолетовым галстуком руки. К счастью, их связали не за спиной. Он выплюнул наконец тлеющую сигарету и зубами попытался распутать узлы на запястьях. Не получилось…
Из соседней комнаты донеслись раскаты громкого смеха. Виктор вздрогнул, прислушался. За стеной работал телевизор, в воздухе витал аромат жареного мяса.
«Один готовит жратву на кухне, Гуля и второй что-то смотрят по ящику, – сделал вывод Виктор. – Надо спешить, пока не позвонил Лопоухий. Раз не удалось перегрызть узлы, попробую их пережечь».
Он мягко завалился на бок, приблизил связанные запястья к красному огоньку еще тлеющей сигареты. Безрезультатно. Тогда он склонил голову и аккуратно подул на табачный уголек. Фиолетовая материя явно демонстрировала огнеупорные свойства. В соседней комнате что-то со звоном упало, громко и грязно выругался Гуля. Виктор насторожился, вытянул шею и случайно заметил на полу справа от себя граненый стакан с прозрачной жидкостью.
«Спирт! – обрадовался Виктор. – Его мне вливали в рот, когда приводили в чувство… Странно, однако, обычно я пьянею и с меньшей дозы, а тут… Градусы нервы съели и не поморщились…»
Про то, что его многократно били по голове, Виктор даже и не вспомнил. Впрочем, это вполне объяснимо: включились резервные силы организма, а человек, как правило, не замечает ни процесса, ни результата их напряженной работы.
Губами подобрав с пола окурок, помогая себе спутанными руками, он подполз к стакану. Нужно было торопиться – сигарета почти истлела, еще чуть-чуть, и красный кончик превратится в пепельно-серый.
Он обхватил стакан ладонями, наклонил. Холодная жидкость, стекая по капле, затемнила и без того темную фиолетовую ткань под его сомкнутыми большими пальцами. Виктор осторожно, стараясь не шуметь, поставил стакан на пол, поднял сплетенные галстуком руки к подбородку, затянулся и ткнул обуглившимся фильтром во впитавшую спирт ткань… Получилось! Сизое пламя больно лизнуло кисти рук, материя задымилась. Стиснув зубы, он ждал, потом сжал кулаки, напряг запястья и резко развел в стороны плечи.
Галстук порвался с тихим треском. Итак, руки обрели свободу! Не обращая внимания на боль от легких ожогов, он скомкал в ладонях дымящуюся ткань. Зыбкая струйка дыма быстро сошла на нет, запах горелой тряпки почти исчез.
Теперь ноги. Ну, это уже пустяк! Связанные шнурки он порвал, даже не заметив, какие глубокие борозды они оставили на обожженных пальцах, встал, на цыпочках подошел к окну. Высоко! Более чем высоко. Как минимум, десятый этаж. Вдалеке, за крышами домов, торчал шпиль университета.
«Значит, я где-то в районе Вернадского, – отметил он про себя. – За «Балатоном», чуть левее…»
– Гуля, гляди! Наш-то, по типу, развязался!
Виктор резко обернулся. Пока он выглядывал в окно, в комнату вошел один из «шестерок». Его шагов Виктор не расслышал из-за орущего за стеной телевизора.
Времени на раздумья не было. Виктор изо всех сил ударил локтем в давно не мытое оконное стекло – толстая кожа куртки позволила хотя бы это проделать безболезненно.
Стекло разлетелось вдребезги, взорвалось десятком больших и малых осколков. Виктор низко присел, защищаясь от них руками, и, как только стеклянный град прекратился, схватил с пола первый попавшийся под руку осколок и зажал его в руке, раздирая кожу на пальцах и не обращая на это внимания.
– Отойди! – крикнул он бандиту, застывшему в дверях с разинутым ртом.
Парень с золотой цепью на груди остался стоять, где стоял, и тогда Виктор прыгнул, точнее, сделал стремительный выпад – в фехтовании на шпагах это движение называется «бросок стрелой».
Ошалевший громила едва успел отскочить в сторону, замешкайся он еще хоть на секунду, острый осколок стекла вспорол бы ему горло.
Теперь путь из комнаты был свободен. Тремя гигантскими прыжками Скворцов выскочил в прихожую. Сориентироваться в чужой квартире не составляло труда – слава Богу, типовая планировка отечественного жилья с детства знакома каждому советскому человеку, так же как и стандартные запоры на обитых дерматином «сейфовых» дверях. Левой рукой он скинул цепочку, взялся за щеколду замка и сразу же услышал за спиной нестройный торопливый топот. Изготовив правую руку со стеклянным осколком для удара, Виктор резко развернулся.
Перед ним стоял Гуля с пистолетом в руках.
«Пугает, не выстрелит!» – успел подумать Виктор перед тем, как Гуля нажал на курок.
Грохот выстрела, звон в ушах и сразу же страшная, колкая резь в глазах, пугающая невозможность вздохнуть, раздирающее горло удушье… Осколок выскочил из рук. Виктор согнулся пополам, упал. Тут же на него навалились трое кашляющих, матерящихся бандитов. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Его извивающееся, ослабевшее тело мигом свалили на пол, ноги и руки, не жалея бесконечно длинной веревки, прочно связали, замотали, как в кокон, и волоком втащили назад, в комнату с разбитым окном.
– Я сначала думал, пистолет реально перепутал! – Виктор расслышал сквозь звон в ушах обманчиво далекий голос Гули. – По типу, из боевого шмальнул, вместо газухи, экхе… экхе… Так его скорежило… экхе.., а как сам дыхнул… экхе… кхе… хе…
Гуля зашелся приступом кашля.
– Ядреный газ, бля, си-эс? – спросил молодой голос.
– Экхе… Перечный… кхе…
Виктор судорожно хватал ртом воздух.
– Гуля, он меня в горло хотел пырнуть! – жалобно возмущался другой молодой голос. – По типу, как тех, других, про которых Ухо нес!
– Экхе…Вот и я в непонятках. Не похож пацан на лоха… экхе…
– Может, он все же реально Костя, а, братаны?
– Скоро… кхе… узнаем. Ухо прозвонится… эк… кхе… бля! Пошли в ту комнату, балкон откроем… кхе… Продушимся… Связали его грамотно?
– Без вариантов! Гуля, у меня напряг, соседи могут стукнуть, что у нас стреляли.
– Остынь… кхе… Мало, что ли, пацаны хлопушек в подъездах грохают? Экхе… Пошли, бля, на балкон… быстрее!
Только через двадцать минут Виктор смог наконец вздохнуть относительно свободно, но глаза все равно отказывались открываться, и ручейки слез не смягчали жгучей рези под веками. В уши же будто ваты напихали. Вдобавок ко всему веревка врезалась в кожу, пережала артерии, и онемевшие кисти рук покалывало иголочками, а ноги ниже колен и вовсе потеряли чувствительность, словно отмороженные. Как положили его мордой в пол, так он и лежал, не в состоянии пошевелиться, полуслепой-полуглухой. Ближайшее будущее рисовалось теперь совсем уже в мрачных тонах, и Виктор старался о нем не думать, но ничего не получалось. Мысли одна другой печальней плодились как тараканы, на душе было погано, и единственное, чего он сейчас желал, так это чтобы скорее позвонил Лопоухий и удостоверил наконец его личность. Тогда ситуация хоть чуточку, но все же станет полегче…
Он скорее почувствовал, чем услышал, как рядом скрипнули половицы. Травмированные барабанные перепонки не без труда уловили вкрадчивый голос Гули:
– Внимательно меня слушай, КОСТЯ! Звонил Лысый. На той хате, ключи от которой ты нам сдал, братков ждала засада. Ухо мочканули сразу насмерть, Лысый сейчас баранку грызет, напрягается «мерс» с хвоста сбросить. Водила он на пять, но твои дружки ему уже крыло из «калаша» подранили, и скоро он догонит Ухо по дороге в рай. Такой вот расклад, КОСТЯ! Развел ты меня круто. Веришь, я уже тебя реально за лоха Витю держал. Липа, покойник, нес, что ты классный кидала, но он же, Липа, меня и попутал, божился, на мокрое тебе слабо двинуть. Ошибся, царство ему небесное. И от нас ты, мокрушник, чуть не сдернул. По типу, закосил под лохатого, послал бойцов на засаду, а сам влегкую двинул моих пацанов резать. Обломался ведь ты по дури, торопыга. Надо было уж валить нас всех, а потом ноги делать. Поспешил… Помнишь, братила, я просил не дуть мне в уши? Чем беспредел разводить, поимел бы с ровней конкретный базар по понятиям – глядишь, и разошлись бы добром… А теперь поздно. Готовься к смерти лютой. Я свой авторитет держу и в полных правах тебя, Костя, опустить реально по понятиям. Въезжаешь? Есть тебе что ответить перед смертью?
– Погоди, Гуля, я только что понял, клянусь, только что… въехал! – Виктор старался говорить спокойно, уверенный, что, если начнет истерить, все пропало, бандиты ему не поверят. Но, несмотря на все старания, голос его самопроизвольно срывался на крик. – Гуля! Я совершил ошибку! Не рассказал о странностях в моей квартире! Когда я сегодня туда заходил – уже после того, как побывал в лаборатории и возле дома Мышонка, – заходил, чтобы выяснить адрес Кости, там… Черт! Ты все равно мне не поверишь!.. Короче, я сразу не врубился, испугался, навыдумывал всякой ерунды, дьявольщины всякой… И вот только сейчас, честное слово, всего секунду назад, я понял, что не было никакой мистики! Это меня дома поджидали убийцы, понимаешь?! Они ждали меня – ВИКТОРА СКВОРЦОВА! В лаборатории кончили Екатерину и профессора, я же тебе рассказывал! А меня-то они там не застали, понимаешь?! И поехали ко мне домой! Проникли в квартиру, хрен их знает как, думали, она под охраной, позвонили на пульт… Черт! Я плохо рассказываю, ты не поймешь! Я и сам некоторые детали объяснить не могу, только знаю, они ждали меня дома, потом ушли и снова вернулись, когда я уже ушел! Понимаешь?! Блин, не могу хорошо, складно объяснить… но пойми же ты, ради Бога, они вернулись, и случайно на них напоролись твои бойцы! Случайно! Все это – цепь трагических случайностей! Я не Костя, я – Виктор Скворцов, это на меня, а не на твоего Лопоухого устроили засаду! Меня хотели убить, понимаешь?!.
– Не ори! Я все понял. Снова разводишь меня, Киска, непонятки сочиняешь нескладные, жить хочешь…
– Гуля! Да пойми же ты: убьешь меня – и Костю не найдешь, и напорешься на тех, что кончили наших и твоего Лопоухого! Они же не успокоятся, пока меня не найдут! Все сотрудники лаборатории – одинокие люди, и все убиты! Господи, я только сейчас понял – они и подбирали нас на работу по этому принципу! Нас нанимали, чтобы убить! Зачем?.. Не знаю. Но пойми же ты, дурья башка, пока они меня не найдут, не успокоятся!
– Пугаешь! На понты берешь. Вот что я тебе конкретно скажу, Костя: хер я чего в твоем базаре догнал, а ухи мои уже завяли, и пора выключать радио!
Гуля схватил пленника за волосы, запрокинул ему голову так, что хрустнули шейные позвонки, и с силой запихнул ему в рот скомканную тряпку.
– Развести меня больше, Костик, не получится, – многозначительно изрек он. – Ты свое в этой жизни реально уже отговорил. Слушай теперь, что дальше будет. За просто так мне тебя мочить в падлу. Дохнуть будешь долго и с затеями. Первая серия – паяльник в жопу… А ну, пацаны, заголите ему очко, пока я за инструментом схожу!
Две пары рук заелозили по спине Виктора, пытаясь сквозь веревки вытащить одежду.
– На хер штаны снимать? – спросил юный голос.
– А как тогда? – переспросил другой.
– А пером по шву распорем на жопе, и все дела!
– Грамотно… Только перо поганить западло.
– Жаба душит?
– По типу того. Я, конкретно, свое перо за сто гринов у Липы брал.
– Тогда давай его собственным нерусским ножиком.
– Ха! Ухо его присвоил… Слышь?! В дверь звонят!
– Гуля откроет.
– Кто бы это мог быть, а? Может, Лысый?
– Навряд. Лысый хвосты рубит. Минут десять как с Беговой звонил. Лысый далеко.
– Схожу-ка гляну, чисто для подстраховки.
– Хитрожопый ты, бля! В падлу чухаться об чужую сраку, вот и линяешь! Вместе пойдем! Этот реально не свинтит и голос подать не сможет – на случай, кто чужой зашел. Пошли!
Виктор где-то читал, что приговоренного к смерти перед казнью охватывает полнейшее безразличие к близкой кончине. Тогда он еще очень этому удивился. Да и откуда автор мог достоверно знать чужие мысли и чувства? Даже если с ним поделился опытом человек, в последнюю минуту получивший помилование, ведь он же не знал, что бывает в самые последние секунды, когда нажимаются курки или со свистом рассекает воздух нож гильотины?
Виктор весь обратился в слух. Уши все еще были заложены, но других способов контакта с окружающим миром у него просто не было.
Похоже, в прихожей свалился на пол какой-то предмет. Объективно оценить или хотя бы предположить, что упало, Виктору не удалось – слуховой аппарат мог сейчас запросто и обмануть, – однако в глубине души зарделась искорка надежды. А вдруг произошло чудо и это свалился кто-то из бандитов? Вдруг пришли те, кто его спасет? Однако проклятая привычка к логическому мышлению тут же заглушила эту слабую искорку. Кто, собственно, может его спасти? Милиция? Добропорядочные граждане увидели разбитое окно, услышали выстрел и вызвали милицию? Могло такое случиться? Вполне. Только вряд ли на «сигнал от населения» отреагирует спецподразделение. Каламбур! В лучшем случае притащится участковый, давно прикормленный местными бандюгами, и, переминаясь в прихожей, как дворник из старого советского фильма про наше дореволюционное прошлое, удовлетворится устными заверениями Гули: мол, «все в порядке, служивый», – да долларовой бумажкой низкого достоинства. Если кто и нагрянет «реально» крошить бандитов, так это такие же другие бандиты или та самая мафия, которая неизвестно почему подписала смертный приговор всем сотрудникам безобидной научно-исследовательской лаборатории. По крайней мере есть надежда, что его просто убьют – без пыток, без мучений, что в общем-то не так уж и мало…
В прихожей снова грохнуло. И что-то (или кто-то?!) упал. Вроде бы Виктор расслышал даже слабый вскрик. Во всяком случае, через несколько минут в комнату вошли, судя по всему, двое.
Стук каблуков по полу, скрип паркета, неприятное шарканье – словно кто-то приволакивает ногу. Виктор затаил дыхание, чтобы хлюпающий нос не мешал слушать.
– Во-от… о-он, Ко-стя… – Жесткий голос Гули звучал сейчас прерывисто, с придыханием. – От-тпусти-те ме-еня, мне-е оч-чень боо-ольнооо… Ааай!!!
Гуля вскрикнул, вернее, не вскрикнул, а пискнул, и в этом жалком писке было столько животного ужаса, что по парализованному веревками телу Виктора пробежали судороги страха.
Почти рядом с ним рухнуло чье-то тело. Еще какое-то время пальцы упавшего скребли по паркету, а ноги отбивали частую яростную дробь. Потом все затихло, и еще через минуту снова послышался стук каблуков, и кто-то уже подходил к нему.
Хруст суставов – и некто на каблуках присел возле немой и незрячей головы Скворцова. Смутно знакомый женский голос прозвучал четко, и в нем слышалась откровенная досада:
– Тоже мне, Костя! Я тебя и знать не знаю…
– Знаешь! – попытался было крикнуть Виктор, но мешал треклятый кляп! – И я знаю, кто ты! Я узнал твой голос, Екатерина!!!
