13. Падший ангел

Ее звали Вера. Ниже среднего роста, средней полноты и возраста женщина с прической средней длины, с усредненным скучным лицом, в безликих одеждах светло-серых тонов средней цены и изношенности с нафталиновым душком.

Его звали Гоша. Высокий, кряжистый парень со свежим шрамом над верхней губой, стриженый, с маленькими цепкими глазками под ярко выраженными надбровными дугами, с перебитым носом боксера. На плечах у Гоши добротное зимнее пальто, под ним дорогой, но мятый костюм, из-под коротковатых брюк торчит нежно-голубая полоска кальсон.

Гоша Игнату нравился обманчивой простотой типажа. Ежели событиям суждено развиваться по схеме «Щука», Гоша останется на улице и будет отпугивать неандертальской внешностью случайных прохожих от дверей жилконторы. В схеме «Плотва» Гоше отведена роль пугала для сантехников и водопроводчиков с первого этажа конторы. Вариант «Сом» предусматривает Гошино участие в штурме в качестве отвлекающего внешнего фактора.

Вера Игната смущала. В ее присутствии Игнат стеснялся пользоваться биотуалетом, а пользоваться им приходилось всем — в тесной кубатуре автофургона двое мужчин и женщина томились уже — Сергач взглянул на монитор, цифры в левом нижнем углу экрана фиксировали текущее время — томились уже больше суток. Точнее... Сергач произвел в уме нехитрый арифметический расчет... точнее — двадцать шесть часов без малого.

Два часа, как в здание жилконторы вошел толстомордый прислужник Велиара. У него четыре дня назад Сергач отобрал солдатский ремень с тяжелой пряжкой. Час назад на противоположном конце двора припарковалась иномарка с бойцом обезьяньего кунг-фу за рулем и пассажиром Велиаром. Они прошли меж обрезанных тополей и исчезли за двойными дверями. Спустя минуты в окнах второго этажа вспыхнул дневной свет. Час назад на улице было еще темно. Почему до прихода хозяина толстомордый солдат мага сидел в потемках, осталось загадкой, впрочем, совершенно неинтересной.

Вчера Сергач наблюдал то же самое — сначала появился мордастый, спустя час Велиар и его обезьяноподобный боец-шофер. Вчера поутру было интересно примерять на себя шкуру секретного агента, соблюдать режим тишины, пить горячий кофе из термоса, жевать холодные гамбургеры и не отрываясь глядеть в монитор. К вечеру все обрыдло. Особенно после того, как иссяк жидкий поток посетителей магического притона. И совсем уж свирепая тоска наступила, когда сам Велиар уехал отдыхать. А ночью в фургоне сделалось морозно, зуб на зуб не попадал. Спали по очереди, кутаясь в шерстяные одеяла, выдыхая пар. В три часа Вера растолкала только что сменившегося с поста у монитора Игната — разбитная пьяная деваха и сильно поддатый сантехник выходили из жилищной конторы. Сергач отрицательно мотнул головой и попытался вернуться в прерванный сон про Черное теплое море, про солнце и пляж, однако приснилась, как назло, Антарктида.

И вот опять утро, полумрак в фургоне, снежная рябь на мониторе, и зверски хочется запретного — шуметь и курить.

Сергач с самого начала сомневался в целесообразности тупого ожидания девушки-убийцы возле логова Черного Мага. Резоны засады профессионалы частной безопасности объяснили просто и доходчиво: не можешь внятно описать девушку-убийцу, не получается составить толковый фоторобот, говоришь, дескать, узнаешь ее обязательно, если увидишь, значит — сиди и смотри. Минимум трое суток, пока другие активно работают вне зоны визуального контроля.

«Тоска зеленая» — это, наверное, тоска по зеленым американским долларам, а «тоска серая», Сергач убедился на личном опыте, — это разглядывание серых фигурок на черно-белом экране в компании одетой в серое скучной женщины и неандертальца с перебитым носом, в окружении зудящих приборов и малопонятной аппаратуры.

«Когда же наконец выдохнутся аккумуляторы и экран начнет тускнеть? — думал Игнат, позевывая. — Через трое... еще через двое суток? А потом? Мне сделают пластическую операцию морды лица и устроят на работу в жилконтору водопроводчиком, дабы я, Жека Бондов, шпионил за Велиаром...»

Игнат протер глаза кулаками, жестами попросил Веру накапать четверть стакана кофе. Бодрящий напиток по общему молчаливому согласию употребляли редко и экономно.

Вдруг зашевелился Гоша, крепко стиснул пальцами предплечье Игната. Сергач перевел взгляд с Веры на Гошу, тот указал подбородком на монитор.

По детской площадке мимо сломанных качелей шла девушка. Она не изменила внешность, не надела (или не сняла) парик, она была такой, как и три дня назад. Стройные ноги обтянуты джинсами, укороченный полушубок выгодно подчеркивает узость талии, волосы чернее ночи припудрены снежинками. Разрешающая способность монитора не позволяла рассмотреть тонкий носик, высокие скулы, слегка раскосые глаза, но все равно Сергач узнал ее сразу.

Быстрая, шершавая ладонь Веры закрыла Сергачу рот. Гоша спросил глазами: «Она?» Игнат кивнул, Вера осторожно отвела ладонь от приоткрытых губ, похлопала по вспыхнувшей щеке, мол: «Возьми себя в руки, Сергач!» Игнат еще раз кивнул, дескать: «Все нормально, сейчас подышу поглубже и успокоюсь».

— Поклевка состоялась, — шепнул Гоша в микрофон рации, переключился на прием.

Полторы минуты ожидания, и сквозь треск помех, сквозь подвывание радиоволн пробивается спокойный, уверенный голос:

— Щука. Как поняли?

— Понял вас, Щука.

Гоша отключил рацию.

Засуетились. Вера сама управилась с бронежилетом, Игнату помогал Гоша. Широкой липкой лентой к бронежилету крепилась плоская коробочка передатчика. Микрофон размером с маковую головку торчал у Игната за шиворотом, приклеился к воротнику и царапал шею. У Веры микрофон прятался под шарфом. Отныне все, что слышат Вера с Игнатом, а также все, что они скажут, услышат и координаторы операции.

Вера надела серый берет, Игнат остался без головного убора, Гоша поправил ему волосы так, чтобы выставить напоказ раненое ухо, хотя короткая прическа и без того ничуть не скрывала синь ушной раковины.

Вера подобрала с пола мешковатую авоську из плотного брезента. Точно с такой же авоськой Сергач обычно ездил на рынок за картошкой. В авоське у Веры лежал пистолет неизвестной Игнату системы с длинным цилиндром глушителя на конце ствола. Женщина сняла оружие с предохранителя. Домохозяйка столь же буднично и умело снимает с плиты кастрюлю. Пистолет упал обратно в брезентовый мешок, Вера взялась левой рукой за лямки авоськи, наклонила голову, приблизила бесцветные губы к спрятанному в складках шарфа микрофону, прошептала:

— Мы готовы.

На мониторе появилось изображение микроавтобуса. Компактный японский автобус с тонированными стеклами приблизился к автофургону, загородил вид на здание жилконторы в глубине двора, остановился. Гоша приоткрыл задние дверцы фургона, спрыгнула Вера, затем Игнат, последним вышел Гоша.

Вера с Игнатом обогнули микроавтобус, Гоша отстал. Если Велиар выглянет в окошко, у него сложится ложное впечатление, что Сергач и сопровождающая его женщина с брезентовой авоськой только-только подъехали на японском автобусе.

Окна Велиара плотно зашторены. Двор, который Сергач привык видеть в черно-белом квадрате монитора, полон красок и запахов, резкая смена мироощущений сбивает с толку, хочется остановиться, оглядеться, подышать, поймать на язык медленно парящую, редкую снежинку. Седалища в битком набитом спец-техникой фургоне удобные, эргономичные, а ноги и спина, один черт, затекли. Особенно правая от колена и выше. Сергач прихрамывает. Отвыкшее за сутки покоя гнать кровь по сосудам в темпе быстрых шагов сердце выбивает сто двадцать ударов в минуту.

Справа залаяла собака. Сергач повернул голову на звук, на лай, прошептал:

— Блин...

— В чем дело? — встревожилась Вера.

— Собачники знакомые, лучше бы не узнали.

— Налево, по тропинке. Ускоряем шаг. Выбирайте выражения, Сергач. Нас слушают, выражайтесь четко.

— Простите, забыл.

— Чем больше будете говорить, тем лучше, тем яснее картина для координаторов.

Ой как неловко — она его журит, а эти самые координаторы слушают и небось вовсю матерят лоха-Сергача. Его ведь действительно инструктировали — что делать, как себя вести, и надо же, незадача, с ходу лоханулся, будто последний дурак. Стыдно.

А было от чего свалять дурака! Двадцать шесть часов велось наблюдение, и ни разу Сергач не видел старичка собачника с внучкой. Черт их знает, где они гуляли вчера, где выгуливали овчарку? Стоило выйти из фургона, и нате вам — та самая овчарка, что пятого дня задержала бойца-обезьяну без подштанников. Еще не хватало на пороге жилконторы встретиться с группой подвыпивших сантехников и быть ими узнанным. Впрочем, сантехники пока на работе не появлялись и вряд ли...

— Закон подлости, — тихо произнес Игнат. — Впереди слева гуськом через двор идут работники жэка. Двое из них меня знают. В смысле — могут узнать, и возникнут проблемы.

— Спокойно, — Вера взяла Игната под руку, — Гоша их остановит. У вас рука дрожит, Сергач, вы уверены, что сможете...

— Уверен! — повысил голос Игнат. — Исполню мизансцену в лучших традициях русской театральной школы.

Вера оглянулась. Хруст снега, их обгоняет Гоша, идет по снежной целине меж тополей в белых шапках, шагает наперерез похмельным сантехникам, электрикам и водопроводчикам.

— Братаны! — воскликнул Гоша то ли зло, то ли радостно. — Который из вас у Лаврентий Палыча из шестой квартиры краны чинил?

Труженики жилищно-коммунального хозяйства встали вокруг Гоши полукругом и принялись выяснять, что за Лаврентий Палыч такой и в каком подъезде шестая квартира. Меж тем Вере с Игнатом осталось преодолеть последние метры до заветных дверей.

Черт побери! Из-за угла здания жэка, словно чертик из табакерки, появляется задрипанный интеллигент в очках, широкополой фетровой шляпе, с козлиной бородкой и шальными глазами. Ну точно — клиент Велиара из разряда рядовых. Так и есть — очкастый козлик дернул загогулину дверной ручки, Игнат с Верой успели войти, пока тугая пружина не вернула на место уличную дверь, и успели увидеть, как шустро поскакал на второй этаж замухрышка в шляпе.

— Один случайный посетитель, — прошептала Вера в складки шарфа. — Сергач, сумеете взять его на себя?

— Легко.

— Поднимаемся на этаж, — доложила Вера. — Поднялись. Входим в переднюю, в помещение, смежное с основным. Игнат, открывайте дверь. Смелее.

Властелин передней, мордастый охранник, преградил пузатыми камуфляжными телесами путь шустрому интеллигенту, встал перед дверьми в покои Велиара, раскинул в стороны руки-грабли.

— Заняты они, нельзя к ним, обождите... — талдычил охранник, сверху вниз глядя на настырную интеллигенцию.

— Я договаривался! Меня ждут! Вы обязаны доложить!.. — наседал козлик, примериваясь, как бы ловчее проскочить в щель между широкой пятнистой спиной и запертой дверью.

— Привет! — Игнат шаркнул подковами о ребристый резиновый коврик у порога, посторонился, пропуская Веру. — Заходите, Вера Михайловна, не смущайтесь, дверцу за собой закрывайте, ноги вытирайте. Полюбуйтесь, вот этот боров, я вам рассказывал, заехал мне ремешком по уху. Знакомься, жирный, — это Вера Михайловна, мой адвокат, она раньше защищала Газпром от нападок НТВ, теперь меня защищает. В суд на вашу богадельню подаю, просек, жирный? Где ремень-то? Чего ремня не носишь, спрашиваю? Прячешь неопровержимые улики? Проходите, Вера Михайловна, не тушуйтесь. Гражданин в шляпе, вы бы отошли в стороночку. Спасибо. Жирный, в рот тебе кило печенья, зови Велиара! Протокол будем составлять...

Игнат говорил, говорил и говорил без умолку. Козлик интеллигент сместился к дверному косяку. Вера отошла на шаг в сторону, встала по-бабьи, расставив ноги, оба кулака у живота держатся за лямки нелепой авоськи. Охранник оценивающе оглядел Веру, подобрал челюсть, впился глупыми глазами в оттопыренное ухо Игната.

— Зови Велиара, чего смотришь? Будете вместе срок мотать, морда! Ну?! — Сергач выдохся. За спиной, за дверью слышатся шорохи, молчать нельзя, надо продолжать говорить и, насколько возможно, громче, нужно дать время группе захвата сосредоточиться на лестничной площадке второго этажа, а когда Вера крикнет: «ДАЙ!», велено «прикинуться ветошью и не отсвечивать»... Хотя нет, последнее распоряжение — «взять на себя» козлобородого в шляпе.

Игнат набрал в легкие побольше воздуха и продолжил «гнать пургу», гомонить, создавать звуковой фон:

— Жиртрест, ты чего в камуфляже? Зима на дворе, где ты в маскировочной летней форме собрался прятаться? В ботанической оранжерее? От правосудия не спрячешься!..

Эх, как было бы славно, начни охранник спорить с Игнатом, ругаться, шуметь! Было бы совсем замечательно, кликни пузатый истукан хотя бы кунфуиста-телохранителя, а еще лучше самого Черного Мага. Но он будто воды в рот набрал. В заплывших жиром мозгах заноза — три дня прошло с момента встречи девушки-убийцы и этого наглеца, который отмутузил ногами его, охранника Великого Афериста Велиара. Наглому Сергачу полагается умирать или уже умереть от неизлечимой болезни, а он возмущаться по поводу подбитого уха. Как такое возможно?.. Ох как неудачно, что толстый мужлан в камуфляже загораживает дверь, за которой...

Дверь за широкими камуфляжными плечами отворилась.

— Чего за базары, кому неймется?.. — В переднюю выглянул чернявый молодой человек, обученный драться по-обезьяньи.

— ДАЙ-Й-Й!.. — домохозяйки с такими же, как у Веры, скучными лицами визжат столь же истошно, выясняя отношения с подгулявшими мужьями. Однако редкая хозяйка сумеет так же ловко достать горячий пирожок из духовки, как Вера пистолет из брезентовой авоськи.

Вера визжит сбоку слева. Порученный опеке Сергача интеллигент вздрагивает впереди справа. Сзади дверные створки бьются о стенки. Сергач прыгает, освобождая путь группе захвата. Словно футбольный вратарь на мяч, Сергач бросается на гражданина в шляпе.

Вера стреляет. Резиновая пуля не менее опасна, чем любая другая, если стрельба ведется практически в упор. Черноволосая голова торчит за пятнистым плечом трудной мишенью, убивать команды не было — первый бесшумный выстрел взъерошил черные волосы, пуля задела по касательной череп бойца кунг-фу. Вторая пуля, ненамного обогнав группу захвата, попадает в зеленое пятнышко на коленке охранника, похожее на маленькое яблочко.

Профессиональные захватчики вихрем проносятся мимо Игната, оседлавшего рефлексующего интеллигента. Кроссовки мнут колесом прокатившуюся по полу фетровую шляпу. Мелькают лампасы на фирменных спортивных костюмах. Пацаны прикинуты, как рэкетиры времен угара перестройки.

Удар мыском кроссовки в лоб споткнувшемуся о пулю охраннику, высокий прыжок через падающую тушу. Другой захватчик попадает по толстому животу, а следующий по широкой груди. Последние двое застревают на секунду в дверном проеме — придурок охранник, вместо того чтоб лежать пластом, пытается сесть, получает коленкой по зубам и успокаивается наконец. Ноги охранника лежат в приемной, голова, грудь и раскинутые руки — в просторном кабинете Черного Мага, откуда эхом доносятся вскрики и стук, всхлипы и топот.

Вера закрывает двери на лестничную площадку. Пищит прижатый Игнатом к полу козлобородый гражданин:

— Отпусти-и-ите ме-е-е-ня!..

— Заткни его, — командует Вера скороговоркой. — Сможешь?

— Легко. — Сергач бьет интеллигентного гражданина локтем под дых. — Будешь знать, образованный, каково это — шляться на поклон к сатанистам.

Игнат соскочил с затихшего вследствие кислородного голодания подопечного.

— Ты куда, Сергач?

— Я, Вера Михайловна, желаю полюбоваться картиной пленения старинного дружка Велиара.

— Ты будешь мешать, стой!

— Я тихонечко, я только одним глазком посмотрю. — Сергач примерился, как бы половчее преодолеть полуживое препятствие на пороге кабинета. — Самое смешное, милая Вера, дундук охранник ни капельки не удивился, когда я вас представил в качестве адвокатессы. На мой взгляд, вы даже сейчас, при оружии, выглядите типичной домохозяйкой.

Сергач перепрыгнул бугор камуфляжного пуза, очутился в просторном, печально памятном помещении и увидел приблизительно то, что и ожидал увидеть.

Ковровая дорожка, что вела к столу начальника над заблудшими душами, сбилась, сморщилась, превратилась в небрежный зигзаг. Остальные декорации прежние — тяжелые, мрачные шторы закрывают окна, под потолком лампы стерильного, будто в хирургическом кабинете, дневного света, в «красном углу» иконописный лик висельника Иуды.

Двое спортивных пацанов надевают наручники смуглому бойцу-обезьяне. Чернявый парень сгорбился на коленях, уткнулся лбом в паркет, руки вывернуты за спину, высоко подняты. Он не сопротивляется.

Еще один особенно дюжий пацан уложил грудью на столешницу Велиара. И у Велиара руки за спиной, браслеты наручников защелкиваются на запястьях.

— Она всем запр-р-равляла... — хрипит, рычит Велиар, в горле у него клокочет, он сплевывает на стол красный сгусток с осколком переднего зуба. — Она из КГБ, они меня заставляли...

Велиар получает затрещину, клюет носом в столешницу, замолкает. Рачьи глаза Черного Мага дико вращаются, в глазах слезы.

Последняя пара пацанов присела на корточки возле девушки. Каблучки ее сапожек касаются тумбы стола, пальцы вытянутой руки накрыты бархатом шторы. Как будто девушка отступила к столу, повернулась к окну и вдруг упала ничком, лишившись сознания. Игнату видна ее прямая рука, волосы чернее ночи, рассыпавшиеся веером по полу, дальше спины присевших пацанов, дальше стройные девичьи ноги.

— Не довезем... — произнес рыжий пацан на корточках, оглянулся через плечо, заметил Игната. — Эй! Поди сюда.

— Я?.. — не понял Сергач.

— Ты, Сергач, ты! Иди сюда, она заговорила. — Рыжий пацан поднялся, шагнул навстречу Игнату. Сергач разглядел на шее у рыжего переговорное, как он понял, устройство для передачи колебаний гортани — этакую монетку-копеечку, зафиксированную прозрачным пластырем. Такой же пластырь фиксировал проводок, заползавший рыжему в ухо.

Рыжий больше не заслонял мускулистой спиной девушку на полу, и Сергач увидел, как топорщится искусственный мех ее полушубка вокруг фигурной рукоятки стилета.

Узкое лезвие вонзилось глубоко под левую лопатку. Медная рукоятка, выполненная в виде фигурки ангела, торчит над увлажненными кровью синтетическими ворсинками. Распростертые ангельские крылья — гарда стилета, из нимба, колечка, приплюснутого к ангельской головке, вырастает стальное лезвие.

Подойдя ближе, Сергач видит выдвинутый до упора ящик стола, вспоминает только что слетевшее с разбитых губ Велиара хриплое «Она...», и в мозгу рождается серия картинок-кадров, раскадровка к эпизоду «Падший ангел». К эпизоду, который завершился несколько минут назад ее смертельным ранением...

Шагнув навстречу Игнату, рыжий отдал короткое распоряжение остальным:

— Тридцать секунд. Все покидают точку, кроме меня, Сергача и раненой. Время пошло.

Рыжий более не вызывал у Игната ассоциаций с перестроечным антигероем. Да и староват он для «пацана». Добавь к волевой, умной физиономии ровный пробор иного цвета волос, мундир, галифе, портупею, и получится образцово-показательный, прошедший огонь, воду и сточные трубы красный командир с агитационного советского плаката.

Подчиненные рыжего командира потащили Велиара, поволокли чернявого. Пацан, что оставался на корточках около девушки со стилетом в спине, вскочил и побежал убирать с прохода тяжеловеса охранника. Игнат расслышал писклявое хныканье в прихожей, строгий окрик Веры. Но прошло ровно полминуты, и в обоих смежных помещениях воцарилась абсолютная тишина. Правда, если чутко прислушаться, навострить уши, так сказать, то еще доносятся с лестницы звуки отдельных шагов, однако прислушиваться, вострить уши некогда — рыжий понукает Игната, словно управляет безмозглым механизмом. Гнутся шарниры ног Сергача, фиксируются опоры его рук, корректируется угол наклона позвоночника. Бред какой-то! Анатомический театр абсурда, честное слово!

— Голову поверни, Сергач. Подбородок к груди. Ниже. Нечего на меня смотреть, глаза закрой, отвлекаешь.

Любые попытки спросить: «На фига?» — командир пресекал на корню, заставлял подчиняться одним взглядом, и Сергач подчинялся, не понимая, чего добивается рыжий. Почему насильно усаживает на пол у изголовья смертельно раненной девушки? Зачем заставляет гнуться в поясе, нависать над ней?

Понял свою функцию, весьма и весьма вторичную, Сергач только тогда, когда рыжий наклонился к его затылку и произнес в микрофон за шиворотом:

— Уровень записи выводи на максимальный. Повторяю: чувствительность микрофона увеличить до предела. Она уходит, нет времени канителиться с проводами, пишем с живого штатива.

Рыжий наклонился еще ниже, заговорил вкрадчиво, доверительно:

— Девочка, слышишь меня?

— ...шу...

— Девочка, я задаю вопросы, ты отвечаешь: «да» — «нет». Экономь силы, их у тебя мало осталось.

— ...Я... не...юсь...мертй...

— Ты еще успеешь отомстить предателю за удар в спину, храбрая девочка. Хочешь?

— Да... хо... хочу...

— Кто заказывал «порчу на смерть»? Один заказчик?

— Да...

— Постарайся его назвать.

— ...авченко... Крав...ко...

— Кравченко? Анатолий Ильич Кравченко? Президент компании «Данко И НС»?

— Он...

— Ты ничего не путаешь, дочка?

— Не...т... — Она кашлянула, жадно втянула воздух носом и неожиданно заговорила быстро-быстро, стараясь произнести на выдохе как можно больше. — Он снимал порчу, Кравченко суеверен, приходил тайком, заговоры на удачу, гороскопы, спрашивал черное, другие просили черное... спрос... он... он стал Велиаром...

Она задышала часто-часто, со стоном, с натугой...

Игнат жалел ее. Игнат вспоминал жгучую боль в почках, девушке сейчас во сто раз больнее. Жертва сочувствовала мукам палача.

А рыжий ее успокаивал. Ласково, с подлинно отеческой искренностью в интонациях:

— Потерпи, дочка, скоро все пройдет, наступит покой, и ты отдохнешь, маленькая храбрая девочка. Я тебя понимаю, дочка, не волнуйся. Велиар до того, как стал называться «Велиаром», снимал сглаз и составлял гороскопы. К нему тайно приходил суеверный Кравченко. Анатолий Ильич стыдился веры в эзотерическое, при этом верил фанатично. Как-то Кравченко спросил про черную магию. Другие приходящие снимать сглаз также интересовались обратной услугой. Спрос рождает предложение, астролог и целитель переквалифицировался в черного мага и стал...

— Пропал, — перебила умирающая, — два года, вернулся черным...

Она захлебнулась сухим трескучим кашлем.

— Белый Маг пропал на два года и вернулся Черным. Береги силы, девочка, не напрягайся, все понятно. Черный Маг Велиар открыл салон, оповестил о возвращении суеверного Кравченко... Дочка, все жертвы, заказанные Кравченко, никак с ним не конкурировали, почему он оплачивал их порчу?

— Аукци...он инвес...онный...

— Инвестиционный аукцион?

— Да! Скоро... не зна...ют...

— Никто не знает о каком-то скором инвестиционном аукционе?

— Да. Они... смогли бы объединиться... конку...ция...

— Кравченко заказывал бизнесменов — вероятных конкурентов во время проведения в недалеком будущем какого-то инвестиционного аукциона. Он боялся, что их личные симпатии в будущем, возможно, перерастут в деловые. Перестраховщик Анатолий Ильич, да, дочка?

— Куш... ог...мен...сто...

— Куш огромен. Сто миллионов? Миллиардов?

— Стои... све...

— Игра стоила свеч?

— Да...

Сергач не к месту вспомнил десятки, сотни черных свечей в подвале Дона Мигеля, жреца вуду.

— Кто звонил Протасову, дочка? Тебе известно про звонок Протасову кого-то из ваших?

— Циклоп... сговорился с... — она кашлянула, — ...слабак, продал Циклопа...

— Человек Велиара по кличке «Циклоп» сговорился с кем-то, подельники хотели сдать Велиара Протасову, верно?

— Да...

— Партнер Циклопа оказался слабаком, струсил и явился с повинной к Велиару, продал Циклопа?

— Да... Обоих зарыли...

— Дочка, а ты? Как ты появилась у Велиара? Откуда?

— Я... я-а-а... Боль... больно!.. Скорей... Уста...а...ла...а...а...а-а!..

Ее последние минуты были ужасны. Пятки выбивали дробь, глухо колотилось об пол искаженное гримасой страдания красивое лицо, скрюченные пальцы скребли паркет. И мелко дрожал спикировавший в мокрую мохнатую спину падший ангел.

«Истину глаголют легенды — грешная душа ведьмы не в силах самостоятельно расстаться с бренной оболочкой», — уверовал Сергач, когда рыжий почти дирижерским взмахом руки прекратил какофонию смерти. Хруст шейных позвонков. Она содрогнулась в последний раз. Дрогнул Игнат, затаив дыхание. Она выдохнула и более не вздохнула. Игнату следующий вздох дался с трудом. Сердце ее остановилось. Кровяной насос бушевал в груди Игната. Глаза ее остались открытыми. Сергач не хотел открывать глаз...

— Кончилась деваха, — констатировал рыжий. — Сергач, эй! Сергач! Тебе врач нужен?

— Зачем?

— Не нужен, тогда снимай броник и ступай вниз. Все, что она говорила...

— Я ничего не слышал, — оборвал рыжего Игнат.

— Ценю понятливых. Прощай. Удачи тебе, Игнат Сергач...

Наверное, они ожидали под дверью на лестнице. Стоило рыжему свистнуть, громко, пронзительно, как в кабинете Черного Мага... наверное, правильнее сказать — в бывшем кабинете Черного Мага, появились люди в белых врачебных халатах и темных строгих костюмах, а также милиционер в чине подполковника. Врачи, стервятники-альбиносы, взяли покойницу в плотное кольцо, люди в черном взялись обыскивать помещение. Рыжий командир с подполковником отошли к окну и тихо беседовали.

«Наверное, мнимую смерть и ложные похороны Протасова представят обществу эпизодом блистательной милицейской операции, — думал Сергач, снимая куртку, возясь с бронежилетом. — И, наверное, Вениамин Вячеславович выиграет инвестиционный аукцион... Черт, как же я вспотел в этом долбаном бронежилете...»

Игнат бросил душный жилет, накинул куртку на плечи, не оборачиваясь, вышел из кабинета в переднюю. Здесь тоже хозяйничали люди в черном.

— Ребята, закурить есть?

Никто не ответил. Никто даже не взглянул на Игната. Сергач пожал плечами, вышел на лестницу.

— Привет, Вера. Так и дежуришь у порога?.. То есть...

— Тобою займется Гоша, он внизу, — перебила Вера.

— О'кей. — Сергач одернул куртку, застегнулся. — Прощай, Вера.

Он пошел вниз по ступенькам, тяжело опираясь о перила.

— Игнат! — окликнула женщина.

— А? — Он остановился, повернул голову.

— Ты молодец.

— Спасибо, я знаю, — улыбнулся Игнат одними губами и пошел дальше.

— От скромности ты не умрешь.

— Хотелось бы умереть от старости.

Игнат вышел во двор, где ничего не изменилось за... он по привычке взглянул на запястье... за черт его знает сколько времени. А впрочем — нет, кое-что изменилось.

Исчезли фургон и микроавтобус, ушли домой, выгуляв собачку, знакомые дедушка с внучкой, появилось несколько новых автомобилей у бортиков домов, подперев спиной опору сломанных качелей, Гоша трепался с незнакомым мужиком в телогрейке и валенках.

Он увидел его, торопливо пожал руку собеседнику, потопал кратчайшим путем к Игнату, утопая по щиколотку в снегу.

— Сергач! — Гоша мотнул головой. — Пойдем.

— Куда?

— В машину, — Гошина голова снова мотнулась, указав на потрепанный «жигуленок» возле выезда со двора. Манера указывать направление головой у профессионала секретных операций Гоши была такой же, как у любителя секретности Архивариуса.

— Слышь, Гош, у мужика в ватнике закурить не найдется?

— Он не курит.

— Блин!..

Сели в «Жигули». Гоша в водительское кресло, Сергач сел сзади.

— Держи. — Гоша достал из «бардачка» сумочку-барсетку, туго набитую, тяжеленькую, бросил ее Игнату. — Приказано передать.

— Терпеть не могу барсетки. — Игнат открыл «молнию». Взглянул мельком, в сумочке лежали деньги. Много. Будто зеленые странички толстой книжки в кожаном переплете с «молнией». Ровно порезанные странички с картинками.

— Пересчитай мани.

— Лень. — «Молния», бжикнув, закрылась. — А куда мы едем?

— Приказано отвезти тебя домой.

— Домой? Ни фига! Езжай к Белорусскому. Вениамин Вячеславович обещал помочь мне в решении кой-каких проблем с пропиской. Чтоб попасть домой, мне еще нужно квартиру выкупить.

— Куда приказано, туда и едем.

— Гоша, какого хрена?! — Игнат полез за пазуху, нашарил мобильник. — Я сейчас позвоню Протасову и... Блин! Аккумулятор сдох! Гош, дай мобильник позвонить.

— Нету.

— Врешь!

— Мы люди бедные, откуда у нас буржуазные телефоны? Это ты у нас теперь Рокфеллер.

— Ага! — Игнат подбросил пухлую и продолговатую, как мячик для регби, барсетку, поймал, взвесил на ладони. — Ага, имею на руках сумму, равную трехмесячной зарплате раскрученного журналиста из преуспевающей редакции.

— Неужели они столько получают?

— Не сбивай меня с темы! Останови, мне надо позвонить.

— Телефонная карточка у тебя есть?

— У метро останови!

— Вот чего, приятель, — сиди и любуйся видами столицы. Адрес мне сказан, приказ довезти дален. Журналюгой на десять кусков в месяц мне не устроиться, я своей работой дорожу. Высажу у дома, а там линяй, куда хошь. Хошь в метро, хошь звонить, хошь вешаться.

— Блин!.. — Сергач врезал правым кулаком по левой ладоне. — Слушай, ты, ефрейтор без погон! Нельзя мне домой, меня возле дома могут бандюки караулить. Блин, что за жизнь — я кого-то караулю, меня караулят!..

— А может, и не караулят, — заявил Гоша, хохотнул и посмотрел через плечо, скорчив смешную злодейскую рожу. — Ты глазенками-то не сверкай, Сергач, твою мать. Остынь, утюжок, не примеривайся кулаком к моему затылку. Барсетку расстегни пошире, погляди внимательно, в ней и паспорт твой, и купчая на квартиру.

— Черт... — Игнат едва не сломал «молнию». — Черт, а я и не заметил! Гоша, ты сукин сын!..

Гоша довольно заржал.

— Гоша, ты сволочь.

— Все в меня так душевно «сволочью» обзывали, век бы слушал. Мужика в телогрейке не забыл? У которого ты намылился сигарету стрельнуть. Так вот, он вчера весь день твои проблемы решал. Знаешь, чего он в телогрейке и в валенках? Синяки греет. Пришлось мужику повозиться с твоими кредиторами. Он мужик-то хороший, если его не злить. Мы с ним дружим с тысяча девятьсот...

— Блин!

— Ты что?

— Дай мобильник, в натуре. Другу своему, Костику, обещал, а забыл вчера позвонить.

— Вчера в тебе никто звонить не позволил. — Гоша залез в карманн теплого пальто, вытащил телефон. — Держи. Ври корешу — у бабы завис, советую...

Занятый разговором с обиженным Костиком, Сергач не заметил, как приехали.

Сергач уже привык говорить «прощай». Он прощался с Гошей, зная, что вряд ли они снова встретятся. Разве случайно столкнутся на одном из семи холмов Третьего Рима и оба сделают вид, что незнакомы.

— Прощай, Гоша.

— Бывай, Сергач.

Крепкое рукопожатие, за спиной закрывается дверца «Жигулей», рыкает устало мотор, шины месят снежную грязь. Игнат, не оглядываясь, идет к парадному, откуда вышел два дня назад, держась за поясницу.

— Игнат Кигиллыч! — барин Леонид Матвеич Суходольский нагнал Игната возле самых дверей. — Игнат Кигиллыч, а я вас с утга поджидаю.

Барин трезв и растрепан. Знатные, густые усы обвисли, под глазами залегли темные круги, щеки невыбриты. Он вышел на мороз из припорошенного снежной пылью «Лексуса» в легком костюме — парадном, синем с блестками, однако изжеванном, без одной пуговицы на пиджаке, с пятнами на брюках. Барину зябко.

— Господин Сеггач, вам пегедали документы?

— Паспорт в кармане, бумажки с печатями и подписями я порвал. Что же касается долга, двенадцать тысяч баксов отдам прямо сейчас.

Игнат перехватил поудобнее сумочку-барсетку, взялся за язычок «молнии». Леонид Матвеич его остановил:

— Не нужно! Вы ничего не должны, Игнат Кигиллыч. Наобогот, я вынужден пегед вами извиниться. Мегзавец Тимошенко невегно охагактегизовал ваш социальный статус. Алеша наказан, нынче ночью он уехал на годину, в Тмутагакань, навсегда. — Барин не удержался, подпустил шпильку. — Тимошенко дегжал вас за шестегку в раскладе без козыгей.

Леонид Матвеич одарил Сергача многозначительным быстрым взглядом. Телячьи глаза договорили то, чего не произнесли губы: «Тимошенко ошибся в масти, но все равно, твой номер шестой, Игнат Кириллыч. А я король, пусть и битый».

Признать в Леониде Матвеиче венценосную особу Сергач не пожелал.

— Козыри при каждой новой раздаче меняются, однако в колоде, помимо шестерок, есть еще двойки и тройки, — улыбнулся Игнат, заговорщически подмигнув. — Вы случайно не курите?

— Бгосил...

— Вы ведь на колесах, да? Не в службу, а в дружбу — сгоняйте за сигаретами. Блок «Мальборо», пожалуйста, зажигалку и раз уж поедете, пивка прихватите — «Три медведя», бутылочек пять-шесть, о'кей? И вот еще чего, любезный, закуску под пиво сообразите, ладно? Номер моей квартиры помните? Вот и отлично. Привезете заказ, езжайте отдыхать. Вы плохо выглядите, господин Суходольский. — Игнат, словно карту из колоды, выудил из стопок купюр в барсетке зеленую бумажку, сунул ее в нагрудный карман изжеванного пиджака с блестками. — Поторопитесь, голубчик, курить охота, мочи нету терпеть.