10. Жизнь взаймы, или бег с препятствиями
Они сидели в машине, припаркованной меж двух сугробов. Костик в кресле водителя, Игнат рядом. Двигатель работал на малых оборотах, согревая салон. Вот уже десять минут они сидели и молчали.
— Дай закурить, — нарушил тягостное молчание Сергач.
— Помню, как ты тяжело отвыкал от табака после армии, — Костик достал из джинсового кармана мятую пачку «Стюардессы», — подумай, стоит ли начинать снова...
— Шутишь? — Игнат усмехнулся коротко и нервно, будто икнул. — Мне жить осталось до вечера...
— Старик, я хочу тебе ска...
— Стоп! Молчи. — Игнат вытянул сигарету из пачки. — Дай огонька, дай покурить спокойно.
Костик чиркнул зажигалкой, Игнат наклонился к язычку пламени, прикурил, затянулся полной грудью, выпустил дым струйкой, всего разок кашлянул и... как будто не было долгих лет воздержания. Сергач скурил сигарету в несколько затяжек, приопустил боковое стекло, щелчком отправил окурок в сугроб.
— Костик, у меня мозги набекрень. Ты не мог бы еще раз пересказать приговор Ван Лю попроще и подоходчивей, а то я как услышал: «Вас запрограммировали на смерть», так сразу в башке образовалась каша с макаронами, отключился наполовину, поплыл...
Костик тяжело вздохнул, сунул в рот сигарету.
— И мне, — потянулся к пачке Сергач. — Еще хочу никотина, успокаивает. Особенно натощак.
Закурили. Сизый тягучий дым в салоне резко контрастировал со снежным мракобесием снаружи. Дым клубился у ветрового стекла с ленцой утреннего тумана. Время для двоих в машине притормозило, потекло медленнее.
— Давай, Костик, излагай. Только попроще, без терминов.
— Ван Лю сказал — тебя запрограммировали на смерть, но это приблизительный перевод. Он употребил китайский термин, его я затрудняюсь...
— Я же просил без терминов.
— Попробую. — Костик прикурил от окурка новую сигарету. — У тебя нарушена общая энергетическая система. Сбой проявился в почках, в наиболее слабых органах твоего организма. Причину нарушения общего баланса Ван сможет точно выявить в процессе лечения.
— За которое он просит десять тысяч американских долларов и ни центом меньше, да?
Костик без затей обматерил китайца грязно и лаконично. Ругался Костик неумело, но с душой.
— Согласен, — кивнул Игнат, — дядюшка Лю нехороший человек. Вопрос в том — он жадный гений или наглый проходимец? Он собирается спасти безнадежно больного за десять тысяч или намерен кинуть лоха на чирик?
— Недавно я зазвал Вана в гости, он пощупал у Люськи пульс и сказал... — Костик замялся, — сказал, что у нее первая неделя беременности...
— Люська беременна?! — Игнат резко повернулся к Костику. — Серьезно? Поздравляю, старик! Вы так давно этого ждали.
— Ван, когда приезжал вести семинары, смотрел Люську, лечил ее, травки привозил из Китая для настоек.
— Значит, Ван все-таки гений? Сколько он взял с тебя за Люськино лечение?
— Мелочь, но я на него пахал, как Бобик. Визу устраивал, жилье снимал, я его...
— Да, помню, об этом ты уже говорил.
— Не ожидал я, что с моего друга он попросит запредельную сумму в валюте. — Костик вновь матюгнулся.
— И ежели я не принесу в клювике десять тонн баксов до вечера, то с восходом луны окочурюсь? Я правильно понял?
— Правильно, он сказал: «до появления ближайшей луны».
Потом процесс разрушения станет необратимым. — Костик раздавил, растер окурок в пальцах. — Игната! У меня заныканы две штуки «зеленых», я...
— Костик, опомнись! У меня тоже заначка имеется, у меня «мерс», старый, не на ходу, но за полштуки отскочит, у меня есть, чего продать, и есть, у кого занять, однако до вечера десять штук по сусекам я не наскребу, даже с твоей помощью. А с восходом луны мне каюк.
— Я просил Вана о лечении в рассрочку, всеми святыми, Люськой клялся, что рассчитаемся с ним в течение года...
— Я так и понял, хоть и пребывал в легком шоковом состоянии и в языках ни бум-бум. Ты едва на колени перед ним не бухался. Спасибо тебе, старый, однако...
— Надоел ты со своим «однако»! — Костик треснул кулаком по рулевому колесу. — Игнат, надо действовать! Нельзя сидеть и курить, транжирить драгоценное время! Поехали!
Костик схватился за руль, словно утопающий за спасательный круг. Рыкнув, «Победа» попятилась, взревев, развернулась, чуть было не задела старушечьим автомобильным боком бетонную стелу фонарного столба.
— Полегче, Костик! Полегче, а то оба расшибемся к черту еще до темноты. Куда едем-то?
— Ко мне. — Костик прибавил газу, «Победа» помчалась прочь от тихой заводи дворика на звук бурной автомобильной реки, что проистекала, воняя выхлопными газами, за углом «хрущобы». — Заедем ко мне, возьмем две тысячи долларов и всю наличность в рублях. Доставай, пока едем, сотовый, звони своим людям, у которых сможешь занять. Я после своим позвоню, к тебе заедем. Наберем, сколько получится, и я попытаюсь уломать Вана поработать за аванс. В залог ему чего-нибудь притащу. Обручальные кольца, Люськины побрякушки...
— В залог?! — Игнат встрепенулся, хлопнул в ладоши. — Черт побери, а я знаю, где взять всю сумму сразу и целиком под залог! В другую! В другую сторону сворачивай! Вези меня к метро. К «ВДНХ» через Останкино, так ближе всего!
— Я тебя одного не оставлю! Позвоню на работу, скажу...
— Пробки, Костик! На дорогах пробки! В метро быстрее доехать получится. — Игнат выхватил из-за пазухи мобильник, быстро отстучал номер по памяти, прижал трубку к уху. — Алло! Леха! Здорово, что ты сразу откликнулся!
«Победа» выехала на трассу, чудом вписалась в плотный автомобильный поток под истеричный вой сразу четырех, а то и больше клаксонов, под аккомпанемент скрежета тормозов. Игнат поморщился, но ругать Костика за лихость не стал.
— Сергач, ты меня подставил, реально, — бубнил в ухо слегка искаженный телефонным динамиком голос Лешки Тимошенко. — Наколку гнилую дал, Сергач. Пацаны твоего Вели... тьфу, не выговоришь, твоего чувака, которого ты приопустил, проверили.
— Велиара?
— Его. Пацаны ко мне в претензии за твою наколку. Крыша у этого Веара... ну ты понял, крыша у него поганая. Думаки над ним висят, сечешь?
— Кто?
— Мосгордума, сечешь? У моих пацанов с прописками напряги, они с думаками вязаться не будут. Я вчера вечером тебе звонил, предупредить, хрен прозвонился. Ты, Сергач, влетел, сечешь?
— Еще как секу! Слышь, Леха, Велиар меня на деньги выставил, до ночи надо отдавать или кирдык.
— Сколько?
— До фига. Слышь, Леха, пробил твой звездный час! Одолжи де... — Игнат запнулся, подумал долю секунды и поправился: — пятнадцать штук гринов, одолжи под любой процент, под залог квартиры.
— На сколько?
— А на сколько дашь?.. Алло, Леха! Алло, где ты там?
— Думаю я. Прикинуть нужно, понимаешь, подумать...
— Я приеду как смогу быстро, а ты думай пока, о'кей? Все оформим, долговую расписку сочиним, бери с меня любой процент, в пределах разумного, не смогу рассчитаться — квартира твоя, соображаешь?
— Приезжай, буду на месте.
— Лечу!
Ураганный снегопад разбушевался до полного безобразия. «Дворники» не успевали стирать с ветрового стекла снежные хлопья. Сергач говорил по мобильнику, а «Победа» ехала все медленнее и медленнее и к концу разговора с Тимошенко ползла со скоростью пожилой черепахи-инвалида.
Сергач сунул телефон за пазуху, приоткрыл автомобильную дверцу.
— Костик, я побегу! Ты сможешь отпроситься с работы и, скажем, часиков с шести вечера дожидаться меня на хате у Ван Лю?
— Объяс...
— Объясню! Все потом объясню! Ты прав: время — деньги, а деньги — жизнь. Бегу брать жизнь взаймы! До вечера, старичок...
Игнат выскочил из машины, помчался по кромке автострады вдоль вереницы неподвижных автомобилей вперед, к голове автоколонны. Ветер хлестал в лицо, снег норовил залететь в рот, забить глаза, уши, противно заныли проклятые почки.
Владелец «БМВ» в авангарде пробки отказался прокатить Сергача за сто рублей неизвестно сколько, может, и километр, а может, и пять, до следующей закупорки автомобильной артерии. Согласился водитель «Жигулей», молодой, веселый парень, у которого в салоне надрывалось на всю катушку попсой «Русское радио», периодически балагуря голосом Николая Фоменко.
Вежливо улыбаясь вместе с водилой шуточкам Фоменко, Игнат, не отрываясь, гипнотизировал циферблат часов на панели управления. Без десяти три, без девяти, без восьми...
«Интересно, а когда зимой случается восход луны?.. А летом?..» — попытался вспомнить Сергач и не смог, ибо для того, чтобы вспомнить нечто изначально, надо это нечто знать и забыть. В котором, хотя бы приблизительно, часу восходит на небосклоне луна, Игнат понятия не имел. И самое обидное, не спросил об этом у Костика.
«Жигули» подвезли Игната почти что до самого телецентра и встали в хвосте длиннющей пробки, раза в два больше по протяженности, чем предыдущая. Простившись с веселым водилой, Сергач вновь оказался один на один с ветром и снегом и с ноющими на бегу почками. Двести метров борьбы со стихией, пара минут проклятий сквозь зубы в почечный адрес, и снова Игнат в первых пробочных рядах, снова предлагает сотку за неизвестную по протяженности автопробежку в сторону ВДНХ.
Малютка «Ока» кое-как докатила Сергача до поистине грандиозного автомобильного столпотворения на подъездных путях к проспекту Мира. Игнат покинул обрадованного неожиданным сторублевым заработком владельца «Оки», пробрался меж заносимых снегом машин к пешеходной земле и после короткой пробежки с удовольствием вдохнул теплый воздух московской подземки.
Бегом по эскалатору — каждый шаг отдается в почках, но терпеть можно. Рывок к метропоезду — в пояснице огонь, а Костик обнадеживал, дескать, днем приступа не случится. Впрочем, он же, Костик, советовал воздерживаться от физических нагрузок. Бросок в щель закрывающихся дверей, падение на свободное место, выдох — пожар в пояснице затухает, хвала духам, приступа не случилось.
Игнат взглянул на часы. Как символично — время, которое после приговора китайского доктора превратилось в драгоценность, отсчитывает дешевая китайская подделка под престижный «Ролекс». Девятнадцать минут четвертого.
Пока Игнат не пересел с Калужско-Рижской линии на Кольцевую, он думал о деньгах, о сейфе в кабинете Лехи, где Тимошенко хранит свои нехилые сбережения. Сделав пересадку, Сергач задумался о главном, о порче на смерть.
Позавчера, услышав байку про Темного Мастера, Игнат смеялся. Вчера, узнав про «эпидемию» необъяснимых смертей среди отдельной части деловой элиты, узнав содержание разговора ныне покойного Протасова с шантажистом и выслушав пророчество Велиара, вчера перед сном Сергач вполне серьезно совершил ритуал простейшей магической зашиты. Сегодня, когда пророчество богомила Велиара практически сбылось, в голове бушевала пурга покруче вьюги над Москвой.
«НА МЕНЯ НАВЕЛИ ПОРЧУ! Кто? Конечно же, Велиар!!! Навел порчу и подстраховался, сволочь, — заявил себя в качестве ЯСНОВИДЦА, в качестве ПАССИВНОГО созерцателя болезнетворных духов! Теперь, ежели я заору на весь мир, дескать, Велиар — Темный Мастер, все воспримут мое откровение как напраслину, как мелкую месть великому ясновидцу Велиару за его поразительное предвидение моей смерти!..»
Игнат прикинул, кому реально можно настучать на Велиара, и горько усмехнулся. Выходило, что, кроме Архивариуса, никому! Никто, как и он сам два дня назад, на самом деле не верит в порчу! Никто! Ни актриса-вдова, ни сочинивший легенду об ужасных вдовьих снах руководитель частной службы безопасности, тем более не поверят государственные спецслужбы. Все сочтут Игната сумасшедшим!..
А Ван Лю сказал: «Вас запрограммировали на смерть», и чуть позже оговорился, мол, ПРИЧИНУ болезни точно выявит в процессе лечения. Что он имел в виду? Какую такую ПРИЧИНУ?.. Ни фига не понятно!..
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Баррикадная».
Сергач вскочил и еле успел выбраться на платформу, растолкав плечами спешащих войти в вагон пассажиров.
Бегом по рукотворной пещере, бегом наверх из подземелья под названием «метро», бегом на улицу, в руке мобильник, пальцы жмут на кнопки.
— Алло, Леха?!
— Да, алле...
— Леха, я на «Белорусской», бегу к тебе! Слышь, большая просьба — деньги и долговые расписки подготовь. Полный край, Леха! К шести я должен успеть с бабками на стрелку в Марьиной Роще. Опоздаю — замочат!
Леха пробурчал что-то вроде «поспеешь» и еще чего-то, Сергач не расслышал, сунул телефон во внутренний карман куртки, набрал в легкие побольше воздуха и весь выложился на последней финишной кривой, стараясь плавно вписываться в изгибы переулков, не задевать прохожих, не обращать внимания на болезненные уколы в почках, на ветер, на снег.
Вот и крылечко, где вчера Игната встретила вахтерша Евдокия Афанасьевна, а вот и белоснежная «Мазда», на которой вчера Тимошенко подвозил Игната. Контуры иномарки плохо различимы в гуще снегопада, «Мазда» подмигивает фарами, из машины высовывается Лешка.
— Бегунок! Я здесь, в тачке! — Тимошенко призывно машет рукой.
Игнат сбивается с бега на шаг, тянет с головы насквозь промокшую лыжную шапочку, утирает лицо, впихивает себя внутрь автомобиля и буквально падает на сиденье рядышком с Тимошенко. Круги перед глазами, резь в легких, молнии в почках.
— По...че...му... — одышка мешает говорить, — в... машине?..
— К нотариусу поедем. — Тимошенко потопал по педалям, «Мазда» вырулила с обочины в фарватер автомобильного движения.
— Лех, я ж просил, блин! Давай сейчас подпишем джентльменское соглашение, а завтра...
— Не пойдет! — жестко перебил Леха. — Двенадцать тысяч баксов под фуфловую бумажку, извиняй, не дам.
Тимошенко, набычившись, глядел прямо перед собой, в сторону Игната даже глазом не косил.
— Двенадцать? Я просил пятнадцать, — для порядка возмутился Игнат и мысленно себя похвалил: вовремя сообразил назвать сумму кредита с запасом, попросил бы десять, получил бы семь.
— Твоя комнатуха в коммуналке больше двенадцати, и то по дружбе, не стоит, — сказал, как отрезал, коммерсант Леха.
— Позавчера ты давал двадцать.
— Ну и дурак, что не соглашался.
— Резонно, — вздохнул Игнат. — Умело воспользоваться моментом — залог успеха в любой негоции. Лех, но у меня, в натуре, полный край со временем! Уже, блин, опаздываю на стрелку!
Аргумент со стрелкой, наездом, разборкой должен быть Лехе понятен. Можно даже надеяться на некоторое сочувствие. Игнат представил, как делится с Тимошенко своими истинными проблемами, и неожиданно для себя рассмеялся.
Тимошенко вздрогнул, на секунду повернул голову, зыркнул глазами, словно примерился, куда ловчее ударить.
— Че ты ржешь, Сергач?
— От безысходности. Кранты мне, Леха! Опоздаю, и абзац.
— Не дергайся. С нотариусом я созвонился. До него от нас пешком через дворы три минуты на своих двоих. В падлу по такой погоде снег месить, на тачке за пять доедем. Открой бардак, покуда едем, пересчитай деньги.
— Что-то я не припомню, где здесь поблизости нотариальная контора.
Лешка промолчал.
В «бардачке» лежал пухлый пакет с рекламой сигарет «Кэмел».
— Лех, дай закурить. — Игнат заглянул в пакет, внутри перетянутые аптечными резинками, до смешного тощие, гнутые пачки стодолларовых купюр. Раз, два, три... ровно двенадцать.
— Ты же не куришь.
— Теперь курю.
«Мазда» катилась по узким улочкам, где не бывает пробок, куда редко заезжают случайные автомобили. Сергач нервно курил, то и дело поглядывая на часы. Десять минут пятого, четырнадцать, семнадцать...
— Леха, блин! Ты говорил, ехать пять ми...
— Не дергайся, приехали. Деньги в тачке не забудь. Паспорт с собой?
— Всегда.
«Мазда» притормозила близ здания, фасад коего не позволяла подробно рассмотреть снежная завеса. Тимошенко припарковался подле трех выстроившихся в ряд иномарок. Вышли. Прижав к груди пакет с деньгами, Игнат следом за Лехой подошел к трехступенчатому возвышению с перилами перед дверью под вывеской: «Бар САЛЬЕРИ». На двери косо приколотый листок с росчерком фломастером: «Закрыто».
— Это и есть нотариальная контора?
— Нотариус в кабаке ждет. — Тимошенко поднялся на ступеньку, перешагнул через две, долбанул коленкой в дверь, крикнул зычно: — Свои!
Дверь отворилась после двух дополнительных кулачных ударов.
— Сергач, айда.
Игнат запрыгнул на трехступенчатый полупьедестал, расплатился за резвость резью в почках, скрипнув зубами, переступил порог. Шкафообразный детина в светлой рубашке при галстуке-бабочке запер за Игнатом дверь, задвинул никелированный засов.
Бар невелик — стойка с четырьмя высокими табуретами да четыре столика на четыре персоны каждый, итого — двадцать посадочных мест, сейчас пустующих. На окнах жалюзи, по периметру потолка разноцветные лампочки. Единственное, что оправдывает прикольное название питейного заведения, — картина вместо одной из отделочных деревянных панелей на стене. Начинающий живописец изобразил, надо полагать, хрестоматийный последний ужин Моцарта и Сальери. Скорее всего носатый и грустный в парике с тремя буклями и с фужером — это Моцарт, а толстый, веселый, без парика и с вилкой — Сальери.
— Присаживайтесь. — Детина с бабочкой под вторым подбородком сделал широкий жест в сторону столиков, скрипнул башмаками и исчез в коридорчике, который не сразу и заметишь.
Игнат и Леха сели напротив друг друга. Пакет с деньгами Сергач пристроил на углу столешницы.
— Леха, я опаздываю.
— Успеешь.
Из неприметного коридорчика появились один за другим трое мужчин — уже знакомый детина, лысый доходяга в очках, в засаленном пиджаке, в брюках с мешками на коленях, с детским портфельчиком под мышкой и барин в безупречном костюме от Армани, красавец барин — точь-в-точь Никита Сергеевич Михалков в роли Паратова из кинофильма «Жестокий романс».
Лысый, как выяснилось, нотариус, уселся справа от Игната, барин расположился слева, поближе к пакету с деньгами, детина встал за барским плечом.
Нотариус попросил у Сергача паспорт, полез в портфельчик, зашуршал бумажками. Лешка, опустив голову, сосредоточенно изучал пятнышки и царапинки на столешнице. Барин внимательно разглядывал Игната телячьими глазами с поволокой и мило улыбался в густые усы, он пребывал в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести.
— Подпишите здесь и здесь. — Нотариус протянул Игнату шариковую ручку, подвинул листок с уже проставленными гербовыми печатями, с заранее отпечатанным на лазерном принтере текстом и вписанными от руки паспортными данными Сергача.
Игнат взял шариковую ручку с синим стержнем, потянулся к бумаге, но ее взять не успел — выпивший барин накрыл листок растопыренной пятерней.
— Чебугашка, ты мне понгавился. Да-ай выпьем! — Букву "р" барин не выговаривал, в остальном лыко вязал вполне сносно.
«Почему „Чебурашка“? — удивился Игнат. — Ах, да! Скомканная лыжная шапочка в кармане куртки, оттопыренное блином сизое ухо на виду. Хрен с тобой, буду Чебурашкой. Хоть горшком назови, только в печку не ставь».
— Извините, пожалуйста. — Сергач осторожно потянул за краешек листа с печатями. — Вы, простите, кто?
— Лешин папа. — Пятерня отпустила листок, взлетела над пьяной головой, щелкнула пальцами. — Водки! Всем по стопке и Чебугашке ведго. Угощаю!
Ничуть не удивившись заказанным дозам угощения, детина в бабочке отбыл к стойке бара разливать водку.
Сергач пробежал глазами по листку с печатями. Сморгнул, тряхнул головой.
— Блин! Леха, что за дела?! Это же договор купли-продажи моей квартиры какому-то Суходольскому!
— Газгешите пгедставиться. — Барин, крестный «папа» коммерсанта Тимошенко, приподнялся со стула, отвесил шутовской поклон. — Суходольский Леонид Матвеич. Алешка пгописан в дгугом гогоде, квагтигу пгоще и быстгее офогмить на меня. Попозже мы по-годственному ее пегеофогмим на Алешу. Хочешь, я буду и твоим папой? Нгавишься ты мне, надоест жить в телефонной будке, как Чебугашке из мультика, пгиходи, так и быть — усыновлю.
К столу вернулся отправленный за выпивкой детина, ловко снял с мельхиорового подноса хрустальные стопарики с сорокаградусной, поставил перед Сергачом наполненное до краев водкой серебряное ведерко. Обычно такие ведерки используют для охлаждения в мешанине колотого льда бутылок с шампанским.
— Спасибо за угощение, добрые люди. — Игнат подписал бумагу, нотариус подсунул еще стопку листков, и их Сергач подмахнул не глядя. Игнат разжал пальцы, шариковая ручка покатилась по столешнице. — Большое спасибо. Как-нибудь в другой раз обязательно выпью с вами со всеми на брудершафт, ежели, конечно, пустите бомжа за порог, а сейчас разрешите откланять...
— Э-э-э, нетушки! — Леонид Матвеевич прижал кулаком к столу пухлый от баксов целлофановый мешок! — Выпей хоть половину... ну, ладно, четвегть! Уважь, тогда и отдам баксики. Пей, Чебугашка! Отказы не пгинимаются, но стгого кагаются.
Как только прозвучало слово «кагаются», сиречь — «караются», вооруженный подносом детина, не иначе каратель, переместился Игнату за спину и угрожающе засопел.
С пьяным барином спорить бесполезно. «Четверть ведерка водки — это сколько? Два стакана? Больше? — прикинул Игнат. — Стакан мигом сожгут нервы. Два сдюжу. Три натощак — перебор, сломаюсь. А вдруг восточная медицина не действует на поддатого?.. Дурак, не в те ботинки обулся. Без железной обуви с бугаем официантом и амбалом Тимошенко могу и не справиться».
— Фу-у-у, черт... — Сергач взъерошил волосы, взялся обеими руками за ведерко, приподнял... Он хотел на выдохе метнуть ведро в Тимошенко, вскакивая, опрокинуть стол, ударить затылком по носу детинушке за спиной. Он втянул воздух сквозь не плотно сжатые губы, расслабил мышцы, мобилизовал волю, почувствовал, как в кровь хлынул норадреналин, так называемый «гормон драки», приготовился и... И за мгновение до атаки поясницу сковала боль в почках. Проклятая болезнь сыграла на руку противнику, словно разумное, ехидное и коварное существо.
— Нет! — Игнат со стуком поставил ведерко подальше от себя, расплескав при этом грамм двести кристально чистой водки. — Нет! Честное слово, мне что водку сейчас жрать, что застрелиться — никакой разницы... Послушайте, я не...
— Вгешь! — стукнул кулаком по денежному мешку хмельной Леонид Матвеич. — Докажи! Слабо за базаг ответить?
— В каком смысле? — уперев руки в бока, Сергач помассировал почки, боль нехотя отступила.
— "Смит-и-вессон" Чебугашке! — щелкнул пальцами картавый барин. — Быстго! Сыггаешь со мной пагтию в «Гусскую гулетку», отпущу тгезвым!
Сергач оглянулся, детина официант остался стоять где стоял, за пистолетом не побежал. Револьвер достал нотариус, выудил «пушку» из детского портфельчика, полного бумаг.
— Револьвер «смит-и-вессон», модель «комбат магнум», — объявил нотариус бодро, словно ведущий аукциона очередной лот. — Емкость барабана шесть патронов. — Нотариус откинул барабан, патроны посыпались на столешницу. — Пять в минус, оставляем один. — Лысый доходяга умело вернул барабан в рабочее положение, крутанул. — Ударно-спусковой механизм двойного действия. — Нотариус еще раз крутанул барабан. — Стрельба ведется посредством нажатия на спусковой крючок без предварительного взведения курка. — Оружие легло на стол поверх подписанных Игнатом бумаг. — Прошу, готово к стрельбе.
— Сначала я! — Леонид Матвеич с пьяной лихостью схватился за револьвер.
Игнат успел заметить быстрый косой барский взгляд и скупой кивок умелого оружейника. И Сергачу стало понятно — перед ним разыгрывается давно отрепетированная сценка. Конечно же! Конечно, оружейный шулер не просто так крутил барабан несколько раз! Безусловно, при первом нажатии на курок выстрела не последует!
Леонид Матвеич встал, слегка, самую малость пошатываясь. Револьвер в правой руке, ствол у виска, в левой стопарик, полный водки. Батюшка барин картинно запрокинул буйную голову, влил водку под пышные усы, бесшабашно нажал на курок. Сухой треск сработавшего вхолостую спускового механизма услышали все.
— Вот так! — Леонид Матвеич упал на стул в меру упитанной задницей, небрежно бросил через плечо пустую стопку, швырнул пистолет Сергачу на колени. — Твоя очегедь пгезигать смегть, Чебу-гашка!
Игнат взялся за рукоятку «смит-и-вессона», взвесил оружие в руке, устроил палец на дуге спускового крючка, свободной ладонью задумчиво погладил похожую на бочонок и совершенно не похожую на музыкальный инструмент «барабан» револьверную деталь. «Бжик-бжик» — Сергач крутанул туда-сюда маленькую металлическую бочку с одним-единственным патроном внутри.
— Стгашно тебе, Чебугашка?
— Да ну вас к черту! — Игнат улыбнулся правым уголком губ. — Это не мне вас, люди добрые, это вам меня надо бояться.
Игнат схватил свободной рукой пакет с деньгами, завалился на бок, опрокинулся вместе со стулом, откатился к стене, подскочил мячиком, встал на ноги. Кувырки у него всегда здорово получались, сенсей Фам Тхыу Тхыонг даже похвалил однажды. Талант к кувырканию когда-то выручал Сергача во время каратешных спаррингов, кувырок назад спас Игната позавчера в стычке с обезьяноподобным бойцом кунг-фу, кувырок вбок помог сейчас выйти на позицию, позволяющую держать под прицелом всю четверку «добрых людей».
— Не двигаться. — Сергач переориентировал ствол с официанта на барина, с нотариуса на коммерсанта Леху. Хвала духам, почки смилостивились, и за гимнастический пассаж наказания не последовало.
— Тупой какой Чебугашка — а-ха-ха-ха! — залился веселым пьяным смехом Леонид Матвеич. — В багабане всего один пат-гон, и тот неизвестно где — е-хе-хе-е!..
— Правильно, у меня в запасе один результативный выстрел из шести попыток. — Игнат прицелился в переносицу Леониду Матвеичу, нажал на курок, спусковой механизм сработал вхолостую, барабан повернулся. — Теперь один из пяти.
— Чебугашка, ты озвегел?! — Леонид Матвеич перестал смеяться, и, кажется, холостой щелчок, будто настоящий выстрел, вышиб из него сразу весь хмель. — А ты, чучело с подносом, чего стоишь, едалом щелкаешь?! А ну, быстго отними пистолет у мегзавца!
Прикрываясь щитом-подносом, детина подавальщик шагнул к Игнату.
Ствол револьвера прицелился в галстук-бабочку, нажатие на курок, сухое «щелк», поворот барабана.
— Один из четырех. — Игнат прицелился детине в глаз, дородный официант остановился, зажмурился.
— Дагмоед жигный! Чего встал? А ну, взять мегзавца! А ну, впегед, а ну... — заорал фальцетом Леонид Матвеич, но моментально замолк после того, как увидел дырочку на конце револьверного ствола, увидел, как палец Сергача нажимает на курок, как поворачивается барабан, совершенно не похожий на музыкальный инструмент.
— Один из трех. В смысле — любое из трех следующих нажатий на спуск будет стоить кому-то из вас жизни. Уяснили, люди добрые?
Прижимая баксы в целлофане левой рукой к груди, стиснув в правом кулаке рукоятку «смит-и-вессона», прижавшись спиной к стене, Игнат мелким приставным шагом направился к выходу.
Леонид Матвеич сидел абсолютно неподвижно, его телячьи глаза остекленели от внезапно наступившей трезвости, рот, куда целился Игнат, остался открытым.
Детина спрятал морду за мельхиоровым прямоугольником. Поднос периодически вздрагивал.
Тимошенко вцепился здоровенными ручищами в край столешницы, часто моргал, двигал массивными челюстями и, видимо, собирался что-то сказать, но никак не мог решить, стоит ли подавать голос, вдруг в ответ услышишь выстрел?
Достойнее остальной компании держатся, что удивительно, лысый доходяга нотариус. Он взирал на все происходящее без страха, с живым интересом, как будто находился в театре на авангардном спектакле. Зрителем нотариус был исключительно дисциплинированным, лишних движений не делал, звуков не издавал и вмешиваться в представление не собирался.
Игнат добрался до двери, просунул запястье в прорези целлофанового пакета, левой, не глядя, сдвинул засов.
— В армии я сдал норматив кандидата в мастера спорта по пулевой стрельбе, — соврал Игнат. — Устраивать погоню не советую, даже с одним патроном я опасен. Ауфвидерзеен, добрые люди...
Сергач попой приоткрыл дверь, лягнув каблуком, распахнул, пятясь задом, вышел. Прыжок с разворотом на сто восемьдесят градусов, и бегом! Болят ли почки? А черт их знает, то ли притерпелся, то ли «гормон бегства» — адреналин, в отличие от собрата с приставкой «нор», подействовал как обезболивающее.
Будет погоня? Будет обязательно! Фора минимальная — секунд пять от силы. И многое надо успеть за эти пять секунд, ох многое! Во-первых, бросить револьвер около ступенек в бар. Да так, чтобы первый из догоняющих увидел оружие, и тогда он, номер первый, потратит время, подбирая «пушку», задержит остальных, сообщая, мол, «опасный стрелок» безоружен. Во-вторых, не помешает треснуть кулаком по капоту «Мазды». Улюлюканье автомобильной сигнализации отвлечет внимание, помешает искать глазами спину беглеца в снежной круговерти. В-третьих, сообразить, где находишься, решить, в какую сторону драпать. В-четвертых... Нет, за пять секунд большего не успеть.
«Бряк» — упало оружие, «бух» — кулак опустился на капот «Мазды», и сразу — «фиу-фиу-фиу» — запела сигнализация. «Налево! — сориентировался Игнат. — К Тверской налево...»
Сергач бежал так быстро, как только мог. Прохожие от него шарахались, детишки показывали на него пальцами, когда приходилось прыгать с бордюра на проезжую часть, скрипели тормоза и квакали клаксоны. Ветер дул в спину, подгоняя беглеца, секунды складывались в минуты, и стало казаться, что погони сзади вообще нет, что убежать удалось...
Игнат оглянулся — Тимошенко его нагонял. Мерин Леха сокращал отрыв с каждым шагом, с каждым вздохом. Единственный из четверки «добрых людей», кто угнался за Сергачом, кого еще час тому назад Игнат числил в стане если не друзей, то приятелей, Леха Тимошенко мощно молотил воздух кулаками и коленями, полы его расстегнутого пальто то развевались, словно плащ, а то попутный ветер раздувал их парусами, глаза Тимошенко горели хищным огнем, глаза уже догнали, уже терзали жертву.
Сергач поднажал, подналег, однако он понимал — пройдет минута, в лучшем случае две, и Леха догонит, подомнет, опрокинет. А на драку сил не осталось...
Какая это улица? Васильевская. Ба! Да вот же Дом кино! В десяти шагах впереди скромный вход с Васильевской улицы в административные помещения Союза кинематографистов, за двойными дверями лестница, ведущая к так называемому «Белому залу» и выше к ресторану. В ресторации Дома кино Сергачу бывать приходилось, захаживал он и в Белый зал, заходил и в Большой зал, но через другой вход, через центральный, с улицы Брестской. Ориентировался Сергач в лабиринтах Дома кино неплохо. А вот Леха вряд ли здесь бывал, и точно про лабиринты не знает!
По-рыбьи хватая ртом воздух, утирая рукавом пот со лба, спотыкаясь и едва не теряя сознание, Игнат возник перед бабушками на вахте, охранявшими вход в Московский Дом кинематографистов со стороны улицы Васильевской. Бабульки и ахнуть не успели, как взмыленный молодой человек метнулся вправо, к гардеробу, исчез за дверью, скрылся в коридоре без окон, пробежав по которому сбился на шаг, деловитый и озабоченный уже в центральном фойе, и уверенно направился к главному входу-выходу на улицу Брестская.
Маневр удался — исчезнув с одной улицы, Сергач появился на другой. Игнат семенил трусцой к станции метро «Белорусская» и злорадствовал, воображая, какой галдеж подняли прозевавшие его беспардонное вторжение интеллигентные бабуси на вахте, когда Леха вломился в их вотчину. Провинциала Леху, вне всяких сомнений, выставят обратно на Васильевскую, и он вряд ли додумается добежать до угла и свернуть на Брестскую, встанет столбом и будет дожидаться, когда же наконец кинематографисты выдворят вон и наглого Сергача. По крайней мере, минут пять-семь Леха останется на посту у служебного входа-выхода в Дом кино, Игнат тем временем успеет спуститься под землю и втиснуться в метропоезд.
Игнат посмотрел на часы. Семнадцать с минутами. Тонкую минутную стрелку мешала отчетливо рассмотреть попавшая в глаз едкая капелька пота.
В метро народу — не втиснуться, не протолкнуться. Кажется, к вечеру бушующая весь день непогода сумела загнать в подземелье всех жителей огромного мегаполиса. В толпе особенно не побегаешь, муравьиным потокам приходится подчиняться, к ним приходится приноравливаться. Оно и к лучшему, быть может, стоит поберечь оставшиеся крупицы сил для фатального марш-броска от ВДНХ к Марьиной Роще.
«Блин горелый! А ведь Тимошенко знает, в какой район Москвы я спешу! — вспомнил Игнат. — Впрочем, выставить кордоны на подступах к Марьиной Роще завсегдатаи бара „Сальери“ не успеют. Да и вообще, сегодняшний Леонид Матвеич не чета вчерашним силовикам, экстренную операцию „Перехват“ он вряд ли сумеет организовать, кишка тонка...»
Игнат успокоился, без приключений доехал до станции «Проспект Мира — кольцевая», вместе с несколькими сотнями попутчиков перешел на одноименную радиальную и хотел уже забраться в отправляющийся поезд, но не получилось.
Милицейский патруль приметил Сергача издалека. Едва Игнат появился на платформе, менты положили на него глаз. Мужчина с оттопыренным синим ухом, заботливо прижимающий к груди дешевый целлофановый пакет, который периодически морщится и гнется в пояснице, спору нет, вызывает некоторые подозрения.
«Сейчас будут паспорт проверять, — ничуть не удивился Сергач, собрался было заранее приготовить краснокожую паспортину, как вдруг сердце, екнув в груди, камнем упало в пятки. — Паспорт! Паспорт остался у нотариуса!! Абзац!!!»
Какое счастье, что менты не любят быстро переставлять ноги, не затрудняют себя громким окриком и лишним жестом. Какое счастье, что метропоезда задерживаются редко, правда, если уж задерживаются, то... Впрочем, об этом позже, а пока — одно мимолетное счастье, помноженное на другое, и вот уже пассажирский прилив, оттеснив патруль, занес подозрительного Сергача в вагон, и вместо гнусавого: «Предъявите документы», — звучит хорошо поставленный дикторский голос:
— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Рижская».
Поезд тронулся, прижатый толпой к надписи «Не прислоняться» на толстом стекле, Игнат подсчитывал потери.
«Ничего у меня больше нет. Документов нет, квартиры нет, здоровья осталось на пару часов... Нет! Осталась еще надежда выжить, и есть деньги, чтобы оплатить эту надежду. А еще у меня есть... Еще у меня появились враги, с которыми, если выживу, придется как-то, черт знает как, разбираться. И еще, ежели доживу до захода луны, останется две тысячи долларов, что для бомжа не так уж и мало... Ой!»
Сергач мысленно воскликнул «ой», и его лишь плотнее прижали к толстому стеклу, в то время как большинство пассажиров, выкрикнув, выдохнув похожие междометия вслух, дружно качнулись вперед-назад, и метропоезд остановился. На секунду наступила оглушающая тишина, на второй секунде пленники вагона зашевелились и зароптали.
Зашипели динамики, сквозь треск помех пробился голос машиниста:
— Граждане пассажиры, соблюдайте спокойствие, поезд продолжит движение через несколько минут.
Через несколько минут в вагоне сделалось нестерпимо душно. Тихонечко захныкал малыш на коленях у раскрасневшейся молодой мамы, громко заговорил о безобразиях при новой власти старик ветеран. Сергач посмотрел на часы. Скоро, совсем скоро шесть, а до «ВДНХ»... Впрочем, можно выйти и на «Рижской», от «Рижской» до Марьиной Рощи даже ближе, точно ближе...
Сергач постарался забыть о времени, попытался целиком сосредоточиться на планировании нового маршрута, однако циферблат манил магнитом, и заставить себя думать о секундах свысока не получалось.
Речистый пенсионер за спиной справа подробно рассказывал аудитории историю о том, как в прошлом году на этом же перегоне сидел в застрявшем поезде аж час с лишним. Соседка слева громким недобрым шепотом поминала террористов. Игнат уперся лбом в холодное стекло, закрыл глаза и тихо сатанел, матеря садистские наклонности собственной переменчивой судьбы.
Ровно в 18.00 Сергач снял с запястья ненавистный часовой механизм, уронил фальшивый «Ролекс» под ноги, раздавил китайское изделие каблуком утепленного ботинка. Сей акт отчаяния остался незамеченным, ибо к шести на грани нервного срыва балансировали все пленники подземной ловушки.
«Ситуация в прямом смысле этого неприятного слова БЕЗВЫХОДНАЯ. И ведь что самое обидное — в руках пакет с кучей баксов, а заставить деньги работать себе во благо сейчас совершенно невозможно. Разве что пот вытереть хрустящей купюрой да высморкаться в нее. Кто сказал, что деньги правят миром? Тот, кто ни разу в жизни не потел в вагоне застрявшего метропоезда». Уничтожив поддельный «Ролекс», Сергач наконец-то потерял счет минутам, отдался на милость депрессии, самоуглубился и даже не услышал сообщения машиниста о долгожданном отправлении поезда.
Судорога дернувшихся вагонов его вроде как разбудила, под нарастающий гул движения бумажки в целлофановом пакете обретали прежнюю ценность, просыпался задремавший инстинкт самосохранения, разгонял кровь в жилах, мобилизовывая резервы.
— Станция «Рижская». По техническим причинам просьба освободить вагоны. Поезд проследует в депо, выходите, не задерживайте отправление.
Узники неисправного метропоезда заполнили вестибюль «Рижской». К самодвижущимся ступеням наверх, на воздух, Сергач пробивался долго и тяжело. Стоя на эскалаторе, хотел спросить у соседа сверху или у соседки снизу, который час, но передумал, поберег нервные клетки. И от табло электронных часов на выходе из подземки отвернулся.
Пока Сергач отбывая срок в плену у метрополитена, на улицах совсем стемнело, зажглись фонари, вспыхнули прожектора фар, и погода резко переменилась — ветер утих, иссякли снежные запасы в поднебесье, однако тучи по-прежнему нависали над Москвой рыхлым непроницаемым колпаком, и оставалось загадкой, как там луна? Появилась на горизонте или же нет пока?
Зато первый взгляд на автостраду обнадеживал. По крайней мере, в обозримом далеке ни заторов, ни пробок не наблюдалось. Стоило подойти к бордюру, взмахнуть зеленой купюрой, и тут же рядом остановилась красавица «Вольво».
— Садись, земляк. — Рабоче-крестьянской внешности шоферюга не поленился проявить радушие, распахнуть дверцу перед держателем американской денюжки. — Куда опаздываешь?
— Гони в Марьину Рощу. — Сергач утонул в мягком кресле. — Куда конкретно, покажу, когда доедем. Домчишь в рекордные сроки, дам еще сотку.
— Баксов? — «Вольво» плавно набирала скорость, словно собиралась взлетать.
— Нет, тугриков.
— Юморист! По рукам, земляк. Я здешний, марьинский, ломанемся козьими тропами, лайба казенная, ее не жалко, устроим «Кэмел Трофи». Гаишникам кто платит? Ты?
— О'кей, штрафы ГИБДД за мой счет, но, ежели лайбу помнешь, я не отвечаю.
— Справедливо.
Шоферюга «ишачил на фирму», капиталисты платили ему, «как негру», а сами «жировали, козлы». Он делился с «земляком» наболевшим. Сергач делал вид, что слушает, и жадно курил шоферскую «Приму». Две выкуренные подряд ядреные сигареты без фильтра слегка вскружили голову, мякоть сиденья расслабила, и пригрезилось, что лимит невзгод на сегодня исчерпан.
Грезы развеял шок, приключившийся вскоре по вине архитекторов. Микрорайон типовых застроек сорокалетней давности, куда Костик поселил китайца, Сергач узнал сразу. Сунул пролетарию рулевого колеса его честно заработанные премиальные, побежал трусцой к пятиэтажкам, подбежал и застыл скрюченным соляным столбиком. Из адресных данных Ван Лю Сергач точно помнил только номер квартиры.
«Черт побери, и в каком же именно доме стучаться в первую квартиру?! — Игнат крутанул головой вправо, влево. — Все дома похожи! Все дворики одинаковые!»
Игнат глубоко вздохнул, подавил в зародыше тошнотворный позыв к панике, медленно выдохнул, и вдруг — какое облегчение! — понял, чего нужно искать. «Победу»! Машину Костика с другой не спутаешь, а стоять она должна возле нужного дома!
«Победа» нашлась в третьем из бегло осмотренных дворов.
Со вчерашнего дня во рту ни маковой росинки. И прошлая ночь была сплошным кошмаром. Сегодняшний день вообще лучше не вспоминать. К парадному, откуда сравнительно недавно Игнат вышел с пошатнувшейся психикой, сейчас он подходил, еле волоча ноги, шатаясь и всерьез опасаясь упасть у порога. Любой марафонец вам подтвердит — труднее всего даются финишные метры, тяжелее остальных переживаются последние секунды.
На пороге парадной, взявшись за дверную ручку скобкой, Игнат оглянулся... ЛУНА!
ЛУНА ВЗОШЛА!!! Серп молодого месяца ярко сиял в рваном разрыве купола туч! Значит, КОНЕЦ? Значит, ВСЕ ЗРЯ? Значит...
Сергач не успел испить до дна горькую чашу поражения — дверная ручка вырвалась из кулака, дверь сильно толкнула в плечо, ослабевшие колени подогнулись, он не устоял, упал, нелепо завалился на бок. Тугие пачки долларов рассыпались по грязному, истоптанному снегу.
— Игнат, ты?! Игнат!
— Костик?..
— Да! Да, это я! Покурить вышел, Ван в доме курить запрещает... Что?! Что с тобой, Игнатик? Почему ты лежишь?! Тебе плохо?
— Ты меня дверью сшиб...
— Давай, встать помогу! Держись за шею, хватайся за руку...
— Угомонись. Сам встану, лучше деньги подбери...
— Елки-моталки! Баксы! Все десять тысяч достал?
— Больше, а толку-то? Луна взошла...
— Игнат! Игнатик! Я на нервах все перепутал, неправильно понял Вана! Неверно перевел! Он сказал «до полной луны», а я, убить меня мало, перевел «до восхода луны»! В шесть сюда приехал, подробно поговорил с Ван Лю, осознал свою ошибку и с шести часов колочусь лбом о стенку...
— Ой, блин... В небе-то месяц... Выходит, зря спешили, до полнолуния еще жить и жить... Ой, мама моя, мамочка...
— Не плачь, старый! Нет худа без добра! Ван ждет! Ван говорит, чем раньше состоится лечебный сеанс, тем быстрее произойдет процесс выздоровления! Завтра к утру будешь новее нового, понял?! К утру выздоровеешь!.. Деньги! Деньги, расскажи, как добыл, сукин сын!..
— В рулетку выиграл. В русскую...
— Шутишь! Как всегда шутишь, сукин ты сын!
— Конечно, шучу. Как и всегда... Костик, а во сколько зимой восходит луна?
— А хрен ее знает, не помню!..
