Книга: Черная богиня
Назад: 13. Пятница, вечер
Дальше: Вместо эпилога

14. Суббота, ближе к вечеру

— ...Пуля царапнула предплечье, но крови из меня вылилось, наверное, целый литр. Однако мне опять повезло, а Жанночке наоборот — закрытая черепно-мозговая травма, сознание потеряла мгновенно. Я, кстати, тоже отключился ненадолго. В глазах все поплыло, поехало, и я вырубился. Пришел в себя — лежу в луже крови, в прихожей, поверх горки растрепанных книжек. Книжные странички впитали кровушку, покраснели. Представляешь — детективные романы с окровавленными страницами, а на этих страницах как раз по большей части описания жуткого кровопролития. Представляешь, как это символично?.. Я думаю, что вырубился не столько из-за ранения, сколько из-за лекарств. Что-то такое ядреное мне доктор вколол, чтобы меня воскресить, и это что-то во время стресса шарахнуло по мозгам. Да и слаб я был не только после наркоты, сама понимаешь — неделька у меня выдалась еще та!.. Очнулся, дополз до телефона, выцарапал из кармана бумажку с номерами Зусова и его холуя, позвонил Петьке. С бабы его снял. Несчастному, наверное, придется теперь лечиться от импотенции. Зусов-то велел ему меня холить и лелеять, а он подбросил подопечного до дому и помчался трахаться. Ух и перепугался Петька, когда я просипел в телефонную трубку: дескать, лежу, раненный, истекаю кровушкой... А потом все закрутилось, завертелось. Петя приехал минут через двадцать. Я уже сам смог ему дверь открыть, раненую руку худо-бедно обмотал тряпками, жгут выше локтя наложил. Петька вызвал зусовского доктора Филгута, а с доком приехала целая орава «горилл». Соседи вызвали ментов, разглядев сквозь дверные «глазки» столпотворение на пороге моей квартиры. Чуть позже пожаловал лично Иван Андреич, не до конца протрезвевший. Шум, гам, разборки. До четырех утра сплошной базар-вокзал. В полпятого доктор заставил меня проглотить снотворное. Просыпаюсь, хвала всевышнему, один дома. И телефон рядом, возле кровати. Как проснулся, сразу же тебе позво...
В дверь позвонили. Сидевшая на краешке его постели Инна от неожиданного резкого «дзынь» чуть не выронила сигарету.
— Все о'кей, Инна. Кто бы это ни был, все о'кей! Помоги-ка мне встать...
— Может быть, я открою?
— Нет. Я сам. Тебе сумел открыть, а с твоей помощью и подавно доковыляю до прихожей. Запомни легенду: ты, акула журналистики, сама мне позвонила сегодня днем, попросила о встрече, потому что...
— ...потому что я писала о смерти Овечкина, который погиб на твоей лестничной площадке, — подхватила Инна. — Я позвонила, разбудила тебя, и ты, спросонья, разрешил стервятнице-репортерше приехать.
— Умница. Ловишь мысли на лету. Помоги подняться, пожалуйста.
Дверной звонок снова дзынькнул. Более длинно и требовательно. Игнат с посторонней помощью слез с койки, со второй попытки попал-таки ногами в тапочки, плотнее закутался в домашний халат, побеспокоив при этом забинтованное, раненое предплечье, и болезненно поморщился.
— Инесса, садись в кресло и кури спокойно. На всякий случай запомни: я тебе соврал, что упал с лестницы по пьяному делу, разбил нос, поцарапал руку. Разговаривали мы про Овечкина, я тебе поведал то же самое, что и ментам в ночь после его убийства. Запомнила?
— А как ты думаешь, кто это пришел?
— Может, Петька приехал, может, соседка трезвонит.
Третий раз позвонили в дверь. Короткое, нетерпеливое «дзы...» и сразу же длинное, недовольное «...и-и-инь».
Слегка пошатываясь, Игнат вышел в прихожую. Обогнул необычно пустую этажерку. Книжки с орошенными кровью страницами лежали, сваленные большой кучей, в углу у вешалки. Прильнув к дверному «глазку», Сергач увидел сильно уменьшенных оптикой прилично одетых мужчин. Целую группу, и довольно живописную: черноволосый, крючконосый пузан в центре и несколько рослых битюгов вокруг.
— Вы к кому? — спросил Игнат громко, так, чтоб его услышали на лестнице.
— К вам, — ответил толстяк, а один из битюгов потянул на себя дверную ручку, и дверь распахнулась. С любопытством разглядывая Сергача, толстяк объяснил: — Не решился вламываться к вам, как вульгарный взломщик, но боялся, что, прежде чем меня впустить, вы... э-э-э слишком долго будете раздумывать. Я занятой человек, и у меня нету времени ожидать под дверью. Давайте будем считать, что я позвонил, представился и вы сами открыли замки.
— Но вы не представились... — Игнат отступил в глубину прихожей, встал так, чтобы заслонить телом дверной проем в комнату, где в кресле курила Инна.
— Барановский, Викентий Георгиевич, — назвался толстяк, переступая порог. — Давайте пройдем в комнату, Игнат Кириллович, сквозняк в прихожей, еще, чего доброго, простудитесь.
— Пойдемте на кухню, я...
— Пройдемте в комнату. Мне известно, что у вас в гостях Инесса Александровна Кривошеева. Полагаю, она в комнате. Пойдемте.
Последнее «пойдемте» Барановский адресовал сопровождавшим его мужчинам. Двое из эскорта Викентия Георгиевича шагнули вслед за ним, прочие остались на лестничной площадке. «Сейфовая» дверь в квартиру закрылась. Игнат, пятясь, вошел в комнату, оглянулся, с тревогой в глазах посмотрел на Инну, застывшую в кресле с вытянутой шеей. Она, конечно же, слышала все, о чем говорилось в прихожей. И явление Викентия Георгиевича Барановского не на шутку ее встревожило. На кончике сигареты вырос длинный столбик пепла, который должен был вот-вот обломиться, но женщина забыла о сигарете, сидела в кресле сосредоточенная и напряженная.
— Ложитесь в постель, Игнат Кириллович. Я вижу, вам еще трудно долго находиться на ногах. Ложитесь или хотя бы садитесь. А я постою. — Барановский прислонился плечом к дверному косяку. Двое сопровождающих, войдя в комнату, замерли. Один не спускал глаз с Инны, другой с Сергача.
— Игнат Кириллович, что ж вы? Я прошу вас — сядьте.
— Хорошо... — Игнат сделал несколько нетвердых шагов, уселся на разобранную постель.
— Здравствуйте, Инесса Александровна. Пепел стряхните с сигаретки, упадет на юбку, прожжет дырочку, обидно будет. Вы меня узнали, Инесса Александровна? Узнали?
— Да, Викентий Георгиевич. — Инна стряхнула пепел в кофейное блюдце. — Мы с вами встречались на презентации нашей газеты.
— И после вы искали встречи со мной. После смерти господина Шумилова. Что ж, вот он — я, сам пришел, радуйтесь... Господа! Я крайне занятой человек, позвольте перейти сразу к... э-э-э... сразу к цели моего визита. Вам обоим, и вам, Игнат, и вам, Инесса, известна та непростая ситуация, в которой я нахожусь в связи с... э-э-э... в связи с известными нам троим, здесь собравшимся, событиями последних дней...
— Журналистка не в курсе последних событий! — поспешил перебить Барановского Игнат. — Инна Александровна пришла ко мне как к свидетелю воскресного инцидента, и я...
— Я занятой человек, Игнат Кириллович! Мне некогда... э-э-э... некогда с вами препираться. Внесем ясность. Инесса Александровна, вы знакомы с Алексеем Анатольевичем Лихачевым?
— Да. Он был учеником моего отца. — Инна затушила сигарету, опустила глаза. — И он... он мой друг.
— Не вдаваясь в подробности, в целях экономии времени, довожу до вашего сведения, госпожа Кривошеева, что ваш, как вы изволили выразиться, «друг» не далее как вчера вечером имел со мною приватную беседу. Просился на работу в «Парацельс», в службу безопасности. В качестве аванса лояльности к моей фирме и ко мне лично Алексей Анатольевич слово в слово передал ваш с ним вчерашний дневной разговор, во время которого вы, Инесса Александровна, поведали своему другу о позавчерашней встрече с Игнатом Кирилловичем... Выслушав Алексея Анатольевича, я распорядился установить за вами, Инесса Александровна, наблюдение и...
— Скотина! — Инна стукнула кулачком подлокотник кресла. — Какая же он, оказывается, скотина!..
— Отнюдь, Инесса Александровна! Алексей Анатольевич совсем не «скотина», как вы изволили выразиться. На госслужбе платят гроши, а в моей службе безопасности оплата труда более соответствует опыту и профессионализму молодого, подающего надежды офицера... э-э-э... офицера в отставке. Уже в отставке. Многие сотрудники силовых структур мечтают у меня работать. Итак, господа, вам обоим известны подробности пикантной ситуации, в коей оказался я и моя фирма. Я пришел, господа, чтобы получить от вас гарантии неразглашения этих подробностей, я хотел бы иметь твердые гарантии. В молчании Игната Кирилловича я уверен. Я навел о вас некоторые справки, господин Сергач. Вы умеете хранить чужие тайны. К тому же за вас поручился Зусов, Иван Андреич, и меня вполне удовлетворит ваше «честное слово». Что же касаемо вас, госпожа Кривошеева...
— Госпожа Сергач, — поправил Игнат. — Простите, что перебиваю, но мы с Инессой Александровной решили расписаться. В смысле пожениться. Я собираюсь уговорить Ивана Андреевича Зусова выступить в роли свидетеля на нашей свадьбе.
— Ах, вот так... — Барановский взглянул на Инну, пристально, с интересом. — Э-э-э... Это правда, Инесса Александровна? Вы выходите замуж за господина Сергача и согласны, чтобы ваша свадьба проходила под... э-э-э... под патронажем господина Зусова?
— Да... — тихо ответила Инна, не удостоив Барановского взглядом. Инна смотрела на Игната. И он смотрел на нее. Глаза в глаза.
— Да, я выйду за него замуж. Игнат — второй настоящий мужчина из всех, кого мне доводилось встречать...
— А кто первый? — спросил Игнат.
— Отец, мой папа.
— Раз... э-э-э... раз вы жених и невеста... э-э-э... желаю счастья, молодые люди. Э-э-э... да! Вы слышали новость? Николай Васильевич Самохин сегодня рано утром повесился в тюремной камере. Разорвал рубашку, сплел удавку и свел счеты с жизнью. Он так ничего и не сказал следователям. Есть версия, что Самохина задушили сокамерники, но она недоказуема... Э-э-э... Все, пожалуй... Прощайте, молодые люди, кланяйтесь от меня Иван Андреичу.
Барановский и его сопровождающие ушли. Хлопнула железная дверь в квартиру. Стих топот ног по лестничным ступенькам. А Инна и Игнат продолжали сидеть — он на постели, она в кресле — и молча смотреть друг другу в глаза.
Первой нарушила молчание Инна:
— Ты поспешил, Игнат Сергач. Получается, что и я как бы под крышей Зусова. Ты понимаешь, что мы теперь зависим от Зусова?
— Не беспокойся, это ненадолго, не на всю жизнь. Зусов скоро уедет к себе в провинцию, но, по понятиям, Барановский и после его отъезда нас не тронет.
— Ты сказал «ненадолго»? Что ты имеешь в виду?
— Зусова, Ивана Андреевича. А с тобой... с тобой, я надеюсь, мы навсегда, если... Если ты сказала правду, если ты на самом деле не против...
— Дурачок! В чем-то ты умный, а в чем-то дурачок... Я не против. Я очень даже за!
— Тогда иди ко мне! Скорее!
— Ты уверен? Раненный, с разбитым носом...
— Уверен! Иди же ко мне. Быстрее!
— Иду!
Назад: 13. Пятница, вечер
Дальше: Вместо эпилога