Глава 17
Иоста мы похоронили на берегу. Не любил он море, и я решил не отдавать его волнам. Оплатил обряд, место на кладбище и приличествующий уход за могилкой на долгое время вперед. Сам же на погребении не присутствовал, но ничего: мне кажется, я в Кале появляюсь не последний раз, будет возможность еще проведать. Тяжело… Да, я пролил уже немало кровушки, свыкся со смертью, утаскивающей из-под носа моих друзей, но Иост… Тяжело мне…
– Монсьор…
Я оторвался от созерцания почти черной воды и обернулся.
Клаус. Мальчишка как-то резко повзрослел после смерти Иоста. Нет, видом он и был детина детиной, я сейчас говорю о внутренней составляющей. Изменился он очень разительно – из буйного, смешливого оболтуса превратился в серьезного рассудительного мужчину. Да, смерть друзей накладывает разный отпечаток…
– Что, Клаус?
– Монсьор, а что такое честь?
– Честь? – Я слегка задумался. – Это очень сложное и одновременно простое понятие.
– Для меня было раньше все просто… – Клаус с сомнением покачал головой. – А сейчас… сейчас, даже не знаю.
– Подай вина… – Я присел в кресло, поставил бокал под рубиновый ручеек, лившийся из бутыли, и показал мальчишке на стул напротив. – Скажи, много ли чести в том, что Иост с презрением оттолкнул своего убийцу?
– Не знаю. – Паренек потупился. – Он… он указал смерду его место… вроде… но…
– Говори.
– Но, с другой стороны, этот его поступок привел к его же глупой смерти. Так, монсьор?
– Так. Продолжай.
– Получается, в поступке чести нет. – Клаус недоуменно провел ладонью по лбу. – Я начинаю понимать, но…
– Честь – это твое внутреннее достоинство, честь – это поступки и действия, позволяющие уважать самого себя. Честь, в конце концов, – это верность своим личным приоритетам. Приоритетам, которые надо тщательно выбирать. Думаешь, меня не коробило скверное лицедейство? Да я готов был самого себя кинжалом за подобное унижение проткнуть, но понимал, что надо в первую очередь выполнить поручение государя. Умей, мальчик, расставлять приоритеты. Иногда, бывает, нет урону чести даже в постыдном бегстве… Ладно, думаю, у нас будет еще возможность обсудить все эти понятия. А пока прервемся…
– Монсьор, обер-кок испрашивает разрешения подавать ужин. – Передо мной нарисовалась неразлучная парочка пажей.
– Здесь, на мостике, пускай сервируют… – великодушно разрешил я и невольно втянул в себя дразнящий аромат жареной рыбы. – Да… стоп, сорванцы. Отвечайте на мой вопрос: что такое честь?
– Наша честь состоит в верности вам! – хором выпалили мальчики. – А все остальное не важно.
– Вот как… Хорошо, свободны, – удовлетворился я ответом и повернулся к Клаусу: – Слышал?
Парень дождался, пока пажи скрылись из виду, и с возмущением выпалил:
– Да они нас подслушивали, я сам видел!
– Вот же шельмецы! Выдрать бы их…
– Не надо, монсьор, – смутился Клаус. – На самом деле славные мальчишки.
– Не буду. Пока свободен, но никуда не теряйся, поужинаешь со мной.
– Как прикажете, монсьор…
Подошел к борту и оперся на него. Стоим… стали на стоянку переждать ночь. В темное время суток никто еще не ходит в море. И долго еще ходить не будет. Чревато, знаете ли. Особенно в Па-де-Кале. Пакостный пролив – мель на мели и мелью погоняет. Да нам особенно и торопиться некуда. Завтра поутру снимемся с якоря и к обеду прибудем в Дьепп, а это уже Нормандия. Нормандия… Паукова вотчина – полноправный домен Франции. Был здесь в свое время такой герцог Карл II Беррийский, на одну руку с моим папенькой мылил против Луи в Лиге общественного блага. Но совсем недавно скоропостижно помер – от разных жизненных и любовных излишеств. Или притравили болезного? Хотя справедливости ради скажу: Нормандию Паук еще до его смерти отжал. Вот же сука… Короче, в этих водах надо быть начеку. До сих пор из головы потопленный корапь не идет. Нас ждал? А вот хрен его знает. Следовательно, в Дьеппе опять придется лицедействовать. Но уже самому. Артист, ёптыть…
На палубе матросики уже собрались поартельно и заслали на камбуз своих выборных, которые поочередно стали появляться с деревянными корытцами, полными жареной трески и ржаного хлеба. Боцман под одобрительный гул вышиб пробку из бочки с вином и ловко вставил вместо нее кран. Это я сегодня команде винца пожаловал, в качестве своей милости, а так, повседневно, они довольствуются полуковшом пива на ужин.
На мостике с впечатляющей быстротой сервировали стол. На нем появилось внушительное блюдо с горой печенного на углях палтуса, белый хлеб, сыры, какие-то салаты и пучки зелени. Ну и винишко, конечно. Я без основательного запаса оного и с места не сдвинусь. Хотя и не злоупотребляю.
– Господин шаутбенахт… – Обер-кок наполнил мне бокал вином и склонился в поклоне.
Я внутренне улыбнулся при виде своего повара. Просто умиляет его настороженно-испуганный взгляд при виде того, как я снимаю пробу. Всегда одно и то же. Хотя еще не было такого случая, чтобы я забраковал его стряпню. Петер ван Риис ушел со службы после памятной битвы при Нейсе и остался в замке, но, узнав, что за время его отсутствия какая-то сволочь попыталась меня отравить, воспылал праведным гневом и заявил, что теперь ни на шаг от меня не отойдет. И на время морской прогулки по собственному желанию переквалифицировался из обер-повара в обер-кока. Даже завел моду косынку на голову совсем по-пиратски повязывать. Ну и, конечно, прибрал под себя должность судового обер-баталера. Вообще, на «Виктории» оказалось много моей старой гвардии. Самуил возжелал приобщиться к морской жизни и по праву занял должность судового врача. Бывший отрядный профос Виллем Аскенс переквалифицировался в судового кузнеца и плотника; ну и, конечно, не обошлось без бывшего отрядного, а ныне судового капеллана Бромеля. Матерые человечищи, доволен я ими. Ой… что-то я совсем задумался – Петер уже заждался, надо пробовать, а то обидится…
Выбрал румяный кусочек рыбы, попробовал, запил вином и после паузы кивнул:
– Как всегда, отлично, Петер. Отдавай команду на прием пищи.
Кок с вспыхнувшей от похвалы рожей немедленно гаркнул:
– Господин шаутбенахт приказывает ужинать!!!
Я встал, поднял бокал и тоже гаркнул:
– Ваше здоровье, молодцы!
– Ур-р-ра!!! – отозвалась дружным ревом команда. – Да здравствует господин…
Слишком театрально? Да, согласен. Но очень пользительны подобные сцены в деле сплочения команды и воспитания верности. Не забываем – пятнадцатый век на дворе. Народишко все правильно воспринимает и раз за разом убеждается – господин милостив и справедлив. А буде случится по морде получить или под линьки́ попасть, так то ради дела и как бы не считается на фоне господских милостей…
Ужин прошел великолепно. Вкуснейшая еда, отличное вино, да и погода радует. К вечеру ветер почти утих, облака исчезли, явив небо, покрытое мириадами сверкающих звезд. Едва слышный шелест волн, легкий скрип переборок, потрескивание канатов. Даже мерзкий ор бакланов идет в кассу, составляя общую картину благолепия. Или я просто люблю море? Скорее всего так…
После ужина, немного разминаясь, помахал тальваром, потом помылся и стал заниматься прогрессорством. А именно – чертить схему опреснительной установки. Сами знаете: без воды, оно того – ни туды и ни сюды. А если вознамерюсь на себя примерить славу Колумба и Магеллана – тем более. Конструкция простая, обычный самогонный аппарат; ну… с легкими отличиями. А если…
Отпил сидра и, довольный пришедшей в голову мыслью, изобразил большую равновогнутую линзу. Вот так. Солнышко для нас поработает. Вполне можно будет в походах и пищу готовить. Опять же меньше на борт дров и угля брать. Серебра, конечно, не меньше пары фунтов на серебрение уйдет, но дело того стоит. Черт… еще баки серебрёные собирался устроить… Эх, денежки-денежки – вроде никакой нужды не ощущаю, но монета уходит с просто жуткой скоростью.
Опять же шебеку перестраивать. Вроде всем хороша: отличная скорость, великолепная маневренность да и вместительность неплохая, но остойчивость – вообще никакая. Осадка маленькая, что при хорошем шторме может еще как аукнуться. А надеяться, что его не будет, – глупость первостатейная. Будет шторм, обязательно будет. Но есть у меня по этому поводу мысли: в свое время была такая конструкция под названием «карибская шебека». Можно попробовать воплотить в жизнь. Так…
Исчеркал целую стопку бумаги и решил почивать. Время-то далеко за полночь…
Снился мне какой-то очень смутно знакомый горбун. Пожилой мужик – лет пятидесяти. Чернявый, носатый и коренастый. Кланялся в ноги и куда-то тащил за руку. Вот только куда, я так и не понял – сон был начисто лишен звукового сопровождения. Немое кино, ёптыть. И куда мы с ним пришли, я тоже так и не досмотрел, ибо проснулся по нужде. Натянул штаны, башмаки и потопал на палубу.
Глянул по сторонам. В свете масляных ламп просматривалась вахтенная смена. Парочка матросиков из абордажной команды байки травит возле грот-мачты, а еще парочка по юту слоняется. Нормально: бдительность – наше всё. Подошел к борту оправиться и распустил завязку штанов. Ну-ка…
Вдруг рядом с легким стуком на фальшборт легли два замотанных в тряпки крюка. И почти сразу над бортом показалась чья-то рожа в древнем нормандском шлеме.
Етить твою!!! Я сначала отшатнулся, а потом, придя в себя, двинул со всех сил кулаком в бородатую рожу. Мужик с приглушенным воплем улетел вниз, а я, ревя как паровоз, помчался в каюту за оружием. Млять!!! Да меня на абордаж берут!!!
Черт, черт!!! Прихватил тальвар, в левую руку пистоль, вывалился на палубу и сразу выпалил в здоровенного мужика с алебардой, припиравшего люк в трюм большим поленом.
Колесцовый замок вжикнул, выбивая из кристалла пирита сноп искр. Вспыхнула пороховая затравка, через мгновение грохнул выстрел – и алебардист с грохотом рухнул на палубу. То-то же…
– Тревога, мать вашу!!! Тревога!!! – заорал, надсаживаясь, и срубил кинувшегося ко мне копейщика.
На палубе завертелась отчаянная суматоха: совсем врасплох нас застать у нападающих не получилось – многие матросы спали наверху и теперь отчаянно сопротивлялись, вооруженные чем попало. Ох ты ж, млять! Да сколько же вас!!!
Гулко бахнула за спиной аркебуза, а за ней сразу – пистоль. Двоих нападающих снесло за борт, а один, скрючившись и завывая, как волк, шлепнулся на палубу. Оглядываться я не стал – знаю, это Клаус из огнестрела палит. Молодец пацан – не теряется.
Приметил Веренвена и Андерсена, отчаянно отмахивающихся мечами возле грот-мачты, и стал пробиваться к ним.
Раз – чья-то рука с тесаком в ореоле кровавых брызг взлетела в воздух. Два – кривой клинок сабли наискось пробороздил толстую грязную морду. Три – сбил наконечник копья в сторону и снес бородатую башку в мисюрке с покатых плеч. Ах ты, су-ука!!! Поскользнулся на мокрых от крови досках и покатился кубарем по палубе. Взвыл от резанувшей плечо боли, но умудрился встать на ноги…
– О-го-го!!! – На палубе появился кок и, размахивая здоровенной вымбовкой, сразу очистил место вокруг себя. За ним, ревя как быки, выскочили Аскенс с Бромелем, ведя за собой абордажников в полном вооружении. Нападающих мгновенно смяли, оттеснили к борту, затем разбили на две кучки… Уже одну… Ф-фух… вроде справились…
– Оружие на палубу, мать вашу!!! – заревел я. – Сейчас, к дьяволу, перестреляем!!!
Видя нерешительность в исполнении приказа, махнул рукой. С надстройки бухнула аркебуза и защелкали арбалеты. Вопли боли, предсмертные хрипы – здоровенный детина, затянутый в хауберк – как я понял, главарь, – прикрылся щитом и угрюмо проревел:
– Какие гарантии?!
– Хрен тебе, а не гарантии! – Я увидел на палубе распростертое тело старика Адриса и, ощущая дикую ненависть, приказал: – Валите их всех!!!
Сопротивления почти не последовало. Да и какое сопротивление? Нападающих даже в самом начале было гораздо меньше, чем нас, а теперь их и вовсе десятая часть осталась. Да и вооружены они черт знает чем. Даже не знаю, на что рассчитывали, идиоты? Хотя да… могло у них и получиться, не иначе добрый ангел понес меня по нужде среди ночи.
Наших погибло четыре человека, да пятерых здорово порубили. Да еще с десяток малость порезанных. Но Самуил обещается всех на ноги поставить. Суки… папашу Тильгаута на тот свет отправили. Перевешаю ублюдков!!! Ай!!!
– Да осторожно ты! – зашипел я. – Коновал хренов!!!
– Ну чего так вопить? – Самуил ловко обрабатывал порез у меня на плече. – Делов-то…
– Поговори мне еще!.. Вина дайте, остолопы…
– Вот он. – К моим ногам кинули связанного по рукам и ногам главаря нападавших.
– Кто такой? – Я в упор глянул на заросшего курчавой бородой мужика. – Молчишь? Отрубите ему правую руку.
– Эскюэ… эскюэ Викто́р де Буж… – буркнул пленник, опасливо посматривая на кока, поигрывающего секирой. – Может, договоримся о выкупе?
– Выкупе? – Я задумался.
Благородных кровей, сволочь. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего – обычное дело среди дворянских нищебродов. Сколотил шайку из дворни и разбойничает, грабя останавливающиеся на ночлег суда. Да и просто разбойничает. Типа по понятиям ему. Сволочь… Выкуп, говоришь?
– Утопите его. К ногам привяжите ядро – и в воду. А остальных пленных удавить… – Я встал и пошел к борту. – Выполнять…
– Как именно удавить, господин шаутбенахт? – потирая руки, поинтересовался Аскенс. – Можно повесить, а можно и удавить. Разные, значица, это методы…
– Просто удавить.
– Да как ты смеешь!.. – раздался позади сдавленный вопль.
– Да пошел ты… – не оборачиваясь, ответил ему.
А что? Некогда мне с выкупами разбираться. Да и что с него, голодранца, возьмешь? Не от хорошей жизни разбойничать повадился. Я прислушался к себе, пытаясь найти хоть чуточку сострадания…
Не-а, отсутствует; да и нет в моих действиях беспредела: заслужил – получи сполна. Некогда церемонии разводить. Конечно, совсем не помешает красного петуха ему в поместье пустить да народишко в назидание перевешать поголовно. И замок к епеням подорвать. Но некогда мне. Светает уже – надо путь продолжать.
Дельфины, что ли? Я разглядел в воде стремительные тени. Точно, дельфины!!! Ах вы, красавцы! Ужо покормят вас сейчас. Или вы человечину не пользуете? Черт, забыл совсем…
– Вахтенных сюда. Просрали всё! Утоплю сук…
– Дык нетути уже их, – развел руками Веренвен, – порублены все…
– Ну и ладно…
