Глава 22

   Когда Корнуолл постучал, дверь открыла сама ведьма.

  — Ай,— проговорила она, обращаясь к Мэри,— так ты вернулась. Я всегда знала, что так оно и будет. С того момента, когда я вывела тебя на ту тропинку, похлопала на прощанье по попке и велела идти, я знала, что ты вернешься к нам. Да, я велела тебе идти, и ты пошла и ни разу не оглянулась, но меня трудно одурачить. Я знала, что ты вернешься, когда немного подрастешь, ибо в тебе было что-то колдовское, ты не годилась для мира людей. Нет, бабушку тебе было не одурачить...

  — Мне было всего три года,— сказала Мэри,— быть может, даже меньше. И потом, вы не моя бабушка и никогда ею не были. Я вижу вас впервые в жизни.

   — Ты была слишком маленькой, чтобы запомнить мое лицо. Я бы с радостью оставила тебя, но времена были суровые и беспокойные, и я решила услать тебя подальше из волшебной страны, хотя сердце мое разрывалось от горя. Я ведь любила тебя, девочка.

  — Это все ложь,— бросила Мэри Корнуоллу.— Я ее не помню. Она не моя бабушка. Она не...

   — Но я же вывела тебя на тропинку в Пограничье, да, взяла тебя за ручку, и мы с тобой пошли, пошли вместе. Я хромала, потому что у меня как раз воспалился сустав, а ты бежала вприпрыжку и весело щебетала.

  — Я не могла щебетать,— возразила Мэри,— потому что никогда не была щебетуньей.

   Дом выглядел точь-в-точь таким, каким его описывала Мэри: старинное, ветхое строение на вершине холма, у подножия которого текла река. Через реку был переброшен каменный мост. Возле дома росло несколько березок, ниже по холму тянулась изгородь из сирени, весьма странная, поскольку ограждала неизвестно что. За изгородью лежала груда камней. Почва за рекой была заболоченной.

   Товарищи ждали Корнуолла с Мэри у каменного моста.

  — Ты всегда была упрямым ребенком,— гнула свое ведьма.— Вечно изводила всех разными выходками, хотя в том, пожалуй, твоей вины нет, так ведут себя все дети. Но ты замучила бедного людоеда, он не знал, куда ему от тебя деваться, и никак не мог заснуть, потому что ты забрасывала его камнями, палками и комьями земли. Наверно, ты удивишься, но он вспоминает тебя гораздо теплее, чем ты того заслуживаешь. Когда он услышал, что ты направляешься сюда, то сказал, что надеется встретиться с тобой. Разумеется, ты понимаешь, что людоеду не пристало ходить в гости к людям. Если захочешь повидаться с ним, тебе придется навестить его самой.

  — Я помню людоеда,— сказала Мэри,— помню, как мы швыряли всякую ерунду в его берлогу. Сдается мне, я ни разу не видела его. Впрочем, вполне возможно, что я ошибаюсь. Я часто думала о нем и гадала порой, существует ли он на самом деле. Люди говорили, что да, но ведь я его не видела.

  — Существует, существует,— уверила девушку ведьма.— Он такой милый! Ой, простите меня, я так обрадовалась твоему приходу, деточка, что позабыла о вежливости. Держу вас на пороге, вместо того чтобы напоить чаем! И даже не поприветствовала молодого человека, который тебя сопровождает. Я не знаю, кто вы такой,— прибавила она, повернувшись к Корнуоллу,— но молва о вас и ваших спутниках разнеслась по всему Пустынному Краю. И о тебе тоже, красавица. Но что-то я не вижу при тебе единорожьего рога. Только не говори, что ты его потеряла!

  — Нет, я его не потеряла,— ответила Мэри.— Однако его очень неудобно нести. Он мне мешал, и я оставила его у наших товарищей, которые ждут нас внизу.

  — Ну и хорошо,— откликнулась ведьма.— Потом погляжу. Знаешь, когда я услышала про этот рог, мне так захотелось на него посмотреть! Ты мне его покажешь?

  — Конечно, покажу,— сказала Мэри.

  — Никогда не видела единорожьего рога,— хихикнула старуха,— да что там говорить, мне и единорог-то не попадался на глаза. Даже в Пустынном Краю их встречаешь не на каждом шагу. Но проходите, проходите, садитесь, сейчас попьем чайку. Вы да я, втроем, сдается мне, втроем будет лучше всего. А тем, кто вас ждет у моста, я пошлю корзинку печенья, того самого, деточка, которое тебе всегда нравилось, с тмином.

   Ведьма распахнула дверь настежь и жестом пригласила их войти. В прихожей было темно и пахло сыростью. Мэри остановилась.

  — Что-то изменилось — проговорила она.— Я помню дом другим, полным света и веселья.

  — Твое воображение обманывает тебя,— заявила ведьма,— Ты никогда не умела обуздывать его. Ты придумывала игры, в которые потом играла с этим глупым троллем и бестолковым брауни,— Она снова хихикнула,— Ты могла подговорить их на что угодно. Они терпеть не могли лепить «куличики», но ты просила — и они лепили. Они до смерти боялись людоеда, но когда ты принималась швырять камни в его берлогу — они присоединялись к тебе. Ты называешь ведьмой мета, больную, скрюченную старуху, а на самом деле ведьма-то — ты, и гораздо больше моего.

  — Ну-ка,— произнес Корнуолл, кладя ладонь на рукоять меча,— не смей называть миледи ведьмой.

   Старая карга тронула его за рукав костлявой рукой:

  — Не гневайтесь, добрый сэр. Женщине всегда приятно услышать, что она — ведьма.

  Корнуолл нехотя отпустил рукоять.

  — Выбирай выражения,— посоветовал он ворчливо.

  Ведьма оскалила в ухмылке щербатый рот и повела гостей по темному, сырому и затхлому коридору. Тот упирался в крошечную комнатку с полом, покрытым вылинявшим ковром. У одной стены находился камин, весь черный от многолетней сажи и копоти. Солнечный свет, проникавший в комнатку через большие окна, подчеркивал скудость обстановки. На узкой полке под подоконником выстроились в ряд чахлые комнатные растения. Убогости прочей мебели разительно не соответствовал украшенный вычурной резьбой стол, стоявший посреди помещения. Он был застлан скатертью, на которой посверкивал серебряный чайный сервиз. Ведьма указала гостям на стулья, а сама села поближе к чайнику, из носика которого вовсю валил пар.

  — Теперь мы можем поговорить,— сказала она, беря кружку,— о былом, о том, что переменилось, и о том, что вы здесь делаете.

  — Я хотела бы узнать о своих родителях,— промолвила Мэри.— Я ничего о них не знаю: кто они, как попали сюда, что с ними сталось?

  — Они были хорошими людьми,— отозвалась ведьма,— но очень, очень странными, не похожими на других. Они не смотрели свысока на обитателей Пустынного Края, не таили ни на кого зла и обладали даром понимания. Они разговаривали с каждым встречным. А вопросы, которые они задавали... Ох уж эти мне вопросы! Я никак не могла сообразить, что привело их сюда. Они не занимались никаким делом. Когда я спросила их напрямик, они сказали, что приехали отдохнуть. Поверила я им, как же! Разве такие люди, как они, приезжают отдохнуть в этакую глушь? Да и то, что же это за отдых на целый год? Представляете, целый год они ничего не делали, так, бродили себе по округе и мило беседовали с теми, кто попадался им навстречу. Я помню, деточка, как они пришли сюда, по дороге и через мост, а ты семенила между ними, и они держали тебя за руки, как будто ты не могла обойтись без них, а ведь ты не нуждалась ни в чьей помощи, да, и тогда, и потом. Какие же они были смелые и глупые: расхаживали по Пустынному Краю как у себя дома, да еще с ребенком, совсем крохой,— ни дать ни взять семейство на прогулке. Если бы кто-нибудь замыслил причинить им зло, само их простодушие и доверчивость остановили бы злодея. Я помню, как они постучались в дверь этого дома и спросили, нельзя ли им тут поселиться. А сердце у меня доброе, всегда было доброе, и я никому не могла и не могу отказывать...

  — Знаете,— перебила Мэри,— по-моему, вы лжете. Я не верю, что этот дом принадлежит вам. Я не верю, что мои родители были вашими гостями. Однако, судя по всему, правды мне от вас не добиться.

  — Деточка,— воскликнула ведьма,— ты не услышала ничего, кроме правды! С какой стати мне тебе врать?

  — Давайте не будем ссориться,— вмешался Корнуолл,— Скажите, что сталось с родителями Мэри?

  — Они ушли на Выжженную Равнину,— ответила ведьма.— Чего их туда потянуло, я не знаю. Они меня в свои тайны не посвящали. Да, оставили мне своего ребенка и ушли на Выжженную Равнину, и с тех пор о них ни слуху ни духу.

  — Значит, именно тогда вы, если это были вы, вывели Мэри на тропинку в Пограничье?

  — Ну да, ну да. Я боялась за нее. Пошли скверные слухи.

  — Какие?

  — Не помню.

  — Видите, Марк,— проговорила Мэри,— она лжет.

  — Разумеется,— согласился Корнуолл,— но нам надо выяснить, сколько в ее словах правды и присутствует ли она там вообще.

  — Подумать только, до чего я дожила,— пробормотала ведьма, делая вид, будто вытирает слезы.— Сидят за моим столом, пьют мой чай и обзывают меня лгуньей!

  — А бумаги не сохранились? — спросила Мэри,— Документы? Или письма?

  — Между прочим,— ответила ведьма, — тот же самый вопрос задавал мне другой человек, мужчина по фамилии Джонс. Я сказала ему, что ничего такого не знаю. Я же не любительница совать нос не в свое дело. Меня можно упрекнуть в чем угодно, только не в излишнем любопытстве. Я сказала ему, что на втором этаже, глядишь, что-нибудь да завалялось. С моей-то поясницей по лесенкам не налазаешься. Ну да, ну да, что стоит ведьме оседлать помело и полететь куда вздумается! Но вы, люди, существа бестолковые, вам невдомек, что существуют правила...

  — А Джонс поднимался наверх?

   — Как же, как же, поднимался, а когда вернулся, пробурчал, что ничего не нашел, но глазенки у него так и бегали. То ли врал, то ли нет. Я спросила его...

   Входная дверь распахнулась, послышался топот ног, и в комнатку ворвался Джиб.

  — Марк,— выдохнул он,— у нас неприятности! Прибежал Бекетт!

  — Бекетт! — Корнуолл вскочил.— А адские псы?

  — Он удрал от них,— проговорил Джиб.

  — Немыслимо! — воскликнул Корнуолл.— Как он мог от них удрать? Где он?

  — У моста,— отозвался Джиб.— Он прибежал к нам в чем мать родила. Бромли одолжил ему полотенце...

  Кто-то с силой хлопнул дверью. Мгновение спустя в комнате появился Плакси.

  — Это ловушка! — крикнул он.— Нельзя, чтобы он оставался с нами! Псы нарочно дали ему сбежать. Выходит, что мы спрятали его, и теперь они заявятся сюда всем скопом...

   — Фью! — присвистнула ведьма.— Надо же, испугался каких-то щенков. Ну-ка, где мое помело? Я им покажу, как болтаться возле моего дома!

  — Мы не можем прогнать его,— сказал Корнуолл,— особенно после того, чему были свидетелями вчера. Он вправе просить у нас помощи. В конце концов, какой ни есть, он все-таки христианин,— В сопровождении остальных он направился к дверям.

   Снаружи их глазам предстало удивительное зрелище. По дороге к дому брела диковинная процессия. Впереди всех, с полотенцем вокруг чресел, плелся Бекетг. За ним шагал Хэл, который держал в руках лук. Тетива лука была наброшена на шею Бекетта и захлестывала ее петлей так, что затягивалась, стоило Хэлу качнуть лук в ту или иную сторону. Следом за Хэлом шествовал Оливер, а за ним — разношерстная компания троллей, брауни, гномов и фей. Хэл ткнул пальцем себе за спину.

   — Нате вам, пожалуйста,— произнес он, не сводя глаз с Бекетта.

   Корнуолл взглянул в указанном направлении. На лысой вершине холма за рекой сидели рядком адские псы. На мордах их застыло отсутствующее выражение. Они просто сидели и чего-то, по всей видимости, ждали. По склону холма к мосту спускался великан, самый настоящий и весьма неопрятный на вид. Корнуолл прикинул, что росту в нем добрых двенадцать футов. По сравнению с телом голова великана была на удивление маленькой, не больше, а может, даже меньше головы обыкновенного человека. Великанье тело, пускай крупное, вовсе не производило впечатления чего-то внушительного; оно было жирным и дряблым. Великан был одет в короткий килт и рубашку с помочами. Двигался он медленно и неуклюже, земля проседала под его ногами. Руки его безвольно свисали вдоль тела, именно свисали, а не двигались, как у людей, в такт шагам. Корнуолл сбежал по ступенькам крыльца и устремился вниз.

   — Стереги Бекетта,— велел он Хэлу,— а с остальным я разберусь.

  Великан остановился в двух шагах от моста, широко расставил ноги и заговорил. Его зычный голос раскатился над рекой подобно грому.

  — Меня послали адские псы. Я обращаюсь ко всем, кого не должно здесь быть. Я предупреждаю вас. Возвращайтесь туда, откуда пришли, но сначала выдайте того, кто укрылся у вас.

  Он замолчал, по-видимому ожидая ответа.

   Корнуолл услышал позади себя шум и резко обернулся. Бекетт каким-то образом улизнул от Хэла и теперь бежал по склону в направлении груды камней. На шее у него болтался лук. Он мчался как одержимый, за ним несся Хэл, а следом бежали, улюлюкая, все остальные. Внезапно Бекетт споткнулся и как сквозь землю провалился. Он исчез; земля как будто разверзлась и поглотила его. Ковылявшая по дороге ведьма пронзительно взвизгнула.

  — Он угодил в берлогу людоеда! — крикнула она.— Ну все, ему несдобровать, да и нам тоже!

   — Отвечайте! — гаркнул великан,— Мне надоело ждать!

  — Мы паломники,— отозвался Корнуолл, поворачиваясь к нему,— никому не угрожаем и никого не трогаем. Мы ищем Древних.

  — Древних? — Великан расхохотался.— Да если вы найдете их, они живо отправят вас под топор. Вы, верно, спятили, раз ищете Древних. И потом, никому не позволено ступать на Выжженную Равнину, понятно? Вы дошли до Дома Ведьмы, и хватит с вас. Дальше вы не пройдете. Отдайте пленника и поворачивайте обратно! Тогда мы вас пощадим и проводим до Пограничья. Это я вам обещаю.

  — Мы отказываемся. Мы зашли слишком далеко, чтобы поджимать хвосты и улепетывать без оглядки. И пленника мы тоже не выдадим: вы его достаточно помучили. Теперь наша очередь разбираться с ним.

  — Будь по-вашему,— рявкнул великан.— Ваша кровь будет на вашей же совести.

   — А зачем ее проливать? Во имя чего? Пропустите нас, и все. Мы найдем Древних, поговорим с ними и возвратимся в свои земли.

  — А пленник? Ему предстоит пробежать еще много миль, он еще не откричал свое. Ему суждено погибнуть, но не скоро. Он осквернил священную землю Пустынного Края. Когда-то, сэр книжник, это означало бы войну без пощады. Но годы сказываются, мы становимся терпимее и сговорчивее. Радуйтесь, что мы такие, и отдайте нам нашу игрушку.

   — Только если вы сразу убьете его. Пускай он погибнет ужасной смертью, но сразу.

  — С какой стати? Нам редко удается развлечься, так что мы вынуждены довольствоваться тем, что нам выпадает. Или ты думаешь иначе?

  — Человек не игрушка.

  — Учти,— пригрозил великан,— ты рискуешь оказаться на его месте.

  — Это мы еще посмотрим,— откликнулся Корнуолл.

  — Значит, ты отказываешься выдать его?

  — Да, отказываюсь.

  Великан неуклюже развернулся и полез обратно на холм. Адские псы на вершине по-прежнему пребывали в неподвижности. За спиной у Корнуолла вновь послышался шум. Книжник обернулся. Тролли, гоблины и прочие существа разбегались во все стороны; из-под груды валунов показалось нечто невообразимое в своей отвратительности.

  — Я же говорила! — завопила ведьма, стуча по земле помелом.— Я же говорила. Ну, теперь держитесь!

  «Нечто» оказалось жабоподобным верзилой с огромными, словно плошки, глазами. Изо рта у него торчали острые клыки. Его кожу покрывала какая-то желеобразная субстанция, стекавшая каплями на землю при каждом шаге. «Великан,— подумал Корнуолл,— тот самый великан-людоед, про которого рассказывала ведьма».

  Людоед выбрался из норы и принялся что-то вытаскивать оттуда. Присмотревшись, Корнуолл различил скорчившегося в отверстии Бекетта. Людоед рванул его на себя, и Бекетт вылетел из норы, как пробка из бутылки. На шее у него все еще болтался лук Хэла. Людоед отшвырнул его в сторону.

  — Вы что, совсем стыд потеряли? — гаркнул он, не обращаясь ни к кому в отдельности,— Или вам законы не писаны? Падают тут всякие, понимаешь, как снег на голову! Ну чего вы здесь столпились? Что, разрази вас гром, происходит?

  — Сэр людоед,— проговорил Корнуолл,— мы сожалеем, что потревожили ваш покой. Пожалуйста, простите нам нашу неловкость. Мы бы никогда не осмелились намеренно беспокоить вас...

  — Такого со мной не случалось,— заявил людоед,— Местные себе таких шуточек не позволяют, выходит, этот тип — чужестранец. Правда, давным-давно была тут одна малявка, что кидала в мою нору камни, сучья и тому подобную гадость. Не могу понять, как такое занятие может доставлять удовольствие.— Его взгляд остановился на Мэри,— Ба, если я не ошибаюсь, вот та самая малявка! Аты ничего, подросла.

  — Прочь! — воскликнула ведьма, замахиваясь на него помелом.— И не думай тронуть ее своими грязными лапами! Она была маленькой и несмышленой, и потом, плохого она тебе не сделала. Должен ведь соображать — на то и ребенок, чтобы играть! Радоваться надо, что она умела справляться со скукой, которая у нас тут царит.

  — Извините меня,— попросила Мэри,— Я никак не предполагала, что мы вам мешаем. Видите ли, мы притворялись, будто боимся вас, поэтому бросали в вашу нору пачки и камни — насколько я припоминаю, не такие уж и большие — и убегали.

  — Вы втроем,—буркнул людоед,— ты, шустрый брауни и чокнутый тролль Бромли. Впрочем, тролли все чокнутые. Вы думали, я ни о чем не догадываюсь, а я подсмеивался над вами. Ну-ка, ответь, ты можешь представить себе, что я умею над кем-то подсмеиваться?

  — Не знаю,— пробормотала Мэри.— Если бы знала, я бы, пожалуй, заглянула к вам в гости.

  — Теперь ты знаешь,— заметил людоед, усаживаясь на землю,— а насчет гостей — дело поправимое.— Он похлопал по траве рядом с собой,— Садись сюда.

  — Садись, садись.— Ведьма подтолкнула Мэри к людоеду.— Я сейчас принесу чайник.— Она заковыляла к дому.

   Корнуолл огляделся. Бекетт лежал на земле и не шевелился. На нем восседали Хэл с Джибом.

  — Что мы с ним сделаем? — спросил Хэл.

  — Вообще-то,— отозвался Корнуолл, — следовало бы отрубить ему голову. Или вернуть его псам, но это хуже.

  — Милосердия! — прохрипел Бекетт.— Как христианин христианина, я молю вас о милосердии. Вы не можете выдать своего брата во Христе орде язычников.

  — Христианин из вас никудышный,— сказал Корнуолл,— Я предпочел бы вашей компании общество десяти язычников. Вы приложили немало усилий, чтобы прикончить меня, поэтому жалости к вам я отнюдь не испытываю.

  — Я вовсе не пытался прикончить вас! — воскликнул Бекетт, кое-как принимая сидячее положение,— С какой стати? Я вижу вас впервые в жизни! Ради Христа, сэр...

  — Меня зовут Марк Корнуолл. Вы нанимали убийц, чтобы покончить со мной.

  — Вы хотели убить его из-за манускрипта, который он нашел в библиотеке университета в Вайалузинге! — крикнул Оливер, высовываясь из-под локтя Корнуолла.— И меня вы бы тоже убили, если бы смогли. Вам донес на него монах по имени Освальд, которого обнаружили утром на улице с перерезанным горлом!

   — Но это было так давно! — простонал Бекетт.— Я раскаялся...

  — Мы вам не верим,— произнес Корнуолл.— Выбирайте: псы или меч. Мерзавец вроде вас не имеет права жить.

  — Позволь мне,— попросил Джиб.— Не годится пачкать сталь твоего клинка кровью этакого отребья. Один удар топора...

   — Хватит болтать, — проговорила ведьма, дергая Корнуолла за рукав.— Я забираю его себе. Зачем понапрасну переводить добро? Только посмотрите, какой красавчик! Он мне нужен. Сколько холодных ночей я провела в одиночестве, и некому было согреть мою постель!

  Она наклонилась над Бекеттом и пощекотала его под подбородком. Глаза Бекетта остекленели.

  — Он не стоит того, чтобы о нем заботиться,— буркнул Оливер,— Помяни мое слово, он удерет при первой же возможности. К тому же псы...

  — Ха! — фыркнула ведьма.— Эти щенки не настолько глупы, чтобы связываться со мной. Пусть только попробуют! Я их так отхожу помелом, что вовек не забудут! И никуда он не денется: я наложу на него заклятие, и он не сможет убежать. Ай, миленочек, и повеселимся же мы с тобой! Погоди, вот заберешься ко мне под одеяло, я тебе покажу, как надо...

  — Выбирайте,— повторил Корнуолл,— Псы, меч или это...

  — Что значит «выбирайте»? — взвизгнула ведьма.— Я же сказала, что забираю его себе! — Она взмахнула руками, забубнила какую-то нелепицу, закружилась на месте, а потом приказала: — Отпустите его!

  Хэл с Джибом подчинились. Корнуолл отступил на шаг, Бекетт перевернулся на живот, встал на четвереньки и подполз к ведьме.

  — Как собака,— пробормотал пораженный Корнуолл.— Если бы не...

  — Какой хорошенький! — воскликнула ведьма.— Я ему нравлюсь! — Она нагнулась и погладила Бекетта по голове. Будь у того хвост, он, вероятно, завилял бы им от восторга.— Пойдем, дружочек.

  Она направилась к дому. Бекетт на четвереньках пополз за ней.

   Чаепитие тем временем было в самом разгаре. Ведьма, прежде чем заняться Бекеттом, принесла чайник, а добровольные помощники притащили к груде камней, под которыми находилась берлога людоеда, стол, накрыли его скатертью, расставили чашки и раздали печенье. Корнуолл осмотрелся. Неуклюжий великан и адские псы куда-то исчезли. Совершенно неожиданно все переменилось к лучшему. Осеннее солнышко заливало вершину холма своими лучами, снизу, от моста, доносилось журчание воды.

  — А где лошади? — спросил Корнуолл у Хэла.

  — Пасутся на лугу у реки, там полным-полно травы. С ними Плакси.

  Откуда ни возьмись возник Енот. Он ковылял на трех лапах, потому что в четвертой у него было печенье. Хэл подхватил зверька и посадил себе на колени. Устроившись поудобнее, Енот принялся грызть печенье.

  — Сдается мне, все кончено,— сказал Корнуолл.— Можно и отдохнуть.

  — Интересно,— проговорил Джиб,— как поведут себя псы, когда узнают, что Бекетт им не достался?

  — Мы разберемся с этим в свой черед,— отозвался Корнуолл.