Глава 8
В других обстоятельствах мне, наверное, понравилось бы путешествие на этом необычном воздушном корабле. Он имел форму огромной сигары, заполненной, видимо, каким-то газом. Снизу к сигаре была подвешена металлическая кабина, украшенная орнаментом из черепов и костей; лопасти огромного винта могли толкать летательный аппарат вперед и вверх. Вид из кабины, наверное, был бы восхитительным, если б ее создатели предусмотрели иллюминаторы в пассажирском отсеке, где на исключительно неудобных креслах из литой пластмассы сидели мы, новобранцы. Я блаженствовал – в призывном центре нам лишь один раз позволили присесть, и то лишь для того, чтобы сдать кровь. Пластмасса холодила тело сквозь тонкую фиолетовую ткань формы, пол под картонными подошвами, пришитыми прямо к штанинам, казался невероятно твердым. Единственный карман находился на груди; уложив в него мешок с личными вещами, каждый из нас стал похож на фиолетовое сумчатое животное, каких можно увидеть разве что в кошмаре. Я был подавлен. Но не я один. Все были подавлены.
– Я еще ни разу в жизни не покидал родного дома, – пожаловался рекрут справа от меня. Он всхлипнул и вытер мокрый нос рукавом.
– А я покидал! – тепло и бодро заявил я. Ни сердечности, ни радости я не испытывал, но надеялся, подняв настроение соседа, тем самым поднять свое.
– Кормят в армии паршиво, говорят, – упорно скулил мой соратник. – Никто на свете не умеет печь сепкукодж лучше, чем моя мамочка.
Пирог с луком? Ну и вкус у этого паренька!
– Забудь об этом, – весело посоветовал я. – Если в армии и пекут сепкукодж, то, наверное, паршиво. Не горюй, тебя ждут другие радости: свежий воздух, физические упражнения. К тому же солдатам позволено пить крепкие напитки и говорить непристойности о девушках.
Его оттопыренные уши заалели, как знамена.
– Не хочу я так говорить о девушках! А пить я уже пробовал. Мы с Джоджо однажды выпили пива за сараем, так нас потом рвало…
От продолжения этой интересной беседы меня спасло появление сержанта. Распахнув дверь из пилотского отсека, он взревел:
– А ну, встать, кретенодж! – и позаботился о том, чтобы все мы выполнили приказ, нажав кнопку механизма, убирающего сиденья. Только я успел вскочить на ноги, и мне одному пришлось выдержать всю силу испепеляющего сержантского взгляда.
– Ты что, самый умный?
– Никак нет, сэр! Я выполнял приказ, сэр! – Я подпрыгнул, грохнул пятками об пол и отдал честь – настолько энергично, что едва не выбил себе глаз. Сержант оскалил зубы, но тут меня заслонили поднявшиеся на ноги товарищи.
– Отставить болтовню! Руки по швам, ноги вместе, грудь вперед, живот назад, подбородок опустить, смотреть прямо и не дышать!
После секундной неразберихи образовались и застыли лиловые ряды. Сержант разглядывал нас с нескрываемым презрением.
– Кажется, кто-то все-таки дышит. Не дышать, покуда не разрешу! Первому, который посмеет вздохнуть, врежу в самое подходящее место!
В ответ – мертвая тишина. Вскоре то один, то другой новобранец стал пошатываться. Застонав, один упал в обморок. Я бесшумно дышал носом. Кто-то захрипел – не выдержал. Сержант тут же подскочил к нему, и самым подходящее место на теле новобранца оказалось солнечное сплетение. Взвизгнув, жертва рухнула на пол, а остальные стали хватать ртами живительный воздух.
– Это вам маленький урок, – процедил сквозь зубы сержант. – Поняли, что я имею в виду?
– Да, – тихонько пробормотал я. – Что ты – садомазохист.
– Что я – приказываю, а вы – исполняете, иначе пеняйте на себя.
В заключение этой неприятной сентенции у него перекосилось лицо, губы разжались, блеснули желтые клыки. Далеко не сразу я понял, что это означает улыбку.
– Садитесь, ребята, устраивайтесь поудобнее, – вдруг благодушно предложил он.
«Куда? – подумал я. – На голый пол? Кресла же убраны».
Сержант любовно похлопал себя по мешку сала, перетянутому ремнем.
– Меня зовут Клутц, строевой сержант Клутц. Но не вздумайте обращаться ко мне по имени – это привилегия старших по званию. Для вас я – сержант, сэр или мастер. Вы должны быть скромны, исполнительны, почтительны и покорны. Я не стану описывать наказания за несоблюдение этих требований, потому что недавно поел и не хочу портить себе пищеварение.
По шеренгам прокатился тихий стон при мысли о том, какие ужасы могут испортить пищеварение в этом чреве.
– Как правило, достаточно один раз наказать самого строптивого рекрута, чтобы сломить его дух. Но иногда его приходится наказывать во второй раз. В третий раз у нас никого не наказывают. Хотите знать, почему?
Налитые кровью глаза скользнули по нам, и мне захотелось забиться в угол.
– Поскольку вы слишком тупы, чтобы ответить на этот вопрос, я отвечу сам. В третий раз орущего, брыкающегося, зовущего мамочку рекрута запихивают в особую камеру. Там из него с шипением уходят девяносто девять целых, девяносто девять сотых процента влаги. Знаете, на что он становится похож? Хотите посмотреть?
Он полез в карман и достал крошечную фигурку обезвоженного рекрута. На лице бедняги навеки застыл невыразимый ужас. Солдаты застонали, наиболее слабые попадали без чувств. Сержант Клутц улыбнулся.
– Да, вот так в итоге выглядит непокорный. После казни его крошечное тельце какое-то время висит в казарме на доске объявлений, в назидание остальным, а потом вместе с игрушечной лопаткой, чтобы было чем выкопать могилку, его кладут в почтовый конверт и отсылают родным. Вопросы есть?
– Простите, сэр, – послышался дрожащий голос. – Скажите, процесс обезвоживания – мгновенный или… медленный и мучительный?
– Хороший вопрос. Ты уже пробыл один денек в армии, так неужели не догадываешься?
Снова – стоны и шум падения бесчувственных тел. Сержант одобрительно кивнул.
– Ладно. Сейчас я скажу, что вас ждет в ближайшем будущем. Мы летим в ЛНПС на ВБМ, то есть в лагерь начальной подготовки Слиммарко на военной базе Мортстерторо. Там вы постигнете основы солдатской науки. Некоторые из вас не выдержат начальной подготовки и будут похоронены со всеми воинскими почестями. Запомните это. Запомните и то, что обратного пути у вас нет. Вы станете образцовыми солдатами – или мертвецами. И поймете, что военная служба трудна, но справедлива. Вопросы есть?
– Что же в ней справедливого? – проблеял один из нас.
Сержант легонько пнул его в голову.
– А то, что у всех вас равные шансы… Или вы пройдете курс подготовки, или отправитесь на тот свет. А сейчас я открою вам один секрет. – Он наклонился и дохнул таким смрадом, что ближайшие новобранцы потеряли сознание. – Мне, братцы, на руку, чтобы вы покинули армию вперед ногами. На рекрутах, которые возвращаются домой в гробах или в инвалидных колясках, армия экономит кучу денег. Пусть уж лучше солдат умрет, не выдержав нагрузки, чем погибнет в бою, пройдя дорогостоящий курс обучения. Ну, что, поняли мы друг друга?
Если молчание – действительно знак согласия, то мы поняли Клутца.
– Вопросы есть? – повторил он.
Тишину нарушило урчание в моем животе. Сами собой из моего рта выскочили слова:
– Так точно, сэр. Когда мы будем есть?
– Крепкий у тебя желудок, рекрут, как я погляжу. Некоторых вон уже тошнит от армейской жизни.
– Просто я забочусь о воинском долге, сэр. Чтобы хорошо исполнять его, я должен быть сильным, а значит, много есть.
Поросячьи глазки уставились на меня – сержант обмозговывал мои слова. Наконец его подбородок утонул в складках жира на шее – это означало кивок.
– Ладно, раз ты сам вызвался, шагом марш на корму за пайками. Шевелись!
Я зашевелился. А на ходу думал. Плохая новость: я в армии, и мне это не нравится. Хорошая новость: мы направляемся на базу Марстерборо, где Бибз видела капитана Гарта – Зеннара, Зеннора или как там его. Он первый в списке моих врагов – но сейчас мне надо прорваться наверх в списках выживания. Гарт может подождать.
Я отворил дверь в крошечный отсек, где стояла одна-единственная коробка с надписью: «БОЕВЫЕ ПАЙКИ ЮКЕ». Но коробка оказалась подозрительно легкой. Неужели ее содержимым можно накормить такую ораву?
– Тащи сюда, кретин, нечего ее щупать! – зарычал сержант, и я поспешил обратно. Пайки ЮКЕ оказались серыми брикетами в пластмассовых стаканчиках. Мои товарищи мигом их расхватали.
– Такой брикет поддерживает жизнь в течение суток, – скрипучим голосом объяснил сержант. – В нем есть все витамины, минеральные вещества, протеин и селитра – все, что начальство считает необходимым для солдатского организма. Крышечка снимается путем надавливания ногтем большого пальца на желобок, помеченный надписью: «Надавить ногтем большого пальца». Поев, каждый из вас подойдет к стене, вот к этому крану, наберет в пластмассовый стакан воды. Пить надо быстро, через минуту после смачивания упаковка утратит жесткость. Напившись, вы аккуратно скатаете ее и будете хранить, как зеницу ока, потому что она превратится в контрацептивное средство, которым вы еще долго не сможете пользоваться, но которое обязаны иметь при себе. А теперь – приступить к приему пищи!
Я приступил, точнее, попытался. Твердостью брикет напоминал обожженную глину, значительно уступая ей вкусом. Последний кусок я выплюнул, не прожевав, и бросился к крану. Я успел дважды наполнить и осушить пластмассовый стакан, прежде чем он превратился в подобие ненадутого воздушного шарика. Вздохнув, я скатал его и сунул в карман.
Пока мы грызли пайки, в отсеке снова появились кресла. Я осторожно уселся на свое, ожидая, что оно снова провалится.
Мне не верилось, что удастся уснуть сидя, но мерзкая еда и предельная усталость сделали свое дело. Прежде чем закрыть глаза, я услышал собственный храп.
Обстоятельства пробуждения можно было предугадать: кресла снова ушли в пол, и я оказался среди кряхтящей и стонущей лиловой массы. Подгоняя нас окриками, сержант дождался, когда последний из нас поднимется и встанет в подобие строя.
– Поздравляю с первым днем новой жизни, – ухмыльнулся Клутц. Его слова были встречены жалобным нытьем.
В стене распахнулся люк, в салон ворвался холодный пыльный ветер. Едва переставляя ноги, мы спустились по трапу.
Зрелище оказалось не слишком впечатляющим. Одно бледно-розовое солнце пряталось за облаком пыли на горизонте, другого было не видать. Судя по разреженному холодному воздуху, база располагалась на возвышенности, возможно, на горном плато. Это гарантировало преобладающую летную погоду и максимум неудобств для возможного десанта противника. Вдали, заставив землю содрогнуться, стартовал звездолет, огонь его дюз горел ярче заходящего солнца. Сержант приказал нам построиться и заявил:
– Отныне каждый из вас будет носить военное имя, прежнее можете забыть навсегда. Военное имя состоит из прежнего с добавлением первых четырех цифр личного номера. Я читаю имя, названный проходит в казарму, садится на указанную койку и ждет дальнейших распоряжений. Гордо 7590 – койка номер один…
Я ждал, разглядывая унылую стену казармы, пока не услышал:
– Жак 5138.
Едва переставляя ноги, я прошел в дверь, над которой красовался лозунг: «ЧЕРЕЗ ЭТИ ДВЕРИ ПРОХОДЯТ ЛУЧШИЕ В МИРЕ СОЛДАТЫ». Кто кому тут морочит, как говорится, голову? Пол в казарме был каменный, его совсем недавно мыли. Стены – бетонные, чистые, тоже мокрые. Я поднял глаза к потолку – с него капало. Мне стало не по себе – не иначе кто-то из начальства помешан на влажной уборке помещений.
Койки в казарме были трехъярусные, и моя, разумеется, оказалась на самом верху. На ней лежал скатанный матрас.
– Добро пожаловать в новый дом, – с искренним радушием в голосе произнес сержант, когда мы все с неискренним вниманием обернулись к нему. – Запомните хорошенько, как лежат скатанные матрасы, потому что они должны так лежать постоянно, за исключением времени, отведенного на сон. А у нас не разоспитесь, не надейтесь. Свое личное имущество будете хранить в нишах под полом, они открываются и закрываются все одновременно вот этой кнопкой. – Он коснулся кнопки на поясе. Послышался скрежет, и в полу образовалось множество прямоугольных отверстий. Один неудачно стоявший рекрут с воплем рухнул в нишу.
– Свет погаснет через пятнадцать минут. Нижайше прошу расстелить койки, но не укладываться раньше времени. Перед сном вы увидите учебный фильм и узнаете, что ждет вас завтра. Посмотрев кино, вы помолитесь богу или богам, кому как нравится, и ляжете баиньки. Все свободны.
Свободны. Дверь захлопнулась за нашим надзирателем, и мы остались одни. Свободны – это точно сказано. Свободны от света и тепла нормального мира и против своей воли заброшены в серый армейский ад. Отчего человечество так жестоко к собственным чадам? Если вы будете так же обращаться с лошадью, то попадете в тюрьму, а то и получите пулю.
Только шорох разворачиваемых постелей нарушал тишину. Каждому достался тоненький матрас и тонюсенькое одеяло. И надувная подушка, надуть которую почти невозможно и которая наверняка к утру сдуется. Пока мы шуршали и дули, в проход между койками бесшумно опустились телеэкраны. Грянул какой-то марш, затем появился офицер с серьезными дефектами речи и стал зачитывать какие-то бестолковые инструкции, которые мы дружно проигнорировали. Я вывалил содержимое набрюшного кармана в подпольный ящик и вскарабкался, не раздеваясь, на койку. И на девять десятых погрузился в сон, но тут вспышка света и громкий звук вернули меня к действительности.
– Внимание, – зловеще произнес человек в черном. – Мы прерываем все запланированные передачи, чтобы сообщить вам следующее известие. – Сделав жуткую гримасу, он встряхнул листок бумаги, который держал в руке. – На территорию нашей страны проник опасный шпион. Установлено, что вчера утром он прибыл в бухту Мархавено на борту брастирского корабля. Вчерашние поиски в бухте не дали результата. В ходе сегодняшних поисков установлено, что шпион проник на прогулочный катер и украл несколько предметов одежды.
У меня стянуло кожу на затылке.
– В песке на пляже обнаружены вещи, как установлено, принадлежавшие шпиону. В настоящее время район поисков оцеплен, там объявлен комендантский час, тщательно обыскивается каждое здание. Возможно, преступник до сих пор носит украденную одежду. Тому, кто видел на ком-нибудь этот костюм, следует немедленно поставить в известность полицию или силы безопасности.
На экране появилось довольно точное компьютерное изображение вещей, которые я позаимствовал на катере. Некоторое время они медленно крутились в пространстве, потом появилась человеческая фигура. Вместо лица было пятно, но я не сомневался, что рано или поздно оно примет мои черты. Какой срок понадобится полиции, чтобы узнать мои приметы, проследить мой путь и выяснить, что я в армии?
Дверь казармы с грохотом захлопнулась, лампы погасли. Я лежал, неподвижно глядя в темноту; в груди гулко стучало сердце.
