Книга: Пересадочная станция
Назад: 1
Дальше: 3

2

Доктор Эрвин Хардвик в раздражении перекатывал карандаш между ладонями и оценивающе разглядывал человека, что сидел напротив него.
– Я никак не могу понять, – произнес он, – почему вы пришли именно к нам.
– Ну, вы – это все-таки Национальная академия, и я подумал…
– А вы – разведка.
– Послушайте, доктор, если это устроит вас больше, давайте считать мой визит неофициальным, а меня просто частным лицом. Предположим, я столкнулся с необычной проблемой и зашел узнать, можно ли рассчитывать на вашу помощь.
– Я не против того, чтобы помочь вам, но не вижу, чем могу быть полезен. Все это настолько туманно и гипотетично.
– Но тем не менее, – сказал Клод Льюис, – вы не можете опровергнуть даже те немногие имеющиеся у меня доказательства.
– Ладно, – произнес Хардвик, – давайте начнем все сначала и по порядку. Вы утверждаете, что этот человек…
– Его зовут Инек Уоллис, – сказал Льюис. – По документам ему уже давно перевалило за сто. Он родился на ферме близ небольшого городка Милвилл в штате Висконсин 22 апреля 1840 года. Единственный ребенок в семье Джедедии и Аманды Уоллис. Когда Эйб Линкольн стал собирать добровольцев, Инек Уоллис вступил в армию одним из первых и воевал в Железной Бригаде, которую уничтожили практически целиком у Геттисберга в 1863 году. Но Уоллис был переведен в другое подразделение, с которым он сражался в Виргинии под предводительством Гранта до самого конца, до Аппоматтокса…
– Я смотрю, вы не поленились проверить.
– Пришлось разыскивать его документы. Свидетельство о зачислении в армию в архиве законодательного собрания штата в Мадисоне. Все остальное – включая и запись о демобилизации – здесь, в Вашингтоне.
– Вы говорите, что он выглядит на тридцать?
– От силы на тридцать. Если не моложе.
– Но вы с ним не разговаривали?
Льюис покачал головой.
– Может быть, это не тот человек? Если бы у вас были отпечатки пальцев…
– Во времена Гражданской войны, – сказал Льюис, – до этого еще не додумались.
– Последний из ветеранов Гражданской войны, – произнес Хардвик, – умер несколько лет тому назад. Если не ошибаюсь, барабанщик из армии южан. Должно быть, тут какая-то ошибка.
Льюис снова покачал головой.
– Поначалу, когда мне поручили это дело, я тоже так думал.
– Кстати, как это вообще произошло? С каких пор разведка занимается подобными делами?
– Должен признать, – ответил Льюис, – случай действительно не совсем обычный. Но тут кроются серьезные перспективы…
– Вы имеете в виду бессмертие?
– И это тоже. Возможность такого явления. Однако тут есть и другие соображения. Сама эта странная история требовала расследования.
– Но при чем здесь разведка?
– Вы, очевидно, думаете, что этим следовало бы заняться какой-то научной группе? – Льюис улыбнулся. – Пожалуй, это было бы логично. Но дело в том, что Уоллиса случайно обнаружил наш человек. Он был в отпуске, гостил у своих родных в штате Висконсин милях в тридцати от того места, где живет Уоллис. До него дошел слух об этом человеке. Скорее, даже не слух – просто кто-то упомянул о нем в разговоре. После чего наш сотрудник попытался выяснить кое-какие подробности самостоятельно. Ему не очень-то много удалось узнать, но и этих крох хватило, чтобы он заинтересовался.
– Меня вот что удивляет, – сказал Хардвик. – Как мог человек прожить на одном месте сто двадцать четыре года без того, чтобы не прославиться на весь мир? Вы представляете себе, какой шум подняли бы газетчики, узнай они о подобном случае?
– При мысли об этом, – сказал Льюис, – меня бросает в дрожь.
– Однако вы не объяснили мне, как ему удалось остаться в безвестности.
– Не так-то просто это объяснить, – ответил Льюис. – Нужно знать те места и людей, которые там живут. Юго-западная часть штата Висконсин ограничена двумя реками: на западе течет Миссисипи, на севере – Висконсин. В глубине территории раскинулись бескрайние прерии: земли там богатейшие, фермы и города процветают. Но вдоль берегов места холмистые, много оврагов, скал, обрывов, и кое-где образовались соврем уединенные, отрезанные от мира уголки. Дороги в этих районах неважные, а на маленьких примитивных фермах живут люди, которые по духу ближе к первым годам освоения этих земель, чем к двадцатому веку. У них, конечно, есть машины, радиоприемники и скоро, видимо, будет телевидение. Но они консервативны по натуре и держатся друг друга – не все, конечно, и даже не то чтобы большая часть, зато это в полной мере относится к людям, которые живут в тех забытых богом местах. Когда-то там было немало ферм, но в наши дни едва ли можно заработать что-то, хозяйствуя по старинке, и экономические обстоятельства постепенно вытесняют людей из этих медвежьих углов. Они продают свои фермы за гроши и уезжают. По большей части в города, где еще можно устроиться на работу.
Хардвик кивнул.
– А те, кто остается, как раз наиболее консервативны и не жалуют чужаков.
– Вот именно. Земли в основном перешли к людям, которые не живут там и даже не пытаются делать вид, что используют их для сельскохозяйственных нужд. Иногда пускают на выпас скот – очень небольшие стада, – и на этом дело кончается. Совсем неплохой способ получения скидки с налогов для тех, кому такое бывает нужно. Кроме того, во времена земельных банков им тоже было сдано немало участков.
– Хотите сказать, что эти «лесные жители» – так, что ли, их можно назвать – участвуют в заговоре молчания?
– Не то чтобы они делали это сознательно или намеренно, – сказал Льюис. – Это просто их образ жизни, мораль, унаследованная от старой крепкой философии первопроходцев Запада. Они занимаются своими делами. Им не нравится, когда люди суются в их дела, а сами они не лезут в чужие. Если человеку хочется жить до тысячи лет, это, может быть, и удивительно, но это его личное дело – черт с ним, пусть живет. И если он хочет жить один, хочет, чтобы его оставили в покое, – это тоже его дело. Они, возможно, обсуждают Уоллиса между собой, но ни в коем случае ни с кем из посторонних. И скорее всего, им не понравится, если кто то чужой будет пытаться разговорить их на эту тему. Мне кажется, они уже просто привыкли к тому, что Уоллис остается молодым, хотя их самих годы не щадят. Удивление прошло, и, видимо, даже между собой они не очень-то его обсуждают. Новые поколения принимают это как должное, потому что их родители не видят тут ничего необычного. Да и самого Уоллиса люди встречают редко – ведь он живет очень обособленно. А чуть дальше от тех мест если кто и думал об этом чуде, то, скорее, как об очередной «утке». Еще, мол, одна байка, выдумка, которая гроша ломаного не стоит. Может, всего лишь шутка, понятная разве что жителям какого-нибудь медвежьего угла вроде Дарк-Холлоу. Как легенда про Рип ван Винкля, – легенда, где нет ни слова правды. Скорее всего, люди просто посмеются над человеком, который воспримет эту историю всерьез и попытается в ней разобраться.
– Однако ваш человек заинтересовался.
– Да. И, убей меня бог, не знаю почему.
– Тем не менее ему это дело не поручили.
– Он был нужен в другом месте. Кроме того, его там знали.
– И вы…
– Мне потребовалось два года работы.
– И теперь вы знаете всю его историю.
– Не всю. Надо сказать, теперь вопросов у меня стало еще больше.
– Вы видели его самого?
– Неоднократно, – ответил Льюис. – Но я никогда с ним не разговаривал. И думаю, меня он не видел ни разу. Каждый день, перед тем как забрать почту, Уоллис совершает прогулку, но никогда не уходит далеко от дома. Все, что ему бывает нужно, приносит почтальон: то пакет муки, то фунт бекона, дюжину яиц, иногда спиртное.
– Надо полагать, в нарушение правил почтового ведомства.
– Разумеется. Но почтальоны делали это годами. Всех такая ситуация устраивает, по крайней мере до тех пор, пока кто-нибудь не устроит скандал. Но там скандалов не устраивают. Возможно, кроме почтальонов, Уоллис ни с кем никогда дружеских отношений и не поддерживал.
– Насколько я понял, хозяйством он практически не занимается.
– Совсем не занимается. У него есть небольшой огород, но это все. Земля пришла в полное запустение.
– Но должен же он на что-то жить. Где-то ведь он берет деньги?
– Да, – ответил Льюис. – Раз в пять или десять лет он отсылает одной фирме в Нью-Йорке горсть драгоценных камней.
– Как на это смотрит закон?
– Вы имеете в виду, что они могут быть крадеными? Нет, не думаю. Хотя, если бы кто-то захотел найти к чему прицепиться, это было бы несложно. Давным-давно, когда Уоллис только начал отправлять им камни, возможно, все было в порядке. Но время шло, законы менялись, и, я подозреваю, теперь и он сам, и покупатель кое-какие из них нарушают.
– Но вы не вмешиваетесь?
– Я проверил фирму, – сказал Льюис, – и они здорово забеспокоились. Прежде всего потому, что все эти годы безбожно обдирали Уоллиса. Но я сказал им, чтобы они покупали, как и раньше. А если кто-то еще будет их проверять, чтобы сразу отсылали этих людей ко мне. Короче, посоветовал им держать язык за зубами и ничего не менять.
– Вы не хотите, чтобы кто-нибудь его спугнул? – спросил Хардвик.
– Совершенно верно. Мне нужно, чтобы почтальон по-прежнему продолжал доставлять продукты, а нью-йоркская фирма по-прежнему покупала у него драгоценные камни. Я хочу, чтобы все оставалось как есть. И если вы спросите меня, откуда берутся эти камни, я вам сразу скажу: не знаю.
– Может быть, у него там свой прииск?
– Хорош прииск. Алмазы, изумруды и рубины – все в одном и том же месте?
– Надо полагать, что даже при тех ценах, по каким с ним рассчитывались, Уоллис получает неплохой доход.
Льюис кивнул.
– Видимо, он посылает им новую партию, только когда кончаются деньги. А денег Уоллис тратит не так уж много, поскольку живет довольно просто, если судить хотя бы по тем продуктам, что он закупает. Правда, он выписывает множество газет, еженедельников и более десятка научных журналов. Кроме того, заказывает по почте много книг.
– Технических?
– Отчасти – да, но большинство из них – просто популярные издания, которые держат читателя в курсе последних достижений науки. Физика, химия, биология и все такое прочее.
– Но я не…
– Вот именно. Я тоже. Он вовсе не ученый. По крайней мере настоящего образования Уоллис не получил. В те далекие годы, когда он ходил в школу, не очень-то многому там учили – сейчас, во всяком случае, естественнонаучным дисциплинам уделяется гораздо больше внимания. Кроме того, все, что он мог тогда узнать, давно уже обесценилось. Уоллис посещал начальную школу – типичную для тех времен школу, где все занимались в одной комнате, – а затем провел зиму в так называемой «академии», что просуществовала год или два в городке Милвилл. Если вы не в курсе, могу сообщить, что для пятидесятых годов прошлого века это относительно высокий уровень образования. Так что он наверняка был очень способным юношей.
Хардвик покачал головой.
– Невероятно! Вы все это проверили?
– Насколько было возможно. Приходилось действовать очень осторожно. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался о том, что меня интересует на самом деле. Да, забыл упомянуть – Уоллис много пишет. Он покупает толстые тетради для дневниковых записей дюжинами. И чернила – пинтами.
Хардвик поднялся из-за стола и прошелся по комнате.
– Льюис, – произнес он, – если бы вы не предъявили мне свои документы и если бы я не проверил их подлинность, честно говоря, я бы решил, что все это просто бездарный розыгрыш.
Он вернулся к столу и сел, потом взял карандаш и снова принялся перекатывать его между ладонями.
– Вы занимаетесь этим делом уже два года. У вас есть какие-нибудь предположения?
– Никаких, – ответил Льюис. – Я в полном недоумении. И именно поэтому я здесь.
– Расскажите мне, что вы знаете о нем еще. Я имею в виду – о его жизни после войны.
– Его мать умерла, когда Уоллис был в армии. Отец с соседями похоронили ее там же, на ферме. В те годы многие так поступали. Молодой Уоллис получил отпуск, но слишком поздно: на похороны он не успел. Никакого замораживания тогда попросту не было, а дорога отнимала много времени. Потом он вернулся в действующие войска. Отец Уоллиса остался холостяком, в одиночку работал на ферме и жил в достатке. По тем сведениям, что мне удалось собрать, он был хорошим фермером, даже исключительно хорошим для своего времени. Выписывал кое-какие сельскохозяйственные журналы и вводил у себя всякие новшества. Уже тогда он использовал севооборот и боролся с эрозией почвы. По современным стандартам это была не бог весть какая ферма, но жил он с нее совсем неплохо и даже сумел кое-что отложить. Затем с войны вернулся Инек, и они больше года работали на ферме вместе. Старый Уоллис купил косилку для лошадиной тяги – этакая цилиндрическая конструкция с острыми длинными резаками, чтобы убирать сено и зерновые. Весьма прогрессивный шаг по тем временам. Вручную за такой штукой не угонишься. Но однажды хозяин отправился на косьбу, и лошадей что-то испугало: они рванули, и старого Уоллиса бросило вперед, прямо под косилку. Далеко не самый лучший способ уйти из жизни…
Хардвик передернулся и пробормотал.
– Ужасно…
– Инек нашел отца и перенес его тело в дом. Затем взял ружье и пошел искать лошадей. Отыскал их в дальнем конце пастбища, пристрелил на месте, да там и оставил. Это действительно так и произошло. Долгие годы на пастбище лежали два лошадиных скелета, запряженные в косилку, – до тех пор, пока не сгнила сбруя. Инек вернулся домой и занялся приготовлениями к похоронам. Обмыл отца, одел его в выходной черный костюм и положил на стол, – потом сколотил в сарае гроб. Могилу он выкопал рядом с могилой матери. Закончил уже при свете фонаря и всю ночь просидел возле отца. Когда наступило утро, он отправился к ближайшему соседу, тот сообщил другим соседям, и кто-то позвал священника. Под вечер состоялись похороны, и Инек вернулся домой. С тех пор он там и жил, но никогда больше не возделывал землю. Только огород, и все.
– Вы говорили, что эти люди не любят разговаривать с чужаками, однако вам удалось узнать много подробностей.
– У меня ушло на это два года. Я, можно сказать, внедрился к ним. Купил побитую машину и, остановившись в Милвилле, пустил слух, что ищу женьшень.
– Что ищете?
– Женьшень. Это такое растение.
– Я знаю. Но на него уже долгие годы нет спроса.
– Ну, небольшой спрос все-таки есть. Время от времени женьшень скупают экспортеры. Но я собирал и другие лекарственные травы тоже и вообще делал вид, что хорошо знаю народную медицину. Впрочем, «делал вид» – не совсем те слова: за два года я это дело неплохо освоил.
– Понятно, этакая простая душа, – сказал Хардвик, – тамошние таких понимают. Чудак, мол, травы какие-то ищет – это в наше-то время. Да и безобидный совсем. Может, даже немного чокнутый.
Льюис кивнул.
– Да, вышло даже лучше, чем я предполагал. Я просто шатался по окрестностям, и иногда люди со мной разговаривали. Мне, кстати, и женьшень удалось найти, правда немного. Особенно я подружился там с одной семьей, с Фишерами. Они живут ниже по реке, а ферма Уоллиса стоит на возвышенности у крутого берега. Причем живут они там почти столько же, сколько и Уоллисы, но занимаются совсем другими делами. Фишеры всегда охотились на енотов, ловили рыбу – зубатку и гнали самогон. В моем лице они, видимо, нашли родственную душу. Я был столь же беспечен и склонен к безделью, как они сами. Я им даже помогал с самогоном: и гнать помогал, и пить, а пару раз и продавать. Ходил с ними ловить рыбу, охотился, разговоры разговаривал, и они показали мне несколько мест, где искать женьшень – «шань», как они его называют. Наверно, для социологов эта семейка – золотое дно. У Фишеров есть дочь – глухонемая, но очень хорошенькая, – так вот она умеет заговаривать бородавки…
– Мне это все очень знакомо, – отозвался Хардвик. – Я сам родился и вырос в горах на юге.
– Они-то и рассказали мне про сенокосилку. Я выбрал денек, отправился в дальний конец пастбища Уоллисов и произвел кое-какие раскопки. Нашел лошадиный череп и кости.
– Но тут вряд ли докажешь, что это лошади Уоллиса.
– Пожалуй, – согласился Льюис. – Однако я нашел еще и обломки косилки. Осталось от нее не так много, но определить, что это такое, все же можно.
– Давайте вернемся к истории Уоллиса, – предложил Хардвик. – После смерти отца он остался на ферме. И никогда ее не покидал?
Льюис покачал головой.
– Инек живет в том же самом доме. Там абсолютно ничего не изменилось. И похоже, дом состарился ничуть не больше, чем его хозяин.
– Вам удалось побывать в доме?
– В доме – нет. Только возле дома. Сейчас я и об этом расскажу.
Назад: 1
Дальше: 3