Глава 5

Прошло всего пять минут, и Иллирия вновь вернулась ко мне, словно я никогда и не покидал ее. Просочившись сквозь густой туман, повисший среди деревьев, солнечный свет приобрел розово-янтарный оттенок; на травинках и листьях деревьев блестели капельки росы; воздух был прохладен, сладко пахло влажной землей и прелыми листьями. Маленькая желтая птичка, описав круг над моей головой, опустилась мне на плечо, недолго посидела там и вновь улетела.

Я остановился, чтобы вырезать себе посох, и запах очищенной от коры древесины напомнил мне Огайо и ручей, на берегу которого я делал свитки из срезанных ивовых веток. Я сначала вымачивал их целую ночь в ведре, а потом снимал с них кору, предварительно постучав по ней рукояткой ножа, чтобы отделить от древесины. А еще неподалеку от того ручья росла земляника. Здесь я тоже нашел несколько ягод, крупных и пурпурно-красных, и, раздавив их пальцами, слизнул кислый сок.

Пока я занимался ягодами, украшенная гребнем, красная, как помидор, ящерица лениво сползла с верхушки камня и устроилась на моем ботинке. Я прикоснулся к ее короне, потом осторожно отодвинул животное в сторону и продолжил свой путь. Когда я обернулся, ее карие глаза встретились с моими.

Я шел среди огромных, сорока-пятидесятифутовых деревьев, и с ветвей мне на голову время от времени капала роса. Постепенно просыпались птицы, появились дневные насекомые. Надувшийся, как воздушный шарик, свистун завел свою долгую песню, сидя на ветке прямо надо мной, постепенно выпуская запасенный воздух. Откуда-то слева доносились голоса его друзей или родственников. Шесть пурпурных цветков Cobra de capella как молнии выскочили из-под земли, покачиваясь на стебельках и размахивая лепестками, словно сигнальными флажками, а их терпкий аромат наполнил воздух, разя наповал. Но я даже не вздрогнул — все здесь осталось по-прежнему, как будто я никогда и не покидал планеты.

Я шел вперед, и ковер из травы постепенно становился все реже и реже, а деревья — еще выше, некоторые экземпляры были около семидесяти футов высотой. На моем пути стали попадаться валуны. Неплохое место для засады; с другой стороны, здесь можно было и самому от кого-нибудь спрятаться.

Вдруг лес погрузился в полумрак, и над моей головой заверещали мартышки — с запада стеной надвигались грозовые тучи. Встающее из-за горизонта солнце окрасило их в кровавый цвет, его лучи с трудом пробивались сквозь густую листву деревьев. На обвивавших лесные гиганты лианах распустились цветы, похожие на серебряные канделябры, и воздух вокруг них был пропитан запахом ладана. Я перешел вброд журчащий ручей, и хохлатые водяные змейки плыли за мной, ухая, словно совы. Они были довольно ядовиты, но отличались дружелюбным нравом.

На другом берегу дорога пошла вверх. Чем дальше я шел, тем сильнее становилось чувство, что в окружающем меня мире что-то изменилось. Что именно было не в порядке, я определить не мог, просто чувствовал, что произошла какая-то почти неуловимая перемена.

Прохлада утра и лесной чащи не исчезла с наступлением дня. Напротив, она, казалось, усиливалась. Воздух явно становился все холоднее и холоднее, пока меня не начал бить озноб. Правда, небо было почти целиком затянуто тучами, а ионизация, которая предшествует грозе, часто вызывает подобные ощущения.

Когда я остановился перекусить и прислонился спиной к стволу могучего дуба, то невольно вспугнул пандрилла, выкапывавшего что-то среди корней. Так как он сразу бросился наутек, я понял — что-то тут не так.

Сосредоточившись, я мысленно приказал ему вернуться.

Он замер, повернулся и посмотрел на меня. Потом медленно приблизился. Я угостил его крекером и попытался заглянуть ему в глаза, пока он ел.

Страх, благодарность, снова страх… На мгновение — непонятная паника.

С чего бы это?

Я отпустил пандрилла, но он остался, твердо намереваясь доесть мои крекеры. Однако нельзя было забывать о его первоначальной реакции. Она указывала на то, чего я так опасался — я вступил на вражескую территорию.

Покончив с едой, я двинулся дальше. Мне пришлось спуститься в покрытую туманом долину, а когда я выбрался из нее, то клочья тумана будто прилипли к моему телу. Грозовые облака почти полностью затянули все небо. Маленькие зверушки разбегались при моем появлении, и я уже не пытался настроить их на другой лад. Я шел вперед, и дыхание влажным белым облаком вырывалось у меня из груди. Я осторожно обошел два энерговвода. Стоило мне попытаться воспользоваться хоть одним, как это сразу выдало бы мое местоположение тому, кто также был способен ощущать их.

Что такое энерговвод? Могу рассказать. Это часть любой системы, содержащей электромагнитные поля. У каждой планеты есть особые точки в ее гравитационном поле. Если в них поместить специальные устройства или людей, обладающих особым даром, то они могут черпать энергию прямо из электромагнитного поля планеты. Энерговвод — довольно удачное слово для обозначения источника энергии. Данный термин принят среди тех, кому часто приходится иметь дело с этим природным явлением. К их числу относятся все Имя-носящие.

Мне не хотелось использовать энерговвод до тех пор, пока я не узнаю что-либо о своем враге. Поэтому я не стал подсушивать насквозь промокшие одежду и ботинки и по-прежнему шагал вперед. Посох — в левой руке, правая свободна, чтобы в любой момент можно было выхватить лазер.

Однако пока никто не пытался на меня напасть. Более того, уже давно ни одно живое существо не попадалось мне на глаза.

Я шел вперед до наступления темноты, преодолев за день, наверное, миль двадцать. Воздух был по-прежнему пропитан влагой, но дождь так и не пошел. Я обнаружил небольшую пещерку на склоне одного из холмов, забрался внутрь, расстелил пленку — кусок прочного пластика размером десять на десять футов и толщиной в три молекулы, чтобы защитить себя от грязи и сырости, поел всухомятку и заснул с пистолетом под рукой.

Утро выдалось столь же унылым, как весь предыдущий день, туман стал почти непроницаемым. Я подозревал, что все это неспроста, и двигался с удвоенной осторожностью. Но если враг рассчитывал потрясти меня туманом, пробирающим до костей холодом и отчуждением некоторых моих зверушек, то он ошибался. Подобные неудобства лишь раздражают меня, укрепляя намерение добраться до их источника и покончить с ним поскорее.

Весь второй день прошел довольно однообразно: я взбирался на вершину очередного холма, затем спускался вниз и брел к следующему. Однако ближе к вечеру у меня появился попутчик.

Слева от меня загорелся огонек, который стал двигаться параллельным курсом. Он парил на высоте от двух до восьми футов над поверхностью земли, а цвет его менялся от бледно-желтого до белого. Расстояние между ними колебалось от двадцати до ста футов. Время от времени он исчезал, но всегда возвращался. Может, это блуждающий огонек, посланный заманить меня в какую-нибудь расщелину или бездонную трясину? Не исключено. И все же я был рад его появлению — гораздо приятнее идти вдвоем.

— Добрый вечер, — сказал я. — Между прочим, я иду, чтобы прикончить того, кто тебя послал. Хотя, возможно, ты и в самом деле всего лишь болотный огонек, — добавил я. — В таком случае можешь пропустить мимо ушей мое последнее замечание. Как бы то ни было, что-то у меня пока нет никакого желания заблудиться. Можешь пойти выпить чашечку кофе, если хочешь.

Потом я принялся насвистывать «Долог путь до Типперери». Огонек продолжал следовать за мной. Я укрылся от ветра под деревом, чтобы зажечь сигарету. Все время, пока я стоял там и курил, огонек парил в пятидесяти футах от меня и, казалось, ждал. Я попытался мысленно коснуться его, но там, похоже, вообще ничего не было. Я выхватил пистолет, потом передумал и сунул его обратно. Докурив сигарету, затоптал окурок и двинулся дальше…

Огонек по-прежнему держался поблизости.

Примерно через час я разбил лагерь на небольшой поляне. Прислонившись спиной к скале, я завернулся в пленку, разжег костерок и разогрел банку с супом. В такую ночь его пламя вряд ли было видно издалека.

Блуждающий огонек висел в воздухе у самой границы освещенного пространства.

— Не желаешь чашечку кофе? — спросил я его Ответа не последовало.

— Ну и ладно, все равно у меня с собой только одна чашка.

Я закончил ужин и, закурив, смотрел, как догорает костер. Жаль, что не видно звезд. Ночь была безмолвной, и холод пробирал меня до мозга костей. Он уже проглотил пальцы моих ног и теперь усердно переваривал их. Я посетовал, что не взял с собой немного бренди.

Мой попутчик по-прежнему висел на том же самом месте, когда я снова взглянул на него. Если это не явление природы, значит, он послан, чтобы следить за мной. Осмелюсь ли я уснуть?

Разумеется.

Когда я проснулся, хронометр показывал, что прошло всего около часа. Все осталось по-прежнему. Так же, как и еще через сорок минут, и через два часа, когда я просыпался вновь. Утром я обнаружил, что огонек все еще ждет меня.

Третий день выдался такой же промозглый и серый, как и предыдущие. Я свернул лагерь и двинулся в путь.

Внезапно что-то произошло. Мой спутник покинул свою позицию слева от меня и переместился вперед. Затем свернул направо и замер, паря в воздухе футах в шестидесяти от меня. Когда я приблизился к нему, он переместился вперед, словно предугадывая направление моего движения.

Мне это совсем не понравилось. Это выглядело так, будто некий разум, управляющий огоньком, насмехался надо мною, как бы говоря: «Смотри, старина, я знаю, куда ты путь держишь и как намерен туда добраться. Почему бы не позволить мне существенно облегчить тебе задачу?»

Да, это был неплохой трюк, и я чувствовал себя полным идиотом. Можно было, конечно, кое-что предпринять по этому поводу, но я решил не торопиться.

Итак, я шел за ним до самого обеда. Огонек вежливо ждал, пока я покончу с едой. Так же он поступил и вечером, во время ужина.

Однако вскоре огонек вновь изменил линию поведения. Он отплыл куда-то влево и исчез. Я остановился и с минуту стоял неподвижно, так как успел привыкнуть к нему. Может, кто-то предполагал, что у меня уже выработался условный рефлекс и я невольно последую за ним, отклоняясь от выбранного направления? Что ж, не исключено.

Я подумал, как далеко завел бы он меня, представь я ему эту возможность.

Тем не менее, решив рискнуть, я расстегнул кобуру и стал ждать повторного приглашения. Никто не помешает мне повернуть обратно минут через двадцать, если не произойдет ничего интересного.

Вскоре огонек появился и повторил свой трюк. Я последовал за ним. Он парил впереди, время от времени замирая, чтобы подождать меня.

Минут через пять заморосил мелкий дождик. Хотя стало еще темнее, я все ясно видел без фонарика. Скоро я промок насквозь и, дрожа от холода, тихо ругался.

Примерно через полмили, когда стало еще холоднее, а чувство присутствия чего-то чуждого усилилось, я остался в одиночестве. Огонек исчез. Я терпеливо ждал, однако он не возвращался.

Я осторожно вернулся на то место, где видел его в последний раз, с пистолетом в руке, настороженный и готовый ко всему.

Я случайно задел сухой сук, и тот с треском сломался.

— Стой! Ради Бога, не надо!

Я бросился на землю и откатился в сторону.

Крик раздался откуда-то справа, примерно с расстояния двадцати футов от меня.

Крик? Кричал ли кто-то на самом деле или это продукт моего воспаленного разума? Я не знал.

Вдруг кто-то всхлипнул, причем так тихо, что я не смог точно определить источник звука. Я медленно осмотрелся, но никого не заметил.

— Кто здесь? — негромко спросил я, чтобы мое местоположение было так же сложно определить.

Молчание. Однако всхлипывания не прекратились. Я попробовал мысленно коснуться незнакомца, но не ощутил ничего, кроме боли и растерянности.

— Кто здесь?

И снова тишина.

Затем чей-то голос произнес:

— Фрэнк?

Теперь уже замолчал я. Но, выждав с минуту, решил все-таки назвать себя.

— Помоги мне, — застонал голос.

— Кто ты? Где ты?

— Здесь…

Когда я понял, кто это, мурашки побежали у меня по спине, а рука сама сжала рукоять бластера.

— Данго! Данго-Нож!

Теперь я понял, что произошло, но никак не мог собраться духом и включить фонарь, чтобы хорошенько все разглядеть. Хотя в этом уже не было необходимости — именно в этот момент мой блуждающий огонек решил вернуться.

Он проплыл мимо меня, поднимаясь все выше и разгораясь все ярче, пока наконец не замер на высоте пятнадцати или двадцати футов, сияя, как сигнальная ракета. Прямо под ним стоял Данго. У него не было выбора, он мог только стоять.

Корни держали его на месте…

Его худое треугольное лицо обрамляла длинная черная борода, пряди волос неразрывно переплелись с ветками и листьями. Глаза у него были ввалившиеся и измученные. В стволе, который являлся частью его тела, виднелись червоточины и дупла, а у подножия чернели следы кострища. Я видел, как со сломанной мной ветки капает кровь.

Я медленно поднялся на ноги.

— Данго… — начал я.

— Они грызут мои ноги! — простонал он.

— Извини, мне очень жаль. — Я опустил пистолет, едва не выронив его.

— Зачем он оживил меня?

— Потому что когда-то ты был моим другом, а потом — врагом, — ответил я. — Ты хорошо знал меня.

— Так все это из-за тебя? — Дерево затряслось, словно пытаясь дотянуться до меня.

Он принялся осыпать меня проклятиями, а я стоял и слушал, как кровь капает на землю, смешиваясь с каплями дождя.

Когда-то мы были партнерами в одном рискованном предприятии, но он попытался обмануть меня. Я выдвинул против него обвинения, и его выгнали. Потом он пытался убить меня. Я поместил его в больницу на Земле, и он погиб в автокатастрофе через неделю после выхода оттуда. Я знаю, что Данго без тени сомнения расправился бы со мной, если б его подпустили ко мне с ножом в руках. Но я лишил его этой возможности, устроив ему эту аварию, поскольку знал, что он не успокоится, пока не прирежет меня или сам не умрет. А я совсем не хотел, чтобы мне продырявили шкуру.

В мертвенно-белом свете блуждающего огонька Данго выглядел ужасно. С виду он напоминал мухомор, на котором горели глаза дикой кошки. Все зубы у него были выбиты, а на щеке гноилась глубокая рана. Затылок его сросся с деревом, плечи плавно переходили в ствол, а руки ему заменяли две большие ветви.

— Кто это сделал? — спросил я.

— Этот вонючий зеленый подонок, пейанец… Ничего не понимаю. Была авария, потом я вдруг оказался на этой планете…

— Я доберусь до него, — пообещал я. — Сейчас я как раз ищу его, а когда найду — убью, как бешеную собаку. Потом вытащу тебя…

— Нет! Не уходи!

— Иначе нельзя, Данго.

— Ты не понимаешь, как я страдаю, — сказал он. — Я не могу ждать… Пожалуйста.

— Всего лишь несколько дней, Данго.

— …А может, он расправится с тобой. Тогда я останусь здесь навсегда. Боже, как больно! Фрэнк, мне очень жаль, что я пытался обмануть тебя тогда. Поверь мне… Пожалуйста!

Я посмотрел вниз, на землю, затем вверх — на огонек, и поднял пистолет, но затем медленно опустил его.

— Я не могу снова убить тебя.

Он закусил губу, и струйка крови побежала у него по подбородку, а глаза наполнились слезами. Мне было тяжело видеть его мучения.

Я отступил в сторону и принялся что-то бормотать по-пейански. Только тогда я вдруг почувствовал, что где-то совсем неподалеку есть энерговвод. Я внезапно ощутил прилив сил и стал расти, становиться все выше и выше, а сам Фрэнсис Сандоу как личность становился все меньше и меньше. Стоило мне лишь повести плечом, как раздавались раскаты грома. Я поднял левую руку, и громовые раскаты переросли в непрерывный гул. Потом я резко опустил руку, и последовавшая вспышка молнии ослепила меня, а волосы на голове встали дыбом.

…Я снова был один, вокруг пахло дымом и озоном. Я стоял подле обугленных останков того, кто был некогда Данго-Ножом. Даже блуждающий огонек куда-то исчез.

Дождь хлынул как из ведра, смыв все запахи. Я побрел в том направлении, откуда пришел. В ботинках хлюпала вода, одежда промокла насквозь. Как и где я уснул — не помню.

Наверное, именно сон помогает человеку сохранить рассудок. Периоды сна служат скобками, в которые заключен каждый прожитый день. Если вы сморозили какую-нибудь глупость или причинили кому-то боль, то вы начинаете злиться, когда вам напоминают об этом, но — сегодня. А если вас спросят о чем-то, что произошло вчера, то вы лишь кивнете или усмехнетесь. Вы уже перенеслись через небытие или сновидение на другой островок в океане Времени. Много ли образов можно вызвать из памяти? Сначала кажется, что много. На самом деле — все это лишь малая толика того, что хранится где-то в глубинах души. И чем дольше вы напрягаете свой мозг, тем больше подробностей всплывает на поверхность. Поэтому, стоит мне поспать, и я освобождаюсь от тех воспоминаний, что причиняют мне боль.

Может показаться, что это проявление черствости. Нет, это вовсе не означает, что я живу, не испытывая боли, не жалея ни о чем. Просто за долгие века у меня выработался условный рефлекс: после всякого эмоционального потрясения голова забита мыслями о происшедшем. Но спустя некоторое время память, как стервятник, постепенно сужает круги и наконец камнем падает на источник боли, раздирает его в клочья и пожирает, а прошлое безмолвным свидетелем стоит рядом. Мне кажется, это называется «взгляд со стороны».

Много людей умерло у меня на глазах. Их смерть принимала самые разные обличья. Равнодушным я никогда не оставался. Но сон дает памяти возможность вновь завести пружину, и на следующий день моя голова снова принадлежит мне. Потому что кроме смерти есть еще жизнь, в которой соседствуют любовь и ненависть, радость и печаль, война и мир…

Я нашел однажды утром, высоко в горах, девушку. Губы ее уже посинели, а пальцы стали холодными, как лед. На ней было лишь полосатое трико, и она лежала, свернувшись калачиком под крохотным кустиком. Я завернул ее в свою куртку и оставил сумку с инструментами и образцами минералов на той скале, так потом и не вернувшись за ними. Девушка бредила, мне показалось, что она несколько раз произнесла имя «Ноэль», пока я нес ее к машине. На ее теле были следы нескольких серьезных ушибов, а также множество мелких порезов и ссадин.

Я отвез ее в больницу. На следующее утро пришел навестить и узнал, что она отказалась назвать себя. Кроме того, у нее не оказалось денег, чтобы оплатить счет за медицинскую помощь. Я сделал это за нее и заодно поинтересовался, что она собирается делать дальше. Она сказала, что не знает. Я предложил ей пока пожить в снимаемом мной коттедже, и девушка согласилась.

Всю первую неделю мне казалось, будто в доме поселилось привидение. Девушка постоянно молчала, не отвечая на мои вопросы. Она готовила и убиралась, а все остальное время проводила, запершись в своей комнате. Но вот неделю спустя она услышала, как я играю на старой мандолине — я впервые взял в руки инструмент за последние несколько месяцев, — села напротив меня и стала слушать. И я играл намного дольше, чем рассчитывал, так как впервые за все это время девушка хоть как-то отреагировала на то, что происходило вокруг нее. Когда я наконец отложил мандолину в сторону, она спросила, нельзя ли ей поиграть. Я кивнул, и девушка подошла ко мне, взяла инструмент и заиграла. Играла она довольно средне, как, впрочем, и я. Я послушал, потом принес ей чашечку кофе и пожелал «доброй ночи». И все.

Однако на следующий день это был уже совершенно другой человек. Она слегка подстригла свои темные волосы и сделала прическу. Припухлость под глазами также почти исчезла. За завтраком мы с ней болтали обо всем понемножку: о погоде, о последних новостях, о моей коллекции минералов, о музыке, о предметах антиквариата и даже об экзотических рыбках. Обо всем, кроме нее самой. После этого мы повсюду стали ходить вместе: в рестораны, в театры, на пляж… Только не в горы. Так прошло почти четыре месяца, и в один прекрасный день я вдруг понял, что влюбился. Конечно, я ей ничего не сказал, но она наверняка догадалась обо всем сама. Хотя, черт побери, я ведь не знал о ней ровным счетом ничего и чувствовал себя неловко. Может, у нее где-то есть муж и шестеро детей!

Однажды она попросила меня сводить ее на танцы. Мы пошли и танцевали на террасе под звездами до четырех утра, пока заведение не закрылось. Когда около полудня я проснулся, ее уже не было. На кухонном столе лежала записка: «Спасибо за все. Пожалуйста, не ищите меня. Я должна вернуться. Я люблю вас». Подписи, разумеется, не было. Вот и все, что мне известно об этой девушке, имени которой я так и не узнал.

Когда мне было лет пятнадцать, подстригая газон, я нашел под деревом птенца скворца с переломанными лапками. Точнее, у меня сложилось такое впечатление, так как они торчали в разные стороны под невероятным углом. Он сидел, упираясь в землю перьями хвоста, а когда заметил меня, то откинул голову назад и широко разинул клюв. Я наклонился и увидел, что его со всех сторон облепили муравьи, поэтому поднял и стряхнул с него насекомых. Затем, поискав куда бы его положить, решил, что небольшая корзинка со свежескошенной травой подойдет лучше всего. Я поставил корзинку с птенцом на столик под кленами и попытался при помощи пипетки залить ему в горло несколько капель молока, но он едва не захлебнулся. Я снова принялся за работу. Чуть позже я вернулся, чтобы взглянуть на птенца, и обнаружил рядом с ним на траве пять или шесть больших черных жуков. Я с отвращением выбросил их. На следующее утро, когда я вернулся с молоком и пипеткой, рядом с ним опять лежали жуки. Я опять навел порядок. Некоторое время спустя я увидел, как на край корзины опустилась большая черная птица. Она что-то бросила туда и снова улетела. Я продолжал наблюдать за ней. За следующие полчаса она прилетала три раза. Когда я подошел и заглянул в корзину, там было полным-полно черных жуков. Я понял, что мать пыталась накормить ими птенца, однако он не мог их есть, поэтому она просто оставляла их в корзине. В ту ночь птенца обнаружил кот, и, когда я на следующий день вновь пришел с пипеткой и молоком, в корзине остались лишь несколько перышек и капли крови.

Где-то в просторах Галактики есть место, где вокруг красного солнца кружится пояс астероидов. Несколько веков назад мы обнаружили там разумных членистоногих, которые звали себя «виллисами». Контакта с ними установить не удалось. Они отказывались от предложений дружбы и сотрудничества всех известных рас разумных существ. Кроме того, они убили наших послов и прислали нам их тела в расчлененном виде. Когда мы впервые встретились с ними, у виллисов были лишь межпланетные корабли. Однако совсем скоро они овладели секретом межзвездных путешествий. Они грабили и убивали везде, где появлялись, а затем вновь укрывались в своей системе. Возможно, виллисы не представляли себе тогда силы межгалактического сообщества или им на это было просто наплевать, но тем не менее они верно рассудили, что пройдет немало времени, прежде чем мы договоримся выступить единым фронтом.

Вообще-то, межзвездная война — крайне редкое явление. Пейанцы — единственная раса, имевшая о ней представление. И когда все наши атаки были отбиты, а остатки объединенного флота — отозваны, мы начали обстреливать планету издалека. Однако виллисы обладали более совершенной техникой, чем мы сперва предполагали, в частности почти идеальной системой противоракетной обороны. В конце концов мы отступили, взяв их в кольцо блокады.

Они не прекращали своих рейдов. Тогда на помощь пришли Имя-носящие. Три мироформиста — Санг-Ринг из Крелдеи, Карф'тинг из Мордеи и я — были выбраны при помощи жребия для проведения операции. Мы должны были объединить наши силы. И вот в системе виллисов, вдали от орбиты их родной планеты, пояс астероидов стал собираться в нечто, напоминающее планетоид. Осколок за осколком пояс рос, постепенно меняя орбиту. Мы со своими машинами расположились за пределами их звездной системы, управляя образованием нового мира и его продвижением к намеченной цели. Когда виллисы поняли, что происходит, и попытались разрушить планетоид, было уже слишком поздно. Но пощады они не просили, и ни один из них не пытался бежать. Они ждали, и день настал. Орбиты двух планет пересеклись, и теперь лишь кольцо из осколков некогда населенного мира кружится вокруг красного солнца… После этого я целую неделю беспробудно пил.

А однажды я погибал в пустыне, пытаясь добраться пешком до ближайшего поселка, поскольку моя машина была безнадежно разбита. Я шел уже четыре дня, из них два — без воды, и моя глотка была, казалось, набита наждачной бумагой, а ноги болтались где-то за миллион миль от меня. Наконец я потерял сознание. Сколько я провалялся в беспамятстве, не знаю. Наверное, весь день. Когда я очнулся, ко мне подошло некое существо, поначалу показавшееся мне продолжением кошмара, и склонилось надо мной. Оно было пурпурного цвета, с подобием жабо на шее и тремя роговыми образованиями на ящероподобном лице. В длину оно достигало примерно четырех футов и было покрыто чешуей. Добавьте сюда короткий хвост и когти на пальцах, а также темные, овальные, с мембранами глаза. С собой у него были лишь длинная тростинка и маленький мешочек. Я до сих пор не знаю, что это за существо. Некоторое время оно изучало меня, потом отбежало в сторону. Перекатившись на бок, я наблюдал за ним. Существо воткнуло тростинку в землю, а другой конец взяло в рот. Затем перешло в другое место и повторило операцию. После того как оно сделало это раз десять, его щеки раздулись, как воздушные шары. Оставив тростинку воткнутой в землю, существо подбежало ко мне и коснулось моего рта передней конечностью. Я все понял и открыл рот. Наклонившись так, чтобы ни одна капля драгоценной влаги не пропала зря, существо медленно и осторожно наполнило мой рот грязной горячей водой. Шесть раз оно возвращалось к тростинке и пополняло запасы воды, которой потом поило меня. Вскоре я снова потерял сознание. Когда я пришел в себя, солнце уже зашло, и существо снова напоило меня. Утром я уже сам мог подойти к тростинке, чтобы, встав на колени, вытянуть из почвы очередную порцию влаги.

Существо медленно просыпалось, вялое в утреннем холоде. Когда оно подошло ко мне, я вытащил свой хронометр, охотничий нож, деньги и разложил все это перед ним. Оно посмотрело на вещи. Я подтолкнул их поближе к нему и указал пальцем на его мешок. Оно отодвинуло их прочь и щелкнуло языком. Поэтому я лишь коснулся его передней лапки и поблагодарил на всех известных мне языках, затем подобрал свои вещи и двинулся дальше. На следующий день, к вечеру, я добрался до поселка.

Девушка, планета, глоток воды и Данго-Нож, превращенный в дерево…

В наших воспоминаниях боль соседствует с мысленными образами, картинами из прошлого, с извечными: кто? почему? зачем? Сон сохраняет мне рассудок. Больше я ничего не знаю. И не думаю, что я так уж зачерствел, хотя и проснулся на следующее утро больше обеспокоенный тем, что ждет меня впереди, нежели оставшимся за спиной.

А передо мной лежали пятьдесят-шестьдесят миль сухой скалистой местности, которая постепенно становилась все более трудно проходимой. У листьев появились изъеденные края и шипы.

Не только деревья, но и животные тут были совершенно иные. Теперь они стали карикатурами на тех зверушек, которыми я так гордился: мои Полночные Певуны издавали какое-то хриплое карканье, у насекомых появились жала, а цветы просто воняли. Стройные высокие деревья исчезли, уступив место низкорослым уродцам с кривыми стволами. Мои газели едва передвигали ноги, а мелкие зверьки, завидев меня, удирали изо всех сил. Некоторых из тех, что покрупнее, наоборот, пришлось усмирять.

В моих ушах стоял непрерывный звон, который усиливался по мере того, как я взбирался все выше и выше. Туман по-прежнему окутывал все вокруг, но я упорно продвигался вперед и к вечеру прошел, наверное, миль двадцать пять.

Идти еще дня два, прикинул я, если не меньше. И день на все остальное.

В эту ночь меня разбудил самый жуткий взрыв из всех когда-либо слышанных мной в жизни. Я сел и стал вслушиваться в эхо, а может, у меня просто звенело в ушах. Прислонившись спиной к старому лесному великану, я ждал, сжимая в руке пистолет. На северо-западе сквозь туман пробивалось багровое зарево, которое постепенно становилось все ярче и ярче.

Второй взрыв был не столь оглушающим, как первый. Впрочем, третий и четвертый оказались еще слабее. Однако это были лишь цветочки — под моими ногами вдруг ходуном заходила земля.

Я выжидал, оставаясь на месте. Сила толчков быстро нарастала.

Судя по цвету неба, добрая четверть планеты была охвачена огнем.

Поскольку пока я ничего не мог с этим поделать, то, сунув пистолет в кобуру, я сел, прислонившись спиной к дереву, и закурил.

Что-то здесь не так. Грин-Грин лез из кожи вон, чтобы поразить меня, хотя должен был бы знать, что произвести на меня впечатление столь дешевыми трюками вряд ли удастся. Естественных процессов подобной интенсивности на этой планете быть не могло, а кроме моего недруга и меня самого здесь вряд ли найдется кто-нибудь способный на нечто подобное. Тогда что же, черт возьми, здесь происходит? Не хотел ли враг просто сказать: «Смотри, сейчас я разнесу твой мир в щепки, Сандоу. Ну что ты на это скажешь?» Неужели он демонстрировал мощь Белиона лишь с целью испугать меня?

На миг у меня возникло желание отыскать поблизости энерговвод и устроить ему такую электромагнитную бурю, какой он в жизни не видывал. Пусть знает, как я «испугался». Но вскоре мне пришлось отбросить эту идею. Я не желал вести бой на расстоянии. Мне хотелось встретиться с противником лицом к лицу и высказать все, что я о нем думаю. Я хотел встать перед ним и спросить, неужели он уродился таким законченным идиотом, что лишь из-за моей принадлежности к расе homo sapiens прилагает столько усилий, стараясь причинить мне боль.

Он, конечно, знал, что я уже прилетел и нахожусь где-то поблизости, иначе блуждающий огонек не вывел бы меня к Данго. Поэтому отныне я мог не опасаться, что выдам свое местоположение.

Я закрыл глаза и, наклонив голову, вызвал Силу. Потом мысленно нарисовал следующую картину — вот стоит где-то на Острове Мертвых этот чертов пейанец и смотрит, следя за конусом вулкана, как летит черными хлопьями пепел, как дымится и кипит лава, как клубы сернистого дыма устремляются в небеса — и послал ему следующее послание, вложив в него всю свою ненависть: «Терпение, Грин-Грин. Терпение, Грин-грин-тарл. Терпение. Через несколько дней мы встретимся. Только очень ненадолго».

Ответа не последовало, но я его и не ждал.

Утром идти стало еще труднее. С неба непрерывно сыпались хлопья пепла; туман по-прежнему не желал рассеиваться. Животные в панике спешили убраться прочь из этого проклятого места, двигаясь мне навстречу. Они полностью игнорировали мое присутствие, а я, в свою очередь, старался не замечать их.

Казалось, весь север охвачен огнем. Если бы на любой из созданных мной планет ко мне не приходило абсолютное чувство направления, я мог бы подумать, что иду навстречу восходящему солнцу.

И все это дело рук пейанца, почти Имя-носящего, представителя самой утонченной в искусстве вендетты расы… Сейчас он строил из себя клоуна перед презренным землянином. Да, он меня ненавидел и хотел прикончить, но это еще не повод для того, чтобы заниматься подобными глупостями, попирая старые добрые традиции своей расы. Ведь вулкан — не что иное, как детская демонстрация силы, хотя я, честно говоря, предполагал, что столкнусь с чем-то подобным. Мне даже было немного стыдно за столь явную безвкусицу с его стороны на данном этапе нашей игры. Похоже, я за краткий период моего ученичества узнал гораздо больше об изящном искусстве вендетты, чем он за всю свою жизнь. Я, кажется, начинал догадываться, почему он не прошел последнего испытания.

Я пожевал на ходу немного шоколада и решил идти без привалов до самого вечера, намереваясь пройти как можно больше за сегодняшний день, чтобы утром осталось сделать лишь короткий марш-бросок. Я шел в среднем темпе, а свет впереди разгорался все ярче, пепла на голову сыпалось все больше, и где-то с интервалом в час следовали довольно ощутимые подземные толчки.

Около полудня на меня напал бородавчатый медведь. Я попытался успокоить его, но не смог. Пришлось убить бедолагу, проклиная того, кто довел зверя до такого состояния.

Туман к тому времени почти рассеялся, однако дождь из пепла с лихвой компенсировал его отсутствие. Кашляя, я шагал вперед в постоянном полумраке. Сильно пересеченная местность заставила меня прибавить еще один день к своей одиссее.

Однако к тому времени, как пришла пора устраиваться на ночлег, я все же покрыл немалое расстояние и не сомневался, что достигну Ахерона к полудню следующего дня.

Я отыскал место посуше на склоне холма, который покрывали наполовину вросшие в землю валуны, торчащие под самыми невероятными углами, привел в порядок снаряжение, расстелил пленку и развел костер. Подкрепившись, я закурил одну из последних сигарет, таким образом внеся свою лепту в загрязнение окружающей среды, и забрался в спальный мешок.

Это случилось, когда мне снился какой-то сон. Теперь трудно уж вспомнить, что именно мне снилось, помню лишь, что вначале это был приятный сон, а потом он превратился в кошмар. Мне послышался какой-то подозрительный шорох невдалеке от моей постели из камыша, и я проснулся. Однако глаз не открыл и продолжал ровно дышать, как глубоко спящий человек. Моя ладонь легла на рукоять пистолета. Я лежал и прислушивался, одновременно мысленно зондируя все вокруг.

В воздухе стоял запах остывшего пепла и недавно выкуренной мной сигареты. От земли веяло пронизывающим холодом. Я чувствовал, что поблизости притаился кто-то или что-то.

Внимательно прислушавшись, я уловил справа от себя слабый стук задетого кем-то камня. Затем вновь наступила тишина.

Мой палец лег на спусковой крючок. Я направил ствол в нужную сторону.

И вот нежно-нежно, словно колибри, опускающийся на цветок, в темный склеп моего мозга проникло нечто извне.

«Ты спишь, — словно нашептывал мне кто-то, — и пока просыпаться не будешь. Не будешь, пока я тебе не разрешу. Ты спишь и слышишь меня. Так и должно быть. Нет причины для беспокойства. Спи крепко и глубоко, как я тебе велю. Очень важно, чтобы ты не…»

Я не мешал воздействию, легко подавив действие чар и разогнав дремоту.

Минутой позже, когда существо, видимо, решило, что я крепко сплю, там же, где прежде, послышался шорох.

Я открыл глаза и, не поднимая головы, стал пристально всматриваться в темноту.

Очертания валунов изменились по сравнению с тем, что было в момент моего отхода ко сну. Я наблюдал за подозрительным местом до тех пор, пока не заметил легкого шевеления.

Определив местонахождение противника, я снял оружие с предохранителя, тщательно прицелился и нажал на спуск, прочертив огненную линию примерно футах в пяти от силуэта. Благодаря углу выстрела в его сторону полетели обломки камня, пыль и грязь.

«Попробуй только вздохнуть, и я рассеку тебя надвое», — мысленно пообещал я. Затем поднялся на ноги, не сводя с него пистолета.

Я сразу заговорил по-пейански, поскольку при вспышке разглядел фигуру того, кто прятался за камнем.

— Грин-Грин, таких болванов среди пейанцев я еще не встречал.

— Я допустил несколько ошибок, — согласился он, не выходя из тени.

Я усмехнулся:

— Да уж, пожалуй.

— У меня есть смягчающие обстоятельства.

— Это все оправдания. Ты даже не выучил как следует закон скалы. Она кажется неподвижной, но при этом все время незаметно движется. — Я покачал головой. — Бедные твои предки, как они смогут покоиться в мире после столь неудачной мести?

— Боюсь, что с трудом, если это уже конец.

— А почему бы и нет? Не станешь же ты отрицать, что заманил меня сюда с единственной целью — уничтожить?

— Зачем мне отрицать очевидное?

— Тогда почему бы мне не довести дело до логического конца?

— Но подумай, Фрэнсис Сандоу… Дра Сандоу, будет ли это в самом деле логично? Что заставило меня действовать подобным образом, когда я мог бы спокойно дожидаться твоего появления в более удобном для себя месте?

— Вероятно, я произвел на тебя сильное впечатление прошлым вечером.

— Ну, не такой уж я нервный. Нет, я пришел, чтобы обрести власть над тобой.

— И проиграл.

— …и проиграл.

— Зачем тебе это понадобилось?

— Ты мне нужен.

— Зачем, в конце-то концов?

— Мы должны как можно скорей убираться отсюда. У тебя есть какое-нибудь средство передвижения?

— Естественно. Но чего ты боишься?

— За свою долгую жизнь, Фрэнсис Сандоу, ты приобрел несколько друзей и множество врагов.

— Зови меня просто Фрэнк. У меня такое чувство, будто мы с тобой знакомы давным-давно, мертвец.

— Тебе не следовало посылать то сообщение, Фрэнк Теперь твое пребывание здесь больше не секрет. И если ты не поможешь мне бежать, то встретишься с куда более страшным мстителем, чем я.

Ветер изменил направление, и до меня донесся сладковатый, отдающий плесенью запах — так пахла кровь пейанцев. Я включил фонарик и направил луч на Грин-Грина.

— Ты ранен?

— Да.

Я опустил фонарик, отступил к рюкзаку и открыл его левой рукой. Отыскав пакет первой помощи, бросил его пейанцу.

— Наложи повязку, — посоветовал я, снова поднял фонарик. — Твои раны неважно пахнут.

Он развернул бинт и обмотал его вокруг глубокой раны на правом плече и предплечье. На несколько более легких ран на груди и руках он даже не обратил внимания.

— Похоже, тебе пришлось драться.

— Да, пришлось.

— И как дела у твоего противника?

— Он тоже ранен. Мне повезло — я почти прикончил его. Но теперь уже слишком поздно.

Я увидел, что Грин-Грин не вооружен, и, засунув пистолет в кобуру, подошел к нему.

— Делгрен из Дилпеи шлет тебе горячий привет, — сказал я. — По-моему, тебе посчастливилось пополнить его ассенизаторский список.

Пейанец ухмыльнулся.

— Он должен быть следующим после тебя.

— Ты пока не привел достаточно веских доводов, которые заставили бы меня сохранить тебе жизнь.

— Но я разбудил в тебе любопытство, потому и жив до сих пор. И даже получил от тебя бинты.

— Однако терпение мое скоро лопнет, как кожура переспелого плода.

— Тогда и ты не постиг закона скалы. Я закурил сигарету и сказал:

— Здесь пословицы выбираю я. Он закончил перевязку.

— Предлагаю сделку.

— Какого рода?

— У тебя где-то спрятан корабль. Возьми меня с собой, увези с этой планеты.

— А что я получу взамен?

— Жизнь.

— Едва ли ты можешь мне сейчас угрожать.

— Я тебе не угрожаю. Я тебе помогу спасти твою шкуру, если ты спасешь мою.

— Спасешь меня от чего?

— Ты знаешь, что я вернул к жизни нескольких людей?

— Да, ты стащил их Воспроизводящие Ленты. Кстати, как тебе удалось?

— Телепортация. Это мой дар. Я могу перемещать небольшие предметы из одной точки пространства в другую. Много лет назад, на начальном этапе подготовки мести, я неоднократно посещал Землю. Кстати, каждый раз в это время умирал кто-то из твоих друзей или врагов. Потом я несколько лет собирал средства на покупку этой планеты, которая показалась мне наиболее подходящим местом для того, что я задумал. А научиться правильно обращаться с лентами для мироформиста не составляет никакого труда…

— …И ты их всех воспроизвел здесь?

— Да.

— Зачем?

— Чтобы твои друзья и близкие снова умерли у тебя на глазах, прежде чем тебя постигнет та же участь. А твои враги должны были присутствовать при твоих мучениях.

— Зачем же ты тогда обошелся так с человеком по имени Данго?

— Он действовал мне на нервы. Я решил, что его смерть послужит хорошим уроком остальным и предостережением для тебя. Заодно я от него избавился, причинив ему максимум страданий. Таким образом я сразу убил трех зайцев.

— А откуда взялся третий?

— Все это доставило мне немало радости.

— Понятно. Но почему все-таки Иллирия?

— Разве после Вольной, которая недосягаема, эта планета не любимое твое детище?

— Что ж, верно.

— Так где же найти лучшее место?

Я бросил окурок на землю и затоптал его каблуком.

— Ты оказался сильнее, чем я думал, Фрэнк, — произнес Грин-Грин после некоторой паузы. — Ведь справился же ты с ним когда-то, а вот меня он одолел, отобрав вдобавок нечто бесценное…

Я вдруг мысленно перенесся домой, на Вольную, в мой зимний сад. Я курил сигару, напротив сидела бритая мартышка по имени Льюис Бриггс. Я только что открыл конверт и пробегал глазами список имен.

Так что телепатия здесь ни при чем. Просто хорошая память и умение логически мыслить.

— Майк Шендон, — тихо произнес я.

— Да. Я не знал, что это за человек, иначе ни за что на свете не воспроизвел бы его.

Черт возьми, следовало догадаться и раньше, зная, что пейанец воспроизвел их всех. Но мозг мой был затуманен жаждой крови и мыслями о Кати.

— Ты тупоголовый ублюдок, — проговорил я, — тупоголовый ублюдок…

Я родился во второй половине двадцатого века, и в те времена искусство и ремесло — смотря с какой стороны посмотреть — шпионажа пользовалось куда большей популярностью среди широких масс населения, чем, скажем, морская пехота США или Американская Ассоциация Врачей. Мне кажется, в какой-то степени это был просто привлекательный способ бегства от неприглядной действительности эпохи «холодной войны». Однако со временем явление вышло из-под контроля, как обычно случается со всем, что оставляет свой след в веках. В длинном перечне популярных героев, что открывается принципами Возрождения и заканчивается бедными юношами, которые «жили честно, старательно трудились и женились на дочерях своих начальников», нашлось место и для человека с капсулой цианистого калия в дупле зуба, умопомрачительными любовницами и невыполнимыми заданиями, которому мимолетный секс и насилие заменяли любовь и смерть. Эти люди были на гребне успеха в 70-х годах двадцатого века, и теперь о них вспоминают с той же ностальгией, что и о Рождестве в средневековой Англии.

Конечно, нарисованный образ весьма далек от реального. В наши дни шпионы являют собой еще более жалкое зрелище, чем тогда. Они собирают самые незначительные подробности, которые только могут заполучить, и передают их кому-то, кто вводит оные в компьютер, где хранятся тысячи подобных фактов. Таким образом проясняется какое-то малозначительное обстоятельство, кто-то пишет маловразумительную служебную записку, которую сдают в архив и тут же забывают о ее существовании.

Как я уже говорил, межзвездная война — редчайшее явление, а классический шпионаж имел дело как раз с военными тайнами. Когда война как способ продолжения политики иными средствами практически исчерпала себя, надобность в подобных секретах отпала. Сейчас настоящие, талантливые шпионы работают исключительно в сфере промышленного шпионажа. В двадцатом веке мало кто слышал о человеке, доставившем в руки «Дженерал моторз» микрофильмы чертежей последнего детища Форда, или о девице, у которой в подкладке лифчика уместился эскиз новейшей модели Диора. Эти шпионы не удостаивались в ту пору особого внимания. Но теперь лишь у их коллег сохранились навыки древней профессии.

В межзвездной торговле правит закон джунглей. Все, что может дать хоть какое-то преимущество перед конкурентом — новый технологический процесс или расписание поставок между двумя фирмами, — становится не менее важным, нежели когда-то был Манхэттенский проект. Так что шпион, способный раздобыть эти сведения, ценится на вес пенковых трубок.

Майк Шендон был подлинным асом шпионажа, лучшим из всех, кто когда-либо работал на меня. Каждый раз, когда я думаю о нем, меня гложет зависть. У него было многое из того, о чем я мог лишь мечтать.

На два дюйма выше меня и фунтов на двадцать тяжелее. Глаза цвета только что отполированного красного дерева, а волосы — черны как ночь. Шендон был дьявольски ловок, имел до отвращения приятный голос и всегда безукоризненно одевался. У этого сына фермера с аграрной планеты Вава в одном месте сидело шило. А уж какие были у него запросы!.. Он до всего дошел своим умом, так как из школы его исключили и изолирован «за антиобщественные поступки». В дни моей молодости выразились бы яснее: он проводил все свое свободное время в тюремной библиотеке, отбывая срок за крупную кражу. Сейчас говорят иначе, но смысл от этого не меняется. Судя по тому, что вновь он попался нескоро, перевоспитание прошло успешно. Конечно, у него были блестящие способности — настолько неординарные, что я всегда удивлялся, как его вообще смогли еще раз выследить. Сам Шендон говорил, что ему просто на роду было написано попасться во второй раз. Он был телепатом и обладал почти фотографической памятью. Он был силен, вынослив и умен, умел пить, а женщины буквально вешались ему на шею. Поэтому, как мне кажется, оснований для зависти у меня было более чем достаточно.

Шендон работал на меня несколько лет, прежде чем я познакомился с ним лично. Один из моих вербовщиков направил его в «Специальную учебную группу при Объединении Сандоу» (читай: шпионскую школу). Через год он был уже вторым на своем курсе. Впоследствии Шендон проявил себя и когда дело дошло до так называемых производственных исследований. Его имя периодически появлялось в секретных донесениях, и однажды я решил пригласить его на обед.

Искренен и обладает хорошими манерами — такое у меня осталось впечатление после нашей встречи. Врожденный проходимец.

Телепаты среди людей встречаются крайне редко, и, хотя полученная с помощью телепатии информация не имеет веса в суде, этот дар явно чего-то стоил.

Однако несмотря на блестящие способности, работать с Шендоном было нелегко. Сколько бы ему ни платили, он всегда тратил больше.

Лишь после его смерти я смог оценить размах деятельности Шендона в сфере шантажа. Но попался он, как и большинство шпионов, при работе «на сторону».

Мы обнаружили, что в «Объединении Сандоу» идет серьезная утечка секретной информации, вот только не знали, где и как это происходит. На ее источник мы вышли через пять лет. К тому времени «Объединение Сандоу» уже начало лихорадить.

Но мы его все же прищучили. Это было не так-то просто сделать. Мне пришлось нанять четырех телепатов, и лишь после этого Шендона все же загнали в угол и отдали под суд. Он был признан виновным, осужден и направлен на очередное перевоспитание. Мне же пришлось взять три контракта на мироформирование, чтобы поддержать свою организацию. Мы успешно выпутались из кризиса, хотя и не без ощутимых финансовых потерь.

На этом наши неприятности не закончились — через несколько лет Шендон сбежал из тюрьмы. Слухи о побеге мгновенно достигли моих ушей. Приговор, на мой взгляд, был слишком мягок.

Словом, его имя занесли в списки разыскиваемых полицией, но Вселенная велика…

Это произошло в окрестностях Кусбея, что в штате Орегон, где я отдыхал на побережье во время пребывания на Земле. Я собирался провести там два-три месяца, пока шли переговоры о слиянии нашей организации с парой североамериканских компаний.

Прогулки у водной глади оказывают целительное воздействие на утомленную психику. Запах моря, чайки, плеск волн, шорох песка; сменяющие друг друга жара и прохлада, сырость и сухость; привкус морской воды и постоянное присутствие сине-серо-зеленого пространства, испещренного барашками пены, — все это как бы очищает душу, омывает взор, проясняет сознание. Каждый день я прогуливался по пляжу: до завтрака и после ужина. Звали меня тогда Карлос Палермо, если кому интересно. После шести недель такого времяпровождения я стал чувствовать себя свежим и бодрым, а когда договор об объединении был подписан, финансовая империя Сандоу вновь обрела равновесие.

Мой дом — белое каменное строение с крытой красной черепицей крышей и небольшим задним двориком — стоял на берегу крохотной бухточки. В стене, что смотрела на море, имелись черные железные ворота, а сразу за ними лежал пляж. С юга его ограничивал высокий глиняный откос, а с севера — непроходимые заросли. Здесь все дышало спокойствием, и я ощущал мир в самом себе.

Ночь была прохладной, можно сказать, зябкой. Почти полная луна медленно опускалась в море, разбрасывая мириады бликов по его поверхности. Звезды сияли ярко, как никогда. Качающаяся вдали на волнах океана цепь из восьми бурильных платформ время от времени загораживала звезды. На полированном металле плавучего острова сверкали лунные блики.

Я не слышал, как он подошел. Очевидно, он пробрался сюда сквозь заросли кустарника на севере, подождал, пока я подойду поближе, и напал, едва только я ощутил его присутствие.

Телепату гораздо проще скрыть свое присутствие от другого телепата, чем это может показаться на первый взгляд. Более того, он может при этом еще и следить за действиями второго. Это достигается при помощи «блокировки» — когда телепат окружает себя мысленным экраном, стараясь как можно меньше проявлять свои чувства.

Скажем честно, задача не из легких, особенно если вы смертельно ненавидите своего противника и подкрадываетесь, чтобы его прикончить. Это обстоятельство, скорее всего, и спасло мне жизнь.

Я не могу сказать, будто и в самом деле почувствовал чье-то зловещее присутствие за своей спиной. Просто, прогуливаясь вдоль линии прибоя и вдыхая ночной воздух, я был вдруг охвачен тягостным предчувствием. Подобные неопределенные мысли проскальзывают в вашем подсознании, когда вы вдруг просыпаетесь без явной причины посреди душной летней ночи, некоторое время лежите с открытыми глазами, раздумывая, какого черта вам не спится, а затем вдруг слышите непонятный звук в соседней комнате, усиленный тишиной, которая наэлектризована вашей нежданной тревогой и леденящими внутренность мрачными предчувствиями — примерно такое же чувство охватило меня в тот миг, и по спине забегали мурашки: древний антропоидный рефлекс. Внезапно ночь стала еще темнее, а в морских глубинах вдруг появились немыслимые чудища, чьи скрытые волнами жадные щупальца тянулись ко мне. Стратосферный транспортник, яркой полоской проносящийся надо мной, в любой момент мог выйти из строя и обрушиться на мою голову.

Словом, когда я услышал хруст песка за спиной, адреналин уже подавался в кровь.

Я быстро пригнулся, оборачиваясь, но моя правая нога увязла в песке, и я упал на одно колено.

Удар в голову бросил меня на правый бок. Противник кинулся на меня, и мы сцепились на песке. Каждый старался занять более выгодную позицию. Кричать было бесполезно — поблизости ни души. Я попытался запорошить врагу песком глаза, потом нанести удар в пах или любое другое чувствительное место. Однако он был в хорошей форме, весил больше, чем я, да и реакция у него была получше моей.

Может показаться странным, но прошло минут пять, прежде чем я узнал его. Мы уже скатились туда, где волны лизали влажный песок. Он успел сломать мне нос и вывихнуть два пальца на руке, когда я попытался задушить его. И тут на мокрое лицо моего врага упал лунный свет, я узнал Шендона и понял, что мне придется убить его, чтобы остановить. Просто изувечить будет недостаточно. Тюрьма или больница могут лишь оттянуть нашу встречу. Одному из нас суждено сейчас умереть. Мне кажется, он рассуждал примерно так же.

Секундой позже что-то острое и твердое уперлось мне в спину, и я невольно дернулся в сторону. Если человек пытается расправиться со мной, не все ли равно, как я прикончу его. Главное — успеть первым.

Волны прибоя уже заливали мне уши, а Шендон все сильнее прижимал мою голову к песку. И тут я нащупал рукой камень.

Первый удар пришелся в предплечье руки, которую он поднял, защищая голову. Телепаты имеют определенное преимущество в драке, так как чаще всего знают, куда будет нанесен следующий удар. Но как страшно знать и не иметь при этом возможности помешать противнику!.. Вторым ударом я раздробил ему левую глазницу, и Шендон, почувствовав близость смерти, завыл как собака. Через мгновение камень разбил ему череп. На всякий случай я ударил его еще пару раз, потом оттолкнул тело и откатился прочь. Камень выскользнул из моих пальцев и упал в воду.

Я долго лежал там, глядя на звезды, а волны прилива омывали меня и слегка покачивали тело поверженного врага неподалеку.

Придя в себя, я обыскал покойника и среди прочих вещей обнаружил заряженный пистолет.

Это могло означать лишь одно — Шендон хотел убить меня голыми руками. Он считал, что у него на это хватит сил, и был готов получить увечье, лишь бы именно таким образом расправиться со мной. Он мог спокойно пристрелить меня из кустов, если бы не послушался голоса своей ненависти. Шендон стал бы самым опасным противником из всех, с кем меня сталкивала жизнь, если б иногда не забывал пораскинуть мозгами. И за это я его уважал, поскольку сам на его месте пошел бы по пути наименьшего сопротивления. Даже если причина единоборства, в которое я оказываюсь втянут, лежит в сфере эмоций, я никогда не позволяю себе руководствоваться чувствами при выборе средств достижения цели.

Я заявил о нападении, и тело Шендона похоронили на Земле. Где-то в Далласе вся его сильная и неоднозначная личность превратилась в кусочек ленты, который целиком умещался на ладони и весил меньше унции. Примерно через месяц ленту должны были уничтожить.

Несколько недель спустя, накануне отлета, я стоял на том же самом месте. Передо мной лежал Токийский залив, и я знал, что, если кто-то попал в его воды, обратной дороги нет и быть не может. Отражения звезд дрожали и двоились на спокойной глади океана. Тогда я еще не догадывался, что где-то посмеивается зеленокожий пейанец, что он уже вышел на рыбалку в залив…

— Ты — тупоголовый ублюдок, — повторил я.