Глава 2
В 6.30 мы встретились с Глидденом в конторе Дюбуа и заключили сделку на продажу дома за пятьдесят шесть тысяч. Адвокат Дюбуа оказался невысоким мужчиной с красным обветренным лицом и длинными прядями седых волос. Уступая моему желанию завершить все формальности сегодня же, он согласился открыть контору в столь поздний для работы час. Я отдал деньги, бумаги были подписаны, ключи от дома опущены в мой карман, мы пожали друг другу руки и вышли на улицу. Когда мы не спеша шагали по влажному асфальту тротуара к своим глайдерам, я вдруг воскликнул:
— Проклятие, я, кажется, забыл у вас на столе свою ручку!
Мы с Дюбуа остановились.
— Не беспокойтесь, я вам ее пришлю. Вы, если не ошибаюсь, остановились в «Спектруме»?
— Боюсь, мне придется скоро уехать оттуда.
— Я могу послать вам домой, на улицу Нуаж. Я покачал головой:
— Она понадобится мне уже сегодня вечером.
— Пожалуйста, возьмите мою, — он протянул мне ручку.
К этому времени Глидден отошел уже достаточно далеко и не мог слышать, о чем мы говорим. Я помахал ему рукой и произнес:
— Это был просто предлог, чтобы поговорить с вами наедине.
Сетка мелких морщин в тот же миг окружила его темные глаза, и появившуюся было в них тень презрения сменило любопытство.
— Хорошо, — сказал он, и мы повернули обратно.
— Так в чем дело? — осведомился он, располагаясь в своем кресле за рабочим столом.
— Я ищу Рут Лэрис.
Дюбуа закурил сигарету — самый верный способ выиграть немного времени, чтобы все обдумать.
— Зачем? — спросил наконец адвокат.
— Она — мой старый друг. Вы знаете, где она?
— Нет, — покачал он головой.
— А вам не кажется несколько э-э-э… необычным распоряжаться имуществом, притом немалым, лица, чье местонахождение вам не известно?
— Да, — согласился он. — Пожалуй, вы правы. Но такова была воля клиента.
— Самой Рут Лэрис?
— Что вы имеете в виду?
— Она лично дала вам поручение или кто-то сделал это от ее имени?
— Я не понимаю, какое вам дело до всего этого, мистер Коннер. Думаю, пора прекратить этот разговор.
Поразмыслив секунду, я наконец решился.
— Хорошо, — сказал я, — только прежде, чем мы закончим, я хотел бы, чтобы вы знали — дом Рут я купил в надежде найти хоть какой-нибудь намек на ее нынешнее местонахождение. После того как я внимательно осмотрю дом, я собираюсь трансформировать его в гасиенду, потому что архитектура этого города мне абсолютно не нравится. Это вам ни о чем не говорит?
— Только о том, что у вас, видимо, не все в порядке с головой, — сделал вывод адвокат.
Я кивнул и продолжил:
— Да, но я — сумасшедший, который может позволить себе любые прихоти. Ненормальный, способный доставить кучу неприятностей. Вот, например, это здание… Сколько оно стоит? Миллион? Два?
— Не знаю, — на его лице отразилось некоторое беспокойство.
— Что, если его кто-нибудь купит и вам придется подыскивать новое помещение для своей конторы?
— Арендный договор не так-то легко разорвать, мистер Коннер.
Я усмехнулся.
— …а кроме того, — продолжил я, — вдруг местная Адвокатская Коллегия решит поподробнее изучить вашу деятельность?
Он вскочил на ноги.
— Вы сошли с ума!
— Вы действительно так думаете? Я ведь не знаю, в чем вас будут обвинять. — Я сделал небольшую паузу. — Пока не знаю. Однако вы же понимаете, что любое расследование само по себе может доставить массу хлопот. А кроме того, снять новое помещение не так-то просто… Ну как?
Я очень не люблю добиваться своей цели таким образом, но времени у меня было в обрез.
— Так вы все еще думаете, что я сумасшедший? Вы действительно в этом уверены? — нанес я последний удар.
Дюбуа молчал.
— Нет. Не уверен, — произнес он наконец мрачным тоном.
— Ну тогда, если вам нечего скрывать, может быть, вы расскажете мне об этом деле? Меня ведь не интересуют ваши профессиональные секреты, просто расскажите, каким образом вы должны были осуществить продажу дома. Меня удивляет, что Рут не оставила письма или чего-нибудь в этом роде.
Он откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня сквозь сигаретный дым.
— Все переговоры велись по телефону…
— Ее ведь могли накачать наркотиками, припугнуть в конце концов…
— Глупости, кому это надо? — воскликнул Дюбуа. — Не понимаю, что вам до всего этого?
— Я же сказал, она мой старый друг.
Он испуганно моргнул: кое-кто до сих пор помнил, что за человек был одним из старых друзей Рут Лэрис.
— Кроме того, — продолжил я, — недавно я получил от нее письмо, в котором была просьба срочно приехать по важному делу. Я приехал, но не нашел ни ее, ни письма. Даже нового адреса нет. Может, это чья-то грязная шутка? В любом случае мне нужно ее разыскать, мистер Дюбуа.
Конечно, он был не слепой и представлял, сколько должен стоить, например, мой костюм. К тому же в моем голосе, пожалуй, еще остались властные нотки, выработанные в течение долгих лет, когда отдавать приказания было моим основным занятием. Во всяком случае, он не собирался звонить в полицию.
— Все переговоры велись по телефону, иногда по почте, — сказал он. — И я, честное слово, не знаю, где сейчас находится мисс Лэрис. Просто она сказала, что покидает город, и попросила продать дом со всей обстановкой, а деньги поместить на ее счет в банке. Я согласился обо всем позаботиться, а продажу дома поручил компании «Солнечный дождь».
Адвокат посмотрел в окно, потом снова на меня.
— Кроме того, она действительно оставила письмо для некоего лица. Но это не вы. Если же в течение тридцати дней письмо не будет востребовано, то я должен отослать его по указанному там адресу.
— Могу ли я узнать имя этого лица?
— К сожалению, сэр, я не могу вам его раскрыть.
— Будьте добры, — попросил я, позвоните по телефону в Гленкой — номер 73-737-373 и попросите к телефону лично Доменика Малисти — директора «Нашего Объединения» на этой планете. Назовите себя и скажите ему следующее: «Бе-бе, я — черная овечка», затем попросите его установить личность Лоуренса Джона Коннера.
Дюбуа проделал все, как я сказал, затем повесил телефонную трубку, встал, подошел к маленькому, встроенному в стену сейфу, достал конверт и протянул его мне. Конверт был запечатан, а сверху было надписано: «Фрэнсису Сандоу».
— Благодарю вас, — произнес я и вскрыл конверт.
Мне с трудом удалось взять себя в руки, когда я увидел содержимое конверта. Там были новая фотография Кати в другом ракурсе, на другом фоне; фотография Рут, чуть постаревшей и пополневшей, но все еще привлекательной, и записка.
Записка на пейанском. Приветствие, обращенное ко мне, которое сопровождалось маленьким условным знаком. Обычно таким знаком в священных текстах обозначался Шимбо-Громовержец. Послание было подписано именем «Грин-Грин», а рядом стоял знак Белиона.
Я был сбит с толку. Во-первых, очень многие знают личности Имя-носящих. А во-вторых, Белион, насколько мне известно, не принадлежал к числу двадцати семи ныне живущих пейанских богов, поскольку никто не носил его Имя. Считалось, что Белион — заклятый враг Шимбо. Жил он под землей и был богом огня. Периодически они с Шимбо вступали в яростную схватку, заканчивавшуюся гибелью одного из них. И после нового возрождения все опять повторялось.
Я внимательно прочитал записку. В ней говорилось следующее:
Ищи своих женщин на Острове Мертвых. Боджис, Данго, Шендон и карлик ждут тебя там же.
Дома, на Вольной, у меня остались объемные фото Боджиса, Данго, Шендона, Ника-карлика, леди Карль (ее они тоже, наверное, посчитали «моей женщиной») и Кати. Это были те снимки, которые позвали меня в дорогу. И вот теперь они захватили Рут.
Но кто «они»?
Сколько я ни старался, но вспомнить что-нибудь об имени «Грин-Грин» мне так и не удалось. Однако что такое Остров Мертвых, я-то знал!
— Благодарю вас, — еще раз произнес я.
— Что-нибудь не так, мистер Сандоу?
— Да, — сказал я, — но я все улажу сам. Не волнуйтесь, вас это уже не касается. И пожалуйста, забудьте мое имя.
— Как вам угодно, мистер Коннер.
— Прощайте.
— Всего хорошего.
Приехав в свой дом на улице Нуаж, я прошел по комнатам, внимательно все осмотрев. Особенно тщательно я проверил спальню Рут.
Вещи лежали на своих местах. В гардеробе висела ее одежда, остались нетронутыми всякие мелочи, которые люди обязательно берут с собой, переезжая на новую квартиру.
Было несколько странно бродить по дому, который стал тебе уже совсем чужим, но время от времени натыкаться на знакомые предметы: антикварные часы, разрисованную ширму, инкрустированный портсигар… Все это напомнило мне о Времени, которое самым причудливым образом перемешивает старое и новое, предметы, которые вы любили, и те, что не значили для вас ровным счетом ничего. Память продолжает хранить давно, казалось, забытые образы, и когда вы вновь оказываетесь там, где не были черт знает сколько лет, воспоминания внезапно захлестывают вас, заставляя все переживать заново.
Вот что творилось в моей душе, пока я искал хоть какой-нибудь намек на то, что здесь могло произойти. Время шло, каждая вещь, каждый укромный уголок дома были подвергнуты самому тщательному осмотру. И наконец мысль, впервые пришедшая мне в голову лишь в конторе Дюбуа, хотя смутные подозрения не покидали меня с той самой минуты, как я получил первую фотографию, встала передо мной во всей очевидности. Мысль, родившаяся в моем мозгу и прошедшая сквозь мое нутро, вернулась обратно в мозг, усиленная тысячекратно.
Я сел в кресло и закурил.
Рут фотографировали в этой комнате. Похоже, им надоели скалы, голубое небо и прочие декорации, как на других снимках. Тщательный обыск дома ничего не дал. Нет ни следов насилия, ни каких-либо намеков на личность моего врага. «Моего врага», — я произнес это вслух. Это были первые слова, сказанные мною после прощания с внезапно ставшим любезным седым адвокатом. Я не узнал собственного голоса — так странно он звучал в большом розовом аквариуме этого дома. «Мой враг!»
Теперь все было ясно. Им нужен был я. Почему? Пока не понятно, но вероятнее всего — чтобы убить меня. Если б только знать, кто из моих многочисленных врагов стоит за этим, все было бы гораздо проще.
Мой мозг напряженно работал. Почему для нашей встречи выбрано столь странное место? Станет ли оно полем нашей битвы?
Я вспомнил свой недавний сон, в котором видел Остров Мертвых.
Если кто-то хотел причинить мне вред, то с его стороны глупо было заманивать меня именно туда. Что он мог знать о той силе, которую я обрету, ступив на землю созданного мной мира? Все вокруг будет помогать мне, когда я вернусь на свою Иллирию, которую создал много веков тому назад, на которой возвел Остров Мертвых. Мой Остров Мертвых!
…Я вернусь туда. Я уже не сомневался в этом. Ведь там Рут, а может быть, и Кати… Да, я должен вернуться в этот странный Эдем, который я когда-то воздвиг.
Рут и Кати… Мне не хотелось бы ставить эти два образа рядом, но другого выхода не было. Раньше они просто не могли существовать для меня одновременно, и эта перемена мне совсем не нравилась. Ну что ж, я отправляюсь туда, и тот, кто приготовил мне ловушку, вскоре горько пожалеет об этом. Остров Мертвых станет его последним приютом.
Я смял окурок своей сигареты, потом запер ржавые воротца мармеладного замка и вернулся в «Спектрум». Мне вдруг ужасно захотелось есть.
Я переоделся для ужина и спустился в холл. Где-то здесь я, кажется, видел маленький ресторанчик. Но, как назло, он закрылся несколько минут назад, поэтому пришлось обратиться к портье, чтобы тот посоветовал мне какое-нибудь приличное место, где можно поесть в это время.
— Рекомендую Башню Бертоля, у залива, — сказал мне он, с трудом подавив зевок. — Они не закрывают до самой ночи, так что у вас еще есть несколько часов.
Кто мог знать, что именно там мой злополучный бизнес с вересковым корнем завершится столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем удивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева! Помните?
Следуя данным мне советам, я достаточно быстро добрался до ресторана и припарковал глайдер у подъезда. Какой-то тип в ливрее сразу вызвался позаботиться о моей машине. Не люблю таких. С сияющей улыбкой на розовом лице они торопятся открыть перед вами дверь, которую вы и сами отлично бы открыли, подают полотенце, которое тебе совсем не нужно, выхватывают из рук чемодан, который ты собираешься донести сам. Ладонь правой руки они всегда держат на уровне пояса, готовые в любой момент подставить ее, едва заслышав хруст банкнота или звон мелочи. А карманы у них глубокие, туда много может поместиться. Они преследуют меня уже тысячи лет, и я выхожу из себя вовсе не из-за их ливрей, а из-за этой проклятой улыбки, которая появляется при виде лишь одной вещи — денег.
Мой глайдер быстренько припарковали на стоянке у ресторана, точно между двух полос дорожной разметки. Знаете почему? Потому что все мы — туристы.
В свое время «на чай» давали лишь тогда, когда требовалось, чтобы вам быстро и расторопно оказали какую-нибудь услугу. В некотором смысле это должно было хоть как-то компенсировать низкую заработную плату определенного класса служащих. Все это понимали и принимали как должное. Но уже в двадцатом веке, когда я родился, туризм для большинства развивающихся стран стал основным источником доходов. Местные жители смотрели на туристов лишь как на денежные мешки. Вскоре это стало традицией, и постепенно такая точка зрения возобладала во всех остальных странах, даже в тех, откуда приезжали туристы. Отныне каждый, кто носил униформу, знал о той выгоде, которую несли совершенно бесполезные, но выполненные с угодливой улыбкой услуги. Человек в ливрее завоевал весь мир. С тех пор мы все превращаемся в туристов, едва перешагнув порог собственного дома. Мы становимся гражданами второго сорта, которых безжалостно эксплуатируют армии улыбающихся слуг. Бескровная революция, которую совершили швейцары, официанты и привратники, победила! Навеки!
Теперь в любом городе, куда бы я ни приехал, люди в ливреях бросаются мне навстречу, смахивают перхоть с моего воротника, суют в руку рекламную брошюрку, сообщают последний прогноз погоды, молятся за мою душу, следят, чтобы я не промочил ноги в ближайшей луже, протирают стекла моего глайдера, держат над головой зонтик — как в дождливые, так и в солнечные дни, светят на меня ультрафиолетовым фонариком, если небо закрывают тучи, сдувают с одежды прилипшие нитки, чешут мне спину, бреют мне шею, застегивают мне ширинку, начищают мои ботинки… И главное, улыбаются. Прежде чем я успеваю послать их куда подальше, их правая рука уже наготове. На уровне пояса, ладонью вверх.
Черт возьми! Каким благодатным местом стала бы Вселенная, если бы мы все носили ливреи — блестящие и поскрипывающие. Нам бы всем пришлось улыбаться друг другу.
Я вошел в лифт и поднялся на шестидесятый этаж, где находился главный зал ресторана. Тут я сообразил, что следовало бы заказать столик заранее по телефону. Все места были заняты. Я совсем забыл, что завтра на Дрисколле праздник.
Метрдотель записал мое имя и попросил подождать минут пятнадцать-двадцать, поэтому мне ничего не оставалось, как отправиться в один из баров тут же поблизости и заказать кружку пива.
Сделав пару глотков, я, не торопясь, стал рассматривать посетителей. Напротив, в другом конце фойе находился точно такой же бар, погруженный в полумрак. Там я заметил чью-то толстую физиономию, которая показалась мне подозрительно знакомой.
Для таких случаев я запасся специальными очками, впрочем, очки они напоминали только с виду и были не хуже иного телескопа. Я нацепил их на нос и внимательно изучил лицо, теперь повернутое ко мне в профиль.
Нос и уши я узнал сразу. Правда, волосы были совсем другого цвета, да и кожа стала чуть темнее, но ведь это так просто сделать.
Я встал и направился было в тот бар напротив, как вдруг меня остановил официант и заявил, что выносить выпивку за пределы заведения не разрешается. Когда я объяснил, что направляюсь всего лишь в соседний бар, он улыбнулся и предложил отнести кружку за меня. Ох уж мне эта улыбка и рука у пояса! Я прикинул и решил, что купить новую кружку обойдется дешевле. Поэтому я ответил, что разрешаю ему допить пиво за меня.
Толстяк сидел один, с бокалом чего-то искристого перед собой. Подойдя поближе, я снял очки и сознательно шепелявя, спросил:
— Вы позволите, мистер Бейнер?
Он слегка вздрогнул под броней своей толстой шкуры. При этом слои его подкожного жира колыхались еще некоторое время. Он уставился на меня своими свиными глазками. Похоже, что мысли его в это мгновение закрутились, как дьявол в беличьем колесе.
— Должно быть, вы ошиблись… — начал было он, улыбаясь, потом улыбка дрогнула и пропала. Он поправился: — Нет, похоже, это я ошибся. Но прошло столько времени, Фрэнк, мы оба так сильно изменились.
— Еще бы, — подхватил я, вернув своему голосу нормальное звучание. — Нас совсем не просто узнать, когда мы путешествуем инкогнито.
Я сел за столик напротив него. Он, на удивление быстро, будто притянув его на аркане, подозвал официанта и спросил меня:
— Что будешь пить?
— Какого-нибудь пива, — ответил я. Официант кивнул и удалился.
— Ты уже ужинал?
— Нет, я ждал в баре напротив, пока освободится место, и тут увидел тебя.
— Я уже поел, — сообщил он мне, — и если бы перед уходом мне внезапно не захотелось пропустить рюмочку, мы бы, наверное, не встретились.
— Странно, — сказал я, потом добавил: — Грин-Грин.
— Что?
— Verde, Verde. Grün, Grün.
— Боюсь, что не понимаю тебя. Это что, какой-то пароль, и я должен дать отзыв?
Я пожал плечами:
— Считай это молитвой о сокрушении всех моих врагов, если хочешь. Что у тебя нового?
— Теперь, раз уж мы встретились, — произнес он, — нам, конечно, стоит кое о чем поговорить. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?
— Ну разумеется.
Тут как раз метрдотель объявил о заказе Лоуренса Коннера, и мы перешли за столик в одном из бесчисленных залов ресторана, расположенных на этом этаже. В ясную погоду отсюда открывался прекрасный вид на залив, но сегодня все небо было затянуто тучами, и лишь огни буев да изредка вспыхивающий луч прожектора пробивал темную завесу над бушующим океаном.
Бейнер решил, что его голод еще не до конца утолен, и заказал себе новый ужин. Я не успел и наполовину расправиться со своим бифштексом, как он с поразительным проворством уплел целую гору спагетти. Вскоре к ней присоединилось огромное блюдо жареных колбасок, и Бейнер приступил к сандвичам и кофе.
— Ух, — перевел он наконец свое дыхание, — совсем неплохо.
Рот его расплылся в широкой улыбке, в которую он тут же залез зубочисткой. Признаюсь, я впервые за последние сорок лет видел его улыбающимся.
— Сигару? — предложил я.
— Спасибо, не откажусь.
Зубочистка уступила место сигаре, и нам сразу принесли счет. Я всегда так поступаю в людных ресторанах, когда официанты не спешат со счетом. Клубы табачного дыма действуют на них потрясающе — они моментально вырастают рядом с вашим столиком со своим блокнотом.
— Плачу я, — заявил Бейнер, когда я взял счет.
— Не говори ерунды. Ты же мой гость.
— Ладно… Как хочешь.
В конце концов, не зря же Билл Бейнер был сорок пятым в списке самых богатых людей Галактики. Да и мне не каждый день выпадает удача поужинать со столь удачливым человеком.
Когда мы выходили из ресторана, он произнес:
— У меня тут есть одно местечко, где мы сможем поговорить. Я сяду за руль.
Мы залезли в его машину и тронулись вперед, оставив без внимания очередного типа в ливрее, который досадливо нахмурился. Минут двадцать мы кружили на машине по городу, чтобы оторваться от гипотетических «хвостов». Наконец подъехали к заурядному зданию, всего в нескольких кварталах от Башни Бертоля.
Когда мы проходили через холл, Бейнер кивнул привратнику и удостоился ответного кивка.
— Как думаете, дождь завтра будет? — мимоходом спросил он.
— Ясное дело, — буркнул привратник в ответ.
Лифт поднял нас на шестой этаж. Стены коридора, по которому мы прошли, были украшены мозаикой из фальшивых самоцветов. Где-то среди них наверняка были замаскированы объективы видеокамер. Бейнер остановился около одной из дверей и постучал, три коротких удара, потом пауза, еще удар. Завтра сигнал будет иным, уж я-то знаю Бейнера.
Угрюмый молодой человек в темном костюме открыл дверь. После того как Бейнер жестом приказал ему удалиться, он кивнул и куда-то исчез. Мы прошли в одну из комнат, и Бейнер запер за нами дверь, но все же я успел разглядеть, что безобидная с виду дверь представляет собой толстую металлическую плиту, прикрытую, на манер бутерброда, с обеих сторон деревянными панелями. Бейнер коснулся пальцем своих губ, давая знак пока помолчать, и, вооружившись самыми различными приборами, принялся рыскать по комнате, выискивая подслушивающие устройства. Минут пять я терпеливо ждал и совсем не удивился, когда он, не доверяя результатам своего исследования, включил на всякий случай генератор помех и лишь после этого облегченно вздохнул. Затем он снял пиджак, повесил его на спинку стула и, повернувшись ко мне, сказал:
— Порядок. Теперь можно говорить. Тебе что-нибудь налить?!
— А ты уверен, что это безопасно? Он на миг задумался, потом произнес:
— Да.
— Тогда, пожалуйста, виски с содовой, если есть, конечно.
Бейнер удалился в соседнюю комнату и через несколько секунд вернулся с двумя стаканами в руках. В свой он наверняка налил чай, поскольку собирался говорить со мной о каком-то деле. Впрочем, меня это мало волновало.
— Итак, что скажешь? — усмехнулся я.
— Черт! Неужели это правда, что о тебе болтают? И откуда ты только узнал?
Я лишь пожал плечами.
— Надеюсь, ты не собираешься опять обскакать меня, как тогда, с акциями горных разработок на Веге?
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Попробуй вспомнить. Шесть лет тому назад. Я рассмеялся.
— Послушай, — постарался объяснить я ему, — меня совсем не заботит, во что вкладываются мои деньги, пока я уверен, что они в надежных руках. Я доверяю своим служащим, которые распоряжаются ими с пользой для меня. И если я и нагрел руки на какой-то сделке шесть лет тому назад, как ты утверждаешь, то лишь потому, что кто-то из моих людей позаботился об этом. Понимаешь? Это ты присматриваешь за своими капиталами, как пастух за стадом. А за меня пусть работают другие.
— Конечно, Фрэнк, — съязвил он, — ты ведь чисто случайно оказался в Дрисколле именно в тот момент, когда я как раз собирался заключить сделку. Лучше признайся честно, кого из моих людей ты подкупил?
— Никого, честное слово. Бейнер даже обиделся.
— Уверяю тебя, — пообещал он, — я ему ничего не сделаю, просто переведу работать в другое место, где он мне больше не сможет навредить.
— Но я не собираюсь заниматься здесь бизнесом, — заметил я. — И тебя встретил совершенно случайно.
— Посмотрим, посмотрим, хотя предупреждаю сразу: весь банк тебе сорвать не удастся, даже если ты и припрятал в рукаве козырную карту.
— Я и не собирался, клянусь.
— Проклятие! — выругался он. — Все шло так гладко! — В отчаянии Бейнер ударил кулаком по ладони.
— Я даже не видел предмета нашего спора, — сказал я.
Он вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся, держа в руках курительную трубку.
— Хорошая трубка, — похвалил я.
— Пять тысяч, — ответил он. — Почти задаром.
— Вообще-то, я трубку не курю, но…
— Учти, — оборвал он меня, — больше чем за десять процентов я тебя в долю не возьму. Я первым про это пронюхал, а ты решил прийти на готовенькое. Не выйдет!
Тут я разозлился. Этот ублюдок, кроме жратвы, может думать только о том, как бы ему преумножить свои капиталы. Соответственно он считал, что и я все свое время трачу лишь на то, чтобы на Большом Дереве было как можно больше листьев с моим именем.
Ну что ж, пусть пеняет на себя.
— Я хочу треть, — заявил я, — иначе буду действовать самостоятельно.
— Треть?!
На его лице был неподдельный ужас. Он вскочил на ноги, и тут такое началось! Хорошо, что хоть комната была звукоизолированной и без «клопов». Давненько я не слышал подобных выражений в свой адрес. Он без остановки бегал по комнате, размахивая руками. А жадный, прижимистый торгаш, который сидел во мне, уже подсчитывал прибыли от этих проклятых трубок, пока Бейнер с багровым перекошенным лицом что-то вопил о справедливости.
За долгие годы в моей голове скопилась уйма самой разнообразной информации. Например о том, что в былые дни на Земле самые хорошие трубки делали из пенки либо верескового корня. Глиняные трубки слишком быстро нагреваются, и их неудобно держать в руке, а деревянные трескаются или слишком быстро прогорают. В конце девятнадцатого века, благодаря постоянным предостережениям медиков о вреде сигаретного дыма, курение трубок испытывало небывалый подъем. И к началу следующего столетия мировые запасы пенки и вереска были почти полностью исчерпаны. Пенка или точнее гидросиликат магния — осадочная горная порода, встречающаяся среди многовековых отложений морских раковин, спрессованных огромным давлением. Очень быстро все ее выработки истощились, и поставки этого сырья были прекращены. А белый вереск, по-латыни Erica Arborea, из корня которого изготовляются трубки, рос лишь в некоторых районах Средиземноморья и достигал крупных размеров, в лучшем случае, лет за сто. Собирали его все кому не лень, ничуть не заботясь о новых посадках для будущего урожая.
Поэтому нынешним курильщикам трубок приходится довольствоваться продукцией из пиролитического углерода, а пенковые и вересковые трубки остались лишь в воспоминаниях да у некоторых коллекционеров. Время от времени небольшие залежи пенки обнаруживаются на других планетах, мигом обогащая счастливчиков, которым удается их найти. Но Erica Arborea или что-либо сравнимое с ней нигде, кроме Земли, обнаружено не было…
В наши дни люди, вроде меня или Дюбуа, являют собой редкое исключение. Подавляющее большинство курильщиков предпочитают именно трубки, и цена на вересковый корень может быть очень приличной. Именно такую трубку мне и показывал Бейнер. Следовательно…
— …пятнадцать процентов, — настаивал он. — Это едва позволит мне надеяться хоть на небольшую прибыль.
— Черта с два! Вереск стоит вдесятеро дороже куска платины такого же веса!
— Ты заставишь мое сердце разорваться, если потребуешь больше восемнадцати процентов.
— Тридцать.
— Фрэнк, будь благоразумен.
— Может быть, бросишь молоть чепуху и перейдешь к делу?
— Двадцать процентов — вот все, что я могу позволить. Больше нам говорить не о чем. Это тебе обойдется в пять миллионов.
Я расхохотался ему в лицо.
Из чистого упрямства я торговался еще целый час, отвергая одно за другим предложения Бейнера и не веря ни единому его слову. Я ведь тоже в этом собаку съел. Наконец мы сошлись на двадцати пяти с половиной процентах и четырех миллионах. Мне пришлось звонить Малисти, чтобы распорядиться о финансировании этой затеи. Я искренне пожалел, узнав, что поднял его с постели.
Вот так мне и удалось уладить дело с вересковым корнем, завершившееся столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем удивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева! Помните? Впрочем, я это уже говорил.
Когда мы наконец закончили, он похлопал меня по плечу, сказав, что я хладнокровный игрок и что лучше быть со мной по одну сторону баррикад. Затем мы выпили еще по одной, и Бейнер стал жаловаться, что ему никак не удается подыскать себе повара-ригелианца и намекнул о желании перекупить у меня Мартина Бремена. Под конец он снова стал допытываться, кто же все-таки дал мне знать об этом деле.
Потом Бейнер отвез меня к Башне Бертоля. Мы попрощались, и он уехал.
Ливрея подогнала мой глайдер к подъезду ресторана и открыла дверцу. Получив причитающиеся деньги, она выключила улыбку и удалилась. Я поехал в «Спектрум», жалея, что, вместо того чтобы спокойно поужинать в отеле и завалиться спать пораньше, я весь вечер ставил свой автограф на все новые и новые листья.
Радио в моей машине наигрывало какую-то легкую мелодию, которую я лет сто уже не слышал, и в сочетании с начавшимся дождем она вызвала у меня чувство легкой грусти и одиночества.
На следующее утро я отправил курьерграмму Марлингу с Мегапеи, в которой заверял, что Шимбо будет у него еще до начала пятого периода. Еще спрашивал, не известен ли ему пейанец по имени Грин-Грин или что-то в этом роде, причем может ли он быть связан каким-нибудь образом с Белионом. Я попросил ответить курьерграммой с оплатой получателем, адресованной на имя Лоуренса Дж. Коннера, п/о Вольная. Подписываться не стал.
Я планировал в этот же день покинуть Дрисколл и вернуться домой. Курьерграмма — самый быстрый и самый дорогой вид межзвездной связи, но тем не менее я был уверен, пройдет пара недель, прежде чем я получу ответ.
Конечно, я несколько рисковал своим инкогнито, посылая депешу подобного рода с Дрисколла, да еще с обратным адресом на Вольной. Но я собирался улететь сегодня же и стремился закончить дела побыстрее.
Расплатившись за номер в отеле, я поехал на улицу Нуаж, чтобы окинуть дом Рут прощальным взглядом. По дороге я позавтракал в какой-то забегаловке.
В Мармеладном Дворце меня поджидало кое-что новенькое. Из щели почтового ящика я извлек большой белый конверт без обратного адреса.
На нем значилось: «Фрэнсису Сандоу, дом Рут Лэрис». Я вошел в дом и, прежде чем распечатать послание, убедился, что, кроме меня, тут никого нет. Затем достал из кармана безобидную с виду тонкую трубочку, несущую тихую мгновенную смерть любому живому существу, сел в кресло и положил ее перед собой. И лишь приготовившись подобным образом, я наконец вскрыл конверт.
Так и есть. Еще один снимок.
Это был Ник, старина Ник, Ник-карлик… Покойный Ник. Он скалился сквозь свою бороду, стоя на скалистом утесе, словно собираясь кинуться на человека, его фотографировавшего.
«Прилетай на Иллирию. Здесь все твои друзья», — гласила записка, написанная по-английски.
Я закурил первую за сегодняшний день сигарету.
О том, кто скрывался под именем Лоуренса Дж. Коннера, знали лишь трое: Малисти, Бейнер и Дюбуа.
Малисти был моим агентом на Дрисколле, и я платил ему достаточно, чтобы быть уверенным, что его не подкупят. Правда, к человеку можно применить и другие средства воздействия, но Малисти сам узнал о том, кто такой Лоуренс Дж. Коннер, только вчера, когда произнесенный пароль «Бе-бе, я — черная овечка» позволил ему расшифровать специальные инструкции. Так что для применения особых мер воздействия времени было явно недостаточно.
С другой стороны, Бейнер тоже ничего не выигрывал, ставя мне палки в колеса. Ведь мы были партнерами в совместном предприятии, к тому же достаточно мелком и незначительном, чтобы о нем заговорили люди. Так, капля воды в море бизнеса. Если изредка интересы наших с Бейнером капиталов каким-то образом и вступали в противоречие, то этот конфликт никогда не носил личного характера. Нет, Бейнер исключается.
Дюбуа тоже не произвел на меня впечатление человека, который разбалтывает чужие имена и секреты. Чтобы получить от него нужную информацию, мне даже пришлось намекнуть о своей готовности прибегнуть к чрезвычайным мерам.
На Вольной никто не знал, куда и зачем я направляюсь. Никто, кроме моего электронного секретаря, но все сведения о цели моей поездки я стер из его памяти еще перед отлетом.
Я прикинул другую возможность.
Если Рут похищена и ее принудили написать мне ту записку, то злоумышленник, кто бы он ни был, вполне мог допустить, что я еще вернусь в ее дом и обнаружу конверт, а если и нет — ничего страшного не произойдет.
Такой вариант казался мне более вероятным.
А это означало, что на Дрисколле есть человек, с которым я хотел бы познакомиться поближе.
Вот только стоит ли терять время? С помощью Малисти я, пожалуй, смогу добраться до того, кто отправил мне письмо с фотографией Ника. Но за его спиной наверняка стоит кто-то другой — гораздо более умный и ловкий. А в моих руках окажется пешка, обыкновенный исполнитель, которому будет мало что известно или не известно совсем ничего.
Однако я все-таки решил пустить Малисти по следу и о результатах приказал доложить на Вольную. Само собой, из дома я звонить не рискнул, а воспользовался платным телефоном-автоматом на улице.
Через несколько часов уже не будет иметь значения, знал ли кто-либо, что Коннер и Сандоу — одно и то же лицо, или нет. Потому что к тому времени я буду уже в пути и никогда больше не воспользуюсь именем Коннер.
Когда-то Ник-карлик сказал:
— Все несчастья в мире случаются из-за красоты.
— Может быть, из-за правды? Или доброты?
— Они тоже к этому причастны, но все же главный виновник — красота. Именно в ней кроется источник всего зла!
— А не в богатстве? — спросил я.
— В деньгах тоже есть красота.
— Значит, если чего-нибудь хватает не всем — еды, вина, женщин…
— Точно! — воскликнул он, с силой ударив пивной кружкой по крышке стола, из-за чего несколько пьяных рож повернулось в нашу сторону. — Красота, черт ее побери!
— А как насчет красивых парней?
— Все они — или подонки, потому что пользуются своей красотой в корыстных целях, или самоуверенные гордецы, потому что знают, как все остальные им завидуют. Подонки мешают жить честным людям, гордецы — отравляют жизнь себе. Обычно и те, и другие плохо кончают, и все из-за проклятой красоты!
— Ну, а разные там красивые вещи, произведения искусства?
— Эти толкают людей на воровство или заставляют их мучиться всю жизнь потому, что они никогда не смогут ими обладать. Проклятие…
— Но подожди, — возразил я, — разве вещи виноваты, что они красивы? Разве люди выбирают — родиться им красавцами или уродами? Так уж получилось, вот и все.
Он пожал плечами:
— Виноваты? Кто сказал, что они виноваты?
— Ты говоришь о зле, а это подразумевает чью-то вину. Должен же кто-то за все ответить, рано или поздно?
— Конечно. Во всем виновата только красота! — повторил он. — Черт бы ее побрал.
— Красота как абстракция?
— Да.
— А красота в конкретных вещах?
— Да.
— Это же нелепо! Вина подразумевает ответственность, некий злой умысел…
— Разумеется, красота за все ответит!
— Уж лучше выпей еще кружечку пива. Он выпил и снова рыгнул.
— Взгляни-ка вон на того смазливого парня возле стойки, который старается подцепить девицу в зеленом платье. Боюсь, что скоро кое-кто набьет ему морду. А этого могло бы и не случиться, будь он уродом.
Чуть позже Ник доказал правоту своего предсказания, лично расквасив парню нос за то, что тот обозвал его коротышкой. А значит, в его словах была некоторая доля правды. Хотя ростом Ник чуть выше четырех футов, у него были руки и плечи настоящего атлета, он мог кого угодно побить «на кулачки». Голова у него была нормальных размеров с копной светло-рыжих волос, голубыми глазами и чуть свернутым набок, вздернутым носом. Сквозь густую бороду просвечивала улыбка, открывавшая с полдюжины редких желтоватых зубов. Обыкновенный человек, если бы не короткие скрюченные ноги.
Родился Ник в семье, где все были сплошь военными. Отец у него был генералом, и все его братья и сестры, за единственным исключением, тоже были офицерами в тех или иных войсках. Детство он провел, окруженный со всех сторон атрибутами воинской профессии. Какое бы оружие вы ни назвали — будьте уверены, Ник умел с ним обращаться. Он мог фехтовать, стрелять, ездить верхом, закладывать мины, мог ломать доски и чьи-нибудь шеи голыми руками, мог выжить в любых условиях и… проваливался на всех медкомиссиях любой армии в Галактике, потому что был карликом. Я нанял его в свое время, чтобы он уничтожал последствия всех моих экспериментов, окончившихся не слишком удачно. Он ненавидел все красивое и всех, кто был выше его ростом.
— То, что тебе или мне кажется красивым, может вызвать отвращение у ригелианца и наоборот, — заметил я. — Следовательно, красота — понятие относительное. Ты не можешь осуждать ее как абстракцию, потому что…
— Ты опять ничего не понял, — сказал он. — Просто они грабят, режут друг другу глотки, мучают себя из-за совершенно других вещей. Но в них есть своя красота, пусть другая, но красота! А она влечет за собой зло.
— Но ведь красота в конкретных вещах для них…
— Постой, мы ведь торгуем с ригелианцами?
— Ну и что?
— Значит, здесь может быть что-то общее. И вообще, хватит об этом трепаться.
А потом тот смазливый парень, что хотел подцепить девку в зеленом, прошел мимо нас, направляясь в туалет, и по дороге обозвал Ника коротышкой, потребовав, чтобы Ник убрал свой стул с его пути. На этом наш вечер в баре и закончился.
Однажды Ник поклялся, что умрет в своих походных сапогах во время какого-нибудь сафари, однако нашел свое Килиманджаро в больнице на Земле, где его почти что вылечили от всех болезней, за исключением быстротечной пневмонии, подхваченной в той же самой больнице.
Случилось это около двухсот пятидесяти лет тому назад.
На похоронах я нес крышку гроба.
Потушив сигарету о край пепельницы, я покинул дом и направился к своему глайдеру. Кем бы ни был мой противник, окопавшийся в этом городишке, я займусь им позднее. А сейчас мне пора улетать.
В моей жизни и так слишком много мертвецов.
Две недели пути я провел в раздумьях, не забывая при этом уделять время ежедневным гимнастическим упражнениям. Когда же мой корабль вошел в систему Вольной, я неожиданно обнаружил, что у планеты появился новый спутник. Искусственного происхождения, разумеется.
«ЧТО ЗА ЧЕРТ восклицательный знак» — послал я запрос в кодированном виде.
«НЕИЗВЕСТНЫЙ точка ЗАПРОСИЛ РАЗРЕШЕНИЯ НА ПОСАДКУ точка ОТКАЗАНО точка ОСТАЕТСЯ НА ОРБИТЕ точка УТВЕРЖДАЕТ ЧТО ОН ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЛУЖБУ БЕЗОПАСНОСТИ ЗЕМЛИ точка» — был ответ.
«ПУСТЬ САДИТСЯ ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА ПОСЛЕ МЕНЯ точка» — приказал я.
Получив подтверждение, что приказ получен и принят к исполнению, я включил тормозные двигатели и начал заходить на посадку.
После теплого приема, оказанного мне зверюшками, я прошел домой и принял душ, заодно избавившись от грима, делавшего из меня Л. Дж. Коннера, потом побрился и начал переодеваться к ужину.
Похоже, что-то наконец вынудило самое богатое и могущественное правительство санкционировать полет на Вольную одного из самых многочисленных и низкооплачиваемых чиновников на самом дешевом межпланетном средстве передвижения.
Ну что ж, по меньшей мере хорошее угощение он заслужил.
