7
Я прервал чтение и взглянул на Синтию Линсинг. — Монета? Девушка кивнула.
— Да. Она была завернута в фольгу. Такой фольгой не пользуются давным-давно. Я отдала монету на сохранение профессору Торндайку…
— Но он сказал вам, что она собой представляет?
— Он колебался и потому обратился за советом к эксперту по монетным системам Земли. Тот утверждает, что это неходовая афинская монета с изображением совы, которую отчеканили, скорее всего, спустя несколько лет после битвы у местечка под названием Марафон.
— Неходовая? — переспросил Элмер.
— Которая не была в обращении. Металл ходовой монеты гладкий и тусклый от того что она перебывала во многих руках. А наша монетка выглядела новехонькой.
— И никаких сомнений? — справился я.
— Профессор Торндайк говорит, что нет.
Из-за гребня холма, у подножия которого мы разбили лагерь, вновь послышался собачий лай. Он звучал тоскливо и страшно. Я вздрогнул и придвинулся поближе к костру.
— Кого-то гонят, — сказал Элмер. — Наверно, енота или опоссума. Охотники идут следом, ориентируясь на лай.
— Но зачем они охотятся? — спросила Синтия. — Я про людей, не про собак.
— Чтобы добыть мясо и поразвлечься, — ответил Элмер.
Синтия моргнула.
— Мы не на Олдене, — продолжал Элмер. — Здесь не приходится рассчитывать на мягкость нравов розовой планеты. Люди, которые обитают вон в тех лесах, вполне могут оказаться полудикарями.
Мы сидели и слушали, и нам показалось, что лай отдаляется.
— Что касается клада, — нарушил молчание Элмер. — Давайте прикинем, что нам известно. Где-то на территории этой страны, к западу от того места, где мы сейчас находимся, некто, прилетев из Греции, припрятал добрый десяток ящиков — предположительно, с сокровищами. Мы знаем, что в одном из них сокровища были на самом деле, и заключаем отсюда о содержимом остальных. Но местоположение клада определить будет нелегко. Нет четких ориентиров. Река, которая течет с севера и впадает в старушку Огайо. Да таких рек не перечесть…
— Хижина, — напомнила ему Синтия.
— Ее построили десять тысяч лет назад, так что она давно уже развалилась. Нам придется искать колодец, а его могло засыпать.
— А с какой стати, — вмешался я, — Торни решил, что тот странный тип из Греции — анахронианин?
— Я спросила его об этом, — ответила Синтия, — и он сказал, что инопланетный наблюдатель, вероятнее всего, должен был поселиться где-то в том районе. Ведь на земле бывшей Турции обитали первые оседлые человеческие племена. Наблюдатель вряд ли стал бы обосновываться в непосредственной близости от объектов наблюдения. И Греция тут, по мнению профессора Торн-дайка, подходит со всех точек зрения. У такого наблюдателя наверняка имелись средства скоростного передвижения, поэтому расстояние между Грецией и Турцией не было для него помехой.
— Не вижу логики, — заявил Элмер упрямо. — Почему именно Греция, а не Синайский полуостров, не каспийское побережье и не дюжина других мест?
— Торни доверяет интуиции ничуть не меньше, чем фактам или логике, — сказал я. — Интуиция у него великолепная, и зачастую он оказывается прав. Если он говорит: «Греция», — значит, так оно и есть, хотя, как мне кажется, этот наш гипотетический наблюдатель мог время от времени менять место проживания.
— Вовсе нет, — возразил Элмер, — в особенности, если он только и делал, что рыскал вокруг в поисках добычи. Она наверняка оттягивала ему карманы. Переместить такую гору добра — это тебе не раз плюнуть. Судя по рассказу он укрыл на Огайо несколько тонн поживы.
— Да нет же, не поживы! — воскликнула Синтия. — Ну как ты не поймешь? Ему нужны были не деньги и не предметы роскоши. Он собирал артефакты.
— Какой, однако, разборчивый, — хмыкнул Элмер. — Все артефакты из золота да из самоцветов.
— Не преувеличивай, — осадил я Элмера. — Золото и самоцветы могли быть лишь в том ящике, который разбился, а в других хранились, скажем, наконечники стрел и копий, образцы древних тканей, ступки и пестики…
— Доктор Торндайк считает, — сказала Синтия, — что ящики, которые довелось увидеть моему предку, содержали в себе лишь незначительную часть того, что удалось собрать наблюдателю. Быть может, в них он упаковал самые ценные предметы. А в других пещерах, где-нибудь в Греции, может находиться в сотни раз больше ящиков.
— Как бы то ни было, — заключил Элмер, — клад есть клад. Люди гоняются за любыми артефактами, а то, что они с Земли, я думаю, набавляет им цену. Артефакты распродают направо и налево. Многие богачи — ибо нужно быть богатым, чтобы платить такие деньги, — коллекционируют их. И потом, в парочке артефактов на каминной полке или на журнальном столике в кабинете есть свой шик.
Я кивнул, вспомнив, как Торни расхаживал по комнате, ударяя кулаком по ладони и метая громы и молнии. «Дошло до того, восклицал он, что археологи остались не у дел! Ты знаешь, сколько ограбленных городов мы обнаружили за последнюю сотню лет? Их раскопали и ограбили прежде, чем там появились мы! Различные археологические общества при поддержке некоторых правительств проводили одно расследование за другим — и ничего. Неизвестно, ни кто совершал набеги, ни куда подевались артефакты. Их где-то складируют, а потом перепродают коллекционерам. Дело это прибыльное и потому хорошо организованное. Мы пытались добиться принятия закона о запрещении частного владения артефактами, но остались с носом. В правительстве слишком много таких, у кого рыльце в пушку, кто и сам коллекционирует. Кроме того, кто-то финансирует их противодействие принятию такого закона. В итоге мы попросту остались с носом. А из-за разгула вандализма теряем единственную возможность понять, как развивались те или иные галактические культуры».
Собачий лай сменился вдруг восторженным тявканьем.
— Загнали, — констатировал Элмер. — Загнали жертву на дерево.
Я дотянулся до кучки хвороста, принесенного Элмером, подбросил сучьев в огонь и помешал палкой угли. Язычки голубого пламени из разворошенных угольев потянулись к сучьям, вспыхнула, разбрасывая искры, сухая кора. Пламя словно обрело второе дыхание.
— Хорошая штука костер, — проговорила Синтия.
— Возможно ли, чтобы столь хилое пламя согревало даже таких, как я? — спросил Элмер. — Сидя рядом с ним, я ощущаю тепло, клянусь.
— Почему бы и нет? — ответил я. — Ты постепенно превращаешься в человека.
— Я человек, — сказал Элмер. — По крайней мере по закону. А если по закону, значит, и во всем остальном.
— Как там Бронко? — подумал я вслух. — Надо бы его позвать.
— Он занят делом, — сказал Элмер. — Создает лесную фантазию из темных теней деревьев, шороха ночного ветра в листве, бормотания воды, мерцания звезд и трех черных фигур у костра. Картина, ноктюрн, стихотворение, быть может, скульптура — он творит все это одновременно.
— Бедняжка, — вздохнула Синтия, — он не знает отдыха.
— Бронко живет работой, — сказал Элмер. — Он мастер своего дела.
В темноте послышался сухой треск. Через несколько секунд звук повторился. Собаки, которые было замолчали, снова разразились лаем.
— Охотник выстрелил в того, кто спасался на дереве от собак, — пояснил Элмер.
Над лагерем воцарилось молчание. Мы сидели, представляя себе — я, во всяком случае, представлял — сцену в ночном лесу: собаки, скачущие вокруг дерева, наведенное ружье, вырвавшееся из ствола пламя и — темный силуэт, который падает к ногам охотника.
Внезапно мне показалось, что я слышу иной звук. Издалека донесся слабый хруст. Налетевший ветерок промчался по лощине и увлек звук за собой, но вскоре он возвратился, став громче и назойливее.
Элмер вскочил на ноги. Блики пламени засверкали на его металлическом теле.
— Что это? — спросила Синтия.
Элмер не ответил. Звук приближался. Он надвигался на нас, нарастая с каждым мигом.
— Бронко! — крикнул Элмер. — Скорее сюда. К костру!
Бронко тут же примчался, по-паучьи перебирая ногами.
— Мисс Синтия, — приказал Элмер, — забирайтесь.
— Что?
— Забирайтесь на Бронко и держитесь крепче. Если он побежит, пригибайтесь пониже, чтобы не удариться о сук.
— Что происходит? — спросил Бронко. — Что за шум?
— Не знаю, — отозвался Элмер.
— Рассказывай сказки, — проворчал я, не он не услышал, а если и услышал, то не подал вида.
Звук приближался. Он не шел ни в какое сравнение со всем, слышанным мною до сих пор. Впечатление было такое, словно кто-то разрывает лес на кусочки: рев, скрежет, визг раздираемой древесины. Земля задрожала у меня под ногами, будто по ней колотили увесистым молотом.
Я огляделся. Бронко с Синтией на спине отступал от костра в темноту, готовый в любой момент припустить бегом.
Оглушительный и душераздирающий; шум обрушился на нас. Я отпрыгнул в сторону и побежал бы, если бы знал, куда; и тут я различил на гребне холма нечто громадное, заслонившее от меня звезды. Деревья задрожали мелкой дрожью; черная махина слетела с холма, сокрушая все на своем пути, едва не разнесла лагерь и устремилась дальше по лощине. Шум быстро затихал. Деревья на холме тихонько постанывали.
Я стоял, прислушиваясь к удаляющемуся шуму, который вскоре пропал, словно его и не было вовсе. Я стоял, загипнотизированный тем, что произошло, не понимая, что произошло, гадая, что произошло. Элмер, судя по его позе, пребывал не в лучшем состоянии.
Я плюхнулся на землю рядом с костром; Элмер оглянулся и направился ко мне. Синтия соскочила с Бронко.
— Элмер, — выдохнул я. Он замотал головой.
— Не может быть, — пробормотал он, обращаясь, скорее, к себе, чем ко мне, — Не может быть. Сколько лет прошло…
— Боевая машина? — спросил я.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
— Такого не бывает, Флетч, — сказал он.
Я подбросил в огонь хвороста. Я не жалел дров, я отчаянно нуждался в огне. Пламя вспыхнуло с новой силой.
Синтия подсела ко мне.
— Боевые машины, — продолжал разговаривать сам с собой Элмер, — строились для того, чтобы нападать на людей, брать города, сражаться с другими машинами. Они дрались да конца, до тех пор, пока в них оставалась хоть крупица энергии. Их не предназначали для выживания. И они, и мы, те, кто создавал их, знали это. Их единственным заданием было — уничтожать. Мы готовили их к смерти и посылали их на смерть…
Его голос был голосом далекого прошлого; он вещал о древней морали, о старинной вражде, о первобытной ненависти.
— Те, кто был в них, не имели желания жить. Они были все равно что мертвы. Они умирали, но согласились потерпеть…
— Элмер, Элмер, — перебила Синтия. — Те, кто был в них? А кто был в них? Я не знала, что в них кто-то был. В них же не было экипажей. Они…
— Мисс, — сказал Элмер, — они были не до конца машинами. По крайней мере, это можно сказать про нашу модель. У нее был искусственный мозг, который находился в контакте с мозгом человека. В мозг машины, которую создавал я, было заключено сознание нескольких людей. Я не знаю, ни кто они, ни сколько их было, хотя всем на стройплощадке было известно, что они — быть может самые крупные военные специалисты, пожелавшие продлить себе жизнь для того, чтобы нанести врагу последний удар. Искусственный мозг в союзе с человеческим мозгом…
— В нечестивом союзе, — бросила Синтия.
Элмер метнул на нее быстрый взгляд и опять уставился на костер.
— Пожалуй, вы правы, мисс. Однако вы не представляете, что такое война. Война — возвышенное безумие, греховная ненависть, которая рождает неоправданное чувство собственной правоты…
— Давайте не будем об этом, — предложил я. — В конце концов, это могла быть не боевая машина, а что-нибудь еще.
— Что, например? — поинтересовалась Синтия.
— Не знаю, но ведь прошло десять тысяч лет.
— Да, — протянула она, — за такой срок мало ли что может случиться.
Элмер промолчал.
На гребне холма раздался крик. Мы вскочили. Наверху мелькал огонек; слышно было, как кто-то пробирается через поваленные деревья. Крик повторился.
— Эй, у костра!
— Эй, там! — отозвался Элмер. Огонек мелькал по-прежнему.
— Фонарь, — сказал Элмер. — Должно быть, те люди, которые охотились с собаками.
Мы следили за фонарем. Никто нас больше не окликал. Наконец огонек перестал мелькать и поплыл вниз по склону холма.
Людей оказалось трое: высокие, одетые в тряпье мужчины с ружьями за плечами. Один из них тащил что-то на закорках. Они улыбались, и зубы их сверкали в бликах пламени костра. Вокруг них прыгали собаки.
Остановившись на краю освещенного круга они бесцеремонно вытаращились на нас.
— Вы кто? — подал голос один из охотников.
— Путники, — ответил Элмер. — Путешественники.
— А ты? Ты ведь не человек, — последнее слово он произнес как «чолвик».
— Я робот, — сказал Элмер. — Я уроженец Земли. Меня изготовили на ней.
— Ну и дела, — заметил другой охотник. — Прямо ночь больших дел.
— Вы знаете, что это было? — спросил Элмер.
— Разорительница, — отозвался первый. — Про нее много чего толкуют. Моему прадедушке еще его папаша о ней рассказывал.
— Коль она вам показалась, — вступил в разговор третий, — можно перед ней не дрожать. Никому пока не удавалось повстречать ее дважды. Она возвращается только через много лет.
— И вам неизвестно, что она такое?
— Разорительница, — как будто это слово все объясняло.
— Мы углядели ваш костер, — сказал первый охотник, — ну и решили перекинуться словцом.
— Присаживайтесь, — пригласил Элмер.
Они уселись на корточки у костра, уперев приклады ружей в землю, а стволы уставив в воздух. Тот из них, который тащил что-то на спине, сбросил свою ношу с плеч.
— Енот, — сказал Элмер. — Хорошая добыча.
Собаки, тяжело дыша, улеглись у ног хозяев, время от времени принимаясь вилять хвостами.
Охотники ухмыльнулись, и один из них проговорил:
— Меня зовут Лютер, это Зик, а это Том.
— Очень приятно, — ответил Элмер вежливо. — Меня зовут Элмер, молодую леди — Синтия, а джентельмена — Флетчер.
Они кивнули в знак приветствия.
— А что у вас за животное? — спросил Том.
— Его зовут Бронко, — сказал Элмер. — Он механический.
— Рад познакомиться с вами, — сообщил Бронко. Они уставились на него во все глаза.
— Наверно, мы кажемся вам странноватыми, — хмыкнул Элмер. — Мы прилетели с другой планеты.
— Да нам, в общем-то, без разницы, — сказал Зик. — Мы увидели ваш костер и решили заглянуть на огонек.
Лютер сунул руку в задний карман брюк и вытащил оттуда бутылку. Он помахал ею, предлагая выпить. Элмер покачал головой.
— Не пью, — объяснил он.
Я сделал шаг вперед и взял у Лютера бутылку. Приспело время выйти на сцену и мне; до сих пор в разговоре с нашей стороны участвовал только Элмер.
— Шикарная штука, — подмигнул Зик. — Старик Тимоти муры не гонит.
Вышибив пробку, я поднес бутылку к губам и отхлебнул. Я чуть не задохнулся и с трудом удержался от кашля. Самогонка обожгла мне внутренности. Ноги мои стали ватными.
Охотники, ухмыляясь во весь рот, внимательно наблюдали за мной.
— Знатная вещь, — похвалил я, сделал еще глоток и вернул бутылку хозяину.
— Леди? — осведомился Зик.
— Для нее будет слишком крепко, — сказал я. Тогда они принялись за дело сами. Я не спускал с
них глаз. Они снова протянули бутылку мне, и я не стал отказываться. В голове у меня зашумело, но я твердил себе, что страдаю на благо общества. Ведь кому-то же из нас надо перенять язык охотников.
— Повторим? — спросил Том.
— Попозже, — сказал я. — Попозже. Мне не хочется оставить вас без «горючего».
— Оно у нас не последнее, — усмехнулся Лютер, похлопав себя по карману.
Зик отцепил от пояса нож и пододвинул поближе тушку енота.
— Лютер, — распорядился он, — набери-ка прутьев для жаркого. Мясо у нас есть, выпивка тоже, и костерок славный. Гуляем, ребята!
Я искоса поглядел на Синтию. Побледнев, она широко раскрытыми от ужаса глазами следила за тем, как нож Зика вспарывает белое брюшко енота.
— Эй, — окликнул я ее, — не берите в голову. Она одарила меня вымученной улыбкой.
— А утречком, — проговорил Том, — потопаем домой. Чего зазря в темноте ноги ломать? Завтра у нас большой праздник. Вам обрадуются, вот увидите. Ведь вы идете с нами, верно?
— Конечно, — сказала Синтия.
Я посмотрел на Бронко. Он застыл в напряженной позе, выставив напоказ все свои сенсоры.
