Начальник Львовской австрийской полиции о галицких «будителях», 1837

Несколько иначе сложились перспективы украинства в австрийской части украинского пространства — в Галиции, Закарпатье и Буковине. Мы опишем ее вслед за львовским историком Ярославом Грицаком. Галиция в результате разделов Речи Посполитой так и не отошла под контроль Российской империи, оставшись с 1772 г. за Габсбургами, хотя те поначалу не очень и жаждали овладеть этой частью Польши — территория была отсталой в экономическом плане и чрезмерно большой для легкого поглощения. Земли Галиции были большими, чем известные нам три области в пределах Западной Украины, — тогда она включала еще и Западную Галицию (Малую Польшу) с центром в Кракове. В крае доминировали польские землевладельцы, не оставлявшие закономерной мечты о восстановлении независимости Польши. Довольно-таки проблемный регион, а ведь у Габсбургов и так хватало хлопот на других стратегических направлениях.

Местные русины-украинцы представляли собой бедное малоземельное крестьянство и столь же нищих священнослужителей — греко-католиков (униатов) при отсутствии собственной светской элиты, которая успешно полонизировалась на протяжении предыдущих столетий. Поляки называли местных русинов «холопы и попы», поскольку те не имели своей шляхты. Положение греко-католической церкви уже давно было маргинальным: если во времена начала Унии она была реализацией масштабного плана воссоединения католичества и православия в интересах папства, то после XVII в. она, хоть и стала доминирующей конфессией среди украинского населения Галиции, Закарпатья и Волыни, уже не была востребована польскими властями. Она ограничивалась лишь небольшим регионом. Поэтому правовой аспект Унии — уравнение в правах священнослу- жителей-католиков и униатов — не соблюдался. Войны Хмельницкого смели Унию с Центральной Украины. Дальнейшая перспектива грекокатоличества была унылой — стать религией одного лишь крестьянства с продолжающимся материальным, социальным и образовательным упадком клира. Униатских священников даже заставляли отрабатывать барщину на господских полях. Следующий шаг этой уже истинно народной церкви был очевидным — окончательная деградация или переход в католичество, инициируемый польским Костелом в обход запретов Рима. И тут случились Габсбурги, которые фактически спасли греко-католическое украинское сообщество — правда, для реализации своих собственных интересов: модернизации империи и укрепления социальной роли угнетенных поляками русинов в пику очевидно неблагонадежным полякам. Австрийские монархи показали совершенно другой пример «просвещенного абсолютизма», сильно отличающегося в некоторых моментах от такового у Екатерины ІІ.

Спасителем русинов стал император Иосиф ІІ (правил в 1780–1790 гг.), который занимался приблизительно тем же, что и Екатерина, — унифицировал, греб свою империю под одну гребенку, но: он уравнивал своих подданных в юридических правах (насколько это было возможно), в конфессиональных, образовательных, экономических аспектах, преследуя цель модернизации империи и отдельных ее регионов. Галиция была одной из самых запущенных земель Австрии в социально-экономическом ключе, доставшись ей от Речи Посполитой явно не в лучшем виде. Поэтому Иосиф ІІ в 1781–1782 гг. упразднил в Галиции личную зависимость крестьян от помещиков, ограничил барщину, запретил увеличение панской земли за счет захвата крестьянских наделов, суд над крестьянами должен был осуществлять не пан, а специальный чиновник. Это разительно отличается от политики Екатерины ІІ, которая поступала наоборот. Просто каждый император в своем государстве приносил на окраины нормы центра: в Австрии было больше свободы, чем в Галиции, а в России — меньше свободы, чем в Гетманщине. И каждый подравнял окраину под себя.

Иосиф II также уравнял в правах и возможностях занимать должности католиков, протестантов и греко-католиков — для всех открылись пути на государственную службу и в университеты. Вместо Иезуитской коллегии в 1784 г. был возобновлен закрытый перед тем в 1773 г. Львовский университет. Нельзя сказать, что он стал «украинским», он был скорее для элиты — немцев и поляков, но туда можно было попасть и русину. При университете в 1787–1809 г. функционировал Рутенский институт (Studium Ruthenum), где на философском и богословском факультетах обучались русины. В Вене при церкви св. Варвары была основана греко-католическая семинария (знаменитый среди галичан «Барбареум» (1774–1784) и «Конвикт» (1803–1893)), а в 1784 г. формируется система семинарий, в т. ч. — во Львове. Закарпатский (Мукачевский) епископ Андрей Бачинский сохранил Ужгородскую семинарию и добился возможности для своих студентов учиться во Львове. Это укрепило связи греко-католической церкви русинских земель через Карпаты. В 1777 г., в период соправления императрицы Марии-Терезии и Иосифа, был издан указ о всеобщем образовании (!), подкрепленный созданием системы школ для разных категорий населения. В начальной школе образование должно было получаться на родном языке, — такого права украинцы в России так и не добились.

Но нельзя сказать, что Иосиф ІІ был «влюблен» в русинов или евреев (которым он тоже дал «послабления»): он просто способствовал модернизации австрийской монархии, ведь для модернизации подданные должны быть образованней, инициативней, свободней, а за эти возможности они будут уважать государство, которое при этом их хорошо контролирует. Украинские крестьяне и греко-католический клир вдруг ощутили если не дух свободы, то, как минимум, обрели надежду на реальное улучшение условий своей жизни. Бюрократическое государство Габсбургов ввело социальный конфликт между селом и помещиком в юридическое русло: крестьяне начали судиться, а не на вилы поднимать (хотя иногда и это случалось). Император Иосиф стал кумиром галицких селян и греко-католического клира на полвека, если не на столетие; их искренние монархические чувства обусловили для русинов название «тирольцы Востока», т. е. они, как и жители австрийского горного Тироля, были до конца преданы Австрийской монархии.

Это не значит, что в Галиции воцарилась социальная гармония: это общество как было, так и оставалось сословным, а после смерти Иосифа его наследники Леопольд ІІ (1790–1792) и Франц (1792–1835) очень многое повернули вспять и в крестьянском вопросе, и в народном образовании… Но без иосифинских реформ конца XVIII в. не оживилась бы гражданская, общественная и культурная жизнь Галиции, давшая в результате накопления социального, экономического и образовательного ресурса национальное возрождение галицких украинцев. Ведь даже недолгая оттепель дает людям надежду на приход весны. Не будь ее, это возрождение, может, и происходило бы, но нет уверенности, что оно стало бы «украинским», а вполне может быть, что русины по обе стороны Карпат превратились бы в локальные отсталые этнографические группы (в составе поляков? венгров?) тихо сохраняющие экзотические особенности быта и фольклора без сверхзадач на будущее. А нации создаются людьми, для которых есть сверхзадачи. Но для постановки таковых еще надо созреть.

Со временем условия для украинцев все же ухудшились. Наполеоновские войны несколько подорвали мощь австрийской монархии, а хронические недопонимания в «польском вопросе» породили у венской администрации мысль, что проще не проводить дороговатую либеральную унификацию в духе Иосифа ІІ, а просто достичь компромисса с местной галицкой элитой — польской шляхтой — на предмет консенсуса и лояльности в обмен на господствующие административные позиции в крае. Это стало концом «романа» с русинами. К этому времени все более образованное греко-католическое духовенство и вообще образованные люди переставали быть столь «близки к народу»: они перенимали стандарты более развитых культур и их языки — немецкий, польский, венгерский. Путь к образованию частенько бывает дорогой прочь от своей культурной среды. При господстве чужих языков (польский для тогдашних русинов был столь же понятен и знаком, как современным украинцам русский) возникают идеи, что чужие «выше» или «лучше» (как для многих современных украинцев русский) и проще перенять чужой, чем развить и усовершенствовать свой соответственно духу времени — ведь для этого нужно приложить усилия… Посему полонизация усилилась.

Но в той же униатской церкви существовало и другое течение, которое выступало за ее очищение, сохранение в духе уже не католицизма, а восточного обряда — православия. И возникает такое культурное и политическое течение, как москвофильство. Священные книги для греко-католиков оставались на церковнославянском языке, и часть галицкого духовенства, само того не подозревая, в сопротивлении полонизации решилась стать на тот путь, который прошел русский стандартный и литературный язык, — к опоре на язык старый книжный. Москвофилы верили в церковнославянский язык как в основу сохранения русинской идентичности в сопротивлении полонизации и как параллельный путь интеграции в российское культурное пространство (хотя «русский язык» в их исполнении — это не для слабонервных…). И имели на это полное право: в Галиции царила ситуация свободного выбора национальности из нескольких вариантов. По мере получения образования человек мог остаться русином (такие назвали себя несколько позже «украинцами»), мог стать поляком, мог податься в русские (россияне). Население в городах и местечках было необычайно пестрым: там жили поляки, евреи, немцы и русины. Каждый человек знал свой родной язык и еще один-два для повседневной жизни. (В сравнении с этим нас может поразить некая «сложность» усвоения украинского языка в русскоязычных регионах Украины.) Каждый в Дунайской монархии занимал свою нишу. Лучше всего, конечно, было стать «культурным австрийским немцем», но это требовало значительных инвестиций в образование. Оставался в основном «славянский выбор» — между доминирующими в крае поляками, мощным соседним Российским государством и наиболее ущемленным в возможностях и перспективах украинским вариантом, малоперспективным в обеих империях.

В результате галичане (в большинстве своем) выбрали самый проигрышный на ХІХ в. вариант — украинский. Здесь или начнешь верить в загадочную судьбу народов, или просто придешь к выводу, что этническая, старая культурная и языковая основа национальных движений (та основа, которая была до национализма и слова «нация») берет верх над более выгодными и престижными вариантами. Москвофильское движение, не изменяя исконным местным словам «русин» и «руський» (последнее в качестве прилагательного), доминировало в интеллигентских и церковных кругах Галиции с середины ХІХ в., но существенно утратило влияние на русинское сообщество к концу столетия. К моменту входа российских войск осенью 1914 г. во Львов, город был уже польско-украинским, так и не став польско-русским. И кто это все изменение проспонсировал? Никакой коварный Запад не потянул бы перевоспитание столь широких масс населения в украинском духе просто в пику «виртуальной Польше», полноценно жившей в крае, без участия Австрии, мало интересовавшейся русинами, при наличии рядом мощной России, которая считала галичан (равно как и малороссов) частью русской нации. Но так уж получилось, так уж «исторически сложилось».

Я не буду вдаваться в подробности польско-украинских и украинско-москвофильских отношений. Рассмотрим лишь в общих чертах. Наполеоновские войны, как и все глобальные пертурбации, оживили общественную жизнь. В 1818 г. русины добиваются введения их «руського», «рутенського» языка наряду с польским в начальных школах, а греко-католической церкви разрешался контроль над школами там, где большинство принадлежало к этой конфессии. В 1820-1830-е годы издаются первые грамматики «руського языка» (повторюсь, это совсем не то, что мы имеем в виду сегодня под «русским языком»). Укрепилось понимание того, что русинский народ — отдельная нация, живущая и под Австрией, и под Россией, но поначалу галицкие священники-просветители не осознавали необходимости «посадить» свой литературный язык на основу живого разговорного. Поэтому у них получался загадочный церковнославянско-украинский «суржик», явно отстающий от словесного качества современных им литератур поляков и немцев.

После польского восстания в 1830–1831 гг. национальную бациллу подхватывают талантливые русины-семинаристы Маркиян Шашкевич, Иван Вагипевич и Яков Головацкий, с 1832 г. получившие прозвище «Руськая троица». Дискуссии о польской независимости заставили новое поколение русинов задуматься о том, а чего ж они-то сами хотят. До того тесно связанные с польским культурным миром края, они порывают со вчерашними товарищами — ведь нельзя построить две разные нации на одной территории. Влияние идей чешского и словацкого национального возрождения, приход в Галицию «Энеиды» Котляревского и европейской моды на фольклор обращают «Троицу» и их соратников к живому народному языку. И тут австрийские власти начали подозревать, что его использование в литературе может привести к украинскому политическому движению, которым может воспользоваться соседняя Россия. Старшие товарищи греко-католики тоже без энтузиазма смотрели на лингвистические упражнения младших. Однако в 1837 г. при помощи сербских друзей Головацкий издал в Пеште «Русалку Днестровую» — альманах, не зафиксировавший особых литературных достижений, но пустивший живой русинский язык в литературу. Как и следовало ожидать, оказалось, что этот язык мало чем отличался от того, который жил на восток от австро-российской границы. Организаторам этого дела жизнь порядком «подпортили», тираж конфисковали, разошлось всего штук 200, но для будущего задел был сделан.

После польского восстания 1846 г. австрийские власти «добреют» к русинам. В 1848 г. Австрийскую империю трясет революция, которая являлась вполне национально-демократической, поскольку постарались все национальности, и при этом с демократическим требованиями. Поляки во Львове выступили в роли революционеров, русины — в роли скорее консерваторов, но их орган Главная Руськая Рада все-таки заявил, что галицкие русины являются частью 15-миллионного малорусского народа, и подтвердил властям, что они не один народ с великороссами. Наибольшим успехом Рады было собрание 200 тысяч подписей под требованием разделить Галицию на польскую и русинскую части. В конце 1848 г. революционные «проявления» подавили, национальное движение галицких русинов опять успокоилось, но уже существовала программа-минимум: разделение Галиции. Старый парадокс национальных движений: каких-то маленьких поступательных шажков, оцененных единицами, потом хватало на очень большие страсти и очень Большие События.

В 1850-е годы наступила реакция, связанная с наместником края польским графом А. Голуховским. Неоцененный многими поляками патриот Польши, он был в прекрасных отношениях с Веной и удачно лоббировал польские интересы в Галиции, сочетая их с дискредитацией русинов как «русофилов» (российская интрига). Ему принадлежит заслуга попытки (правда, неудачной) перевести русинский язык на латиницу.

После поражений от Франции и Италии в 1859 г. и от Пруссии в 1866 г. Австрия оказалась в тени новообразованной Германской империи, перестала быть «немецким государством», ее начали воспринимать как набор осколков разных народов («лоскутная империя»). В 1867 г. Австрийская империя стала двуединой — Австро-Венгерской, чтобы успокоить воспрявших духом и экономикой венгров. Закарпатье отошло в венгерскую часть страны, Буковина и Галиция — в австрийскую, причем в Галиции осуществлялся польско-австрийский компромисс с предоставлением полякам особых прав и возможностей. Русинам в Галицком сейме предоставлялось всего лишь около 15 % мест. Начался новый виток полонизации.

Как видим, пока никак не удается проследить осуществление такой популярной в российской исторической публицистике идеи об австрийской интриге, направленной на распространение и поддержку украинского движения в пику России. Пока видим только поддержку Австрией поляков — потому что те этого добились… Но, может, это позже Запад начнет плести интриги против «общерусского единства»? В принципе, в дальнейшем историки «интригу» находят, но, к сожалению, в пользу не украинцев, а поляков. Подавстрийские поляки решают, что, добившись компромисса с Веной, Галиция станет «польским Пьемонтом» — центром национального возрождения и объединения польских территорий (особенно после того, как очередное восстание в 1863 г. в подроссийской Польше было потоплено в крови). К компромиссу между поляками и русинами призывают лишь краковские интеллектуалы-консерваторы, иные же польские политические силы не признают русинов отдельной нацией, а лишь ветвью поляков (ничего не напоминает?). Формы австрийской демократии с выборами в краевой сейм и венский рейхсрат (с 1873 г.) осуществлялись с использованием польского админресурса и откровенно фальсифицировались на местах.

Как это все отразилось на галицких украинцах? Понятно, что они отчасти разочаровались в Вене. Они почувствовали себя брошенными на польский произвол, начались разброд и шатание. Москвофилы считали, что «лучше утопиться в российском море, чем в польской луже», и на некоторое время возглавили русинский политикум, получив финансовую поддержку из России — чем не «российская интрига»? Тем более что после польского восстания начались репрессии против украинского языка в России, и Петербургу было логично продолжить эту политику русификации и в «тылу» врага, за галицкой границей. Популярность москвофилов среди галицкой общественности продлилась 20 лет, и ее поддержали многие, кто зачинал украинское движение в крае — и член «Троицы» Яков Головацкий в том числе. Крестьяне (эти «тирольцы Востока») будут разочарованы монархией, поскольку приходил «свободный рынок» и обезземеление, Австрия терпела военные поражения, а на российском украинском Правобережье проводились репрессии против поляков, упразднялось крепостное право по льготной для крестьян схеме. Крестьяне верили, что скоро придет «белый царь», выгонит поляков-землевладельцев и евреев-ростовщиков, раздаст землю народу. Вот-вот, казалось, приближается заветное единение русских племен…

Но «буржуазные украинские националисты» не дремали! Еще в 1860-е годы усиливается идейное влияние надднепрянцев на галицкую национальную жизнь, и там зарождается народовское (народническое) движение, представленное молодым поколением (например, уже младшим Шашкевичем — Владимиром). Появляются издания на народном языке, а в 1868 г. основывается общество «Просвита» («Просвещение»), ставшее одним из самых мощных просветительских движений в истории Украины, перекинувшись потом и в российскую ее часть. Надднепрянцы, ущемляемые в правах в Российской империи, начинают кампанию по превращению Галиции не в польский, а в «украинский Пьемонт» — центр украинского национального возрождения. В 1873 г. по инициативе надднепрянцев Александра Конисского, Михаила Драгоманова, Дмитрия Пильчикова на средства полтавской помещицы Елизаветы Милорадович и при активном участии галичан во Львове было создано литературно-научное Общество имени Шевченко (ставшее на рубеже веков фактически украинской Академией наук).

В каком-то смысле борьба российских властей и украинского движения распространилась на территорию Австрии. Местная национальная почва была плодородной, и в 1880-е годы народовцы оттесняют москвофилов на второй план. А незадолго до этого, в 1870-е годы, возникает и радикальное, социалистическое, течение — во главе с Иваном Франко, Михаилом Павликом и Остапом Терлецким (тут тоже не обошлось без влияния Драгоманова). В 1890 г. возникает первая украинская политическая партия в Галиции — Русько-украинская радикальная партия (РУРП), а дальше в дискуссии между уже «постаревшими» Франко и Павликом и «молодыми» марксистами возникает лозунг политической независимости Украины — в брошюре Юлиана Бачинского «Украина ирредента» и новой редакции программы РУРП.

Параллельно росло и политическое влияние украинского движения, которое привлекает к себе внимание. Возникает еще одна украинская кафедра в университете, еще одна украинская гимназия, в 1893 г. узаконивается фонетическое украинское правописание и попадает в школьные учебники. В 1890–1894 гг. даже происходит краткая «новая эра» польскоукраинского взаимопонимания. В 1894 г. во Львов из Киева приезжает возглавить организованную историческую кафедру ученик Антоновича Михаил Грушевский (о нем подробнее — дальше) и в 1897 г. он уже возглавляет Научное общество им. Шевченко (НТШ).

Украинское галицкое сообщество все больше политически структурируется: часть народовцев и радикалов отказываются от социалистической идеологии в пользу национальной идеи и объединяются в украинскую национально-демократическую партию (УНДП, 1899) — самое массовое политическое движение. Появились клерикалы, оставались радикалы, укрепились социал-демократы. Это была та политическая структуризация, которая вооружила галицких украинцем тем политическим опытом, который подроссийские украинцы могли получить лишь после революции 1917 г. — опыт легальной многопартийной системы в условиях политической свободы. Но надднепрянцы тогда получили российскую гражданскую войну и интервенцию — поздно было учиться. Поэтому украинский политический опыт галичан был на момент 1918 г. (т. е независимости) гораздо более зрелым, а национальные приоритеты более разработанными и прагматичными. Без идеалистического идиотизма надднепрянских социалистов, угробившего украинскую государственность.

Возвращаясь к сквозной теме нашей книжки — кто же из них был украинским националистом? — можем сказать: в Галиции — все представители национальных сил (от клерикалов до социал-демократов), поскольку они все более ориентировались на реализацию украинской национальной государственности.