30

Уже в начале пятого стемнело. Ашер снял комнатку на постоялом дворе при трактире и купил у хозяина носки и кусок мыла.

После обеда он собирался вернуться домой, но не нашел никого, кто бы его отвез, а стемнело так быстро, что он бы не добрался пешком, вот он и решил переночевать в Оберхааге. Он принял горячую ванну и растянулся на кровати. Лежал, лежал так, и заснул. Через какое-то время он распахнул ставни и выглянул на улицу. По деревне как раз проезжала жандармская патрульная машина, а в остальном Оберхааг словно вымер. Во многих домах не горел свет. Ставни были закрыты, и, казалось, люди в темноте ждут, что будет дальше. Было около семи.

— Только сейчас они постепенно осознаю́т, что случилось, — сказал трактирщик, когда Ашер спустился в зал. На постоялом дворе как раз остановились два журналиста, передававшие репортажи в город. Возле входной двери у трактирщика по-прежнему лежало ружье, а за стойкой он прятал пистолет, который сам показал Ашеру. Он был рад, что есть с кем посудачить. Сначала по радио транслировали сообщение о розыске опасного преступника, потом бургомистр проехал по улице на машине с громкоговорителем и призвал жителей не покидать свои дома. Он повторил, что всех будут охранять. Нет никаких оснований для паники. Прослушав сообщение по радио, трактирщик включил телевизор. Из кухни вышла в белом халате жена трактирщика, которая впервые видела Ашера, и стала молча слушать. По телевизору показали фотографии деревни, жандармов и убитых, и добавили, что жандармерия пока прекратила поиски преступника и ограничилась охраной в деревне «лиц, которым он угрожал». На следующий день поиски будут продолжены, кроме того, дали знать «югославским властям». Прослушав репортаж, трактирщик сказал:

— Они прочесали весь лес. Уму непостижимо, что его до сих пор не нашли. Либо он застрелился, либо вернулся и где-то прячется. Зачем ему хорониться в лесу? Наверняка он возвратился в деревню. Сараев, сеновалов да брошенных домов у нас сколько угодно.

Какое-то время он обсуждал с журналистами, которые спустились из своих номеров, места, где можно спрятаться. Они слушали трактирщика, потягивая вино. Больше никого в зале не было. Журналисты задавали трактирщику все новые и новые вопросы и кивали, но время от времени, как заметил Ашер, обменивались ироническими усмешками. Прежде всего они хотели разузнать про Люшера, но трактирщик только пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:

— Ну, что мне вам сказать?

Он повторил, что Люшер-де не выделялся «ничем особенным». С другой стороны, он лично знал его плохо, потому что в трактиры Люшер не захаживал. Затем один из журналистов спросил о составе местного совета, и они заговорили о политике.

Ашер подметил, что все эти расспросы их не занимали. Они откровенно скучали. Как шулеры, они толкали друг друга под столом ногами или корчили рожи, стоило трактирщику отвести глаза.

— Социалистов у нас всегда было мало, — ответил трактирщик. — В местном совете — не больше пяти из пятнадцати, да и на выборах в ландтаг они никогда не получают много голосов.

А в сущности он, мол, политикой не интересуется. Он вырыл рыбные пруды и содержит трактир, и ему этого хватает, — «как вы понимаете», добавил он, немного помолчав. Общаться с журналистами ему явно нравилось, впрочем, он, похоже, вообще любил поговорить. Вскоре Ашер поднялся к себе в номер.

Время от времени по улице проезжала машина с включенными фарами, но ни в одном доме не горел свет. У въезда в деревню стояла жандармская патрульная машина, и двое жандармов с автоматами наперевес медленно шли в сторону федеральной трассы.