23

В гостях они задержались ненадолго. Когда он вошел в кухню, кто-то из детей схватил его за ногу, сын валялся на кровати, над которой было развешано белье для просушки, а младшая девочка с такой силой ударила мать подушкой, что наволочка лопнула и из дыры повалили перья. Она тут же скорчила особую гримасу, предвосхищая оплеуху. (Обыкновенно такую гримасу она корчила, уже получив оплеуху). Мать и в самом деле замахнулось было, но потом передумала, достала из ящика стола очки и надела их. Это были круглые очки в металлической оправе, без одной дужки и с одним треснувшим стеклом. Придерживая очки там, где не хватало дужки, она какое-то время разглядывала кружащиеся в воздухе перья. Потом села за стол, явно мысленно махнув на все рукой, и придвинула им кувшин плодового вина. Год тому назад побывала, мол, у нее чиновница из отдела социального обеспечения, хотела младшую дочку посмотреть. Посмотрела, и посоветовала ей принимать противозачаточные таблетки, а не то, мол, еще один такой ребенок родится. Девочка взобралась жене Ашера на колени и стала качать головой, но когда Тереза попробовала ее погладить, она не далась и зашипела. Катарина с любопытством ее разглядывала. Внезапно девочка вырвалась и выбежала из дому, а ее сестра взяла Катарину за руку и повела на крыльцо. У дома землю затянула корка бурого льда. В кухонное окно они увидели, как дети забрались в санки и съехали по обледеневшему склону.

— Мы хотим перестроить дом, — сказала хозяйка. — Нам нужно заменить входные двери. С нашими-то, старыми, в сенях темно, а хотелось бы поставить стеклянные, чтобы солнце пропускали. И топить тяжело. У нас же повсюду печи, мне зимой часто приходится топить все три сразу, а это работенка ой-ой-ой какая. Воду таскаем из колонки, а когда моемся, приходится еще и кипятить воду на плите в больших кастрюлях, а нас-то шестеро, вот и моемся мы реже, чем надо бы. Из окон дует, и пол дощатый мне приходится то и дело скоблить, чтоб чисто было в доме. А еще зимой на стенах плесень выступает, смотрите, какие пятна.

Она показала пальцем.

А им-де еще повезло. Вот у вдовы, дом-то ее над коровником построен, вообще тараканы.

Ночью, в темноте, когда все угомонятся, зайдешь в кухню, и на́ тебе, пожалуйста, все стены ими усеяны. Не иначе как из сырого коровника набегают.

— Вы и представить себе не можете, что это за наказание — жить в старом доме, — горячилась она.

Чиновники из Сельскохозяйственной палаты вечно им советуют не бросать старые дома, но попробовали бы они сами в таком пожить, да еще вести хозяйство. Можно, конечно, и старый дом обустроить, но старые дома все-таки маленькие, что ни говори. Жить в них приходится в тесноте. А они-то многодетные, и детям нужно, чтобы зимой было тепло и светло, и чтобы вода была, чтобы можно было помыться, когда хочешь, ведь они каждый день то в огороде работают, то в хлеву, а если и не работают, все равно целый день на улице. А еще противно на морозе идти через двор в туалет или пользоваться ведрами и кадками, а они потом так и стоят до утра, ночью-то кому захочется на улицу идти в туалет.

А потом, даже если до самого вечера топишь без передышки, по утрам все равно собачий холод, а детям-то каково с осени до весны просыпаться в такой стуже, просто стучат зубами и стонут, бедные. И потом еще электропроводка, она ведь не рассчитана на теперешние нагрузки, а без них в хозяйстве не обойтись. А если уж все перестраивать, приходится еще учесть, что работу по дому да по хозяйству на это время тоже не отменить. Вот и выходит, что разумнее все равно построить новый дом и, пока доводишь его до ума, жить в старом.

— Надоела нам вся эта рухлядь, — заключила хозяйка дома.

— И все-таки жалко, — сказала жена Ашера.

— Жалко? Чего тут жалеть? — возразила крестьянка. — Какой нам толк сохранять этот дом? Чтобы он нам о чем-то напоминал? Чем нам гордиться? Ну, может быть, богатый фермер, или человек очень уж скромный да невзыскательный, или такой старый, что переезд в новое жилье для него уже не окупится, и может остаться в старом. А мы другое дело. Может быть, когда построим новый, о старом сохраним приятные воспоминания. Но жить в старом, — нет уж, увольте.