Эпизод 54. Май 40-го

Юнгфольковский сбор. За мальчуганом приходит другой, — с румяными, обветренными щеками, — уже большой мальчик, одетый в форму, он вызывает маленького на «службу», маленький тоже заливается румянцем, оттого что пришедший за ним солидный мальчик — он уже вожатый — держится так дружелюбно и вызывает симпатию. Так, парой, словно в одной военной упряжке, они проходят по улицам, направляясь на сбор юнгфольковцев. Мимолетно в душе приглашенного поднимается досада, но это продолжается только до первого перекрестка. Начиная от перекрестка, от которого ответвляется улочка, ведущая мимо садовых делянок, одетых в майскую зелень, полных цветочной влажности, приступ радости меняет все настроение прогулки. Наконец перед Домом гитлерюгенда, в толпе товарищей, буря улеглась, оставив после себя спокойное сознание долга, свойственное немцу.

Или же: в одном из садоводческих районов Вены, состоящем из беленьких одноэтажных домиков, оплетенных, увитых, до крыши заросших зеленью, прихотливо группирующихся и образующих между собой лабиринты, этих домиков, перемежающихся с садовыми участками, среди которых во все стороны протянулись бесчисленные крошечные улочки, в этом идиллически нетронутом, чистеньком осколочке социал-демократических времен, когда каждому рабочему с его работницей-заботницей можно было получить «шреберовский» садик, каждому — свой кусочек земли, огороженный проволочной сеткой или живой изгородью, полный воздуха, света, солнца, наступил майский вечер и пролил еще тепловатую вечернюю прохладу, в которой вместо густого благоухания пахучих цветов повеяло свежим запахом влажной зелени.

Или же: пока шли от Хозяйства до Дома гитлерюгенда, Анатолю так захотелось — да так сильно, что он, казалось, многое на свете готов был за это отдать, — свернуть в улочку с кинотеатром и смотреть там, сидя в ложе с родителями, что-нибудь занимательное, а после, непривычно припозднившись, брести с ними домой этим раем, полным цветов и майских листочков, дурачась на каждом шагу от бьющего через край задора, возвращаясь под своды уже иначе — строже — зеленеющей лиственной сени, зная однако, что в стенах дома тебя ждет удовольствие беседы и какое-нибудь маленькое, но существенное лакомство.

Еще не дойдя до самого Дома, мальчик слышит песню, это красивая минорная. мелодия, ее поют другие мальчики-юнгфольковцы: «…в битву к победе, Э-эм-А вперед, в битву к победе, Э-эм-А вперед!» Непонятное Эм А с долгим Э, похожее на какое-то чужеземное женское имя или на имя «Эмма», а «Эмма» похоже на «immer» — «всегда!», и вообще это вроде тайного знака и потому отзывается глубоким потрясением в душе юного службиста. Ему и в голову не приходит спросить у кого-то, что значит это слово.

Мальчишка то и дело сталкивается с загадками. Например, один из участников сбора советует остальным, возвращаясь домой, не ходить кружным путем, а лучше всего идти группами по несколько человек и все время быть начеку, так как в темноте за любым углом тебя могут подстерегать коммунисты. Слушая эти советы, мальчик ощущает щекочущий страх, ведь это придает участию в сборе оттенок исполнения осмысленного долга, за которым маячит перспектива геройского подвига. Но вот загадка: значит, коммунисты где-то тут, в нескольких метрах от нас? Враги в собственной стране — как такое может быть? Что же это за семьи такие, как это может быть, что такие живут на свете? Коммунисты — это, должно быть, что-то очень странное. Но разве Гитлер не заключил пакт с Россией?

Или еще: почему это его товарищи так любят петь: «Пришли мы к Мадагаскару, но нас не пускали в порт, корабль был в чумном карантине, что ни день, то мертвец за борт» И почему вожатый отряда говорит, что лучше бы мы не пели эту песню? Разве она запрещенная? Полузапрещенная. Что значит — «полузапрещенная»? И ведь я, кажется, где-то слыхал про то, что на Мадагаскар хотят выслать всех евреев?

Или еще: разучивается новая строфа песни «Братья в цехах и в шахтах»: «Гитлер — наш славный фюрер, дороже, чем золота дань, текущая с тронов еврейских в его могучую длань». Разве есть где-то еврейские короли или императоры? И неужели Гитлер получает от них плату золотом? Мальчишка и не думает попросить кого-нибудь, чтобы помогли ему разгадать эти загадки.

А ну, споем-ка что-нибудь веселенькое!

— А ну-ка, слушайте все! «Дикие гуси», новая строфа:

— Три, четыре! — И Анатоль бодро поет вместе со всеми, а перед глазами у него картинка, как смешные тряпичные человечки валятся за борт.

Иное дело, когда поют вот это:

Здесь смысл понятен ему и без подсказки вожатого, и на душе почему-то становится грустно. Слушай, ты хорошенько старайся на занятиях; если сумеешь себя показать, то можешь выйти в вожатые. Героическая история, которую рассказывают на этой неделе, такая жуткая, что даже слушать страшно: ведь это же надо, чтобы обгоревшими руками человек продолжал держать раскаленный штурвал! Поэтому все, даже не пикнув, и лишь незаметно иногда подхалтуривая, выполняют двадцать приседаний и двадцать отжиманий. Ну и устал же я! Слабенькому Осси разрешено остановиться после десятого раза:

— Учтите, он потрудился не меньше остальных!

— Ого! Вот когда пошло настоящее веселье!

Вся усталость забыта, потому что каждый может теперь выступить в роли палача: давать затрещины, тумаки, щелбаны в лоб, щипаться — в популярной игре с фантами «Допрос по-польски» дозволено все.