24
Аэрин проснулась спустя два дня в отцовском замке — теперь замке Тора. Разбудила ее попытка перевернуться. Боль в натруженных и истерзанных мышцах наконец победила усталость, и первая сол со стоном открыла глаза. По ту сторону полога тут же что-то зашуршало, складки раздвинулись, и внутрь хлынул дневной свет. Аэрин с минуту не могла сообразить, где находится. Первым делом она подумала о возможной опасности и машинально принялась нашаривать рукоять Гонтурана. Вместо этого пальцы погрузились в густой меховой воротник, и длинный язык лизнул ее руку.
Аэрин попыталась сесть, и голос, прилагавшийся к рукам, только что раздвинувшим занавеси, судорожно выдохнул:
— Ох, госпожа…
Аэрин сначала узнала Теку, потом сообразила, где находится, и тут Тека наклонилась, зарылась лицом в постель и всхлипнула.
— Тека! — воскликнула Аэрин, напуганная слезами нянюшки.
— Госпожа моя, я думала, никогда больше тебя не увижу, — пробормотала та, не поднимая лица. Но когда Аэрин бережно погладила ее по плечу и по блестящим черным с проседью волосам, Тека села на корточки, шмыгнула носом и сказала: — Ну, я вижу тебя снова и видела тебя снова вот уже два с половиной дня, и мне очень стыдно за свою глупость. А теперь тебе нужны еда и ванна.
— Два с половиной дня? — переспросила Аэрин.
— Два с половиной дня. Тор-сола еще не проснулся.
Аэрин улыбнулась:
— И разумеется, ты все это время просидела в том кресле. — Она кивком указала на деревянное кресло с высокой спинкой и подушками под спину и шею и мягкой скамеечкой для ног и столик с аккуратно разложенными на нем швейными принадлежностями.
Тека сердито округлила глаза — она всегда так делала, когда заставала маленькую Аэрин за какой-нибудь шалостью, и Аэрин эта ее гримаса в те дни ужасно пугала.
— Разумеется. Что сначала, есть или мыться?
Аэрин задумалась. Больно было даже шевелить языком, открывать и закрывать рот во время разговора и улыбаться.
— Сначала очень горячий маллак и очень горячая ванна, а потом еда. — За спиной у нее завозились, и через плечо сунулась длинная узкая морда. — И ей тоже еды. Ванну она может пропустить. А где остальные?
Тека нахмурилась:
— Лежат, где им вздумается. Мне удалось загнать их всех в твои покои и задний коридор. Они перепугали всех слуг и большую часть придворных. Но уходить не желают… и, ну, я, конечно, признаю, что мы у них в долгу и преданность достойна восхищения даже в бессловесных тварях, но, — добавила она со сдержанным гневом, — я не одобряю, когда животные делят постель со своей сол.
Предводительница йеригов широко зевнула, и тут из еще затененного пологом угла постели поднялась черная тень, потянулась и стекла с кровати на пол. Кот потерся сзади о ноги Теки и заурчал, и, к восторгу Аэрин, шею и лицо Теки залил румянец.
— Рада, что не все в замке отца боятся моих друзей, — улыбнулась Аэрин.
— Не все, госпожа, — негромко ответила няня.
Кошачий вождь высунул голову из-за Теки и тайком улыбнулся Аэрин, а та сказала:
— Знаете, мои дикие друзья, если вы решили перебраться ко мне насовсем, вам придется обзавестись именами. Если вы живете в доме, значит вы домашние, а если вы домашние, значит вам положено имя.
Предводительница йеригов лизнула ее в ухо.
Аэрин принялась выбираться из постели, дело шло медленно и мучительно. Казалось, она уже никогда не сможет двигаться свободно.
— Я помогу тебе, госпожа, — охнула Тека, когда Аэрин коснулась пятками пола и невольно зашипела.
Тека похудела с тех пор, как Аэрин последний раз видела ее, и когда няня протянула ей руку, первая сол заметила длинную повязку на предплечье под рукавом. Она резко подняла глаза и снова посмотрела Теке в лицо.
— Разве обязательно звать меня госпожой? — спросила она недовольно. — Ты никогда так не делала.
Тека странно посмотрела на нее.
— Я это прекрасно знаю, — ответила она. — Если ты встала, пойду займусь твоей ванной.
Горячая вода прогнала глубинную боль, но от воды едва не полопались волдыри и Аэрин вместе с ними. Она выстлала ванну двумя или тремя полотенцами, чтобы хоть лежать было мягко, и только после трех чашек очень крепкого маллака осмелилась вылезти из воды. Тека уложила ее на мягкую скамью и выгнала еще некоторое количество болезненности с помощью массажа и какой-то вязкой мази (которая, разумеется, сильно пахла травами), действовавшей на волдыри еще хуже, чем кипяток. Аэрин вскрикнула.
— Тихо! — безжалостно прикрикнула няня.
Под конец она нанесла шелковистый бледный бальзам, и он почти исправил то, что натворила мазь, о чем Аэрин тут же и сообщила.
— Твои приключения не сделали тебя более вежливой, Аэрин-сол.
— Ну, на это ты вряд ли надеялась, — отозвалась она, влезая в сорочку, разложенную для нее няней.
— Да уж, — признала Тека и поджала губы, пряча улыбку.
Аэрин повернулась за туникой.
— Ну зачем полностью одеваться к завтраку? — поморщилась она.
Туника была незнакомая, синяя и тяжелая, с множеством вплетенных в нее золотых нитей.
— Уже хорошо за полдень, — пресекла споры Тека. — Тор-сола просил тебя оказать ему честь и разделить с ним ранний ужин.
Аэрин, кряхтя, влезла в тунику… и снова крякнула.
— Значит, он проснулся.
— Надо понимать, да. А с волосами твоими ничего не поделать.
Аэрин ухмыльнулась и тряхнула головой, так что отросшие почти до плеч волосы хлестнули ее кончиками по щекам.
— Вообще ничего. Похоже, они не хотят расти.
Тор выглядел в точности так, как чувствовала себя Аэрин: изможденным, но отдохнувшим. Она решила показать, что признает торжественность случая, и взяла с собой Гонтурана, но перевязь с излишней настойчивостью напомнила ей об отдельных волдырях, и она с радостью повесила ее на высокую спинку кресла. Тор тут же подошел к Аэрин и обнял, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.
Затем он отодвинулся от нее лишь на длину руки и окинул взглядом.
— Я… — Он осекся и уронил руки, обошел комнату, вернулся с видом человека, набравшегося мужества для отчаянного шага, и произнес: — Завтра меня делают королем. Понимаешь, вроде как считается, что я уже, но существует церемония. — Голос его затих.
— Да, я знаю, — мягко сказала Аэрин. — Разумеется, ты король. Именно этого хотел мой… этого хотел Арлбет. Мы оба это знаем. И, — произнести это оказалось лишь чуточку труднее, — этого хочет народ.
Тор яростно на нее уставился:
— Королевой должна быть ты. Мы оба это знаем. Ты возвратила Корону. Тем самым ты завоевала право ее носить. Теперь они не могут в тебе сомневаться. Арлбет согласился бы. Ты выиграла войну за них.
Аэрин покачала головой.
— Боги, даруйте мне терпение! — воскликнул Тор. — Ты правда выиграла войну. Прекрати упираться.
— Тор… успокойся. Да, я помогла прогнать северян от нашего порога. Но это не имеет особого значения. Коли на то пошло, я бы предпочла, чтобы королем стал ты.
Тор помотал головой.
— Это правда, — печально улыбнулась Аэрин.
— Так неправильно!
Аэрин пожала плечами:
— Мне казалось, ты пригласил меня поужинать. Я слишком проголодалась, чтобы торчать тут и спорить.
— Выходи за меня, — брякнул Тор. — И будь королевой.
Аэрин испуганно подняла глаза — она оказалась не готова к такому.
— В смысле, я женюсь на тебе как на королеве, а не стану делать тебя какой-то там Достопочтенной Супругой. Пожалуйста, я… ты нужна мне. — Он смотрел на нее, закусив губу. — И не делай вид, будто не догадывалась, что я попрошу. Я знал это долгие годы. И Арлбет знал. Он надеялся на это.
Так проще всего, — продолжал он с надеждой и болью во взоре. — Я бы сделал тебе предложение, даже если бы ты не привезла обратно Корону… поверь. Если б ты в жизни не убила ни одного дракона, если бы переколотила всю посуду в замке, если б родилась дочерью фермера… Я полюбил тебя… Я понял, что люблю тебя, в день твоего восемнадцатилетия, но, наверное, я любил тебя всю жизнь. Если ты не пойдешь за меня, я вообще не женюсь.
Аэрин сглотнула жесткий комок.
— Да, конечно, — произнесла она.
Остальные слова застряли в горле.
Обратно в Город, к Тору, ее привели не только судьба и долг. Она любила Дамар и его нового короля, и часть ее, не принадлежавшая больше никому и ничему, принадлежала Тору. И несколько дней назад, когда скакала в Город, торопясь вложить Корону в королевские руки, она неверно поняла, где на самом деле ее судьба. Да, она оставила то, что любила, чтобы идти туда, куда должна, но ее судьба, как и ее любовь, ее наследие, была двойственной. И поэтому выбор в итоге оказался легким, ибо Тор не мог ждать, а другая ее часть — не-совсем-смертная, не связанная верностью стране ее отца — способна мирно спать долгие годы. Аэрин улыбнулась.
— «Да, конечно» что? — отчаянно взмолился Тор.
— Да, конечно, я выйду за тебя, — ответила Аэрин и, когда он подхватил ее на руки и принялся целовать, даже не заметила пронзительной боли от лопнувших волдырей.
После этого она рассказала ему длинную историю, хотя о многом умолчала. Хотя Тор, вероятно, догадался о некоторых наиболее страшных вещах. Он задал ей множество вопросов, однако ни одного из тех, на которые она не могла бы ответить, — например, он не спросил, чье лицо было у Агсдеда и чего ей стоило второе расставание с Лютом.
Они ели долго и много, и их уединение лишь изредка нарушали мягко ступающие хафор с очередным блюдом еды. И к концу трапезы тени на полу, особенно вокруг кресла Аэрин, волшебным образом сделались необычайно густыми, и у некоторых выросли уши и хвосты.
Тор задумчиво разглядывал предводительницу йеригов, а та задумчиво разглядывала его.
— Что-то надо делать для твоего войска… или с ним, Аэрин.
— Знаю, — смутилась та. — Тека последние два дня кормила их только хлебом и молоком, поскольку — это ее слова — не желает работать в покоях, где пахнет лавкой мясника. Хорошо еще, там есть заброшенная черная лестница — я по ней тайком бегала к Талату. Но я с самого начала не понимаю, почему они пришли ко мне, и поэтому не знаю, как долго они намерены пробыть здесь или… как избавиться от них. — Она сглотнула и обнаружила, что смотрит в два спокойных желтых глаза. Хвост кошачьего вождя подергивался. — Нет, правда, я не хочу от них избавляться, хотя и понимаю, что им здесь не особенно рады. Мне будет одиноко без них.
Она припомнила, как они утешали ее в первую ночь после расставания с Лютом, и резко осеклась. Желтые глаза медленно моргнули, а Тор вдруг сделался очень занят, наполняя кубки заново. Аэрин взяла свой и заглянула в него, но увидела не Люта, а долгие годы в отчем доме, где ей не были особенно рады. И тут идея наполнить замок не самыми желанными гостями, чья многочисленность и хищная природа не позволяли бы их не замечать, показалась ей не лишенной привлекательности.
— Они останутся здесь столько, сколько пожелают, — объявил Тор. — Дамар должен тебе любую награду, какую тебе вздумается попросить, и, — сухо добавил он, — по-моему, было бы неплохо, если бы вы с войском кое-кого здесь припугнули.
Аэрин ухмыльнулась.
Потом он рассказал, что происходило в ее отсутствие. Большую часть Аэрин уже знала или догадывалась. Нирлол окончательно восстал вскоре после ее отъезда в Лютовы горы, и местные солы и окрестные деревни тут же присоединились к нему, а те деревни, что не согласились, подверглись разорению. Войско, оставленное Арлбетом для помощи в охране границ, попало в ловушку северян, к королю вернулось меньше половины. Арлбет в спешке выехал туда, оставив Тора в Городе для подготовки к надвигавшейся беде. И беда пришла. Она пришла даже раньше: когда Арлбет встретил Нирлола в бою, лицо у того застыло от страха, но от страха перед тем, что за спиной, а не впереди. И когда Арлбет убил мятежника, его последний вздох был вздохом долгожданного облегчения.
— Впрочем, Арлбет не удивился, — заметил Тор. — С момента пробуждения Маура мы знали, что сражаемся в проигранной войне.
— Я не знала, — заметила Аэрин.
— Арлбет не видел причин говорить тебе. Мы… мы оба знали, что ты умираешь. — Он сглотнул и побарабанил пальцами по столу. — Я думал, ты вряд ли доживешь до нашего поражения, так стоило ли еще больше омрачать оставшиеся тебе дни?
Когда ты уехала, в моем сердце впервые шевельнулась надежда. Записка, оставленная тобой… даже не слова, а само ощущение от этого клочка бумаги в руках… Я часто вынимал ее, просто чтобы коснуться, и каждый раз надежда вспыхивала с новой силой. — Он слабо улыбнулся. — Я заразил надеждой и Теку с Арлбетом. — Он помолчал, вздохнул и продолжил: — Я даже сжевал лист сарки и попросил, чтоб ты мне приснилась. И увидел тебя на берегу большого серебряного озера, рядом с тобой стоял высокий светловолосый человек, и ты улыбалась поверх водной глади и выглядела здоровой и сильной. — Он поднял на нее взгляд. — Никакая цена не казалась чрезмерной за радость снова видеть тебя здесь, исцеленной от того, что иначе давным-давно убило бы тебя. Никакая… Пусть ни Арлбет, ни Тека не разделяли моей уверенности. Я знал, что ты вернешься.
— Надеюсь, хотя бы Корона стала сюрпризом, — сказала Аэрин.
Тор рассмеялся:
— Корона стала сюрпризом.
Злые чары Маура рассеялись, битва была выиграна, и Город вздохнул спокойно. Однако еще оставалось вылечить многих и многих, и праздновать было некогда. Арлбета похоронили тихо и торжественно. Тор и Аэрин на похоронах стояли рядом, как почти все время с того мгновения, когда Аэрин пересекла поле боя и вручила Тору Корону. Эти двое раньше никогда не появлялись на публике вместе, но теперь, после битвы, народ, казалось, принял это и просто отдавал Аэрин ту же молчаливую дань уважения, что и первому соле. Словно их не отделяли друг от друга.
Все по-прежнему чувствовали себя несколько подавленно, и, возможно, после северян ведьмина дочь, к которой они за двадцать с лишним лет кряду успели привыкнуть, казалась мелочью, не стоящей беспокойства. В конце концов, она была и дочерью их короля, а по Арлбету люди искренне скорбели и читали в ее лице такую же скорбь. Она стояла рядом с Тором, когда с ревом вспыхнул погребальный костер Арлбета, в который бросили благовония и пряности, и слезы катились по ее лицу. И эти слезы больше смягчили сердца ее народа, чем Корона, ибо немногие из них понимали истинное значение королевского талисмана. Но Аэрин оплакивала не только Арлбета, но и собственное роковое невежество, и невежество Тора. Рана, убившая короля, была бы не смертельной, останься у него хоть капля сил. Сильнее всего Маур давил на повелителя страны, которую угнетал, а король не молодел.
Длинная дамарская церемония официального возведения на престол завершилась тем, что король впервые на памяти многих поколений надел корону, Корону Героев, ибо традиционно короли ходили с непокрытой головой в память о Короне, утраченном символе дамарской силы и единства. После церемонии реликвию бережно поместили обратно в сокровищницу.
Через три дня после того, как они выкатили череп Маура из города, Аэрин с Тором отправились взглянуть на Корону и обнаружили ее на широком низком постаменте, где прежде лежала голова Черного Дракона. Они посмотрели на сокровище, потом друг на друга и оставили его там, где оно лежало. Вроде бессмысленно оставлять небольшой, плоский, тускло-серый обруч на платформе чуть выше колена и достаточно широкой, чтобы на ней могли уместиться несколько лошадей. Но они оставили. Когда хранитель сокровищницы, гордившийся утонченностью собственного художественного вкуса, попытался поднять вопрос о более подходящем месте хранения, Аэрин запротестовала еще до того, как слова слетели у придворного с языка, хотя обращался он к Тору.
Тор просто запретил переносить Корону, на том дело и кончилось. Обиженный хранитель низко поклонился обоим по очереди и ушел. Он не хотел проявлять такое почтение к ведьминой дочери — придворные, в отличие от простолюдинов, смотрели на вещи более узко. Высокородные дамарцы предпочитали не вспоминать, как яростно сражалась Аэрин-сол в последней битве против северян. Разумеется, у нее оставалось больше сил — она ведь заявилась только в последний день! Однако любой недостаток учтивости сходил на нет под мрачным взором четвероногой свиты невесты их нового короля. Дальше суровых взглядов дело не шло, но за визитом хранителя сокровищницы с интересом наблюдали девять очень больших мохнатых зверей, расположившихся у ног Аэрин и по углам зала для аудиенций.