Найджел и инспектор Блаунт сидели в кабинете. Какое-то время они обкатывали более или менее очевидные аспекты дела, но потом разговор плавно соскользнул на крикет, и в настоящий момент они обсуждали новые правила игры. Этот академический диспут был, словно ударом грома, оборван донесшимися из дома криками. Оба вскочили на ноги и бросились наверх. Болтер, все это время дежуривший у двери, бежал за ними по пятам. На лестничной площадке они столкнулись с Лили Уоткинс. Та безудержно рыдала и, не в силах выговорить ни слова, лишь указывала в сторону двери, ведущей в комнату Нотт-Сломана. Первое, что они почувствовали, был запах горького миндаля; далее в глаза бросилась растерзанная кровать: пуховое стеганое одеяло и простыни сбились набок. И, наконец, – тело. Оно лежало на спине, одна рука конвульсивно вцепилась в покрывало. Челюсти были плотно сомкнуты, на губах, по углам, выступила пена. Но закричать от ужаса Лили Уоткинс заставили прежде всего широко открытые, немигающие, застывшие голубые глаза. Сирил Нотт-Сломан был мертв, окончательно и бесповоротно.

Блаунт бросил на него короткий взгляд, опустился на колени, прижался ухом к сердцу и бросил Найджелу:

– Поздно. Отравление цианидом. Звоните доктору. – Местный врач, как водится, оказался на вызове, так что Найджелу пришлось звонить в Тавистон; полицейский медик посулил прибыть незамедлительно. Помимо того, Найджел перекинулся парой слов с Бликли, вернувшимся в тот день в Тавистон подчистить кое-какие хвосты.

– Стало быть, сделал, что задумал, и был таков, – послышался в трубке голос суперинтенданта. – Жаль, мы позволили ему ускользнуть. Ну да ладно, меньше слов, больше дела. Я приеду с врачом и фотографом.

Вернувшись в комнату Нотт-Сломана, Найджел увидел, что Блаунт растерянно шарит взглядом вокруг.

– Что-то не так? – осведомился он.

– Да вот, все ищу посудину, из которой он мог бы выпить эту гадость.

Признаков того, что в комнате ели, было множество. Пристрастие к орехам Нотт-Сломан обнаруживал не только на публике. На тумбочке подле кровати стояла тарелка с разными сортами орехов и еще одна, с шелухой и скорлупой, – на туалетном столике. Даже на полу кое-что валялось. Но если не считать стеклянного графина, в комнате не было ни единого сосуда, в котором мог бы быть яд. Блаунт уже осмотрел этот графин, обмотав предварительно горлышко носовым платком, но ни малейшего запаха не уловил и никаких следов того, что им недавно пользовались, не обнаружил.

– Такой яд обычно растворяют в какой-нибудь жидкости. Думал, найдется какая-нибудь склянка или хотя бы осколки, – сказал детектив и принялся вторично осматривать комнату. Но ничего так и не нашлось. Найджел, удовлетворяя природное любопытство, рассеянно заглянул в платяной шкаф и принялся шарить в карманах висевших там курток и костюмов. В одном из них обнаружилась фляжка, до половины наполненная коньяком.

– А сюда он мог влить яд? – спросил Найджел.

– Мог, – сухо ответил инспектор, – а вот положить фляжку назад в карман – вряд ли. Цианиды, в случае принятия смертельной дозы, действуют чаще всего как удар молнии, мышечная сила утрачивается мгновенно.

– В таком случае, может быть, с едой проглотил?

– Мне приходилось слышать, что люди погибали от калийных цианидов. Но вряд ли он стал бы носить такой яд в кармане, а в комнате я не обнаружил ничего, где мог бы храниться яд. Да даже если бы такой тайник был, мы бы по запаху сразу нашли его.

– И все же, что ни говори, он принял эту дрянь. И следы должны найтись. Самоубийцы не закапывают свои банки-склянки на огороде, чтобы не сорить дома.

– Вот именно, мистер Стрейнджуэйс. – В глазах инспектора мелькнул какой-то огонек. – Потому я и намерен сейчас запереть эту комнату и осмотреться в других. Ох, не люблю я заниматься убийствами, – загадочно добавил он, – но если выяснится, что я дал предполагаемому убийце уйти у себя из-под носа, мне крепко достанется от вашего дядюшки. А пока мне хотелось бы, чтобы вы спустились вниз и собрали эту публику в каком-нибудь одном месте. Скажите Болтеру, пусть пришлет мне на помощь сержанта – тот должен быть где-то здесь, – а после позвонит в полицию, кому-нибудь из наших дам. Мне надо, чтобы было кому обыскать женщин. А мужчинами займется сержант. До тех пор постарайтесь их чем-нибудь занять. Попробуйте узнать, когда Нотт-Сломана видели в последний раз, ну и все остальное. Но пусть никто не усомнится в том, что это самоубийство. Если удастся тактично выяснить, кто где был после чая, – прекрасно. Впрочем, для этого у нас и потом будет достаточно времени.

Спокойная уверенность и компетентность инспектора произвели на Найджела самое благотворное воздействие. У него-то самого в голове все смешалось и не было никаких свежих идей. Слишком много и слишком быстро все произошло за последние два дня. Он спустился вниз и передал Болтеру поручения Блаунта. Все собрались в гостиной. Лючия, Джорджия, Эдвард Кавендиш, Филипп. Найджел невольно пересчитал их по пальцам. Первый, второй, третий, четвертый. Лили Уоткинс, кухарка Нелл и миссис Грант тоже были здесь, сидели, напряженно выпрямившись, на жестких стульях. Картина до странности напоминала викторианское семейство, собравшееся к утренней молитве. Миссис Грант по крайней мере выглядела весьма подобающе: руки на коленях, губы плотно сжаты. Она сурово смотрела прямо перед собой, со всей определенностью отделяя себя, с одной стороны, от современного Вавилона в лице гостей, и с другой – от низшего класса. Найджел подавил в себе возникшее вдруг желание призвать всех опуститься на колени – хотя если инспектор прав в своих предположениях, то уж одному-то из присутствующих нужно, чтобы остальные за него помолились.

– Полагаю, Лили сообщила вам о случившемся, – сказал он. – Все шестеро кивнули. – Боюсь, он мертв. Принял яд.

Присутствующие зашевелились. Найджел, чьи нервы были напряжены до предела, почувствовал, как по комнате прокатилась волна облегчения, словно прохладный ветерок под конец палящего летнего дня. Что это было – просто облегчение, вызванное тем, что неопределенность, в которой они пребывали все это время, наконец разрешилась, осознание того, что Нотт-Сломан молчаливо признал свою вину? Либо – вдобавок – еще и чье-то куда более глубокое облегчение от того, что на сей раз никто не сомневается, что это было самоубийство? И лишь Джорджии Кавендиш, казалось, вовсе не коснулись общие переживания. Она сидела рядом с братом, и губы ее печально кривились то ли в некоем недоумении, то ли в предчувствии чего-то, а во взгляде угадывалось не облегчение, как у остальных, но сомнение.

– Инспектор попросил меня узнать, когда Нотт-Сломана видели в последний раз, – сказал Найджел. Ответить на этот вопрос было не сложно. Вместе со всеми он пил чай в гостиной. Был задумчив и необычно молчалив. По окончании чаепития пригласил Лючию немного погулять. Но она даже не ответила – кол, вбитый инспектором, плотно сидел на месте. Затем вышел из гостиной. Времени было без пяти пять. Примерно десять минут спустя Лили Уоткинс видела, как он украдкой открывает заднюю дверь и выглядывает на улицу. Было уже темно, но не настолько, чтобы не увидеть расхаживающего по двору констебля. Нотт-Сломан что-то пробормотал и вернулся назад. Больше его не видели. Отвечая на вопросы Найджела, никто не выказывал ни волнения, ни малейших колебаний. Сирил Нотт-Сломан представлял угрозу лишь для одного из собравшихся и досаждал всем остальным. Вряд ли в его некрологе было бы написано что-то еще; а заботу о пышных похоронах возьмет на себя клуб «Физ-энд-Фролик» со всем его дурновкусием, тупоумием, дешевым блеском, барабанным боем и мертвым весельем.

– Насколько я понимаю, никто не слышал каких-либо звуков из его комнаты? – спросил Найджел. – Хотя при падении тела на пол какой-то шум бы донесся…

– Я – точно нет, – сказал Кавендиш. – Но после чаепития я пошел в малую столовую, а она находится не под его комнатой.

Наступило недолгое молчание. Его оборвала Джорджия, кажется, вспомнившая что-то.

– Слушайте, а ведь мы как будто слышали какой-то стук прямо у нас над головами. Это было около половины шестого, правда, Лючия?

– Не помню. – Лючия равнодушно пожала плечами.

– Что касается меня, то после чая я примерно в течение часа работал у себя в комнате, – сказал Старлинг. – Она рядом с его спальней. Я слышал, как он входил к себе, по-моему, это было где-то в десять минут шестого, но это и все. Правда, я целиком ушел в эту проклятую статью об аористе в императивном наклонении, что Уотсон опубликовал в «Классике», так что вряд ли что-нибудь бы услышал, даже если бы было что.

– Аорист в императиве в одной комнате и смерть в другой, – негромко проронила Джорджия.

– Плата за грех – смерть, – провозгласила вдруг миссис Грант, придав тону максимальную суровость.

Нелл простодушно хихикнула, но тут же прижала ладонь к губам. Ясно, что в такой обстановке дознание, пусть в самой тактичной форме, проводить невозможно. Вскоре Найджел заметил, что к дому подъезжает полицейская машина. Наверху послышались шаги. Понимая, что они означают, Найджел лишь порадовался про себя, что его там нет. Прошло еще несколько минут, после чего появился Болтер и кивком попросил Найджела выйти. Его ждет инспектор. Поднимаясь наверх, на лестнице он столкнулся с сержантом.

– Долго мы их держать не будем, – сказал он. – Осталось дождаться нашей дамы из полиции.

Доктор Уилл, сохраняя свою обычную строгую невозмутимость, стоял у раковины и вытирал руки. Инспектор выглядел возбужденным – насколько может быть возбужден банковский служащий. Выражения лица Нотт-Сломана, к счастью, увидеть было невозможно, ибо он лежал, закрытый простыней.

– Синильная кислота, – пояснил инспектор, поворачиваясь к Найджелу. – Наиболее быстро действующий яд. Доктор Уилл говорит, он принял не всю приготовленную дозу – несколько капель впиталось в одежду; к тому же пена на губах свидетельствует, что смерть наступила не мгновенно.

– Затрудняюсь сказать что-нибудь более определенное, – вмешался доктор Уилл, – пока мы не выясним в точности, какую и в какой форме дозу он принял. Насколько я понимаю, Бликли пообщается с коронером после вскрытия?

Дождавшись ухода доктора, Найджел передал Блаунту те крохи информации, которые ему удалось добыть в гостиной. Блаунт, в свою очередь, осмотрел три из находившихся наверху комнат, оставшимися сейчас занимался Бликли. Пока ничего не обнаружилось.

– Наверное, – заговорил инспектор, – убийца спрятал улики где-нибудь в потаенном месте дома, а может быть, вне его. Сержант сейчас прочешет первый этаж. То, что мы не нашли в комнате сосуда, в котором мог бы содержаться яд, указывает на то, что это было не самоубийство. Однако убийца несомненно должен был бы представить случившееся как самоубийство, и в таком случае зачем ему трудиться, пряча куда-то этот самый сосуд?

– Я все еще не могу понять, как ему удалось сделать это. Будем исходить из того, что он не зашел к Нотт-Сломану с предложением: «Выпейте-ка вот это. Запах необычный, но для здоровья очень полезно».

– Да, вряд ли. Скорее всего, он растворил эту гадость в жидкости, которую Нотт-Сломан раньше или позже, но в любом случае выпил бы, а потом, когда тот действительно сделал глоток, унес стакан.

– Из чего следует, что он должен был периодически входить и выходить из комнаты, чтобы убедиться, как продвигается дело. Вряд ли это мелькание понравилось бы Нотт-Сломану.

– Ну что ж, – несколько уязвленно ответил инспектор, – надо полагать, у вас есть более убедительное объяснение? – Найджел нервно заходил по комнате, беря в руки и вновь ставя на место различные предметы.

– Икс мог войти в комнату с парой бокалов или фляжкой и предложить Сломану выпить с ним.

– И прихватить с собой цветки персикового дерева, чтобы объяснить странный запах жидкости в одном из бокалов, – парировал Блаунт.

– Вот оно! – воскликнул Найджел, продолжая возбужденно мерить шагами комнату. – Понял! Коктейль. Коктейль может пахнуть как угодно. Чертова скорлупа! То и дело на нее наступаешь. – Он наклонился, собрал скорлупки и бросил их в мусорную корзину.

– Что ж, – согласился Блаунт, – не исключено, что так оно и было. А от двух бокалов с коктейлями не так просто избавиться. Если бы он решил сполоснуть их и поставить назад в буфет, его вполне мог заметить кто-то из слуг. Надо проверить.

В этот момент в комнату вошел сержант, доложивший, что прибыла карета «Скорой помощи», а с ней и женщина-полицейский. Блаунт спустился, чтобы сообщить слугам, что им придется подвергнуться обыску. Мужчины прошли наверх и вынесли останки Нотт-Сломана – неоплаканного, без почестей и невоспетого. Теперь Найджел остался один. Он закурил сигарету и, задувая спичку, почувствовал вдруг, что горький миндальный запах, который совсем было выветрился, снова сгустился. Он рассеянно огляделся. Непонятно, как будто бы нет ничего такого, оттуда бы он мог взяться. Найджел затянулся и сразу почувствовал, что в горле слегка запершило. Запах исходил от сигареты, а теперь и от пальцев. Неужели кто-то отравил его сигареты? Чушь какая-то. Но ведь как-то же эта дрянь должна была сначала попасть ему на пальцы. К чему он только что прикасался? Не к телу, нет… Думай, думай. Страшно вообразить, но всего несколько минут назад инструмент убийства был у тебя на ладони. Найджел напряженно вспоминал, к чему все же он прикасался. И тут его взгляд упал на мусорную корзину. Он наклонился и достал из нее горсть скорлупок. Да! Вот оно! Грецкий орех, а пахнет горьким миндалем.

Радость, однако, оказалась недолгой. Слишком уж все фантастично. С тем же успехом можно предположить, что Нотт-Сломан умер не от грецкого ореха, а от укуса мамбы или происков лесной нимфы. Найджел аккуратно разложил скорлупки на носовом платке, так, как если бы это были составные части, которые нужно сложить определенным образом – и ребус будет успешно разгадан. Одно ему бросилось в глаза сразу: для грецкого ореха скорлупа была слишком тонкой. Разумеется, лишь на глаз, независимо от необычно большого количества кусков, на которые она раскололась. Затем Найджел заметил еще кое-что. Нижние края иных скорлупок были на удивление ровными: они сразу привлекали к себе внимание, как пограничные края ребуса. Разглядывая эти скорлупки в лупу, Найджел заметил, что они покрыты каким-то веществом. Трудясь со всевозможным тщанием, Найджел ухитрился восстановить полушария ореха, что позволило сделать неопровержимый вывод: орех был расколот пополам, а затем снова склеен. Далее последовало еще одно открытие: в орехе было просверлено крохотное отверстие, впоследствии замазанное шпаклевкой.

Половина проблемы была решена. Убийца располовинил орех, скорее всего для того, чтобы убрать ядро и выскоблить внутреннюю поверхность, после чего орех в некоторых местах будет почти не толще куриного яйца. Зачем ему это понадобилось? Возможно, чтобы уменьшить вес, ведь внутри еще будет отрава, и Нотт-Сломан мог бы заподозрить неладное. Выскоблив сердцевину ореха, убийца вновь склеил две половины, просверлил в скорлупе отверстие, вспрыснул в него шприцем отраву, и заделал. Так, пока все складывается. Но далее возникают два гигантских препятствия. Как мог быть уверен убийца, что отравленный орех убьет Нотт-Сломана, а не кого-то еще? И как все это подстроить? Ведь если орех расколется, жидкость вытечет на ладонь, и если на ней нет пореза, отрава не нанесет никакого ущерба. Конечно, пары синильной кислоты опасны сами по себе, опасны, но в таком небольшом объеме не смертельны. Найджел думал и думал, но решение не приходило. Он уже готов был сдаться, и вдруг перед глазами ясно встала картина: в холле, перед обедом, Сломан, немного откинув голову, грызет орехи. Грецкие. Эврика! Найджел вспомнил, что, хотя за общим столом Нотт-Сломан порой пользовался щипцами, в неформальной, так сказать, обстановке он всегда полагался только на собственные зубы. Убийце это наверняка было известно, и он мог быть уверен, что никто другой разгрызать зубами орехи не станет, и если отравленный орех попадет не в те руки, ничего не случится. Видимо, он положил этот орех на тарелку рядом с кроватью жертвы. Дальше – просто дождаться. И это еще одна причина, понуждающая истончить, насколько возможно, ореховую скорлупу. Иначе склеенные половины могут попросту развалиться, и это вызовет подозрения. К тому же, будь орех по-обычному крепок, раскусить его сразу будет трудно, и горький привкус жидкости спровоцирует мгновенный плевок во спасение. А так при первом же нажиме крепких челюстей – а они у Нотт-Сломана действительно крепки, – тонкая скорлупа хрустнет вмиг. Конечно, такая легкость удивит, и удивление не позволит мгновенно выплюнуть жидкость, и, при наклоне головы, она потечет в горло. Какое-то количество вместе с частицами скорлупы будет, конечно же, выплюнуто, но – слишком поздно.

Вернувшись в комнату, инспектор Блаунт застал Найджела покуривающим сигарету и медитативно перекладывающим с места на место куски скорлупы. На какой-то миг Блаунт ужаснулся: неужели из-за этой трагедии у Найджела мозги набекрень свернуло? Но вот тот заговорил, и слова его прозвучали вполне здраво:

– Инспектор, обыски можно прекратить. Я нашел решение этой загадки.

– Да быть того не может!

– Может. Наша история из тех, что рассказывают в двух словах.

И Найджел поделился с инспектором своей версией. Тот слушал вежливо, сосредоточенно, недоверчиво, торжествующе и с настоящим ужасом – поочередно.

– Боже правый, мистер Стрейнджуэйс, классная работа. Но не нравится мне все это, совершенно не нравится. Есть в этом преступлении какая-то – как бы получше выразиться – холодная, смертельная точность. И чем скорее мы схватим этого остроумца, тем лучше.

– Выбор у нас теперь невелик, – медленно проговорил Найджел.

– Верно. И к счастью, времени нам тоже много не понадобится. Хорошо бы, конечно, Беллами пришел в себя. У него, скорее всего, есть ключ ко всему этому делу. Доктор теперь говорит, шансы у него хорошие, но ведь бог знает, сколько еще времени он пролежит без сознания, да и всегда есть опасность потери памяти, после такого-то удара. Так что придется действовать самим. Я рассылаю описание всех здесь присутствующих химикам. Синильную кислоту не купишь в магазине, как масло, но даже если убийце удалось подделать рецепт – что представляется крайне маловероятным, – все равно при удаче мы сможем его вычислить. Мои ребята продолжают копать, но мне кажется, убийца – кто бы им ни оказался – вряд ли колдовал над орехом здесь, в доме. А теперь, мистер Стрейнджуэйс, если у вас есть часок свободного времени, хотелось бы поделиться с вами кое-какими мыслями насчет…

– Нет, нет! – решительно перебил его Найджел. – Вы, профессионалы, можете обходиться без еды целыми днями, но мое обеденное время давно миновало, так что я собираюсь слегка посягнуть на гастрономические запасы этого хозяйства. Полагаю, вам стоило бы ко мне присоединиться. Я попрошу Лили принести все, что имеется в доме, в малую столовую.

Не обращая ни малейшего внимания на профессиональные поползновения инспектора, Найджел последовательно съел фунт или около того мяса, десять картофелин, половину батона и изрядный кусок яблочного пирога. После чего, опустошив кружку пива, задумчиво откинул голову, вытер губы и проговорил:

– Продолжайте. Я весь внимание.

– Первое. Полагаю, теперь мы можем окончательно отбросить версию самоубийства. Вряд ли Нотт-Сломан стал бы сам, ради собственного удовольствия, затевать всю эту эпопею с орехами.

– Бесспорно, инспектор, бесспорно, да и сказано неплохо. – Найджел пребывал в том приподнятом состоянии легкой непринужденности и смутного томления, какое возникает, если выпьешь больше трех пинт пива.

– Далее. Нет смысла прослеживать сегодняшние передвижения каждого из здесь присутствующих, ибо орех можно было подложить в любое время любого из последних нескольких дней. Миссис Грант подтверждает, что тарелка на тумбочке Нотт-Сломана всегда, с самого момента его появления в доме, стояла полна орехов. Вопрос лишь в том, связано ли это отравление с двумя предшествующими преступлениями или нет.

– Деталь мелкая, но заслуживающая внимания, – пробормотал Найджел.

– Если нет, то следует констатировать, что в доме действуют двое убийц и…

– Одна мысль на две головы! Извините. Продолжайте, пожалуйста.

– Однако же у нас есть достаточно оснований полагать, что связь имеется. Давайте от этого и плясать. Представляется очевидным, что Нотт-Сломан знал нечто такое, что представляло огромную угрозу для убийцы. Что бы это могло быть?

– Рискну предположить, что ему было известно, как погиб О’Брайан. – Найджел перекинул ноги через ручку кресла, закурил и в манере Стэна Лорела взъерошил волосы.

– К этому выводу я и пришел. Нам известно, что Нотт-Сломан был рядом с садовым домиком незадолго до убийства О’Брайана. Допустим, он увидел, что следом за хозяином туда входит кто-то еще. Естественной реакцией для такого человека, как он, было бы не обратиться в полицию, но попробовать самому что-нибудь извлечь из своего открытия. И он поплатился жизнью за то, что шантажировал убийцу О’Брайана.

– Да, но почему с ним сразу не разделались, для чего убийце понадобилось ждать два дня?

– Верно, с моей точки зрения, это очень важный вопрос. Дело в том, что лишь сегодня в полдень Нотт-Сломан узнал, что находится под подозрением. И единственный способ отмести его – признаться, что видел, как кто-то, назовем его Икс, входит в садовый домик уже после того, как там оказался О’Брайан. Какое-то время он колебался, делать этого ему не хотелось, ибо это означало бы заколоть курицу, несущую золотые яйца; а помимо того, подобного рода заявление могло бы вызвать у нас известное недоверие. Полагаю, Нотт-Сломан придерживал его как козырную карту, которую он собирался выложить на стол, лишь вполне убедившись, что мы не блефуем. В какой-то момент сегодня убийца, либо прямо услышав это от Нотт-Сломана, либо догадавшись по его поведению, понимает, что тот попал под подозрение. Опасаясь, что у Сломана не выдержат нервы и он сообщит полиции все, что ему известно, убийца сразу же ставит свою смертельную ловушку.

– Да, до какого-то момента все сходится. Но ведь действовать надо – то есть отравить орех – очень быстро, не так ли?

– Нам приходится по-прежнему исходить из того, что орех у убийцы уже наготове. Быть может, это был запасной вариант расправы с О’Брайаном, либо просто ему казалось надежнее держать яд при себе на случай какой-либо неожиданности.

– Есть и еще один вариант, – подхватил Найджел, – Иксу надо было избавиться от Нотт-Сломана, потому что тот шантажировал его, но не в связи с убийством О’Брайана, а по какому-то иному поводу. Он приносит с собой отравленный орех, как сказали бы наши американские кузены, просто наудачу. Обнаружив, что Сломана подозревают в убийстве, он кладет орех на тарелку в расчете на то, что он расцветет смертельным цветом. Обратите внимание на красивую метафору.

– Ну что ж, мистер Стрейнджуэйс, это вполне разумное предположение. И оно ведет нас в направлении Кавендиша. Помимо улик, найденных нами, он и сам намекал, что Нотт-Сломан его шантажирует. К тому же у него были все возможности убить О’Брайана. Лично мне его поведение кажется весьма подозрительным. Он взвинчен, он выглядит весьма обеспокоенным, и что-то уж слишком охотно все объясняют это его материальными затруднениями.

– Да, поведение Кавендиша – это вообще самое удивительное в этом и без того outré деле, – негромко проговорил Брайан.

Инспектор неторопливо стянул с переносицы роговые очки и, покручивая их в руке, наклонился к Найджелу.

– Что вы, собственно, хотите этим сказать, сэр? У вас что-то на уме.

– Извините. Мне нечего вам сказать – просто потому, что я ничего не знаю. Вот уже два дня, как не спускаю глаз с Кавендиша, и его поведение настолько походит на поведение убийцы, у которого вот-вот сдадут нервы, что в это просто как-то не верится. Он выглядит слишком виноватым, чтобы это было правдой. И это меня смущает.

Блаунт разочарованно откинулся назад.

– По-моему, вы все слишком усложняете. Мой опыт подсказывает, что убийца – я имею в виду образованного человека, а не просто головореза – выдает себя прежде всего поведением. Непроницаемый взгляд и бесстрастное выражение лица – это всего лишь беллетристика.

– Что ж, надеюсь, вы правы.

Блаунт пристально посмотрел на Найджела. Взгляд того, сосредоточенный и ничего не выражающий, был устремлен точно на макушку лысого черепа инспектора.

– Занятно, – сказал он, – только сейчас заметил. Это ведь Пикассо, да? – Найджел поднялся и остановился перед маленьким рисунком в раме, висевшим на стене прямо за спиной инспектора.

– Мистер Стрейнджуэйс, – упрямо гнул свое Блаунт, – вы сказали, что надеетесь, что я прав. Следует ли это понимать так, что вы подозреваете кого-то другого?

Найджел вернулся на место и устало опустился в кресло.

– Простая справедливость по отношению к Эдварду Кавендишу, – сказал он, – требует, чтобы мы рассмотрели все варианты. Например, сегодня перед обедом между Нотт-Сломаном и Филиппом Старлингом завязалась небольшая перепалка. Сломан выпалил что-то вроде того, что ему известно о Старлинге нечто такое, что может изменить отношение к нему полиции. Заметьте, Филиппа я знаю близко, и если речь идет об убийстве, в моих глазах он всегда будет чист на все сто процентов. Однако…

– С вашим другом загвоздка состоит в том, – перебил его Блаунт, – что он просто не мог напасть на Беллами, у него такой возможности не было. Тем не менее нельзя исключить и варианта, при котором покушение на Беллами совершил не убийца, а кто-то другой. Так или иначе мне надо переговорить с миссис Грант, чтобы убедиться, что Беллами действительно оказался в том месте и в тот день до половины третьего пополудни.

– Не надо принимать мои слова слишком всерьез. Я сказал это только для того, чтобы было ясно, что Кавендиш – не единственный камешек на берегу разбушевавшегося моря. Есть еще, например, Лючия… Она только что схватилась с Нотт-Сломаном, а когда не ладят два жулика… Говорят, яд – оружие женщин. Нотт-Сломан мог убить О’Брайана при ее участии; потом она видит, что у него в любой момент могут не выдержать нервы, и в порядке самозащиты подсыпает ему яд. Имеется еще миссис Грант – тоже женщина, хотя по виду сказать это не так просто, и стало быть – потенциальная отравительница. Предположим, в молодости она все принесла на алтарь любви, а любовь ее обманула. Она остается одна с ребенком-безотцовщиной и всю последующую жизнь изводит себя работой, чтобы оплатить его обучение в колледже. Нотт-Сломан каким-то образом выведывает ее тайну и начинает шантажировать. «Я только одного хотела – чтобы он стал джентльменом», – рыдает кухарка – заблудшая душа… Нет? Не годится? Думаете, это слишком смелое предположение? Что ж, боюсь, я готов с вами согласиться. Как-то не видится мне миссис Грант в роли еще одной девицы, сбившейся с пути истинного. В таком случае как насчет садовника? Его зовут Иеремия Пегрум – уже одно только имя может толкнуть его носителя на крайние поступки. Большую часть времени он проводит на воздухе, но достаточно прочитать Т.Ф. Повиса, чтобы убедиться: убийство – это любимое зимнее развлечение английских селян. Приближаются длинные зимние вечера. Человек покупает набор никогда – с гарантией – не тупящихся резаков, они что молодым, что старым по нраву. В красивой упаковке, с руководством к использованию, семь шиллингов шесть пенсов набор, и в придачу несколько пакетиков с ядом из болиголова, крысиным ядом и белладонной – все за шесть пенсов.

Инспектор Блаунт неторопливо поднялся, едва заметно ослабив напряжение лицевых мышц, что у шотландцев служит свидетельством оглушительного успеха шутки, сурово, в высшей степени официально, проговорил: «Я учту ваши ценные соображения, мистер Стрейнджуэйс» – и удалился. Найджел тоже вскоре поднялся к себе и лег спать. Вопреки внешнему впечатлению, он вовсе не чувствовал особенного подъема. Напротив, едва его щека коснулась подушки, как он погрузился в тяжелый сон, в котором Джорджия Кавендиш, со своим зеленым попугаем на плече, смотрела на него с недовольной улыбкой; в какой-то момент попугай превратился в нависающий над ним громкоговоритель, из которого все громче неслось: «Яд – оружие женщин. Яд – оружие женщин!»