3

Корлат смотрел на черные кончики ушей своего коня. Горцы миновали ворота Резиденции, и король поднял глаза, яростно прочесывая взглядом пыльную поселковую улицу, грязно-желтые домишки и лавчонки и редкие клочковатые деревца. Повинуясь еле заметному смещению веса своего всадника, красный конь свернул с дороги. Резкий цокот копыт по утоптанной грунтовой дороге сменился более глухим перестуком по плотному песку. Корлат слышал, как его люди сворачивают следом. Он потряс головой в тщетной попытке расчистить посреди гнева место для мыслей и откинулся в седле назад. Поступь коня замедлилась. Бессмысленно нестись через пустыню посреди дня – лошадям это тяжело.

Шестеро всадников сгрудились у него за спиной. Двое выдвинулись вперед, чтобы занять места по бокам от короля, и, подъезжая, украдкой поглядывали на него и так же быстро отводили глаза.

Островитяне! Спокойно лежавшие на бедрах руки невольно сжались в кулаки. Зря он вообще пытался с ними разговаривать. Отец ведь предупреждал его, много лет назад. Но тогда северяне еще не подобрались так близко. Корлат моргнул. Трудно сдерживать жар собственного гнева, когда его не к чему применить. Ярость восхитительно полезна на поле боя, но в данный момент никакие враги, которых можно было бы заставить путаться в собственных ногах и валиться в кучи, перед ним не маячили. С тем же удовольствием он бы, например, поджег этот большой глупый дом и смотрел бы, как он валится на голову этому большому мягкотелому существу, зовущему себя комиссаром. Абсурдное строение для пустыни: наверняка они живут в подобных штуках у себя на родине… Но мелкие пакости – для детей, а он уже тринадцать лет как правит своим народом. И Корлат проглотил свой гнев и сдержал его.

Келар, ужасная сила, словно в насмешку называемая Даром. В юности, еще до полного расцвета его келара, отец рассказал ему о том, как это будет: «Толку от нас на самом деле не много, разве что в бою. И даже тогда наша полезность ограниченна. Ты станешь проклинать свой Дар, и гораздо чаще, чем благословлять, но такова уж твоя природа. – Он вздохнул и с кривой усмешкой взглянул на сына. – Говорят, в Великие Дни было по-другому. Людям хватало сил владеть келаром. И ума, чтобы понимать его. Согласно легенде, именно леди Аэрин первой осознала свой Дар и подчинила его собственной воле. Но это было давным-давно, а теперь мы измельчали».

Корлат нерешительно произнес: «Говорят также, что некогда Дар годился и для других вещей: исцеления, утешения и приручения».

Отец печально кивнул: «Да. Наверное, когда-то так и было, но теперь не так. Лют знает. И расскажет тебе, ибо он владеет старым келаром, а кто его родители, даже он сам забыл. Но Лют – это Лют. Мы с тобой более скромного рода.

И именно слабая кровь сделала нас тем, что мы есть, чем мы остаемся – и что остается от нас. Избегай Чужаков, если сумеешь. Они не могут, или не хотят, понять нас. Они не отличают коней от быков и попытаются надеть на тебя то же ярмо, в каком держат остальную часть нашей земли. Но их сила в многочисленности, упорстве и настойчивости. Опасайся недооценить ее».

Он видел отца стоящим в одном из внутренних двориков Города в горах. Отец глядел в один из фонтанов и разговаривал наполовину с самим собой. Сверкающая вода бежала по разноцветным горным камням. Затем картинка потускнела, смытая очередным стремительным приступом ярости, и он снова оказался лицом к лицу с девушкой, которую встретил перед домом Чужака. Она-то тут при чем?

Корлат нахмурился, и перед ним снова возникли уши и черная грива его коня. Он поднял глаза. До лагеря еще долгий путь. Почему-то ему не хотелось спать слишком близко к Чужакам. Не то чтобы он подозревал умышленное предательство, но воздух над поселком островитян навевал горцам дурные сны.

Гнев снова ударил его, как шпорой. Корлат поморщился. Дар, демоны его забери, жил собственной жизнью. Какой непостижимой вещи он хочет от него на этот раз? Теперь-то он уже знал, что специфические особенности королей и других людей, в чьей крови келар присутствовал в изрядном количестве, больше тревожили самих его носителей-жертв, нежели их друзей и подданных. И толку от этой тревоги было не много. Королю не пристало объяснять свои непостижимые действия банальной неспособностью совладать с собой.

Гнев обладал определенной структурой. Иногда Корлат ее понимал. Стиснув зубы, подождал немного и снова увидел девушку. И на сей раз смотрел на нее, пока она не исчезла.

Всего несколько минут назад он впервые увидел ее у подножия лестницы и удивился, что вообще смотрит на нее. Он знал, как действует его взгляд, когда он в ярости, и старался следить, на кого смотрит и как долго. Но эта девушка, к несчастью для нее, привлекла его внимание, и он смотрел на нее дольше, чем собирался.

Она была высокая, почти как большинство мужчин, выделяясь ростом даже среди Чужаков. Волосы желтые, цвета солнца на песке, и почти такие же яркие. Его народ, горцы, обычно уступал Чужакам в росте и имел темную кожу и волосы. Но не ее рост или цвет волос удержали его дольше первого внезапного проблеска внимания. И не ее красота. В этом лице и длиннокостном теле было слишком много силы, чтобы назвать их красивыми. Может, ее спокойствие? Или сдержанная прямота? В том, как она встретила его взгляд, было больше мысли, чем завороженности и страха, коих он привык ожидать, задерживая на ком-то взор слишком долго – даже когда его келар спал. Да, подумал он внезапно, сдержанная прямота, которой научился он сам, прекрасно зная, что может случиться, если он расслабится. Но это чушь. Она из Чужаков. Среди его собственного народа по-прежнему встречались неуправляемые мутации, когда несколько капель королевской крови спустя множество поколений вдруг взрывались полным келаром в жилах отпрыска какого-нибудь тихого семейства. Но Чужаков хотя бы с каплей Дара не бывало.

Размышления увели Корлата достаточно далеко от средоточия ярости, и он начал понемногу приходить в себя. Пальцы разжались, их щекотала черная грива. Он посмотрел вперед. Лагерь, пока невидимый, находился совсем близко. Участок плоской однообразной пустыни на самом деле представлял собой небольшую возвышенность, достаточное прикрытие от песка и ветра, способное приютить крохотный источник сладкой воды, пятнышко травы и низкого кустарника.

Пока король глядел на свою пустыню, почти спокойный или хотя бы нащупавший путь к успокоению, келар внезапно подсунул ему красное глупое лицо сэра Чарльза, встревоженно блеющего: «Уважаемый сэр… гм… ваше величество», – и объясняющего, почему он не станет помогать горцам. Картинку сунули ему под нос, и он резко втянул воздух через стиснутые зубы. Завладев вниманием хозяина, упрямый келар резко убрал сэра Чарльза и снова показал ему девушку.

«Да при чем тут она?» – безмолвно вскричал Корлат, но ответа не получил. Дар редко облегчал ему задачу объяснением того, чего хочет. Порой так и не удавалось это выяснить, и оставалось только с грехом пополам доводить дело до конца, как простому смертному. Колотящиеся изнутри в череп и не поддающиеся расшифровке сообщения только осложняли дело.

Терпение подходило к концу. Корлат подался в седле вперед, и громадный жеребец сорвался в галоп. Шестеро всадников, понимавшие настроение своего короля и сами не особенно довольные приемом Чужаков, отпустили его. Король не поехал прямиком к лагерю.

Человек на соловом коне справа от короля успокоил своего скакуна прикосновением ладони.

– Нет, на сей раз мы за ним не поскачем.

Человек слева от него взглянул на товарища и коротко кивнул.

– Да пребудет с ним Славный и Справедливый.

Самый младший фыркнул от смеха, хотя смешок получился безрадостный.

– Да пребудет Славный и Справедливый со всеми нами. Демоны побери этих Чужаков!

Человек на соловом коне нахмурился:

– Иннат, следи за языком.

– Слежу, друг мой, – отозвался Иннат. – Твое счастье, что ты не слышишь моих мыслей.

Отряд выехал на возвышенность, разглядел бледные палатки лагеря впереди и смирился с необходимостью поведать оставшимся о встрече с Чужаками. Король растворился в жарком мареве, поднимавшемся от песка.

Харри моргнула и узнала мнущегося рядом мальчишку.

– Спасибо, – рассеянно сказала она.

Паренек увел пони, тревожно оглядываясь через плечо вслед жителям пустыни. Он был явно благодарен за возможность уйти. Девушка на миг прикрыла глаза ладонью, отчего пламя головной боли только вспыхнуло с удвоенной силой. Она взглянула на людей на веранде. Они двигались неуверенно, будто спросонок, еще во власти неприятных снов. Харри чувствовала себя не лучше. Когда она уронила руку, плечо скрипнуло. «В доме хотя бы чуть прохладнее», – подумала она и направилась вверх по лестнице. Касси и Бет, чьих пони увели следом за пони Харри, двинулись следом.

Официальный обед получился тихим. Присутствовали все, кто играл роль в утреннем представлении. «Скорее, – подумалось Харри, – они пока просто не в силах заставить себя расстаться друг с другом. Вряд ли у них имеется какая-то конкретная причина держаться вместе. Словно мы только что прошли сквозь… что-то… вместе и боимся темноты». Головная боль начала стихать со второго стакана лимонада, и Харри вдруг подумала: «Я даже не помню, как этот человек выглядит. Все время смотрела на него и ничего не могу вспомнить – кроме роста, алого пояса и желтых глаз». Желтые глаза напомнили ей о головной боли, и она сосредоточилась мыслями на еде в тарелке, а глазами на стеклянной бледности кувшина с лимонадом.

Со стола уже убрали, но никто по-прежнему не проявлял желания уходить.

Тогда Джек Дэдхем деловито откашлялся и сказал:

– Мы не знали, чего ожидать, но, судя по тому, как мы все тут сидим и избегаем смотреть друг другу в глаза… – Харри подняла взгляд, и Джек коротко ей улыбнулся, – мы понятия не имеем, что делать с полученными сведениями.

Сэр Чарльз, по-прежнему не поднимая головы, произнес словно про себя:

– Что это было, Джек? Ну то, что ты сказал ему… совсем в конце?

Харри не отрывала взгляда от Дэдхема, и голос его во время ответа не соответствовал выражению лица, хотя интонация была нарочито ровная.

– Это старая расхожая фраза, типа «давайте будем друзьями и не расстанемся в гневе, даже если наши чувства сейчас таковы». Восходит, думаю, к временам гражданской войны… всяко до нашего появления.

– Она на Древнем Языке, – сказал сэр Чарльз. – Я и не знал, что вы на нем говорите.

И снова взгляд Дэдхема противоречил его словам.

– А я и не говорю. Повторяю, это расхожая фраза. Множество ритуальных приветствий произносятся на Древнем Языке, хотя уже почти никто не помнит их смысла.

– Молодец, Джек, – крякнул Петерсон. – У меня после такого утра голова вообще не работает. Возможно, ты просто отвлек его от мысли о полном уничтожении Чужаков.

Наблюдавшая за ними Харри увидела в лице Петерсона то же самое, чему дивилась в лице Дэдхема.

Сэр Чарльз пожал плечами. Напряжение спало.

– Надеюсь. Я готов цепляться за любую соломинку. – Он помолчал. – Все пошло наперекосяк.

Дэдхем и Петерсон в ответ на это замечание медленно покачали головами, и это лучше любых слов сказало ей, насколько комиссар недооценивает ситуацию.

– Он не вернется, – продолжал сэр Чарльз.

Повисло мрачное согласное молчание, а затем Петерсон добавил:

– Но мне не кажется и что он побежит заключать союз с северянами.

Сэр Чарльз наконец поднял голову:

– Думаешь, нет?

Петерсон тряхнул головой: быстрый решительный жест.

– Нет, он не стал бы слушать Джека в конце, если бы собирался отправиться к нашим врагам.

В голосе Джека Харри расслышала тщательно сдерживаемое раздражение:

– Горцы никогда не заключат союз с северянами. Они считают их врагами по крови, по наследию – по всему, во что они верят. Они поставят себя вне закона гор, если пойдут к северянам.

Сэр Чарльз провел ладонью по белым волосам и вздохнул.

– Ты знаешь этих людей лучше, чем я. Поверю тебе на слово, поскольку больше ничего сделать не могу. – Он помолчал. – Разумеется, придется написать отчет об этой встрече, хотя я понятия не имею как.

Бет и Касси с Харри отчаянно старались сдержаться и не пуститься в расспросы. А то их заинтересованное присутствие заметят и беседа прервется. Мужчины отступят в какое-нибудь внутреннее официальное святилище, где завораживающий предмет можно обсудить по секрету. Поэтому барышни одновременно обрадовались и встревожились, когда леди Амелия спросила:

– Но, Чарльз, что произошло?

Сэр Чарльз с некоторым трудом сфокусировал взгляд на озабоченном лице жены. Затем его взгляд переместился дальше по столу, и девушки поняли, что их снова заметили. Они затаили дыхание.

– Ммм, – протянул сэр Чарльз и замолчал, а у Бет от задержанного дыхания покраснели кончики ушей.

– Если скажешь, пострадает только наше самолюбие, – сказал наконец Дэдхем. – Он пробыл здесь меньше двух часов. Прискакал из ниоткуда, можно сказать. Мы-то думали, что мы начеку и поэтому узнаем о его приближении заранее.

Взгляды девиц прикипели к лицу Дэдхема, а то бы они переглянулись.

– Прошагал к парадной двери, словно по собственному двору. К счастью, мы увидели их, когда они вошли в ворота, и более-менее собрались, чтобы поприветствовать его. А у твоего дворецкого, Чарльз, хватило ума распахнуть дверь прежде, чем мы выяснили, сумеет этот тип пройти сквозь нее или нет.

Во-первых, мы катастрофически плохо понимали язык друг друга. Корлат по-островному вообще не говорил. Хотя, если начистоту, я бы не поручился, что он не может.

Петерсон фыркнул.

– Ты тоже это заметил, да? – усмехнулся Дэдхем. – Один из его людей переводил как умел, а мы с Петерсоном пытались говорить по-дарийски…

– Мы и говорили по-дарийски, – вставил Петерсон. – Я знаю дарийский почти так же хорошо, как островной. Мне удавалось сделать свои слова понятными для дарийцев всех мастей из самых странных уголков этой необъятной страны, включая нескольких свободных горцев. Да и ты, Джек, просто скромничаешь на свой счет.

Харри подумала: «И горный король, во всем своем гневе, застыл как вкопанный, когда Дэдхем обратился к нему на Древнем Языке?»

– В любом случае, – продолжал полковник, – похоже, нам не очень-то удалось донести свою мысль до Корлата.

– А его переводчик, по-моему, не особенно усердствовал, – вставил Петерсон.

Дэдхем едва заметно улыбнулся.

– А, твоя гордость была уязвлена. Будь же справедлив.

Петерсон ответил на его улыбку, но прямо сказал:

– Я уверен в этом.

– Возможно, ты прав. – Дэдхем помолчал. – Я не удивлен. Они тем временем получили возможность, как бы между прочим, немного понаблюдать за нами.

– Немного! – воскликнул сэр Чарльз. – Да они тут меньше двух часов пробыли! Что они… он… успели понять про нас за такое короткое время? Он не дал нам шанса.

Напряжение вернулось.

– Смею заметить, – осторожно произнес Дэдхем, – с его точки зрения, он нам шанс предоставил.

– Не люблю таких торопливых людей, – пожаловался сэр Чарльз.

Напыщенная комичность слов комиссара противоречила его усталому и встревоженному лицу. Сидевшая справа от него жена коснулась его руки, он обернулся к ней и улыбнулся. Затем оглядел стол. И Петерсон, и Дэдхем избегали его взгляда. Сэр Чарльз проговорил легко, почти весело:

– Все довольно просто. Он хочет оружия, людей, отрядов, войск – помощи, чтобы закрыть горные перевалы. Ему, по-видимому, не нравится мысль о северянах, потоком текущих через его страну.

– Разумно, – осторожно вставил Дэдхем. – Его страна превратилась бы в поле боя между северянами и… нами. Горцев слишком мало, они не сумеют удерживать северян хоть сколько-нибудь продолжительное время. Страна в процессе будет захвачена, возможно – уничтожена. Или как минимум аннексирована победителем, – добавил он вполголоса.

– Мы никак не могли пойти ему навстречу, – отозвался сэр Чарльз, возвращаясь к проговариванию мыслей вслух. – На данный момент мы даже не знаем точно намерений северян относительно нас.

– При имеющемся отношении горцев к северу, уверен, у Корлата прекрасная шпионская сеть, – коротко заметил Петерсон.

– Мы предлагали сотрудничество, – возразил сэр Чарльз.

– То есть капитуляцию, – уточнил прямолинейный Петерсон. – Его. – (Комиссар нахмурился.) – Если бы он согласился полностью отдать себя и свой народ под наше управление…

– Ну, Боб, – подал голос Дэдхем.

– Именно к этому все и сводится, – не сдавался Петерсон. – Ему пришлось бы пожертвовать свободой своей страны. За которую они, несмотря на наше давление, держатся все эти годы…

– Нет ничего необычного в том, чтобы малая страна отдавала себя под защиту более крупной, когда того требует ситуация, – напыщенно произнес сэр Чарльз.

Прежде чем Петерсон успел раскрыть рот, Дэдхем поспешно вставил:

– В итоге: он слишком горд, чтобы принять наши условия, а мы… э-э… мы не можем рисковать, давая… предоставляя… ему войска на его условиях.

– Королева и Совет будут крайне недовольны нами, если мы спровоцируем никому не нужную войну, – сказал сэр Чарльз своим лучшим официальным тоном, и Петерсон фыркнул. – Мы ничего не знаем об этом человеке, – жалобно продолжал комиссар.

– Нам известно, что он хочет не пускать северян в Дарию… – пробурчал Петерсон, но Дэдхем чуть сдвинулся на стуле (похоже, пнул Петерсона по лодыжке, подумала Харри и оказалась права), и тот сдался.

– И он не остался бы на переговоры, – закончил Дэдхем. – И вот мы сидим с таким чувством, словно нам всем настучали по голове.

Пока его Всадники собирались, Корлат расхаживал взад-вперед по палатке. Он остановился в одном углу и уставился на плотное переплетение нитей из конского волоса. Стена двигалась, ибо пустынный ветер не знает отдыха. Горцев осталось так мало. Даже несмотря на маленькие скрытые племена, покинувшие свои твердыни, чтобы спустя поколения изоляции попроситься под черно-белое дамарское знамя. Корлат усердно трудился для воссоединения оставшихся Свободных. Но какой смысл работать, когда единственная мысль о тысячах северян, а вскоре тысячах Чужаков, которые сойдутся с ними, лишает всякой надежды. Чужаки довольно скоро узнают о планах северян по завоеванию юга. Сражаясь между собой, они разорвут его страну в клочья. Его народ будет сражаться. Он знал это и испытывал печальную и болезненную гордость за них. Люди будут держаться, пока не падет последний из них – если до этого дойдет. В лучшем случае они смогут и дальше жить в горах, шныряя, как мыши в потемках, избегая тех, кто захватит их землю, объявит своей и станет править. Старый Дамар – до гражданских войн, до Чужаков – сделался теперь для его людей томительной легендой. Во что он превратится, когда лишь разрозненные горстки Свободных останутся нищими разбойниками в собственных горах?

Но он не мог подчинить их… прагматичной милости Чужаков, как он назвал это после недолгой внутренней борьбы. Для его армии подчиняться приказам островных генералов… Уголки его рта приподнялись. В идее о практичных Чужаках, застигнутых бурей келара одновременно со стороны их союзников и противников, присутствовала некая горькая ирония. Король вздохнул. Даже если каким-то чудом Чужаки и согласились бы помогать ему, они бы отказались принять необходимую защиту келара. Они просто не верят в него. Жаль, не существует несмертельного пути доказать им обратное.

Он подумал о человеке, который обратился к нему последним, о седом мужчине. В нем почти жила вера – вера в обычаи гор, которую Корлат прочел в его лице. Они бы сумели договориться. Этот человек, по крайней мере, понятно разговаривал на наречии гор, хотя мог и не понимать до конца, что именно он предлагал своими последними словами на Древнем Языке. Бедный Форлой: единственный из Всадников, знавший Чужой язык так же хорошо, как Корлат. Нежеланный посол в государстве куда более мощном, чем его собственное, он чувствовал необходимость даже в нескольких минутах, подаренных ему переводчиком, чтобы понаблюдать за лицами тех, кого он хотел убедить.

Почему не нашлось иного пути?

На мгновение толстая ткань у него перед глазами приобрела золотой оттенок. Золото очертило подобие лица, и на него взглянули бледные глаза…

Она тут ни при чем.

Он резко отвернулся и обнаружил, что все его Всадники расселись, смотрят на него и ждут.

– Вы уже знаете… ничего хорошего.

Они склонили головы, признавая сказанное, но удивления в их лицах не было.

– Шансы изначально были невелики.

Один из его слушателей уронил голову ниже, чем того требовала серьезность ситуации. Корлат осекся и добавил:

– Ладно, Фаран, шансов вообще не было.

Фаран поднял взгляд и увидел, как на лице его короля расцветает улыбка – самое близкое подобие улыбки, какое кто-либо видел на лице Корлата в последние дни.

– Никаких шансов, – повторил Корлат. – Но я чувствовал себя, гм, обязанным попытаться. – Он с минуту глядел в потолок. – По крайней мере, все это уже позади. Нельзя полностью исключить возможность нежданной помощи извне, но пришло время подумать о том, как лучше всего защитить собственные горы в одиночку.

Северяне пытались прорваться через горы и раньше. Они всегда отличались жадностью и любили войну. Но при всем своем хитроумии они также были коварны и не доверяли никому, поскольку знали, что им самим нельзя доверять. Многие годы это служило горцам охраной, ибо северяне были не в состоянии объединиться достаточно надолго или в достаточном количестве, чтобы всерьез угрожать соседям. Но в последнюю четверть века из ряда мелких вождей поднялся сильный человек: сильный человек с каплей нечеловеческой крови в жилах, что даровало ему безжалостность, превосходившую даже обычную северную злобу. Неизвестно, из какого источника он черпал свою силу, но он был также великим магом, чьих умений хватило, чтобы собрать воедино все шайки, топтавшие северные земли, равно людей и нелюдей, под свою руку. Звали его Турра.

Хладнокровный политик, Корлат понимал, что империя Турры не продержится долго. Его сын, или максимум сын его сына, падет, и северяне перессорятся, вернутся к своим более мелким и мерзким междоусобным распрям. Отец Корлата, а затем сам Корлат наблюдали возвышение Турры через своих шпионов. Корлат отчасти догадывался о цене, которую он заплатил за свое могущество. Он знал, Турра проживет не намного дольше, чем обычный человек. А горные короли живут долго, и, возможно, Корлат еще на своем веку сможет повести народ к успешному восстанию. Даже если северяне выиграют надвигающуюся войну. Но к тому моменту может не остаться страны, способной поднять мятеж и пережить его исход. Она и теперь едва ли больше, чем пятьсот лет назад. Во времена Аэрин на месте пустыни, где ныне стоял его шатер, зеленели луга и шумели леса. Последний участок ровной пахотной земли, который его люди оставили, представлял собой равнину перед большим проходом в горах, куда хлынет северная армия.

Это сейчас сэр Чарльз упирается, пока северяне не атаковали земли, находящиеся под властью Чужаков. Но, прорвав заслон горцев, они непременно попытаются захватить как можно бульшую территорию. Весь дарийский континент может попасть в безумные жадные лапы Турры и его орды, а многие из них куда меньше люди, чем их предводитель. И тогда Чужаки узнают о колдовстве куда больше, чем хотели бы.

А если Чужаки победят? Корлат не знал, сколько войск способны выставить островитяне, когда разразится война. О существовании келара они узнают от Турры, и урок будет ужасен. Но даже келар в конечном итоге не всесилен. А Чужаки упрямы и мужественны в своем упрямстве. Они часто ведут себя глупо, еще чаще неэффективно и не верят ни во что, чего не могут увидеть собственными глазами. Но они старательны, на свой манер, и нередко заботливы. Если Чужаки победят, они пошлют в горы врачей, и фермеров, и семена, и плуги, и каменщиков… И через поколение его народ станет таким же безликим, как и остальные дарийцы под властью островитян. А Чужаки очень способные управленцы, исключительно за счет упрямства. Что однажды попало к ним в руки, того они не выпустят. И Корлат не увидит восстания.

Надеяться на победу северян было неприятно.

Бульшую часть сказанного Всадники знали, пусть и не видели этого с той ужасной ясностью, на которую был обречен Корлат, а именно она обуславливала теперь его приказы. Королевские Всадники не имели обыкновения спорить со своим господином, но Корлат обычно поощрял обсуждение. За исключением тех случаев, когда бывал захвачен Даром и не мог как следует слушать ничего больше. Но в этот послеполуденный час Всадники не отозвались ни словом, и Корлат, высказавшись до конца, просто умолк.

Он удивился не меньше, чем его люди, когда услышал собственный голос:

– И еще одно, последнее. Я возвращаюсь в город Чужаков. Девушка… девушка с желтыми волосами. Она едет с нами.