Вновь мы встречаемся с Софией Потоцкой в 1817 году. В этот год ей удалось продать Тульчин государственному казначейству. Тогда же здесь была размещена штаб-квартира Второй русской армии под командованием генерала Виттгенштейна. Во дворце Потоцких частыми гостями стали офицеры штаба. Среди них и молодой генерал Павел Дмитриевич Киселев — начальник штаба. Ему было 29 лет, но за плечами у него уже было богатое военное прошлое. Блестящий офицер влюбился в Софию — старшую дочь графини и попросил руки шестнадцатилетней красавицы. Мать одобрила его намерения. Состоялась помолвка. Но непредвиденные обстоятельства растянули период помолвки на несколько лет. Это было связано с семейным скандалом, вынудившим мать и дочь покинуть Тульчин.

Из всех своих детей от Потоцкого София больше всех любила свою тезку. Младшая София напоминала мать не только внешне. Они были похожи и характером. К остальным детям графиня относилась гораздо спокойнее. Исключением был, пожалуй, еще Ян Витт (Иван Осипович) — сын от первого брака. Она всегда проявляла заботу о его материальном положении, делала дорогие подарки, регулярно выплачивала большую сумму, чем страшно раздражала пасынков и других своих детей, особенно сыновей, и в первую очередь второго сына от Потоцкого — Мечислава.

В 1820 году графине Софье исполнилось шестьдесят лет. Ее старшей дочери Софии — девятнадцать, младшей Ольге — семнадцать. Старший сын, двадцатидвухлетний Александр, служил в гвардии, второму сыну Мечиславу было двадцать лет, и он рвался к управлению всем семейным имуществом, считая, что мать плохо с этим справляется. Пятнадцатилетний Болеслав только что закончил домашнее образование. Матери, естественно, не нравились притязания Мечислава. Когда же он, воспользовавшись ее отсутствием, подобрал ключи к ее комнатам и вынес все мало-мальски ценное, она едва не лишилась рассудка. Сын заявил, что взял лишь то, что принадлежит ему по праву. И вообще посоветовал ей поскорее убраться из дворца, ибо теперь здесь он будет безраздельным хозяином. Во время этой сцены Мечислав сохранял абсолютное спокойствие, чем еще больше вывел мать из себя. София вызвала в Тульчин Александра. Вместе с сестрами он пытался уговорить брата, но тот даже не вышел к ним. Через камердинера передал, что нездоров. Матери ничего другого не оставалось, как вместе с детьми покинуть Тульчин и переехать к Болеславу в Немиров.

Здесь она с помощью юриста составила бумагу и направила ее в суд. Чем же ответила она на выходку сына? София утверждала, что Мечислав не является сыном Станислава Щенсны Потоцкого. Его подлинным отцом был-де венецианский бандит Караколли, силой овладевший ею во время путешествия по Италии. Это значило, что Мечислав не имеет права носить фамилию Потоцкого и тем более претендовать на долю в его наследстве.

Как реагировал Мечислав на это сногсшибательное признание матери? Не менее сенсационным заявлением. Он публично заявил, что его «мать является известной всей Европе распутницей и блудницей, возможно, что и венецианский разбойник имел с ней связь, и вполне вероятно, что именно от него он, Мечислав, и рожден. Но поскольку Станислав Потоцкий признал его своим сыном и крестным знамением подтвердил это, то на этом основании он является полноправным претендентом на обладание выделенного ему состояния, на которое никто, кроме него, не имеет права».

Разгневанная София подала жалобу царю. Тот, возмущенный поведением Мечислава, хотел было сослать его в Тобольск. Однако благодаря вмешательству братьев смягчил свой гнев. Мечислав должен был принести матери свои извинения, что он и сделал. Но согласия между ними уже никогда не было. Оба извлекли из этого конфликта урок — никогда не делать семейные раздоры всеобщим достоянием.

После этих бурных событий София навсегда перебралась в Умань. А Мечислав остался в Тульчине. Вскоре София вынуждена была выехать в Петербург, чтобы там следить за процессом, который давно вели против нее ее пасынки Станислав и Ярослав, сыновья Потоцкого от Юзефины, по поводу части наследства.

Тем временем приближалась свадьба юной Софии и Киселева. Был назначен день. По традиции жених направил письмо императору, в котором писал о предстоящем событии и сообщал сведения о будущей супруге. Царь милостиво поздравил своего генерала, одобрил его выбор и сделал такую приписку: «Прошу передать мои поздравления и выражение уважения прекрасной графине Софии». А когда некоторое время спустя получил от Софии саженцы особых, ранее не встречавшихся в России итальянских тополей, собственноручно написал Софии Потоцкой письмо. «Вы подумали об украшении того места, которое я так люблю, уважаемая графиня, — писал Александр I. — Я весьма вам признателен и прошу поверить, что посылка этих саженцев меня очень и очень взволновала. Высказывая вам благодарность за эту милую память, спешу присовокупить к благодарности свои поздравления в связи с тем событием, к которому готовится ваша семья. Солдат, которого вы решились в нее принять, очень высоко ценим мною. Его таланты и заслуги завоевали мое к нему уважение и привязанность; его характер и редкие достоинства, о которых мне известно, безусловно принесут счастье той, руки которой он оказался пожалован».

Летом 1821 года состоялась свадьба. Она стала одной из последних радостей, какие познала в своей жизни София.

Супруги Киселевы поселились в Тульчине, но не во дворце, где полновластно царил Мечислав, а в штаб-квартире Второй армии. Одно огорчало Софию — она не смогла участвовать в церемонии бракосочетания. Вынуждена была спешно выехать в Петербург, где Сенат готовился вновь рассмотреть затянувшуюся тяжбу о наследстве.

В Петербурге она впервые почувствовала себя плохо. Как потом выяснилось, это была неизлечимая болезнь, скорее всего рак матки. Теперь ее заботила лишь судьба младшей дочери — она спешила устроить ее счастье. Претендентов на руку Ольги было немало. Среди прочих мать отдавала предпочтение Милорадовичу — петербургскому генерал-губернатору. Однако сама Ольга не очень жаловала престарелого вояку. Потом появился еще один кандидат на руку Ольги — Павел Лопухин, тридцатитрехлетний офицер из древнего княжеского рода. Были и другие. Всех их Ольга одинаково одаривала своим вниманием, не останавливая, однако, свой окончательный выбор ни на ком. В этом походила на мать, что впоследствии станет особенно очевидно.

Разборчивость дочери огорчала Софию. Она спешила — ведь жить ей, она чувствовала, осталось недолго.

В декабре 1821 года София писала старшей дочери, что переживает все муки ада и ужасно страдает. Виной тому, как ей казалось, был петербургский климат. Но покинуть столицу не могла, так как спор с наследниками не был завершен. Наконец сообщила, что дело приняло для пасынков плохой оборот. «Ох! Если бы я чувствовала себя хорошо, как бы я радовалась окончанию процесса, который в течение восьми лет был моим мучением!» Добиться благоприятного исхода дела помог Киселев, прибегнув к помощи царя.

Между тем здоровье Софии катастрофически ухудшалось. Требовалось лечение за границей. Надо было спешить. За два дня до отъезда София написала подробное завещание. В нем скрупулезно изложила свою волю. Отдала должное старшему сыну, штаб-ротмистру конного лейб-гвардии полка Александру, хвалила Болеслава, благословила дочерей — Софию и Ольгу. Сурово осудила Мечислава, отказав ему в праве на долю наследства. А оно оказалось огромным: движимое и недвижимое имущество общей стоимостью свыше 10 миллионов рублей. А ведь это была только часть (притом меньшая) огромного состояния ее мужа Станислава Щенсны Потоцкого. Ей принадлежали земли в Киевской, Подольской, Херсонской и Екатеринославской губерниях с 37 тысячами крепостных душ мужского пола. В числе движимого имущества: многочисленные стада скота, верховые и рабочие лошади, драгоценности, наконец, крупные суммы денег, обеспеченные серебром и золотом.

Александру достались 8 тыс. крепостных, земли на Умани и Софиевка. Болеславу — 8 тыс. крепостных, поместье Ольгополь, не считая лошадей, мериносных овец и многого другого. На долю дочерей пришлось по 5 тыс. крепостных, драгоценностей на 30 тыс. дукатов и фамильное серебро на 20 тысяч. Оставшиеся 8 тыс. крепостных предназначались в фонд уплаты долгов в размере 7 млн. польских злотых. Не забыла она и своего первенца Яна Витта. Ему завещала 100 тыс. дукатов, дом со всем имуществом и просила своих детей от второго брака всегда питать к нему уважение и симпатию, относиться как к отцу.

Похоронить себя она просила в склепе в Умани, отпевание произвести в православном соборе. Исполнителями последней ее воли назначила генералов Милорадовича и Виттгенштейна. Как свидетели завещание подписали — дипломат князь Куракин, тайный советник и член Государственного совета Ланской, вице-адмирал Шишков, адмирал Мордвинов и дипломат Морков.

В июне 1822 года София спешно покинула Петербург. Путь ее лежал в Берлин. Здесь, как полагали врачи, она сможет получить квалифицированную помощь. Увы, она была обречена. Последней радостью стало для нее известие, что дочь София родила ей внука.

В своем письме к Софии, написанном очень неразборчивым почерком, она говорила о мучительных болях, надеясь, однако, что берлинские светила помогут ей. В то же время умоляла дочерей приехать к ней проститься. Они прибыли в Берлин и находились у постели умирающей матери. Больше нам ничего не известно. София Главани-Витт-Потоцкая скончалась 24 ноября 1822 года.

Царь Александр I выразил соболезнование родным и разрешил перевезти останки в Россию, но прусские власти не спешили дать свое согласие. Как поступили дочери, мы уже знаем.

София Потоцкая закончила свою бурную жизнь и обрела вечный покой в Умани. Впрочем, это не совсем точно сказано. Десять лет спустя земли под Уманью были конфискованы в пользу государства Российского. Софиевка стала называться Царицын Сад и перешла в собственность царской семьи. Тогда же останки Софии перенесли из подземелья уманского собора в местечко Тальное, которое унаследовала от матери Ольга, ставшая женой генерала Льва Нарышкина. После 1917 года церковь, где находился прах Софии, приспособили для иных целей. Но и по сей день здесь в подземелье покоятся земные останки той, которую когда-то считали самой красивой женщиной Европы.