Глава 10
Дивизия продолжает сражаться
В тот день, 16 ноября 1941 года, бои на подступах к Москве шли повсюду.
Рота капитана Гундиловича, разрезанная на две части, после гибели политрука Клочкова и его взвода продолжала вести бой до темноты.
Командир 1075 го полка полковник Карпов И. В., вспоминая тот бой, рассказывал, что на участок полка волнами шли танки, по 15–20 в группе. Причем главный удар был направлен на позиции 2 го батальона, так как местность там была наиболее удобная для продвижения танков.
Командир полка рассказал также, что когда после прорыва немецких танков он собрал остатки полка, чтобы дальше вести бой, оказалось, что 4 я рота Павла Гундиловича понесла самые большие потери – уцелели 20–25 человек.
На этом участке сражался и погиб взвод во главе с Василием Клочковым.
Капитана Гундиловича хорошо поддерживало единственное оставшееся орудие из батареи Матвея Сташкова. Когда танки приблизились, расчет сумел поджечь один из них и подбить второй. Поврежденную машину немцы вытащили на буксире.
Еще один танк, сминая окопы, пытался прорваться к командному пункту. Его сопровождала пехота. Гранатометчикам трудно было приблизиться к танку.
Павел Гундилович переместил станковый пулемет и заставил пехоту залечь. Но «Т 3» с расстояния ста метров вложил осколочный снаряд и смял, исковеркал «максим». Погибли два человека из расчета.
Паузой воспользовались лейтенант Шишкин и бойцы с бутылками с горючей смесью и подожгли «Т 3».
Из люков выскакивал экипаж, к нему присоединилась пехота. Михаил Шишкин открыл огонь из автомата, успел срезать очередями двоих немцев, но у него закончились патроны.
Это был последний диск, оставался лишь пистолет. Завязался близкий бой. Михаил застрелил унтер-офицера и едва увернулся от брошенной в него гранаты.
Красноармейцы пошли в штыковую атаку, закололи несколько немецких солдат, но сами несли потери от автоматных очередей в упор.
Еще один танк зашел с фланга и двумя снарядами опрокинул, вывел из строя единственное оставшееся орудие. Капитана уцелевшие артиллеристы отнесли в дальний окоп.
Взводный Шишкин, подобрав винтовку со штыком, вел за собой взвод. Они сумели отогнать прорвавшихся немецких солдат и захватить трофейный пулемет.
Этот пулемет помог продержаться остаткам роты Гундиловича какое-то время. Бойцы под пулями ползали по нейтральной полосе, собирая патроны и гранаты.
Командир полка полковник Карпов вспоминал:
– Шестнадцатого ноября у разъезда Дубосеково в составе батальона дралась вся четвертая рота, а не 28 бойцов, как писали в газетах. Из 140 человек личного состава роты остались в живых 20–25 человек, которые после долгого упорного боя прорвались из окружения.
В конце декабря, когда дивизия была отведена на переформирование, в полк приехал военный корреспондент Кривицкий вместе с представителями политотдела. В тот день командир полка впервые услышал о 28 героях-панфиловцах.
– Я заявил им, что с немецкими танками дрался весь полк, а не 28 человек.
Затем в политотделе долго уточняли фамилии. Получилось так, что бойцы и командиры, дравшиеся с врагом бок о бок, были поделены на две части.
О 28 панфиловцах узнала вся страна, им было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Такое в истории той войны случалось не раз. Политработники и военные корреспонденты порой действовали по принципу «стране нужны герои» и находили нужных героев. Нужен пример для подражания, поднятия боевого духа красноармейцев, особенно в такое тяжелое время, когда враг рвется к Москве.
Не берусь судить, насколько это было оправдано той сложной обстановкой, которая складывалась в начальный период войны. Собирая материалы о Сталинградской битве, я не раз наталкивался на явно неправдоподобные измышления.
Двадцать восемь панфиловцев отбили вначале атаку 20 танков, а затем 28, как писал корреспондент Кривицкий, не имея артиллерии, а лишь гранаты и бутылки с горючей смесью.
Наверное, корреспондент и те, кто сочиняли подобные вещи, не имели представления, что такое полсотни танков. Такую бронированную армаду одолеть очень не просто, и это не всегда по силам даже такому крупному подразделению, как артиллерийский дивизион или полк.
Под Сталинградом один бронебойщик из противотанкового ружья сумел уничтожить, согласно газетным статьям, более десятка танков. Такие факты у многих бойцов вызывали явное недоверие к советской пропаганде. Фронтовики хорошо знали, чего стоит подбить один или два танка, даже имея артиллерию, а тут врага «закидывают шапками».
Как бы то ни было, но солдаты Панфилова сражались отважно, и я не собираюсь делить их на тех, кто получил звание Героя Советского Союза и кто не удостоился этой высокой чести.
Неравный бой пришлось выдержать 2 й роте 1073 го стрелкового полка Андрея Краева. В строю насчитывалось восемьдесят человек.
Они были окружены недалеко от сгоревшей деревни. Согласно документам и докладу командира батальона, силы противника составляли более трехсот человек и восемь танков.
Вначале роту поддерживали одна горная пушка и «сорокапятка» старшины Семенюка. Короткоствольная горная пушка образца 1909 года меньше всего подходила для борьбы с танками.
Хотя она имела калибр 76 миллиметров, но мощность снаряда по сравнению с другими орудиями этого калибра была значительно меньше. А короткий, похожий на обрубок ствол разгонял снаряд лишь до скорости 380 метров в секунду (у «сорокапятки» – 760 метров в секунду).
Это не позволяло разгонять противотанковый снаряд до нужной скорости, и горные легкие пушки стреляли осколочно-фугасными зарядами. Тем не менее «старушка» помогла отбить первую атаку и удачным выстрелом порвать гусеницу немецкого танка «Т 3».
Однако ответным огнем других «панцеров» пушка была разбита. Надежда оставалась лишь на «сорокапятку», гранаты и бутылки с горючей смесью.
Роман Семенюк добил «Т 3», который пытались оттащить в безопасное место на буксире. Его пушка стреляла непрерывно и пробила броню тяжелого танка «Т 4».
На «сорокапятку» обрушились снаряды остальных танков. В неравном поединке расчет сумел поджечь еще один «Т 3», но снаряд угодил в щит пушки и скосил веером осколков почти весь расчет. Пушка была выведена из строя, а старшина Семенюк ранен.
– Отстрелялся, – морщась от боли, проговорил старшина, когда ему перевязывали пробитую осколком руку. – Из ребят кто-нибудь в живых остался?
– Подносчик боеприпасов, – ответил санитар. – Остальных побило.
Над головой пронесся снаряд, следом еще. Андрей Краев подошел к Семенюку.
– Роман Николаевич, мы ведем бой в окружении. Прорваться сумеем вместе с остальными ранеными. А подносчик твой пусть идет в цепь, будет воевать вместе с пехотой.
– Спирту не найдешь? Рана ноет.
– Найдем.
Младший лейтенант Коржак держал левый фланг. На вооружении его взвода имелся ручной пулемет, несколько трофейных автоматов. Основное вооружение составляли винтовки и гранаты.
Его взвод атаковали 60–70 немецких солдат и чешский танк «Т 38». Видя, как горят другие машины, «чех» двигался осторожно.
Два его пулемета, не жалея патронов, прочесывали длинными очередями окопы и все укрытия, откуда могли вести огонь русские. Снаряды 37 миллиметровой пушки сносили брустверы.
Хотя пушка была и небольшой мощности, но снаряды, поднимая фонтаны мерзлой земли, разваливали окопы, убивая и калеча бойцов.
Коржак подозвал Антона Федосеева.
– Антон, попробуй «чеха» подорвать. Захвати с собой еще двух бойцов и по ложбине подберитесь к нему поближе.
Самый рослый и физически крепкий боец во взводе числился старшим группы истребителей танков. Никто дальше и точнее его не мог забросить увесистую противотанковую гранату или бутылку с горючей смесью.
– Попробуем. – Антон присмотрелся к танку. – Он за соснами прячется, опасается наших пушек.
– Которых уже нет, – покачал головой младший лейтенант. – Давай, Антон. Ни пуха ни пера.
– К черту!
Очередной снаряд пронесся над головой, следом пулеметная очередь. И сразу кинулось вперед немецкое штурмовое отделение.
С запозданием дал очередь «дегтярев», однако немцы, понеся немалые потери, успели нырнуть в снег. Они наступали короткими быстрыми перебежками.
Тимофей Савенко со своей самозарядкой «СВТ» все же поймал на мушку не слишком расторопного немца. Он нырнул головой в снег, а задняя половина туловища торчала наружу.
Пуля угодила ему в ногу выше колена. Видимо, перебило кость. Крик на секунду заглушил остальные звуки боя, а «Т 38» открыл огонь сразу из двух пулеметов.
Антон Федосеев полз по ложбине, следом два бойца. Башня «чеха» развернулась в их сторону.
– Ребята, берегись! – успел выкрикнуть сержант.
Он сам и красноармеец, ползущий следом, успели плотно прижаться к земле. Второй боец замешкался. Пулеметная очередь прошила его поперек спины. Снег вокруг быстро напитывался кровью.
– Врежь бронебойными по «чеху», – приказал младший лейтенант пулеметчику Никите Швецову. – Отвлеки внимание от ребят.
Лобовая броня «Т 38» составляла двадцать пять миллиметров. Пуля бы ее, конечно, не пробила. Но впереди имелась довольно широкая смотровая щель. Кроме того, командирская башенка была оборудована четырьмя смотровыми щелями, хоть и защищенными бронестеклом, но защита эта была не слишком надежная.
Никита Швецов, сменив диск, короткими очередями бил по смотровым щелям. Несколько пуль угодили в командирскую башенку. Треснуло бронестекло, заставив командира машины отшатнуться.
Это минутное замешательство позволило Антону Федосееву и его напарнику пробежать открытое место и оказаться метрах в тридцати от танка.
Расстояние вроде небольшое, но противотанковую гранату весом более килограмма далеко не бросишь. Оба бойца застыли за сосной, тяжело дыша.
Лейтенант, командир танка, злясь за пережитый страх, приказал открыть огонь из пушки и обоих пулеметов.
– Не давайте русским высунуться! Штурмовая группа их прикончит.
Лейтенант не знал, что к его машине быстрыми шагами приближается рослый сержант с противотанковыми гранатами, не менее обозленный, чем немецкий офицер.
У Антона Федосеева еще летом погиб старший брат, а во время бомбежки сгорел дом и получили сильные ожоги младшие сестры. Мать писала, что обе не могут прийти в себя, глядя в зеркало на обезображенные лица.
– Я вас, тварей, сейчас живьем спалю, – бормотал сержант.
Командир танка увидел рослого сержанта в шапке со звездочкой, когда до него оставалось не больше десяти шагов.
– Башню… разворачивайте башню.
Башня на танке «Т 38» разворачивалась вручную. Лейтенант понял, что рыжий русский их опередит. Откинув люк, офицер передергивал затвор массивного «браунинга» с магазином на тринадцать зарядов.
Граната уже летела в его сторону, и лейтенант нырнул снова в люк. Она взорвалась у основания башни, встряхнув десятитонную машину.
Лейтенанта ударило лицом о выступ брони и сломало челюсть. Сильная боль заставила выронить пистолет, командовать он уже не мог.
Механик-водитель раздумывал недолго. Он толком не понял, откуда вылетела граната или мина, и дал газ, пытаясь уйти от опасности. Но Федосеев догнал машину, едва успевшую тронуться с места, и бросил вторую гранату на жалюзи двигателя позади башни.
Это место уязвимо и у тяжелого «Т 4», а тем более у легкого «Т 38». Взрыв проломил решетку жалюзи, смял ее, лопнули трубки подачи бензина, порвалась электропроводка. Карбюраторный двигатель мощностью 125 лошадиных сил вспыхнул в нескольких местах.
Сначала из-под решетки жалюзи выбились отдельные языки пламени, затем вспыхнул двигатель. Горящий бензин ревел в тесной клетке моторного отделения. Через считаные минуты взорвется бензобак, и танк превратится в клубок огня.
Из люков выскакивал экипаж. У Федосеева «наган» был в кобуре, но он про него забыл и кинулся на ближнего к нему танкиста, парня лет восемнадцати. Тот уже передергивал затвор автомата, но Антон, как клещами, сдавил ему горло.
Напарник Федосеева не успел бросить свою гранату. Танк горел, а сержант сцепился с фрицем. Красноармеец уже повоевал и реагировал быстро. Противотанковую гранату он швырнул в сторону и сорвал из-за спины винтовку.
Она была заряжена, оставалось снять ее с предохранителя. Боец выстрелил в механика, который бил рукояткой пистолета по голове сержанта Федосеева. Пуля пробила механику щеку, он выплевывал кровь и выбитые зубы.
Лейтенант, командир танка, хоть и оглушенный, целился в красноармейца из своего массивного «браунинга». Прозвучали два выстрела одновременно, оба промахнулись.
В этот момент взорвался бензобак и стали пачками детонировать снаряды. Боезапас «Т 38» составлял семьдесят снарядов. Они обладали небольшой мощностью, но одновременный взрыв 10–15 снарядов сотрясал машину изнутри.
Выбило и перекосило командирский люк. Взрывная волна сорвала с зубцов башню. В разные стороны летели мелкие обломки. Очередной взрыв выбросил сноп огня, на Федосееве загорелась шинель.
Он сбросил ее вместе с кобурой и, оставшись безоружным, выхватил пистолет из рук лейтенанта. Сержант действовал как большой хищный зверь. Застрелил лейтенанта, выпустил несколько пуль в бежавших к нему немецких солдат.
Увернулся от автоматной очереди, а его напарник бросил оставшуюся у него противотанковую гранату. Она не достала никого, так как корпус тяжелой гранаты был изготовлен из жести, но грохнуло крепко.
Центр боя переместился к горевшему «Т 38» и молодым соснам, на которые перекинулось пламя. Туда прибежал Иван Коржак с оставшимися бойцами взвода.
Немцы встретили их автоматными очередями, убив и тяжело ранив несколько человек. Солдаты вермахта умели действовать четко и хорошо владели своим оружием.
Но и солдаты Панфилова уже научились воевать. Несмотря на потери, отступали не они, а штурмовая рота, усиленная танками.
Федосеев в ватной безрукавке, с окровавленной головой сидел, привалившись к сосне. В полутора десятка шагов горел танк.
Лейтенант, командир машины, темноволосый немец из французского округа Эльзас, служил в вермахте несколько месяцев. В сороковом году он с разочарованием следил, как Германия за считаные недели захватила его страну. Ни с кем не советуясь, примкнул к победителям, вступив в вермахт добровольцем.
Он рос в иные времена, где о России вспоминали лишь в связи с бесславным походом Наполеона. Вторжение Гитлера, в котором он участвовал с первого дня, казалось ему победоносным.
Лейтенант с восторгом писал матери, какие богатые земли в России, а их дивизия уже приближается к Москве. Война подходит к завершению, хотя русские дерутся с отчаянием обреченных. Всем солдатам и офицерам вермахта обещаны обширные наделы плодородной земли на завоеванной территории.
Мать заклинала его беречь себя и напоминала, что земли в Эльзасе у них хватает и своей. Семейная ферма пришла в запустение.
Отец никак не оправится после тяжелой раны, полученной под Дюнкерком, а ведь он воевал против Гитлера. Теперь все перевернулось. Младшего брата не сегодня завтра чертовы швабы заберут в свою армию, завоевывать для Германии новые земли.
Мать не любила немцев. Не скрывала этого и писала письма на французском. Это вызывало недовольство цензуры, и лейтенанту не раз выговаривали за мать.
Последнее письмо лейтенант получил дня четыре назад, но так и не успел на него ответить. Он лежал на тлеющей хвое и медленно обгорал вместе со своим новеньким Железным крестом и разбитым танком.
Механик-водитель притворился мертвым, но жар от горящего танка заставил его подняться. Зажимая ладонью пробитую щеку, он махал второй рукой, показывая, что ранен.
В него выстрелили и с нашей, и немецкой стороны, а затем добили очередью из автомата. В ожесточенных боях под Москвой трусов без колебания расстреливали и русские, и немцы.
Вторая атака ротой Краева была отбита. Хоронили погибших товарищей, перевязывали раненых. Боеприпасов оставалось немного, по несколько обойм на винтовку. Выручали трофеи.
На этот раз немцы вклинились глубоко в оборону и оставили на позициях около тридцати убитых. Среди трофеев оказался пулемет «МГ 34», несколько автоматов, винтовки.
В атаку немецкие штурмовые группы шли налегке. Кроме индивидуальных пакетов весь груз составляли боеприпасы. Каждый автоматчик имел по 8—10 запасных магазинов, несколько пачек патронов и гранаты.
Обнаружили солидный запас патронов к немецким винтовкам «маузер» и несколько лент к пулемету. Но всего этого хватило бы в лучшем случае, чтобы отбить еще одну атаку.
Раскапывали заваленные окопы и радовались, когда находили две-три обоймы, горсть патронов россыпью, несколько гранат.
Связи с полком и даже батальоном не было. Андрей Краев, Иван Коржак, старшина Степан Снитко сидели на командном пункте и решали, что делать дальше.
Если не подойдет помощь, то рота долго не продержится. Оставлять позиции и прорываться без приказа они не имели права. В блиндаж спустился артиллерист Роман Семенюк.
Его донимала раненая рука и ожидание невесть чего.
– Лейтенант, надо послать людей в батальон и принимать решение. Фрицы опять скапливаются. Если не ударим первыми, нас сомнут.
Это понимали и остальные.
Краев вызвал сержанта Веселкова. Тот, как обычно, выглядел бодрым, даже улыбался:
– Чего веселишься? – пробурчал Семенюк. – Или водкой разжился?
– Водки нет, а счет за эти дни я на шесть фрицев увеличил. Может, больше.
– Шесть, восемь, какая разница!
– Егор, – не обращая внимания на бурчание артиллериста, сказал Краев, – бери с собой старшину, и постарайтесь добраться до батальона. Расскажешь ситуацию, передай, что лейтенант Краев решил прорываться из окружения. Штук десять противотанковых гранат захватите на обратном пути.
– Я с ними пойду, – вскинулся артиллерист Семенюк.
– Куда тебе с одной рукой!
– У меня «наган» есть, а сидеть здесь дальше я не собираюсь. Рука опухла, ждать, пока отвалится?
Трое бойцов двинулись в ту сторону, где, по их мнению, находится штаб батальона. Семенюк не отставал и отчаянно матерился. На нейтральной полосе их обстреляли, но все трое успели нырнуть в заросли мелкого сосняка.
Переводя дыхание, сидели на снегу. Роман Семенюк, сунув воспаленную руку в снег, кряхтел:
– Где этот штаб? Может, смылись давно.
Старшина Снитко, не слишком привыкший к боевым делам, беспокойно озирался.
– Может, и правда нет их поблизости. А немцы везде. Прихлопнут и, как зовут, не спросят.
Неподалеку доносилась стрельба, приглушенно трещали пулеметные очереди.
– Воюет батальон, – сказал Егор Веселков. – С километр отсюда.
– Пока этот километр одолеем, – начал было старшина, но Егор перебил его:
– Тише. Кто-то идет.
Через несколько минут увидели немецкий пулеметный расчет. Трое в длинных серо-зеленых шинелях тащили пулемет «дрейзе», диски, еще какие-то боеприпасы.
– Обкладывают роту со всех сторон, – прошептал старшина. – Установят свой «машингевер» и обратную дорогу перекроют.
– До обратной дороги еще дожить надо, – тихо проговорил Веселков. – Они, кажется, прямо сюда направляются.
У старшины был карабин, у Егора Веселкова – самозарядная винтовка «СВТ», у раненного артиллериста кроме «нагана» имелась граната-«лимонка». Егор, опытный охотник, надеялся в этой ситуации только на себя.
Старшина был тыловик, артиллерист Семенюк, хоть и опытный солдат, измучился и ослабел от воспалившейся раны.
– Подпустим поближе, – предупредил Веселков обоих временных подчиненных. – Как минуют вон те сосенки, стреляем по моей команде.
– Близко слишком, – засомневался Снитко. – Если увидят первыми, скосят из пулемета.
– Не шевелитесь, тогда не заметят.
Егор Веселков протер затвор «СВТ». Эти самозарядные винтовки считались среди бойцов оружием ненадежным. Часто застревали в магазине патроны или заклинивало затвор.
Происходило это в основном по вине самих красноармейцев. Десятизарядные скорострельные винтовки требовали постоянного ухода и тогда работали безотказно.
Сержант Веселков привык к своей самозарядке и не собирался менять ее ни на трехлинейку, ни на трофейный автомат.
Немцы шли неторопливо, полагая, что русских поблизости нет. Рота красноармейцев зажата в кольце, батальон оттеснен танками. Осталось дождаться подмоги, добить роту, потрепанные русские батальоны и продолжить наступление на Москву.
Один из помощников командира расчета, молодой ефрейтор, со смехом рассказывал приятелю, как неделю назад шарили по домам в поисках теплых вещей и женщин.
– Молодые сбежали в лес. Знают, что мы их не упустим. Остались одни старухи. Я приглядел бабу лет за сорок и потянул ее за руку. Прогуляемся в соседнюю комнату, фрау!
– Я слышал эту историю, – перебил его приятель. – Она ругалась, как пьяный сапожник, и даже хотела ударить тебя сковородкой.
– Ничего подобного, – врал молодой немец. – Она согласилась. Но потребовала банку консервов и пачку сигарет.
– Опять врешь! Русским колхозницам партийные комитеты запрещают курить.
– Твоей жене ты тоже запрещаешь ходить к соседу, а они давно снюхались и плюют на тебя.
Молодой пулеметчик, женившийся всего год назад, задохнулся от возмущения:
– Сплетник. Ты…
– Русские впереди. Ложись! – негромко скомандовал унтер-офицер, командир расчета.
Он увидел троих красноармейцев чуть раньше, чем сержант Веселков нажал на спуск.
Пуля вырвала клок шинели вместе с погоном. Двое других солдат из расчета так же быстро бросились в снег. Старшина Снитко промахнулся, а Роман Семенюк стрелял из «нагана».
– Не дури, – пригнул его к земле старшина, передергивая затвор. – На таком расстоянии «наган» бесполезен, а пулю в лоб словишь запросто.
Ситуация сразу осложнилась. Вяло бредущий унтер-офицер не забывал оглядываться по сторонам и опередил их. Сейчас он возился с пулеметом, затем дал одну и другую очередь, не поднимая головы.
Старшина Снитко оказался бойцом решительным и выстрелил еще раз, хотя цели толком не видел. В ответ получил очередь, которая срезала полдесятка веток с сосны.
У пулеметчика закончился короткий магазин на двадцать четыре заряда. Он протянул руку и скомандовал ефрейтору:
– Дай сюда барабанный диск, я устрою им веселую жизнь. И вы тоже стреляйте, не ловите ворон.
На этот раз опытный охотник Егор Веселков не промахнулся. Пуля ударила унтер-офицера в лицо. Из нижней части затылка брызнула кровь, массивную каску сорвало с головы.
Брызги попали ефрейтору на протянутую руку. Он никогда не видел, чтобы кровь текла такой струей. Добротные подкованные сапоги смертельно раненного унтер-офицера дергались, разбрасывая снег.
Если ефрейтор снова сунулся в снег, то третий солдат из расчета открыл огонь из автомата. Роман Семенюк отложил «наган» и, выдернув зубами кольцо, швырнул «лимонку». Граната не пролетела и половины расстояния, взорвалась, подняв фонтан снега.
Автоматчик сменил магазин, но в него выстрелили одновременно и Веселков, и Снитко. В этот же момент ударил длинной очередью «дрейзе». Пули пробили артиллеристу плечо и грудь. Следующая очередь выбила кору и щепки из соснового ствола. Шустрый ефрейтор стрелял, не жалея пуль.
Его погубила растерянность. Рядом ворочался в агонии унтер-офицер, полз неизвестно куда раненый товарищ, за ним тянулся по снегу кровяной след.
Ефрейтор остался один, а в ста метрах от него затаились русские. Спасти его мог лишь пулемет, и он опустошал барабан, всаживая пули в снег. Надо подать своим сигнал ракетой!
Он выдернул из кобуры ракетницу, но выстрелить не успел. По каске ударили с такой силой, что потемнело в глазах. Надо убегать, пока не потерял сознание. Русские его ранили…
Однако ноги не повиновались, а по лицу текла горячая струйка. Пуля, выпущенная из винтовки «СВТ», пробила каску и лоб. Ефрейтор лежал на боку и видел, как двое русских торопливо собирают оружие.
– Не стреляйте… я ранен.
Ефрейтор прошептал эти слова на своем родном французском языке, но русские его поняли. Один, поднимая сумку с патронами, сказал:
– Куда в тебя стрелять? Ты уже на том свете. А того гада треба добить.
Старшина дал очередь вслед уползающему немцу. Подбежав к нему, отстегнул пояс с запасными магазинами и нож в чехле.
– Глянь-ка, Егор. Все фрицы ножи с собой таскают. Раненых, что ли, резать?
– Быстрее, – торопил старшину сержант Веселков. – Пошарь за голенищами. Там они запасные магазины тоже носят.
Старшина уже глянул. Забрал два магазина, отстегнул часы, достал бумажник и документы.
Возвращались бегом. Вслед им стреляли, выпустил несколько мелких мин 50 миллиметровый миномет, подстегнув бег. Сели передохнуть, когда покинули опасное место. Сержант Веселков отщелкнул пустой барабанный диск и вставил новый.
– Тут в ранце что-то булькает, – сказал Снитко. – Ну-ка глянем.
Отвинтив пробку, понюхал горлышко фляжки:
– Кажись, ром. И по запаху, и по цвету. – Отхлебнув большой глоток, уверенно подтвердил: – Ром. Градусов пятьдесят. Давай выпей, Егор. Слышь, ты чего как не свой?
Егора Веселкова трясло мелкой нервной дрожью. Ему было двадцать лет, и он еще не привык к смертям. На его глазах умер от ран старый добродушный артиллерист Роман Семенюк, а сам он убил выстрелами в голову двоих немцев.
Он сделал один и второй глоток. Старшина сунул ему кусочек шоколадки.
– Закуси.
– Не лезет.
– Ну, снегом тогда зажуй. Консервы еще есть. Если хочешь, откроем.
– Консервы ребятам… голодные сидят.
– Накормишь тремя банками роту, – пробурчал тоже голодный старшина Степан Снитко, но банки отложил в сторону.
Они вернулись в роту, и Веселков доложил ситуацию.
– Не добраться до батальона.
– Вижу, – кивнул лейтенант Краев. – Фрицы успокоиться не могут. За пулемет свой переживают.
– Мы расчет прихлопнули, – небрежно заметил Снитко, который только сегодня первый раз побывал в бою и уничтожил первого своего немца.
– Отдыхайте. Позже решим, когда прорываться. Много там фрицев?
– Никого не было, – приходя в себя, ответил Веселков. – Случайно столкнулись. Сейчас не пройдешь.
– В другом месте прорвемся, – уверенно заявил Иван Коржак, рассматривая пулемет. – Тяжелый, гад. Надо его Федосееву отдать, парень крепкий.
Рота лейтенанта Краева готовилась к прорыву. Он выбрал заросший мелкими соснами и березами участок. У немцев не хватало людей, чтобы создать сплошную линию окружения.
Иван Коржак, изучивший место будущего прорыва, показывал ротному выявленные огневые точки:
– Вот здесь, на левом фланге, отделение в траншее засело, примерно двенадцать солдат со станковым пулеметом. Мы двинем правее. Там кольцо послабее. В основном парные посты. Но там своя трудность. На бугре возле березовой рощицы курсирует бронетранспортер «Бюссинг».
– Еще два пулемета, – сказал Краев.
– И один из них крупнокалиберный. Участок длиной с километр под огнем держит. Прежде чем начнем прорыв, от него надо избавиться.
– Избавиться, – усмехнулся Краев. – Уничтожить, взорвать. А он к себе не подпустит. Думаю, его надо отвлечь ложной попыткой прорыва, поднять стрельбу, устроить шум. Если он клюнет, забросать гранатами и бутылками с «КС». Кого пошлем?
– Ложный прорыв я организую.
Угадав, что Краев будет искать другие кандидатуры, Иван Коржак убеждал его:
– Сам прорыв – это полдела. А вот обеспечить место и прикрытие посложнее будет. В прикрытие предлагаю Никиту Швецова и отделение человек десять. «Бюссинг» и ложный прорыв организуем с Антоном Федосеевым, ну еще человек семь с собой возьмем.
В роте имелось четверо тяжелораненых. Это значило, что шестнадцать человек будут нести их.
– Прорываться не с кем будет, – невесело усмехнулся Краев. – Десяток людей на прикрытие, шестнадцать бойцов раненых понесут, еще семь-восемь человек на ложный прорыв и уничтожение «Бюссинга». Ладно, как получится.
Хотели дождаться темноты, но немцы открыли сильный минометный огонь. Работала целая батарея, штук шесть стволов. Мины взрывались целыми сериями. Через час обстрела, когда минометчики наконец угомонились, подсчитали потери. Трое бойцов погибли, пятеро были ранены.
– Начинаем прорыв немедленно, – отдал приказ Краев. – Еще через час в роте только погибшие и раненые останутся.
Один из тяжелораненых, с оторванной ступней и перебитой второй ногой, подозвал Краева.
– Лейтенант, я с прикрытием останусь. Чего себя и людей мучить? Винтовка есть, гранату для себя я оставил.
Андрей Краев обнял бойца и молча пошел дальше.
За четверть часа до сигнала младший лейтенант Коржак и пехотное отделение, стреляя на ходу, бежали через березовый перелесок. Вряд ли немцев проведешь этой примитивной уловкой.
Они наверняка отличат прорыв вражеской роты от поднятого шума, чтобы отвлечь внимание. Но несколько постов и бронетранспортер «Бюссинг» двинулись к месту ложного прорыва, не желая упустить окруженную русскую роту.
В последний момент Краев послал на помощь Коржаку еще несколько красноармейцев, чтобы создать полную иллюзию массового прорыва.
Полтора десятка бойцов проламывались сквозь мелкий лес, бросая гранаты и стреляя во все стороны. «Бюссинг» открыл огонь из крупнокалиберного пулемета.
Пули калибра 13 миллиметров перебивали надвое стволы молодых берез, кое-где вспыхнула древесина. Появились первые погибшие. Заметив приближение «Бюссинга», Антон Федоссев и двое красноармейцев побежали наперерез.
Пока их укрывал березняк и дым от горящего сушняка. Но бронетранспортер находился на открытом месте. Вели огонь оба пулемета. Фельдфебель, командир экипажа, стоял с биноклем, но сержанта Федосеева и двух его бойцов пока не видел.
Сержант медлил. Он не видел возможности приблизиться к «Бюссингу» хотя бы метров на пятьдесят, чтобы попытаться забросить в десантный отсек обычную гранату «РГД», не говоря о противотанковой.
– Ребята, время идет, – повернулся он к своим помощникам. – У вас две винтовки. Открывайте огонь, а я попробую зайти с фланга.
Красноармейцы молча смотрели на Федосеева. Поединок с бронетранспортером станет для них смертельным. Но их действий ждала вся рота. Уже погибли и получили тяжелые ранения несколько человек из отвлекающей группы.
Видя колебание бойцов, Федосеев молча вскинул винтовку (он был хорошим стрелком) и нажал на спуск. Пуля ударила фельдфебеля в бок, выбила бинокль, и сразу открыли огонь замолчавшие было пулеметы.
– Вот так, – сказал сержант, передергивая затвор. – Стреляйте, отвлеките этот гроб. Тем более командира я подковал хорошо.
Бойцов он подобрал надежных. Лишних слов не требовалось. Федосеев побежал, делая крюк. Позади ударили винтовочные выстрелы. Сержанту, чтобы выйти к «Бюссингу» с тыла, требовалось сделать крюк с полкилометра.
Вскоре пришлось залечь. Винтовку забило снегом, она мешала ползти. Антон оставил ее возле заметного пенька – подберет на обратном пути.
С тоской подумал, что никакого обратного пути не будет. Если повезет, он подобьет этот чертов бронетранспортер, но вряд ли экипаж из шести человек, вооруженный двумя пулеметами, выпустит его живым.
Сержант имел при себе три «лимонки» и бутылку с горючей смесью, аккуратно завернутую в полотенце. В кобуре был трофейный «вальтер» с запасной обоймой. Силы неравные.
Позади хлопали винтовочные выстрелы. Затем одна винтовка умолкла, значит, «Бюссинг» достал кого-то из его ребят.
Место было открытое, и Федосеев лихорадочно полз, лишь изредка приподнимая голову в шапке с маскировочным капюшоном. Сейчас все зависело от случайности. Экипаж вел огонь по отвлекающей группе, кто-то перевязывал раненого фельдфебеля. На открытую снежную поляну внимание не обращали.
У немцев не хватало людей. Механик-водитель сидел за рычагами управления, трое вели огонь из пулеметов, еще один член экипажа перевязывал фельдфебеля.
И все же сержант Федосеев вряд ли приблизился бы к «Бюссингу», если бы внимание экипажа не отвлекли двое немцев, спешивших на подмогу.
Им помахали рукой, перекинулись несколькими фразами. Возможно, это были санитары. У Федосеева появилась пара лишних минут, и он приблизился к бронетранспортеру метров на пятьдесят. Все, ползти дальше было слишком опасно. Вернее, бесполезно. Его заметят и прошьют первой же очередью.
В своей деревне Антон Федосеев неплохо играл в городки. Числился одним из самых умелых игроков. Но там он находился в кругу друзей, а здесь давало знать напряжение и навязчивая мысль, что через считаные минуты для него все кончится.
Отгоняя ненужные сейчас мысли о матери, сестренках, друзьях, он встал в полный рост и, чиркнув теркой, поджег крупные сернистые спички, закрепленные у горлышка бутылки. Они будут вспыхивать одна за другой и подожгут липкую темную смесь, когда бутылка разобьется.
Если он попадет в цель… бутылка, кувыркаясь, долетела до «Бюссинга», разбилась о броню пониже крупнокалиберного пулемета. Бензин, смешанный, с какими-то добавками, вспыхнул мгновенно, подняв гриб черного дыма.
Клубясь, он вместе с языками пламени обволакивал машину. Теперь быстрее в снег! Бросок получился не совсем точным – если бы «коктейль» угодил внутрь рубки, эффект получился бы сильнее.
Так или иначе, бронетранспортер горел. Замолчали оба пулемета. Были слышны встревоженные голоса. Федосеев выдергивал кольца «лимонок» и, делая секундную задержку, бросал их с колена, уже не рискуя подниматься в рост. Уловил, что молчит и вторая винтовка – напарники убиты или тяжело ранены.
Две гранаты взорвались в воздухе. Третья ударилась о капот и рванула, отскочив в снег. Доставая из кобуры массивный «вальтер», его последнее оружие, Антон почувствовал резкую боль.
На маскхалате, повыше колена, расплывалось черное пятно. В него стрелял автоматчик. Остальные вытаскивали из бронетранспортера раненых, заливали пламя пеной из небольших, ярко-красных огнетушителей.
Автоматчик был не слишком опытный. Возможно, из недавнего пополнения, которое непрерывно получали наступающие на Москву части, несущие большие потери.
Он был рослый, не ниже Федосеева, такой же крепкий, но едва ли старше восемнадцати лет. Мальчишеское лицо было напряжено. Он выпустил магазин своего «МП 40» тремя длинными очередями, торопясь опередить русского здоровяка.
Антон был ранен еще двумя пулями, а одна из них перебила ключицу. Все, теперь не уйти. Сержант стрелял в немца, торопливо перезаряжающего свой автомат. Напуганный свистом пуль, тот даже не догадался спрятаться за бронированную машину.
Фельдфебель был обозлен своей раной, полученной так некстати – на днях войска вступят в Москву, а он будет валяться в госпитале.
– Чего возиться! – крикнул он неумелому автоматчику и поднял свой пистолет.
Они выстрелили одновременно. Антон Федосеев получил еще одну пулю в грудь, а командир дымившегося «Бюссинга» был ранен в ногу. Вскрикивая от боли и злости, он всаживал в русского сержанта пулю за пулей.
Молодой наконец перезарядил свой «МП» и тоже открыл огонь в мертвого русского.
– Угомонись, – крикнул фельдфебель. – Русский уже на том свете.
Автоматчик подошел к убитому русскому сержанту. Хотел пошарить в карманах, но его окликнули:
– Иди сюда!
Механик-водитель лихорадочно возился с двигателем. Огонь что-то повредил в нем. Крупнокалиберный пулемет тоже вышел из строя. Остался кормовой «МГ 34».
Русские пошли на прорыв. Фельдфебель, не обращая внимания на раны, торопил механика:
– Быстрее… что там стряслось?
– Перебит тормозной шланг…
– Мы не собираемся тормозить!
– Панель управления повреждена осколками… обгорело левое колесо.
– Так смените его.
– Заклинило ось.
Механик-водитель словно дразнил фельдфебеля, находя все новые повреждения. Русские прорывались на километр выше по склону, их прикрывал лес. Отсюда пулеметная пальба была малоэффективна, мешали деревья. Надо было продвинуться еще метров на пятьсот.
– В тебя что, снаряд угодил? Какие-то осколки и горючка, которую уже погасили. Пять минут – и машина должна быть на ходу.
Но рота лейтенанта Краева уже прорывала кольцо. То в одном, то в другом месте вспыхивали короткие схватки. На снегу оставались лежать погибшие.
Отделение во главе с сержантом Веселковым прикрывало отход. Двое тяжелораненых, добровольно оставшиеся в прикрытии, тоже лежали в редкой цепи и стреляли из винтовок.
Боец с оторванной ступней позвал Веселкова.
– Сержант, вот мои документы. Уводи своих, пока все не погибли. Лейтенант кольцо уже прорвал. Пора и вам отходить.
На снегу лежали трое убитых бойцов из прикрытия, но оба тяжелораненые вели огонь, словно заговоренные. Пули пока щадили их.
– Ну что, не страшно умирать? – крикнул соседу боец с оторванной ступней.
– Очень весело, – огрызнулся его сосед, тоже раненный в ноги, и, приложившись, выстрелил в приближавшегося автоматчика. – Эх черт, мимо.
Он передернул затвор. Двое автоматчиков, вырвавшихся вперед, поняли, что имеют дело с ранеными, и посчитали излишним остерегаться. Почти не прячась, они приблизились метров на сто и открыли огонь.
Бойца с оторванной ступней звали Степан. Ему было тридцать два года, а в селе под Саратовом осталась семья: мать, жена, трое детей. Он старался не думать о них. Жалость, тоска мешали целиться.
Один из автоматчиков крикнул:
– Сдавайтесь, вам все равно конец.
– Можно подумать, ты позаботишься о нас!
Пуля угодила автоматчику повыше пряжки на ремне с вещей надписью «С нами бог». Бог не захотел спасать его.
Немец выронил автомат и сделал несколько заплетающихся шагов. Боль скручивала, прожигала насквозь внутренности. Неужели это конец? И тело его будет лежать на заснеженном склоне возле безымянной русской деревеньки.
Его товарищ сумел достать очередью напарника Степана. Пуля пробила бойцу голову, и он ткнулся лицом в снег, где были разбросаны десятка полтора гильз.
Степан ответил выстрелом. Промахнулся. Загоняя в казенник последнюю обойму, крикнул:
– А вот хрен тебе, а не Москва! Будешь валяться здесь, пока волки не сожрут.
Немец погрозил упрямому русскому кулаком и дал несколько очередей. Пуля пробила шапку, вырвав клок кожи. Потемнело в глазах. Кажется, Степан потерял на какое-то время сознание. Когда открыл глаза, увидел, что немец прячется за березой и целится в него.
Ответил выстрелом, промахнулся. Еще одна очередь пробила в двух местах руку.
– Эй, подожди, – крикнул Степан.
– Сдаваться хочешь? Поздно.
– Хочу… подожди, тебе говорят.
С усилием выдернул кольцо «лимонки». Немец нажал на спуск автомата. Граната выпала из руки и взорвалась. Разброс осколков «лимонки» сто и больше метров. С деревьев полетели срезанные ветки.
Красноармеец был убит наповал, взрывная волна оторвала кисть руки. Немец не пострадал, если не считать разбитого чугунным осколком казенника автомата и продырявленной в нескольких местах шинели.
К нему подошел солдат из его отделения. Осмотрев автомат, посоветовал:
– Возьми у Курта. Ему он больше не понадобится.
Видя, что камрад не в себе, он сходил и подобрал автомат, валявшийся в снегу возле убитого Курта.
– Забирай. Пошли к месту сбора. Русские пробились, хотя убитых десятка два оставили. Дрались как черти.
Автоматчик посмотрел на окровавленное тело русского и нажал на спуск. Очереди прошивали мертвое тело, разбрызгивая кровь. Приятель схватил его за плечо.
– Прекрати! Подумают, что у нас снова бой начался. Русские уже далеко, а в мертвых стрелять нет смысла. Только патроны переводить.
Помимо этого боя, 16–18 ноября шли ожесточенные схватки в других местах на Волоколамском направлении, о чем свидетельствуют строчки боевых донесений.
…16 ноября 120 бойцов стрелковой роты лейтенанта Филимонова вблизи станции Матренино отразили несколько атак немецкого пехотного батальона и шести танков. Затем панфиловцы, сделав вид, что отступают, устроили засаду и уничтожили около 100 солдат и офицеров, подбили два танка.
…В этот же день 30 красноармейцев во главе с лейтенантом Сергеевым и расчет горной пушки в течение двух часов вели ожесточенный бой с немецкой штурмовой ротой. Заняв удобную позицию, бойцы уничтожили свыше пятидесяти солдат противника. Затем взорвали поврежденную в ходе боя пушку и прорвались в тыл соседнего 2 го батальона 1073 го стрелкового полка.
Таких примеров можно привести много, но я не пишу историческое исследование. Большинство материалов книги основано на воспоминаниях бойцов Панфиловской дивизии, а также некоторых местных жителей.
А вот что говорят о нас наши бывшие враги. Немецкий исследователь Вернер Хаунт в своей книге пишет, что под Москвой немцы столкнулись с фанатичным сопротивлением советских солдат и командиров. На Волоколамском шоссе в районе Бородино, где 130 лет назад происходило сражение с войсками Наполеона, 32 я и 316 я стрелковые дивизии стояли насмерть до последнего человека.
Один из немецких офицеров, воевавших под Волоколамском (где сражалась 316 я стрелковая дивизия), в своем личном дневнике сетовал на «коварство» русских солдат, нецивилизованные методы войны:
«На лесных дорогах, где вязнет техника, большевики хорошо применяют примитивный и варварский способ уничтожения танков, грузовиков, тягачей. Внезапно перегородив дорогу упавшим деревом, русские забрасывают машины бутылками с «коктейлем Молотова». Это горючая жидкость, в состав которой входят кроме бензина различные технические масла, смолы.
При горении эта смесь становится липкой и дает высокую температуру. Когда попадает на тело человека, ее невозможно удалить. Экипажи машин, подожженные этой смесью, как правило, сгорают или получают тяжкие ожоги. Заманивая наши танки в глубину окопов, траншей и ям-ловушек, русские безжалостно сжигают машины вместе с людьми. Это страшная война, в которой нет места жалости».
