Заявка Маслова попала в секретариат Президиума Академии наук. Его начальник, Петр Андреевич Светлов, был по профессии инженером-электриком (окончил в 1936 году Московский энергетический институт) и в ядерных делах, конечно же, не разбирался. Поэтому он обратился к компетентным специалистам, каковыми, по его мнению, были академик А.Ф. Иоффе и профессор А.П. Виноградов. Их Светлов и попросил дать свои авторитетные заключения «о положении проблемы использования внутриатомной энергии урана».

Александр Павлович Виноградов, хотя и был геохимиком, о «ядерной проблеме» знал не понаслышке, так как неоднократно участвовал в поисках урановых месторождений. Его записка начиналась с заявления весьма осторожного:

«Проблема использования внутриатомной энергии до сих пор являлась в значительной степени отвлечённой».

Далее профессор сообщал, что «…техническое использование этой энергии предполагает решение вопроса о методе получения U-235 в любых количествах. Этот вопрос в нужной мере не решён».

Затем Виноградов напоминал и о своём вкладе в решение этого заковыристого «вопроса»:

«…мною было предложено в своё время разделение урана на изотопы термодиффузионным методом».

Заканчивалась записка выводом:

«… будущее использование U-235 возможно лишь при наличии достаточных запасов урана в стране. Запасы его не выявлены».

Иными словами, в отзыве профессора оптимизма было мало. Виноградов рекомендовал отложить любой (даже самый заманчивый) проект до тех пор, пока «ядерная проблема» не будет окончательно проработана в теоретическом плане.

Документ, составленный академиком Иоффе, тоже не давал больших надежд на скорое решение «уранового вопроса». Зато был исключительно деловым, поскольку в нём подробно рассматривалась суть вопроса:

Далее Абрам Фёдорович излагал (в пяти пунктах) причины, которые, по его мнению, препятствуют продвижению уранового дела вперёд. В частности, он писал (исходя из выводов всё тех же Зельдовича и Харитона), что единственным материалом, способным осуществить цепную реакцию в уране…

«… следует считать тяжёлый водород (дейтерий). Потребуется большое количество его (порядка тонны), для изготовления которых необходимо затратить около 1 миллиона рублей и электроэнергию, даваемую Днепрогэсом в течение суток».

Ссылка на Днепрогэс, вне всяких сомнений, делалась для того, чтобы у тех, кто будет читать эту записку, не осталось никаких иллюзий относительно затрат, которые потребуются на осуществление атомного проекта.

Затем следовал вывод, звучавший не так уверенно:

«Таким образом, возможность технического использования энергии урана нельзя считать исключённой при настоящем состоянии наших знаний».

И перечислялись мероприятия (также в пяти пунктах), необходимые «для форсирования этой проблемы».

Завершалась записка рекомендацией:

В наши дни на эти слова академика Иоффе ссылаются очень часто. Дескать, смотрите, задолго до практического развёртывания работ по созданию советской атомной бомбы Абрам Фёдорович предлагал именно Курчатова в качестве руководителя такого архисложного дела.

Да, Иоффе действительно предлагал.

Но обратим внимание на то, как он это делал.

В его записке вслед за словами: «возможность технического использования энергии урана нельзя считать исключённой», шли слова: «общее руководство всей проблемой в целом следовало бы поручить…».

Что они означают?

Только одно: Абрам Фёдорович имел в виду не научное, а всего лишь «общее» руководство «техническими» вопросами. Он по-прежнему не видел в Курчатове учёного, способного на гениальные озарения. Считая его всего лишь «лучшим знатоком вопроса» и «выдающимся организатором», не более того.

Когда оба заключения (Виноградова и Иоффе) поступили в Академию наук, Светлов приложил к ним заявку Маслова, подшил к делу и сдал в архив. При этом, видимо, полагал, что поступил абсолютно правильно. Ведь если даже сам академик Иоффе сомневается, что можно говорить о каком-то Маслове, кандидате наук 27 лет от роду! Мало ли что могло взбрести ему в голову? К тому же кандидатов в стране — пруд пруди, а Академия — одна.

Однако в Харькове думали иначе. И в Москву полетело новое письмо. На этот раз уже от научного руководителя ЛУНа Фрица Ланге. В его письме не было ни слова о важности (для обороны страны) «урановой проблемы», а лишь сообщалось, что разделять изотопы урана, по мнению харьковчан, лучше всего с помощью центрифуги.

Забегая вперёд, скажем, что «центрифугальный метод» спустя годы будет признан самым эффективным из всех существовавших на тот момент, и атомная отрасль СССР возьмёт его на вооружение. Но в 1940-м аргументы доктора Ланге ни на кого не произвели впечатления. Предлагавшийся им «метод» был воспринят как очередной заумный «прожект» с весьма неясными перспективами. И письмо научного руководителя ЛУНа с лёгким сердцем положили туда, где уже покоилась масловская заявка, то есть под сукно.

Поступали ли в тот момент какие-то другие предложения от советских физиков по тому же «урановому вопросу»?

Поступали.

К примеру, 29 августа 1940 года группа ленинградских учёных во главе с Курчатовым направила в Президиум Академии наук письмо с изложением насущных «атомных» потребностей. Физики (в который уже раз!) напоминали о том, что их работа периодически застопоривается из-за катастрофической нехватки урана. И весьма категорично заявляли, что научные исследования могут быть продолжены лишь «… при условии предоставления… чистого металлического урана (99–98 % чистоты) в количестве до 1 кг». Мало этого, у исследователей могла «… возникнуть необходимость постановки опытов со см, есью металлического урана в количестве до 300 кг с водой». Но такой «уймы» урана у них, конечно же, не было. Поэтому послание ленинградцев завершалось словами:

Какова судьба этого письма? Его так же благополучно подшили к делу.