Советская водородная бомба
В конце июля 1953 года началась завершающая стадия подготовки к испытаниям термоядерного оружия страны Советов. Во многом оно являлось детищем Андрея Сахарова, потому и называли это водородное «изделие» сахаровской «слойкой».
Физики-ядерщики и инженеры-испытатели вновь приехали под Семипалатинск. Перед офицерами и солдатами, которые трудились на полигоне, выступил Игорь Курчатов. Как рассказал потом химик Вадим Логачёв:
«Курчатов начал встречу с признания, что считает полигон своим детищем, любит его и, несмотря на занятость, стремится посещать его как можно чаще. Он сказал, что готовящийся эксперимент станет венцом усилий наших учёных и всей атомной промышленности».
О том, что в тот момент представлял собою полигон — в воспоминаниях Владимира Комелькова:
«Радиоактивность центра к этому времени упала настолько, что после некоторой обработки поверхности оказалось возможным вновь соорудить металлическую 30-метровую вышку с небольшой лёгкой пристройкой. На этот раз, помимо военной техники и военно-инженерных сооружений, испытывались и подземные устройства….
«Изделие» прибыло в значительной мере в собранном виде и по габаритам было таким же, как и прежде. Не было никаких домиков для криогенной техники и жидкого дейтерия. Об этом да. же в шутку не упоминалось. Опыт предыдущих испытаний позволил осуществить всю подготовку без малейших инцидентов».
Кинооператор Владимир Суворов:
«Бомба была установлена на невысокой, метров 25–30, вышке. Кругом техника разнообразная, постройки разного рода, биообъекты…
Уже по тому, как готовили площадку к взрыву, можно было понять, что должно состояться нечто особенное».
Владимир Комельков:
«Накануне взрыва вплоть до глубокой ночи после подготовки бомбы мне пришлось помогать Курчатову, принимать донесения, отвечать на вопросы различных служб. Он отдыхал в той же комнате. Мои старания вести переговоры как можно тише, чтобы он мог отдохнуть, оказались несостоятельными. Выезд намечался на 4 утра, и ему предстояло выдержать серьёзные нервные и физические нагрузки. Он так и не уснул…».
Владимир Суворов:
«Водородная. Её 12 августа 1953 года взорвали..
Над полигоном возникает ярчайшая вспышка взрыва, ослепляя всё окрест. Громадный огненный пузырь-медуза возник прямо из ничего. Растёт, растёт, разбухает. А по степи прямо на нас покатилась по земле сильнейшая ударная волна, сметающая всё на своём пути. За ней шла другая, послабей первой, но тоже достаточно грозная и сильная.
А как всё горело и сметалось с поверхности земли, а сама земля шевелилась, громоздилась ступеньками!..
Любой ядерный взрыв — это очень страшно.
А что тогда можно сказать о термоядерном? Это же в тысячи раз страшней!».
Владимир Комельков:
«Интенсивность света была такая, что пришлось надеть тёмные очки. Земля содрогнулась под нами.
О поездке в центр нечего было и думать.
Пройдёт ещё несколько дней, прежде чем подходы к нему будут расчищены. На этот случай я получил возможность облететь полигон на открытом маленьком самолёте. Полёт проходил по моей просьбе на высоте 4–6 метров.
Лучи света от солнца, склонившегося к горизонту, создавали иллюзию ледяной поверхности, над которой то там, то здесь громоздились, как при весенних заторах, чёрные льдины. Спрессованная сотнями тысяч тонн давящего на неё газа, сплавленная жаром взрыва земля в какой-то момент разжалась, сломала и отбросила спаявшийся верхний остеклованный слой. Стальная башня, часть техники попросту испарились».
Николай Власов:
«Да, взрыв действительно получился куда сильнее взрыва атомной бомбы. Впечатление от него, по-видимому, превзошло какой-то психологический барьер. Следы первого взрыва атомной бомбы не внушали такого содрогающего ужаса, хотя и они были несравненно страшнее всего виденного ещё недавно на прошедшей войне».
Владимир Комельков:
«После совещания в ожидании биологических данных Игорь Васильевич договорился с начальством и уехал за 200 км на несколько дней на „арбузное лечение“».
О том, какое впечатление произвело испытание водородной бомбы на самого Курчатова, рассказал впоследствии Анатолий Александров:
«Вскоре после взрыва первой водородной бомбы у меня был очень серьёзный разговор с Игорем Васильевичем. Он приехал после этих испытаний в состоянии довольно глубокой депрессии. Обычно это был такой страшно живой человек, весёлый, всегда у него были какие-то идеи вперёд, так сказать. А тут он был подавлен. И я нашёл, что он подавлен тем, что чересчур большое впечатление на него произвело это испытание. И он мне стал об этом испытании рассказывать. Он не говорил никаких технических подробностей, но он сказал так:
— Анатолиус (он меня так называл всегда), я теперь вижу, какую страшную вещь мы сделали. Единственное, что нас должно заботить, чтобы это дело всё запретить и исключить ядерную войну!
Такие были его слова. Причём я с ним долго говорил потом о всяких уже дополнительных вопросах, сюда относящихся. И он мне рассказал, что в 60 километрах от того места, где производилось это испытание, тоже произошли разрушения. За 60 километров! И когда он посмотрел на всё то, что разрушилось, он понял, что человечество погибнет, если дать этому делу волю. Причём тогда была испытана ещё не самая мощная водородная бомба».
Мощность первой советской водородной бомбы была 400 килотонн, то есть 20 Хиросим. И как ни сильны были переживания Курчатова, но за это испытание он получил третью звезду Героя Соцтруда. И вскоре успокоился, пришёл в себя. Авторитет его возрос невероятно.
Виктор Адамский говорил:
«Мне даже кажется, его имя произносили шёпотом».
А за рубежом вновь поднялся шум. Об этом — Владимир Комельков:
«Вновь зашумели на Западе пресса и радио. На этот раз с нотками удивления и растерянности. Советские специалисты прошли путь от атомной до водородной бомбы вдвое быстрее, чем американцы».
А вот что написал потом о взрыве первой водородной Андрей Сахаров:
«Испытания 12 августа вызвало огромный интерес и волнение во всём мире. В США его окрестили „Джо-4“ ("4"— порядковый номер советских испытаний, „Джо“ соответствует Иосифу — имя Сталина)».
