Борьба за производство плутония
Тем временем с Урала вновь стали поступать тревожные сообщения о том, что план производства плутония — под угрозой срыва! Конструкторы КБ-11 дело своё сделали — бомбу спроектировали. Работники «ремонтного цеха» изготовили пять корпусов «изделия». А металлурги-технологи подкачали!
Почему?
Суть дела объяснял Анатолий Александров (в тот момент он безвылазно находился на комбинате № 817):
«Химически плутоний и уран отличаются сильно, но худо было то, что все процедуры разделения нужно было делать дистанционным способом Аппаратура, которая могла за этим следить, разработана ещё не была по-настоящему, так что всё было очень сложно. И нужно было получить плутоний очень чистый, с очень малым количеством остаточной радиоактивности осколочной. Это было важно, чтобы не было чересчур большого нейтронного фона у этого плутония.
Завод химической переработки приводил к тому, что получался плутоний в виде соли, и эта соль передавалась на другой завод, который уже должен был сделать половинки изделия.
Дальше уже происходило его восстановление до металла, раз. Во-вторых, получали металлические кусочки. Из этих металлических кусочков путём прессования при повышенной температуре получалась нужная тебе форма, причём она должна была получаться с высочайшей точностью».
На комбинате тогда находились все советские научные «светила», которые могли хоть в чём-то помочь продвинуть вперёд это новое дело. Все вопросы по металлургии плутония решались под руководством академика Андрея Анатольевича Бочвара, о котором Александров рассказывал следующее:
«Бочвар занимался восстановлением до металла и изготовлением изделия, то есть из маленьких слитков, которые у него получались, он прессовал затем вот эти полушария. Он разрабатывал такой способ прессовки, который должен был дать окончательную форму и чистоту и, так сказать, полное отсутствие всякого рода раковин и так далее. Причём это было всё очень непросто, потому что обрабатывать его тяжело, во-первых, он чрезвычайно альфа-активен. Во-вторых, он имеет склонность загораться на воздухе. Он очень сильно окисляется. Поэтому обрабатывать его нужно обязательно было в специально приспособленном станке специальным инструментом. В общем, это было очень сложное дело.
Но получаемый плутоний был уже настолько хорош, что я, например, совершенно спокойно мог держать половинку в руке».
«Узких мест» в производстве этого невероятно дорогого металла было предостаточно. Взять, к примеру, цех, в котором изготовляли плутоний. Анатолий Александров вспоминал:
«Несмотря на то, что на это затрачивались огромные средства, эта лаборатория, вернее, не лаборатория, а, в общем, большой кусок производства был в старом щитовом доме. Да. же не умудрились построить новое помещение. Вокруг этого самого щитового дома было невероятное количество всякой охраны, и, надо сказать, что контроль был очень сильный, чтобы ничего оттуда не спёрли.
Но однажды, например, через потолок провалился пожарный, который дежурил на чердаке. Провалился в лабораторию. Настолько это было ветхое здание».
Впрочем, Москву подобные «мелочи» не волновали. От Урала требовался плутоний! Любой ценой! И 30 июня Спецкомитет (снова опросом) постановил:
«Командировать на комбинат № 817 начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Ванникова и заместителей начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР тт. Завенягина и Емельянова для:
1) обеспечения на месте всех мероприятий по изготовлению детали № 1-233-1 РДС-1 [имелись в виду те самые полусферы из плутония — Э.Ф.], ведущемуся под научным руководством акад. Курчатова, акад. Бочвара и чл. — кор. АН СССР Харитона;
2) рассмотрения на месте и решения совместно с акад. Курчатовым и директором комбината т. Музурковым вопросов по плану дальнейших работ комбината № 817.
Председатель Специального комитета при СМ СССР Л. Берия».
Вместе с инженером-металлургом Василием Семёновичем Емельяновым Берия послал на Урал двух членов Спецкомитета, генералов, к тому же (и это было, пожалуй, наиболее существенным) бывших заключённых Лубянки. Ехали они туда, с одной стороны, вроде как для проверки на месте состояния дел и оказания помощи, а с другой стороны, вся ответственность за возможный срыв поставок плутония отныне ложилась на них.
Вернёмся к воспоминаниям Анатолия Александрова:
«Как-то поздно вечером, часов, вероятно, в 11 или 12, вдруг приезжает громадное количество генералов. Среди них Завенягин, Махнёв, ещё целый ряд мне неизвестных генералов. Некоторых я знал, что они как раз режимные генералы. Музурков был, директор комбината этого.
И вдруг они меня начинают спрашивать, почему я думаю, что то, чем я занимаюсь, — плутоний. Я говорю:
— А как же! Вся технология построена для получения плутония. Облучается уран, в нём образуется плутоний, потом ведётся химическое разделение. Потом это поступает сюда, к нам, восстанавливается так-то и так-то.
— А почему вы думаете, что это плутоний всё-таки?
Я говорю:
— Вся технология это показывает.
— А вдруг вам там заменили по дороге, и это что-нибудь другое?
Я говорю:
— Ну, как же! Удельный вес там, то, сё, другое, третье. Все свойства плутония!
Они говорят:
— А вдруг всё-таки это не плутоний? Вдруг вам какую-нибудь подсунули совсем другую вещь?
Мне как-то надоело это. Я долго с ними толковал — минут 20 или 30. Пытался убедить, что это плутоний. Тогда я вынул эту самую половинку, по крытую уже:
— Вот, — говорю, — возьмите, она горячая. Какой другой металл может быть горячий?
Значит, они пощупали.
— Да, горячая. А почему она горячая?
Я говорю:
— Там идёт радиационный альфа-распад, от этого она горячая.
— А может, её нагрели?
— Ну, вот, сидите, — говорю, — здесь сколько хотите, положим её в сейф, пусть она полежит, потом опять возьмёте. Она же охладиться должна.
Ну, в конце концов, они поняли, что, похоже, это то, что нужно. Но это показывает, насколько всё-таки там была настороженность и недоверие к тому, что действительно им не вкручивают, и что мы не куда-то в трубу расходуем миллионы. Ясное дело, что у них были некоторые сомнения».
