10 июня 1947 года члены Спецкомитета вновь обсудили вопрос о том, как ускорить процесс создания атомной бомбы. Ведь время шло, а долгожданного оружия всё ещё не было.

В чём причина?..

Не хватает специалистов?.. Дадим! В месячный срок обеспечим!

Что, в месячный долго?.. Дадим через две недели! Через десять дней! Только назовите, сколько людей вам требуется!..

И тотчас было принято решение, которое занесли в ту часть протокола, которая называлась «О мерах по обеспечению развёртывания работ КБ-11»:

Алексей Александрович Кузнецов, которому поручалось это ответственейшее дело, во время войны занимал пост секретаря Ленинградского обкома партии. Сталин отозвал его в Москву и назначил секретарём ЦК, курирующим МГБ и МВД. Теперь «т. Кузнецов А.А.» приобщался и к атомному делу.

Одним из «специалистов», способным пополнить ряды советских «бомбоделов», мог стать физик-аспирант А.Д. Сахаров, который в 1947 году впервые переступил порог кабинета Игоря Курчатова. Впоследствии об этом событии Андрей Дмитриевич написал так:

Молодому аспиранту, сидевшему напротив сталинского портрета, даже в голову не могло придти, что ожидает его на новом поприще. А между тем Андрею Сахарову предстояло создать водородную бомбу, стать Героем Социалистического труда, лауреатом Сталинской премии, доктором наук (без защиты диссертации) и академиком (минуя, как и Курчатов, стадию члена-корреспондента). Но это всё произойдёт через шесть лет.

А пока они просто беседовали. Курчатов и Сахаров. Академик приглашал аспиранта на работу в свою засекреченную фирму, которая так нуждалась в способных «специалистах», и которой так благоволил вождь — тот самый, что был изображён на фоне Кремля.

19 июня 1947 года Сталин подписал очередной «проект», подготовленный Спецкомитетом. «Проект» сразу превратился в Постановление правительства под номером 2141-563сс/оп. Оно давало старт строительству секретнейшего полигона, который с этого момента уже вполне официально получал название «Горная станция».

И строительство «станции» тут же началось.

В тот же день Сталин поставил свою подпись под ещё одним постановлением Совмина (№ 2143-565сс/оп): «О мерах по обеспечению развёртывания работ на объекте № 550». Речь шла уже о КБ-11. У этого правительственного акта было пять приложений. Обратим внимание на четвёртое, в котором вновь проявился типичный бериевский стиль (подавать на подпись вождю всякие мелочи):

«2. Разрешить Первому главному управлению при Совете Министров СССР построить на объекте № 550 лабораторный корпус вместо двухэтажного трёхэтажный.

А Спецкомитет 19 июня отправил в десятидневную командировку на Урал Авраамия Завенягина, Игоря Курчатова, а также двух заместителей начальника ПГУ генерала Александра Комаровского (он же — начальник Главпромстроя НКВД) и Николая Борисова (он же — заместитель председателя Госплана СССР). Цель поездки была сформулирована так:

«… для проверки состояния строительства и подготовки к монтажу завода № 817, а также для принятия мер на месте по обеспечению строительно-монтажных работ».

9 августа 1947 года в комнату, в которой заседал Специальный атомный комитет, вновь были приглашены «министр вооружённых сил СССР т. Булганин, маршал инженерных войск Воробьёв, генерал армии Антонов и начальник объекта № 905 Министерства вооружённых сил СССР т. Рожанович». В повестке дня, как нетрудно догадаться, стояли вопросы «Горной станции». В протоколе заседания они названы «организационными». В их обсуждении приняли участие Булганин, Вознесенский, Ванников, Воробьёв и Берия.

Что задумали «организовать» столь высоко поставленные начальники и вожди, видно из принятого решения:

Выходит, что только для «организации» этого переименования, Берия и вызвал министра, маршала и двух генералов. Удивляться тут нечему — ведь Сталин в этот день утверждал этажность строившейся лаборатории. Вожди готовы были идти на всё, лишь бы поскорее заполучить желанную атомную бомбу.

Секретные предприятия, возводившиеся на Урале и остро нуждавшиеся в специалистах, тоже получили «организационную» помощь. Спецкомитет постановил:

«Поручить тт. Курчатову, Кикоину, Ванникову, Завенягину и Борисову определить, сколько и каких специальностей работников нужно для заводов № 817 и 813.

… ещё раз рассмотреть и уточнить по министерствам количество мобилизуемых работников для заводов № 817 и 813, исходя из необходимости мобилизации их преимущественно из машиностроительных министерств».

После своего «организационного» заседания 9 августа, Спецкомитет долгое время не собирался. Почти полтора месяца все ядерные вопросы решались и утверждались путём опроса. Затем ещё два месяца заседания проводились без главных кураторов — протоколы подписывал начальник ПГУ Борис Ванников. Чем в этот момент занимались Берия, Вознесенский и Маленков, неизвестно. Может быть, отдыхали. Но, скорее всего, во властных структурах произошло очередное обострение подковёрной борьбы, и советским вождям стало не до атомных дел.

Однако Сталин об атомщиках не забывал. И в конце сентября 1947 года членам Спецкомитета объявили, что вождь срочно требует отчитаться.

6 октября Ванников, Курчатов, Завенягин, Борисов, Первухин, Кикоин и Арцимович требуемый отчёт написали. В нём говорилось о работе, проделанной за девять прошедших месяцев. Очень многое пришлось самым подробнейшим образом объяснять и обосновывать. Но самое главное, в этом отчёте Сталину давалось новое обещание (с поимённым указанием, кто и за что несёт персональную ответственность):

Итак, физики пообещали вождю, что бомба будет сделана через год!

Однако суровая действительность дарить подарки учёным-ядерщикам не собиралась. Поэтому, несмотря на колоссальное напряжение сил, огромные затраты времени и средств, сроки, установленные самой курчатовской командой, продолжали срываться.

Проблемы возникали повсеместно.

Особо критическая ситуация сложилась на заводе № 817. Чтобы хоть как-то выправить положение, Спецкомитет постоянно направлял на Урал в длительные командировки Ванникова, Завенягина, Курчатова и других специалистов по «подстёгиванию».

Инженер Борис Брохович вспоминал:

«Обстановка была суровой и напряжённой, если не сказать больше. Верховное руководство проблемой Берией, его методы управления и контроля не помогали. Продолжалось отставание строительства, несмотря на снятие с работы начальника строительства генерал-майора Л.Д. Раппопорта и директора завода № 817 Е.П. Славского. Усложняли обстановку и работу «могучей кучки» во главе с Б.Л. Ванниковым и И.В. Курчатовым неувязки в проектах. Каждое техническое решение вырастало в проблему потому, что всё делалось впервые…

11 октября 1947 года Спецкомитет собрался на своё сорок пятое заседание в минимальном составе: Ванников, Курчатов, Махнёв и Первухин. Был рассмотрен вопрос «О ходе выполнения заказа № 1859» (строительство завода № 817). Отсутствие членов политбюро не помешало комитетчикам самым строгим образом спросить с представителей семи (!) министерств, которые «… не обеспечили в установленный срок поставку оборудования и материалов». Для ликвидации недопоставок виновным дали предельно сжатые сроки.

24 октября — новое заседание. И вновь — в неполном составе: Ванников, Завенягин, Курчатов, Махнёв и Первухин. Громы и молнии снова обрушились на нерадивых чиновников по полной программе:

«Обязать Министерство… в 2-дневный срок представить Специальному комитету.

… в 3-дневный срок проверить…

… в 5-дневный срок доложить…

… в недельный срок проверить…».

А тут ещё возникли сложности и с ураном!..

Казалось бы, из Германии было вывезено вполне достаточное количество урановых солей. Однако понадобились титанические усилия доктора Николауса Риля и его немецких коллег, работавших на заводе № 12, прежде чем удалось выйти из тупика, в котором оказались советские атомщики.